Текст книги "Земля 2252"

– Понял, – буркнул Андрей.

Язык незнаком, но понятно и без слов. Ливадова вытащили из клетки, надели браслеты и толкнули в спину, чтобы не мешкал. Негромко ругнувшись, Андрей спрыгнул на примятую траву. Его поставили сразу за дикарем, а впереди еще человек двадцать, и только мужики. Женщин и детей выводили отдельно. Они тоже были раздеты почти догола.

Вдоль живого товара вальяжно прохаживались шестеро охранников. Ремни семьдесят четвертых перекинуты через шею, стволы направлены чуть вниз. У одного постоянно говорила рация, он что-то лаял в ответ. По-странному они говорят, как будто на немецком, но одновременно непохоже на этот язык. Впрочем, Андрей мог обманываться – никаким иностранным он не владел.

К ним пригнали еще двоих, тоже лохматых и жилистых, как дикарь, и таких же угрюмых. Андрей переминался с ноги на ногу, наклонил набок голову и громко хрустнул шеей. После пребывания в клетке тело затекло. Какое же блаженство просто стоять, опустив руки, пускай они и в наручниках. Только очень уж свежо в длинной тени, падающей от грузовиков. Андрей зябко поежился.

Стоянка шумела, гудела голосами, откуда-то слышались рыдание и крики. Плач не замолкал ни на минуту. Возле других палаток и групп автомобилей тоже суетились: выводили пленников и выстраивали вдоль дороги. Женщин с детьми и там отделяли от мужчин.

Из распахнутых ворот частокола вышли несколько человек, каждый из них сжимал под мышкой красную папку. Те же черные мундиры, как у остальных охранников огороженной колючей проволокой стоянки. Сама она, кстати, имела внушительные размеры. Ливадову почему-то вспомнилась Красная площадь – гулял там по дороге домой, когда дембельнулься.

Лысые работорговцы подогнали восемь новых пленников, одни мужики. Всего же здесь десятка три мужчин и столько же женщин, еще дети разных возрастов, но немного. Андрей заметил, что почти все пленники очень похожи на «его» дикаря. Косматые и жилистые, возможно, они из одного… племени. Это слово показалось Андрею наиболее подходящим.

Среди пленников выделялись трое. С короткими стрижками, бритыми лицами и более массивным телосложением, чем у дикарей. У одного перебинтована рука. Ливадова занимало внешнее спокойствие этой троицы. Среди прочих пленников они смотрелись явно чужеродно. Они должны быть если не среди охранников, то точно не среди живого товара.

Как и Андрей. Сердце бешено колотилось каждый раз, когда думал о себе как о рабе. Вот уж встрял! Но ничего, долго ему этих цепей не носить. Он обязательно сбежит! Освободится!

За пленниками потянули длинную стальную цепь, один из концов которой крепился на заднем бампере самого дальнего автомобиля. Протащив цепь за спинами рабов, двое автоматчиков присоединили другой конец к грузовику на противоположном краю припаркованных клетковозов.

Появился один из офицеров. За ним шли четверо: два охранника несли носилки, а еще пара под присмотром старшего надевала на пленников ошейники. От каждого из них отходила тонкая цепь, которую пристегивали к общей цепи позади рабов. Можно было выпрямиться, сделать шаг в сторону, но и только.

– Сука, – выругался Ливадов. Наручников им мало!

Пленники забеспокоились, зазвучали возгласы. Дикарей отчего-то встревожило появление ошейников. Однако окрики, передергивание затворов и несколько ударов прикладами по спинам особо ретивых быстро всех успокоили.

Офицер что-то выплюнул на непонятном языке. Какие-то резкие слова, которые сопровождались разбрызгиванием слюны. Он таращил глаза, чего-то требовал, и дикари его понимали, а Андрей злился на себя. Без знания языка будет совсем худо.

Холодный металл сомкнулся на шее. Захотелось вцепиться в глотку ближайшему к нему лысому солдату, но Ливадов не дергался. Кроме приклада ему ничего не светит. Андрей опустил взор и глубоко дышал, сжимая и разжимая кулаки. Ошейник вывел его из равновесия. Но спокойно. Тише! Не время сейчас рыпаться. Просто стоять и ждать, что будет дальше.

Скоро автоматчики закончили с ошейниками. На женщин и детей надевать их не стали. Носилки засунули в ближайший кунг, а сами автоматчики заняли места среди охраны.

Из палатки вылез старший работорговец. Его сопровождали двое. Огромный, необъятный толстяк, широкий и жирный, в запахнутом сером плаще. Он постоянно вертел кучерявой башкой и без умолку тараторил. Следом, чуть сгорбившись, ступал второй. Поверх камуфляжа разгрузка, на правом плече ремень от автомата, само оружие за спиной, ствол нацелен в землю. На поясе две кобуры с пистолетами, на голове черная гангстерская шляпа. Слегка щуплый. Рядом с толстяком он выглядел невысоким, но скорее был среднего роста.

Толстяк ткнул пальцем в сторону женщин и поспешил к ним, кивком позвав за собой старшего работорговца. Человек в шляпе отстал, он ступал вдоль пленников, пристально осматривая каждого.

Жирный в сером балахоне добрался до женщин и начал что-то громко доказывать старшему офицеру. Сначала растопырил перед ним одну пятерню, потом обе, однако тот лишь отрицательно качал головой. Но толстяк не сдавался и не хотел слушать, когда офицер указывал на мужчин. Покупателю явно были нужны женщины, но их не спешили продавать.

Второй добрался до Ливадова. Шляпа была надета на темно-зеленую бандану. Немолодое лицо, чуть за сорок, смуглая кожа. Тонкие губы, прямые черные усики и короткая бородка клинышком.

Около Андрея он задержался дольше. Внимательно оглядывал Ливадова карими глазами, укрытыми от солнца полями шляпы. Словно приценивается!

– Чего уставился! – не выдержал Андрей. – Мимо проходи!

Человек напротив резко отшатнулся. Он пораженно посмотрел на Ливадова и вдруг произнес:

– Ты говоришь по-русски?

Глава 5
Дикарка

– Опять?

Женька вздрогнула от неожиданности – она не заметила, как появилась Яна.

Закутавшись в бледно-желтый халат, Ливадова сидела с закрытыми глазами на кровати, поджав под себя ноги, и шептала слова молитвы. Просила помощи и заступничества; горячо, искренне, как никогда прежде. Признаться, раньше Евгения и не взывала к небесам. Никогда. Только вот сейчас… Она страшно боялась, она одинока и беспомощна, и рядом нет никого, кроме Бога, о котором вдруг вспомнила вчера.

Поутру, едва продрала глаза и умылась, вновь погрузилась в молитву. Целиком, без остатка; потому не услыхала, как в сторону отъехала стеклянная дверь, впустив помощницу профессора Мартынова.

Впрочем, электропривод двери работал бесшумно, но Артурову она все равно должна была услышать. Женька поморщилась от досады, коря себя за беспечность. После бессонной ночи, полной мучительных раздумий и того решения, что твердо намерена придерживаться, неожиданное появление сотрудницы университета говорило о слишком большой расслабленности.

– Христианскому богу молишься? – поинтересовалась Яна.

Сегодня она заколола две толстые косы в бублики и здорово напоминала офицершу спецслужб, которую навязывали в жены герою «Пятого элемента». Один из самых любимых фильмов Женьки. Глянув на аспирантку, девушка против воли заулыбалась. Яна – ну вылитая копия той киношной, только вместо формы белый халат с глухим воротником, похожие на медицинские брюки голубого цвета и темные туфли.

Артурова насупилась.

– Тебя что-то развеселило? – буркнула она.

– Нет, – ответила Женька, хотя по-прежнему улыбалась, – просто настроение хорошее.

– Когда зашла сюда, твое хорошее настроение не слишком заметно было, – недоверчиво произнесла Яна и вновь спросила: – Так ты молилась?

– Молилась, – призналась Ливадова. – Но ведь это не запрещено?

– Верно, – кивнула Артурова, – не запрещено. Хотя совсем недавно, когда я еще училась в школе, молитвы были вне закона. Только не вздумай рассказывать кому-нибудь про своего бога. Вот это уже под запретом!

– Не буду. А ты сама во что веришь?

– В кого? В бога? – с усмешкой спросила помощница Мартынова. – Нет уж, не хочу. Граждане Корпорации избавлены от древних предрассудков. Я верю в науку! В гражданский долг! В Корпорацию!

В голосе аспирантки зазвучала явная гордость, она свысока посмотрела на Женьку. Ливанова опустила взор, чтобы спрятать вдруг увлажнившиеся глаза. Она в медицинском боксе университета второй день, но сколь же много раз за минувшие сутки глядели на нее если не с презрением, то с явным пренебрежением. В лучшем случае с равнодушием.

Евгения Ливадова есть собственность Трансрегионального университета этой трахнутой Корпорации, которая по непонятным причинам подменила ее страну. Нет больше России! А она рабыня, хоть и окружают ее примерно такие же люди, что и в прошлом. Почти такие же, да другие – их не коробит от того, что человек, говорящий на одном с ними языке, низведен до статуса комнатной мебели. Либо тушки для экспериментов.

Женька стиснула зубы, чтобы не заскулить. Вчера разъяснили, какой идет год, и не верить, что за окном небоскреба две тысячи двести пятьдесят второй, было бессмысленно. Она даже не спорила, не упиралась, ибо собственными глазами видела фантастический город высоток с потоками воздушных судов. Могла бы пялиться с лоджии университетского здания на Новосибирск двадцать третьего века хоть весь прошлый день и всю оставшуюся ночь. В этом была свободна, однако всего лишь в этом.

Ливадова выругалась сквозь зубы. Ох, не так когда-то представлялось ей путешествие в будущее. Прекрасный новый мир… и она в нем рабыня!

Женька покосилась на помощницу профессора. Артурова на несколько мгновений забыла про нее, листала бумаги на планшете, будто стащенном вместе с Ливадовой из двадцать первого века. Искала что-то в распечатке, хмурилась; она часто хмурилась, эта Яна.

А Женька сбежит! Обязательно сбежит из похожей на тюрьму комнаты! Утром, как проснулась, приняла твердое решение! Дайте только освоиться в новом мире. Сбежит и найдет брата! Потом они вернутся домой.

Забыв про недавнюю молитву, девушка будила в себе злость, и вместе с ней приходила решимость. Ливадова вскинула подбородок и с вызовом уставилась на Артурову.

– Вы не имеете права меня здесь держать! Я такая же, как и вы! Русская! Гражданка Российской Федерации!

– Вот оно что… – Артурова оторвалась от бумаг и, вновь нахмурившись, зыркнула на Женьку. – Не знаю, что такое Российская Федерация… – Помощница Мартынова запнулась на миг и продолжила: – Вернее, знаю, только Российской Федерации давно нет. Есть Корпорация, и ее гражданство дается почти исключительно по праву рождения. Потому что рожденный вне Корпорации – это гражданин иной Корпорации, это чужак навсегда. Либо дикарь – а одичалый обречен остаться дикарем либо полугражданином без нетчипа. Такова физиология. Лишь их дети, рожденные внутри Корпорации, могут быть включены в общественную систему без изъятий в правах. Но, повторюсь, это не касается одичалых, их потолок – полугражданство. И твой тоже… Скорей всего.

Артурова сделала вид, будто нечто очень важное привлекло ее внимание в бумагах. Замолкла, но вдруг добавила к своему поучению:

– Когда-нибудь.

– Что когда-нибудь?

– Когда-нибудь, может быть, ты будешь претендовать на статус полугражданина.

Яна выдавила из себя последнее с таким видом, словно термин «полугражданин» оскорбляет помощницу Мартынова своим смыслом, и заговорила вновь:

– Подобное возможно с позволения ректората и лишь в будущем, а сейчас ты собственность Трансрегионального университета и, надо сказать, очень неплохо устроилась. Далеко не каждый одичалый живет в подобных апартаментах.

Артурова окинула взором комнату Женьки. Четыре на четыре метра, внутри которых полутюремная, полуспартанская обстановка.

– Да, очень неплохо для дикарки.

– Я не дикарка! – выпалила Женька и едва не вскочила с кровати, чтобы залепить этой наглой корове пощечину. Однако могучие габариты Яны быстро охладили пыл, ее негодование враз и почти полностью сникло.

– Утихомирься. – Яна тоже почему-то успокоилась, и Женька неожиданно для себя заметила тень сочувствия, мелькнувшую в глазах аспирантки. Впрочем, ни один мускул на лице Артуровой не дрогнул, и говорила она ровным сухим тоном: – Мы продолжаем эксперимент с твоим непосредственным участием.

– Что? – В животе у Ливадовой похолодело.

Девушка вновь вспомнила, что у нее прав не больше, чем у подопытной мартышки.

– Сегодня тебе будет вживлен нетчип…

– Нет! Не хочу! – вскричала Женька и, подобрав ноги, вжалась спиной в стену. Испуганная девушка натянула на себя тонкое одеяло и, широко раскрыв глаза, таращилась на представительницу Трансрегионального университета. Ливадовой ведь так никто и не сказал, что ее ждет; в голове Женьки возродились самые дурные предположения о ближайшем будущем.

– Нетчип вживляют в головной мозг всем без исключения гражданам цивилизованного мира. У нас – детям с двенадцати лет, в двух других секторах даже раньше. Нетчип связывает с Сетью.

– Да прекрати! – Рука Женьки непроизвольно шарила по столику рядом с кроватью, чтобы запустить чем-нибудь в Артурову, но, как назло, тот был совершенно пуст.

Помощница профессора демонстративно вскинула бровь, но не проронила ни слова, рассматривая дикарку, слово только что выловленного в лесу зверька.

– Не имеете права… – пробормотала Ливадова и вдруг спросила: – Это опасно?

– Да, – кивнула Яна. – Согласно полученной сегодня инструкции, я должна тебя предупредить о рисках. Вернее, о риске, он тут один. – Артурова запнулась. – Собственно, для этого я здесь. Сознание одичалых не принимает вживления нетчипа. Сформированная психика дикаря не выдерживает его, и во всех случаях наступает смерть. В течение нескольких дней, если не изъять чип. Но с тобой эксперимент будет продолжен до конца, вплоть до окончания адаптации или до летального исхода. Потому что имеются основания полагать, что твоя психика сможет приять вживление и после начального отторжения.

Артурова покосилась по побледневшую дикарку и продолжила:

– Нетчип безопасен только для рожденных в цивилизованным секторе. Это та физиология, о которой я тебе говорила. Нетчип обязателен для получения гражданства. Максимум, что без него возможно, – это полугражданство, а путь к полугражданству для одичалого доступен через службу в армии либо после совершения чего-то особенно полезного для общества. Однако в Красной корпорации хватает и своих граждан и полуграждан для вооруженных сил. Мы не захватываем и не покупаем рабов для подобного, как, например, американцы.

– Зачем вам это? Зачем вам я? – прошептала Ливадова. – Зачем ты все это мне рассказываешь?

– Игорь Иванович, – назвала аспирантка имя профессора Мартынова, – считает, что твой организм сможет принять нетчип. Но, дабы быть уверенными, что вживление прошло гарантированно успешно, мы проведем операцию в период, когда ты переживаешь глубокий стресс, то есть в условиях, далеких от тепличных, и продолжим его даже после получения отрицательных показателей. Ты осознаешь, что рискуешь жизнью?

– Фашисты!

Яна удовлетворенно хмыкнула, к широкоплечей, с тяжелым бюстом девице вернулось плохо скрываемое высокомерное отношение к дикарке.

– Значит, все правильно понимаешь. С учетом того, что случилось за последние дни, твое состояние сейчас действительно характеризуется как стрессовое. Вероятность неудачи операции значительно возрастает.

– Сволочи!

Женька не желала слушать, что несет эта сумасшедшая. Куда она попала! Какой жуткий мир! Не замечая, что вскочила на ноги, она уже готова была спрыгнуть с кровати и вцепиться ногтями в лицо Артуровой, однако стушевалась после появления Мартынова и двух новых человек, облаченных в одинаковые с профессором и аспиранткой белые медицинские халаты поверх темно-синей форменной одежды. По крайней мере, штаны и темно-коричневые высокие ботинки выглядели как часть военной или полицейской формы.

У Ливадовой их появление вызвало нехорошие предчувствия, грудь девушки высоко вздымалась от учащенного дыхания, по виску скатилась капелька пота. Двое появившихся вместе с профессором застыли позади Мартынова с безучастным выражением на каменных физиономиях. Высокие, крепкие мордовороты с массивными челюстями и не обремененными мыслью взглядами. Женьке отчего-то подумалось о солдатах.

– Игорь Иванович… – Артурова встретила появление Мартынова с видимым облегчением. – Вы очень вовремя, и хорошо, что санитары уже с вами.

Мартынова, которого Яна так ждала, Женька видела второй раз в жизни; на первый взгляд этот человек выглядел безобидным. По крайней мере, в целом такое впечатление сложилось о нем вчера, и за день Мартынов ничуть не изменился. Высохший пожилой мужчина в белом халате и самых обычных серых брюках с отглаженными стрелками и в черных туфлях. Ливадова подумала, что человек, у которого постоянно растрепаны редкие седые волосы, обязательно рассеян и потому имеет добрый характер. Но, поймав цепкий взгляд ученого, сразу усомнилась в первоначальном впечатлении.

– Вижу. – Профессор скрестил руки на груди. – Объект на нужном эмоциональном уровне.

– Сделала все, как вы сказали, – отчиталась Яна.

– Да, да, вижу, – повторил Мартынов и расплылся в фальшивой улыбке, не отводя холодного взора от дикарки. – Операционная готова. Прошу.

Ученый сделал приглашающий жест.

А Женька поняла, что тихонько скулит и плачет. От страха и ненависти к этим нелюдям.

– Я русская. – Ливадова вновь попробовала донести эту простую мысль, она говорила сквозь слезы. – Россиянка! Такая же, как вы.

У Яны дернулись уголки губ. Эта одичалая из прошлого, в сущности, еще ребенок; да, в самом деле, говорит по-нашему. Больно видеть ее ужас вперемешку с мольбой. Артурова отвернулась, чтобы никто не заметил ее слабости.

– Сама пойдешь или тебе помочь?

Женьку едва не парализовало от страха, но последняя фраза Мартынова вывела из оцепенения, взорвавшись в голове ослепляющей вспышкой яростного безумства. Ливадова зашипела и кинулась на профессора, как дикая кошка. Исполосовать ему морду! Выцарапать глаза!

Только в тот же миг поняла, что схвачена невесть как оказавшимся между ней и профессором санитаром, а второй уже за спиной, выворачивал левую руку.

– Не зря пришел с поддержкой, – усмехнулся Мартынов. – Верно, Яна… Яна? Чего молчишь?

– Да, все правильно, Игорь Иванович, – ответила чуть замешкавшаяся аспирантка.

Ливадову умело скрутили – завели руки за спину и согнули пополам. Санитары действовали практически безболезненно для Женьки, только первая же попытка освободиться принесла такую боль, что мысли о сопротивлении сразу исчезли. Девушка обреченно опустила голову, из раскрытого рта потекла струйка вязкой слюны, это уже безразлично. Сломлена, подавлена.

– Интересно у вас.

– Владимир Владиславович?

Голос Мартынова дрогнул от неожиданности. Удивительно, но куратор эксперимента здесь! Сын президента казался профессору типичным воякой, далеким от науки и, очевидно, с явной придурью в башке. Как иначе объяснить выбор не корпоративной, а военной карьеры? Майор Воронцов по возвращении из двадцать первого столетия оставил ход исследований полностью на Мартынова, и было ясно, что куратор не намеревался вникать в детали работы лаборатории в Новосибирске. Однако же он тут.

– Здравствуйте, Игорь Иванович.

– Мы рады вас видеть, – неискренне произнес Мартынов, – но…

– Как продвигается эксперимент? – перебил профессора Воронцов. – На какой он стадии?

Говоривший приблизился к Женьке. Повинуясь невидимой для Ливадовой команде, санитары выпрямили ее, и девушка столкнулась взглядом с тем, кого чокнутый профессор назвал Владимиром. У него были голубые глаза и взгляд человека, который привык приказывать. Прибывший пристально рассматривал объект эксперимента и даже отступил на пару шагов, чтобы лучше изучить Ливадову.

Девушка упрямо уставилась на него. Кто еще не видел дикарку из прошлого? Слезы уже не текут из глаз Ливадовой, пусть она и задыхается от обиды и беспомощности. Но она не сдается! Она – человек! Такая же, как и они, хоть и этот военный рассматривает ее в лучшем случае как интересный научный экспонат, а то и просто как животное.

Она должна взять себя в руки! Нужно внимательно изучать все, что видит в этом прекрасном новом мире, и для начала пусть бы и этого человека. Он высок, особенно рядом с Ливадовой: Женька глядела снизу вверх. Широкоплеч. Правильные черты лица, коротко стриженные волосы, на вид лет тридцать. Одет в темно-зеленую форму. Покрой, как подумалось девушке, военный. По меньшей мере, золотые погоны говорят об армейской службе или о чем-то подобном.

Военный вдруг протянул руку и взял девушку за подбородок, повернув голову одичалой сначала вправо, затем влево.

Они как нацисты!

Ну смотри, пялься, коли так нужно! Нервы вновь сдают. Стиснув зубы, сдерживая себя, чтобы не разреветься с новой силой, Женька глядела куда-то в одну точку. Она все так же беспомощна, хватка санитаров ничуть не ослабла.

Радом с Воронцовым появился профессор:

– Владимир Владиславович, вынужден вам сообщить, что мы должны доставить объект в операционную.

– Она неадекватна?

Воронцов как будто не услышал намека не мешать эксперименту. Отпустил Ливадову и, прежде чем обратить взор на ученого, как-то странно глянул на Женьку. Девушке почудилось что-то человеческое, мелькнувшее в его глазах.

– Нет, что вы! – всплеснул руками Мартынов. – Но она намеренно введена в стрессовое состояние, дабы мы могли гарантированно понимать, прижился нетчип или нет.

– Вживление сегодня?

– Да, да, – закивал профессор головой с редкими седыми волосами, – прямо сейчас.

– Как скоро вы поймете, удачна ли операция?

– Уже завтра. Она либо умрет через несколько дней, либо подтвердится гипотеза о восприимчивости объекта из выбранного временного периода к глубоким технологиям.

– А потом?

– Потом мы продолжим наблюдение и в случае успеха начнем курс обучения. Моя помощница Яна Викторовна, – указал профессор на кивнувшую аспирантку, – подготовлена для проведения первого этапа обучения.

– Яна Викторовна, – обратился Воронцов к молодой ученой, – вы же сможете вести обучение в столице? В моем доме? В случае успеха сегодняшней операции?

Артурова растерянно захлопала ресницами.

– Что это значит? – Профессор мгновенно нахохлился.

– Я покупаю объект, – безапелляционным тоном заявил Воронцов. – Эксперимент продолжается. Как его куратор, я гарантирую дальнейшие исследования. Но они несколько… э… расширяются в границах. Ваш объект, точнее, моя будущая собственность, перевозится ко мне. Игорь Иванович, мы с вами вылетаем в столицу немедленно после операции, не дожидаясь ее результата. В Красноярске вы осмотрите дом, и я поручу незамедлительно переоборудовать несколько комнат согласно вашим рекомендациям. Исследования не должны пострадать. Все дополнительные расходы также будут оплачены.

Женька не знала, плакать или горько смеяться: торгуют ею, распоряжаются, словно предметом каким, и непонятно, будет ли завтра хуже, чем сейчас. Или лучше. А слез уже нет, выплакала за утро.

Новый хозяин девушки – да, сколь ни страшна эта мысль, но она реальна, – отвешивал ученому каждое слово тоном, не терпящим возражений. А профессор не сводил озлобившегося взора с офицера.

– Это собственность университета! Только ректорат может распоряжаться объектом. Я не вправе отдать ее.

– Вы же походатайствуете перед ректоратом о моей просьбе? Не думаю, что мне будет отказано. К тому же эксперимент… Ничто не должно помешать НАШИМ совместным исследованиям. Исследованиям Академии наук и Генштаба! Ничто и никто! Вы же понимаете, о чем я говорю, – со сталью в голосе продолжал давить Воронцов.

– Да, – вдруг явно поник Мартынов, – понимаю. Думаю… ректорат удовлетворит вашу просьбу. Но я лично осмотрю место, где будет продолжен эксперимент! И тре… Настаиваю на моем допуске к объекту в любое время!

– Конечно. – Голос сына президента смягчился. – Как скажете. Все будет, как вы пожелаете. А пока, наверно, везите ее в операционную и давайте оформим сделку.

Ливадова всхлипнула – уже захотелось и заплакать, но слезы иссякли. Что больше пугает? Смертельно опасная процедура или рабство? Не лучше ли сдохнуть на операционном столе?

– Яна, – услышала девушка приглушенный голос профессора, будто тот говорил из-за невидимой стены, – проводи объект в лабораторию.

Это конец!