Текст книги "Витязь специального назначения. В гостях хорошо, а дома нету…"

Глава 4. «…Если есть там соловьи, все разбойники…»

Разум мой не силён и не слишком глубок,

Чтобы замыслов Божьих распутать клубок.

Я молюсь и Аллаха понять не пытаюсь,

Сущность Бога способен постичь только Бог.

Омар Хайям, «Рубаи»

Слава, грустно подперев ладонью щёку, смотрел в окно. Настроение было, как говаривал Борисыч, хреновато-задумчивое. Погода тоже не радовала. Какая-то серая хмарь, дождя нет, но и солнышко не шибко-то балует. Сама по себе жизнь в деревне его не угнетала. – деревенский он и по рождению и по жизни. Труд крестьянский был делом насквозь привычным. Хоть и времена другие и места, – дальше некуда (шутка сказать – другое измерение), а вилы, они и в Африке вилы.

Лето подошло к концу, в Грушевке началось время заготовок. Уже скошены хлеба, убраны репища, отлущили горох. С огородов убрана последняя морковь да редька, уложены и перестелены соломой румяные зимние яблоки. Наносили бабы да девки красные из лесу ягоду малину, сизую чернику, голубику с дымчатым налётом, не прошли и мимо боровой бруснички и алой клюковки. Насушена для пирогов клубника, земляника отварена в меду.

В погребах уже ждали своего часа кадушки с солёными рыжиками, исходили смородно-укропным духом крепкие груздочки. Бочки с квашеной капустой спущены сюда совсем недавно. – будут зимой и щи наваристые и, при случае, есть чем привести в порядок голову после праздничных возлияний.

Начиналось время охоты и рыбалки. Тоже ничего нового, разве что вместо привычной «тулки» двенадцатого калибра самострел, так кто им в детстве не баловался? А уж рыбалка здесь… Мужики сбивались в ватагу, всем гамузом начинали заготовку рыбы на всю деревню. Под большим навесом у дощатых столов ставили бочки и прямо из реки рыба потрошилась и укладывалась. По мере наполнения их развозили по домам на телегах. Мелочёвку, присолив, развешивали вялиться под крышей навеса. – будет зимой и наваристая юшка. И, что характерно, никакого тебе рыбнадзора.

Тихо плещет в берег речная вода и мысли Славкины текут столь же неторопливо. Женщина ему попалась душевная, вдова молодая Милолика. Намучилась без мужика, сапоги самому снять не даёт, ложку до рта донести. Ночами в кровати вся отдаётся, без остатка, так и стремится вся навстречу, как подсолнух на солнышко. Всё-таки в древности женщины были лучше. Испортила их эта, как её… эмансипация.

Хотя извечная женская слабость на передок и здесь не в диковинку. Вот Васькина Любава. Всем баба хороша – и работящая и заботливая, одна беда – слово «нет» как в детстве не выучила…. Славка крякнул. Тоже оскоромился, чего уж там. Ваське как обычно – только шары залить, рождённый пить… всем известно.

Клим глянул в окно – солнечный свет ещё отливал красным, по деревне заперекликались петухи. То там, то тут стукали воротца, выгоняли хозяйки своих бурёнок, ночек и рыжух навстречу звуку рожка, на котором задорно наяривал седой дедок в холщовой рубахе с висящей через плечо торбой в небрежно накинутом кожушке, таком же древнем, как и хозяин.

Выходящие из дворов коровы мычанием приветствовали своего повелителя – огромного быка с мощными рогами, которого бестрепетно вёл за кованое кольцо в носу белобрысый семилетний пастушонок. Бугай признавал только его, благосклонно терпя разве что ещё деда-пастуха. Весьма известен он был и далеко за пределами веси.

В прошлом году проезжий купчина, перепив браги, решил приударить за красивой неприступной вдовой. – матушкой пастушонка. Та, однако, без раздумий указала нахалу на дверь. Оскорблённый таким неуважением со стороны «голодранки», купец решил плюнуть на приличия. От бросившегося на помощь матери мальчишки дородный мужик отмахнулся, как от приставучей мухи. В это время дверь хлева с грохотом вылетела и в проёме явил себя настоящий хозяин положения.

Замерший посреди двора купчина в долю секунды, каким-то сверхъестественным чутьём, понял, что жить ему осталось ровно столько, сколь потребно бугаю на два не очень больших прыжка. Бык на волосок не достал охальника – тот в мгновение ока вынес через высокий забор семипудовые телеса и задал по улице такого стрекача, что защитник вдов и сирот так и не сумел его догнать.

Взамен бычара, выместил жажду неутолённой мести на самом обозе купчины, в котором пытался укрыться обидчик. Горохом рассыпались от телег возчики, кошками карабкаясь на ближайшие сосны. С безопасной высоты, они с ухмылками наблюдали, как ломая оглобли с испуганным ржанием разбежались кони, а бык в щепы разносит не только телеги но и весь товар, цепляя на рога и круша ногами. А чего им переживать? Купчина был изрядный плут и наглец, норовя обжулить каждого. При этом мог залезть в морду любому, кто пытался возражать, но не мог постоять за себя.

Глядя, как он с воплями мечется меж гибнущего добра, возчики от всей души желали злобной животине долгих лет. Местные мужики, набежавшие с дрекольем проучить охальника, отбивать его и не подумали, а с ухмылками наблюдали за действом. Только покуражившись вдоволь над тем, что осталось от обоза, бык разрешил пастушонку увести себя. Насильник не посмел явиться к старшухе с претензиями – так через лес и ушёл.

И вот сейчас эта местная знаменитость стояла посереди улицы и пристально наблюдала, как хозяйки, почтительно здороваясь, подают дедку кто глечик молока, кто узелок с пирожками. Медленно и степенно стадо покинуло улицу, уходя на свои привычные лесные выпасы.

Стукнула калитка – во двор вошла Милолика. Клим приподнялся на лавке. Почувствовав движение, поднял от стола помятую морду Соловей, глянул вопросительно, но, проследив за взглядом друга, хмыкнул.

– О чём вы думаете, солдат, глядя на этот кирпич? – О женском половом органе, товарищ капитан. – Почему? – А я всегда о нём думаю…

– Я ж не ты, – лениво отмахнулся Славка. – Кто с водкой дружен, тому хрен не нужен.

– Скотина толстая, – огрызнулся Васька и перевёл разговор на более нейтральную тему. – А вот хотел бы я знать, куда это наши отцы-командиры запропали? Больше трёх недель прошло, должны были, по идее, уже вернуться.

Клим открыл рот, но ответить не успел. Со двора раздался отчаянный женский крик, от которого враз заледенела спина. Это не хозяйка мышь – нечто другого порядка…

Мужиков выметнуло на улицу. Из-под стрехи дома, что стоял через дорогу валил дым с языками пламени, а сверху на весь пикировал огнедышащий змей. Вот уж точно – не было печали… Милолика слепые от ужаса глазами кинулась на грудь, ища спасения. Клим перехватил её и толкнул в сторону огорода: «Бегом к лесу!». Там уже мелькали подолы бегущих с детьми баб, старшие прихватывали подвернувшихся под руку малышей и тащили на закорках. Никто не разбирался, свой это или соседский. Главное для всех живых – уйти от гадины подальше. Несколько мужиков с самострелами прикрывали беглецов.

Клим, отвернувшись от бегущих, заскочил в дом и через секунду выскочил с самострелом в руках. Васька бросился к нему: «Дай что-нибудь!».

– Возьми топор в сенях!

В лица пахнул горячий ветер. Затормозив крыльями в два-три взмаха, тварь тяжело приземлилась прямо в соседнем дворе. Смертный визг собаки, гудение болта пущенного из самострела, мучительный вскрик человека и хруст ломаемых костей. Соловей высунулся из сеней с огромной секирой, отнятой у Червеня. Клим мгновенно зажал ему рот ладонью – как уверяли охотники, нюха у змея никакого, но слух отменный. Из-за угла ударила струя шипящего пламени, сарай мгновенно занялся. Друзья тихо отступили назад, Слава оглянулся – на полосе между огородами и лесом ещё белели маленькие фигурки, – это последние из уцелевших людей уносили ноги в лес.

А вот дым над крышами что-то слишком уж густой. Ящер, похоже, подпалил весь в нескольких местах. Со двора послышался скрежет когтей по камню, хруст ломаемого дерева, захлопали большие крылья. Клим снова оглянулся – фигурки ещё не скрылись в лесу. Тварь настигнет их в считанные секунды, а место открытое, не укрыться, смерть неминучая и бабам и ребятишкам. Вырвав у Соловья секиру, он с размаху метнул её в стену горящего сарая, толкнул Ваську в сторону леса.

– Беги! – а сам нырнул в заросли плодовых кустов и стал красться вокруг дома. Расчёт оправдался – услышав удар, змей не взлетел. Вытянув вверх морщинистую шею, ящер повернул голову в сторону звука, он был раза в полтора крупнее того, что они так удачно ухайдакали в Леоновке.

Понимая, что это единственный шанс, Клим быстро прицелился и спустил крючок самострела. Есть! Тяжёлый оперённый болт с резким шипением вонзился в надбровье твари, вплотную к глазному яблоку. Видимо, чудище успело дёрнуть головой на звук.

Разозлённый дракон пронзительно зашипел и дважды полоснул своим огнемётом, к счастью, правее. Зелёные сочные кусты мгновенно обуглились и затлели, щёку обдало жаром. Змей наклонил голову, крючковатым когтем на суставе крыла ловко захватил стрелу и выдернул её из глазницы, взвыв от боли.

В этот момент второй болт ударил его в другой глаз. Взревев дурниной, Горыныч замолотил хвостом вокруг себя, натыкаясь со слепу то на горящий сарай, то на занимавшуюся пламенем избу. Но всё это Клим слышал уже за спиной, он во весь дух мчался к лесу. Когда он миновал первые деревья, за спиной ещё был слышно рёв и шипение взбешённого гада.

…Уцелевшие селяне собрались на большой опушке.

И отсюда были хорошо видны жарко полыхавшие дома, где огонь жадно пожирал всё, что люди нажили за многие годы. Выли гибнущие собаки на привязи, густой дым поднимался к чистому небу. Возвращаться было нельзя. Посланные разведчики доложили, что ослеплённый змей бродит по веси, почти полностью сгоревшей. Зверюга на малейший шум пускает струю пламени и бросается следом. Живых людей там больше не видать, кто оплошал и в огне погиб, а кого змей поломал-подавил не дав уйти.

Ничего не осталось от цветущей веси – она догорала, чадя жирным дымом. Нет теперь ни кола ни двора, почти половина жителей погибла и это перед самой зимой. Убегая, мало кто успел хоть что-то с собой прихватить. На всех собравшихся, что на себе было да несколько по-сиротски тощих узелков – таким добром, в землянках морозы не пережить. Мужиков с оружием уцелело всего восемь человек, а остальное – бабы с плачущей разнокалиберной детворой. Красавица Любава не сушила глаз – Соловей в лесу так и не появился. Видимо, замешкался при отходе и попался разъярённому дракону.

У Клима на душе было муторно – оборвалась последняя ниточка, связывающая его с прежней жизнью. Андрей с Борисычем тоже неизвестно где, да и живы ли? Только одна Савельевна. Савельевна?! Стоп! А ведь это спасение! Хоть в тесноте, но надёжная крыша над головой будет!

Клим быстро объяснил сельчанам ситуацию. Милёна, подхватившая мысль на лету, быстро и сноровисто растормошила оцепеневших от горя баб, не обошлось без хлёстких оплеух, когда одна из них забилась в истерике. Где лаской, где таской заставила шевелиться детей, прикрикнула на мужиков и люди потихоньку начали двигаться. Подхватывая самых маленьких на руки, молча шли, обходя пожарище под прикрытием густого кустарника.

Другого выхода не было. Когда ещё уйдёт из сгоревшей веси злобный хищный ворог. Да и уйдёт… Дома и запасы уничтожены, пока выкопаешь землянки, как раз и будут готовые могилки – останется только в них умереть.

…В Леоновку отряд погорельцев вошёл к обеду следующего дня. Выскочившая из дома на лай собак Галина Савельевна встретила их радостно. С ней, слава Богу, за это время ничего не случилось, только наскучалась в одиночестве. Услышав от погорельцев о гибели веси, всплеснула руками и засуетилась, чтобы накормить бедолаг.

Через час, голодные и усталые от всех передряг, дети уже уминали белую, вкусную кашу, а когда миски опустели, сонно заклевали над ними носами. Взрослым была предложена жаренная картошка с солёными огурцами и помидорами. Пробовать незнакомую еду голодным людям некогда, всё было вкусно и сметалось на ура. Потом наступила сытая истома и их потянуло в сон.

Пустующих домов в Леоновке стояло много, так что проблема жилья отпала с ходу. Быстро распределились кому какой удобнее, и протопив в стылых жилищах печи, уложили детей и попадали сами. Клим с Милоликой заняли дом Мельника, в большом доме напротив поселились несколько овдовевших женщин с детьми, сообща легче было выжить. Осиротевшую Любаву позвала к себе Савельевна – надоело одной, да и тяжело управляться стало по хозяйству, здоровье уже не то.

Милёна с непутёвым чадом поселилась в дом Акелы. Неотёсанный только потому и уцелел, что собирал в лесу поздние грузди и, возвращаясь, встретился с сородичами. Из прочих мужиков ушли лишь самые матёрые. Те, что не растерялись – и женщин с детьми успели в лес спровадить, и отход им прикрыть, да ещё и выжить при этом сумели.

Баб осталось примерно в два раза больше, почти все с детворой, из стариков не уцелел никто. Вот и вся Грушевка, впрочем, теперь уже Леоновка.

…Клим, блаженствуя, допивал вторую кружку «Нескафе» – Милёна поделилась. (Правда, у Борисыча кроме вскрытой банки, нашлось в загашнике ещё пара непочатых, но, благоразумно о них умолчав, она убрала подальше). Милолика, отпробовав, отказалась. – горько и вкус непривычный. Но на супруга смотрела с удовольствием, подперев щёку ладонью. Вот ведь судьба… мужа потеряла, так словно сама в гроб легла. Думала, что и не оттает уже, так и будет жить, как бы и не живя вовсе.

А появился этот здоровенный, ладный и обходительный мужик – и капнула с заледеневшего сердца первая тёплая слёзка. Так и оттаяла и сейчас больше смерти боялась потерять это новое счастье.

Ведь эдакая напасть с деревней приключилась, а ей всё нипочём. Главное – рядом любимый, который не устрашился между ней и чудовищем встать. Да ещё и в бой с ним вступить не сробел, вышиб поганому его буркалы, чтобы не догнать не смог. Кто ещё из баб в деревне может сказать, что муж её – змееборец, как богатырь из былины. Милолика испуганно прикусила язык, не к добру этакой счастливой быть – боги накажут. Да хоть бы на что пожаловаться можно было, так вот ведь.… Ой, Лада, защити нас, горемычных.

– Об чём задумался, Климушка?

– Так, о жизни. Надо выживать как-то. Припасов всё же маловато, а зима уж на носу.

В дверь громко постучали.

– Заходи!

В дверь шагнул Весняк, один из тех, кто в первый день приехал за ними сюда. А в Грушевке соседом оказался, на охоту и рыбалку вместе хаживали и в баньке парились охаживая друг дружку вениками. Мужик серьёзный, обстоятельный, только нудный немножко, да Бог с ним.

– Проходи, присаживайся, кофе с нами попей.

– Чего, говоришь, попить?

– Кофе. Да на вот, сам попробуй.

Весняк хлебнул глоток, другой, поморщился, потом махнул рукой, дескать, сойдёт на нашей ярмарке. Допив кофе, мужики достали цыгарки и задымили.

– Ну, что, Клим, как дальше жить будем? Запасов-то на зиму, почитай, кот наплакал. Всё змей пожёг. Охота да рыбалка, конечно, выручат, но без хлебушка тяжко будет, а без репы зуболом начаться может.

– Что ещё за зуболом? – не понял Слава.

– Хворь такая. Во рту кровить начинает, зубы шатаются…

– А-а, – сообразил Клим. – цинга.

– Да её, проклятущую, как ни назови, всё одно – беда.

– Слушай, Весняк, я вот что надумал. Надо здесь по домам хорошо посмотреть, многие вещи из нашего времени здесь – натуральная диковина. Утварь там всякую.… которой тут точно днём с огнём не сыщешь. Вот только, Савельевну для начала спросить надо – тут она всему хозяйка. Я думаю – не откажет. А там свезти на торг и продать, а на выручку хлеба прикупить, припасов там разных, глядишь – и не пропадём. А? Только вот куда везти? Тут ведь одни леса кругом…

– Да не совсем чтобы уж кругом. Есть тут одна дорога, окромя той, что на Грушевку идёт. По ней, дён через пять можно до города доехать. Там и кнез, и гридни его, и торговые люди, вот они эти штуки купить могут. А нашему брату на что они? Кто на баловство последнюю резану спустит? Вот только есть одна закавыка…

– Какая ещё?

– Дорога через такие места лежит, что ею токмо от смерти пользоваться, потому и заброшена.

– Разбойники, что ли?

– Да нет, эти и сами туда без крайней нужды не суются. Нечисть там всякая появилась.

– Как, в смысле, появилась? Раньше не было, что ли?

– Наша-то и раньше была, исконная. Лешие там, кикиморы опять же, Лесная Дева ещё вот. Ну, берендеи, но это и не нечисть, хотя и не люди.

– Как не люди и не нечисть? А кто?

– Ну, не знаю, как тебе и сказать… Лесной они народ, а нечисть и сами не любят, однако ж и людей сторонятся…

– Ладно, – у Клима лопнуло терпение, – ты толком можешь сказать – кто там появился? Кого ты-то опасаешься?

– Дак… Леший их ведает, я с ими брагу не пил.

– Тьфу ты… – рассердился Славка. – Но проехать-то можно или нет?

– Так тут, опять же, как повезёт. Совсем те края заброшенные. Так ведь и другой дороги нет. Через Грушевку ещё долго нельзя будет, там сейчас кто угодно может бродить, верную смерть сыскать только. В одну сторону чаща глухая, в другую – топь непролазная. А пройдём или сгинем – про то Велес [1] ведает. Опять же, коли не ехать – тоже надвое, то ли выживем, то ли половину веси схороним. Так что выбор у нас между засадой и западнёй.

– Ну, тогда и рассусоливать нечего, – с силой провёл рукой по лицу Клим. – Пошли к Савельевне, а заодно с мужиками потолкуем. О! Долго бабка жить будет, вон она, сама к нам идёт.

– Слава! Мила! (Милолику Галина Савельевна для удобства обращения сократила).

– Пригласи её в дом, – кивнул Клим женщине, та послушно скрылась в сенях и через пару минут вернулась со старейшиной деревни.

– Давай-ка Слава, прикинем с тобой, как нам теперь из этакой передряги выцарапываться. Крыша над головой ещё не всё, – как всегда, с порога заговорила Савельевна.

– Да Вы присядьте…, – вежливо приподнялся Клим.

– Отстань! Насиделась, пока одна тут куковала, – отмахнулась бабка и привычно скомандовала. – Мила! Быстро старшую вашу и кузнеца сюда зови, сейчас мы это дело вместе раскумекаем.

Пока Милолика (одна нога здесь, другая – там), сбегала за Милёной и кузнецом, Славке удалось всё-таки пристроить Савельевну на стул и налить ей кружку кофе.

Пришедшие, поздоровавшись, разместились в тесной кухоньке. С почтением поглядывая на хозяйку веси, вежливо помалкивали, ожидая, когда она скажет – зачем звала? Галина Савельевна, отставив пустую кружку, обратилась к собравшимся.

– Вот, ребятушки, что сказать хочу. Я тут, пока жила одна, успела все дома и дворы осмотреть и хорошо знаю – что у нас в загашнике есть, а чего нету. Самое главное – нету хлеба, без него нам каюк, не сдюжим. Огороды конечно все уберём, там есть где ещё картошка не копана да других овощей хватает, урожай в этом году баский [1]. Мяса в лесах немеряно бегает, иной раз прямо к домам выходят. Коли охотники лениться не будут – оно и не переведётся, а вот хлебушка нам взять негде.

– Да, – вздохнула Милёна. – Без него русскому человеку карачун.

– Вот-вот, я и говорю, – покосившись на неё, согласилась Савельевна. – От наших денег, тут толку нет, а ваших было – кот наплакал, да и те змей отнял. Так?

Все горестно вздохнули, соглашаясь – так, мол.

– Вот и подумала, – продолжала старуха, прищурив умные глазки. – продать, что нам самим в хозяйстве не надо. Кое-что я уже присмотрела, оно в здешних местах за диковину будет. Только есть ли куда везти?

– Ну, Савельевна, – в восхищении всплеснул руками Славка. – Не голова, а Дом Советов. Я же с этим самым к тебе идти собирался. А везти, Весняк говорит, есть куда. Раз ты не против, сразу и займёмся, время не терпит. Только вот сами-то, как управляться будете?

– А что нам, молодым да незамужним? Я как-никак войну пережила, – бабка со смешком подмигнула женщинам. – Счас посидим с Милёной, всё обмозгуем, с кузнецом посоветуемся. Тебя мил человек, звать-то как?

– Добруша, – пробасил коваль, не зная, куда пристроить пудовые кулачищи. С литой шеей и квадратными плечами, неглупый и явно не из пугливых, но перед Савельевной он робел. Оно и правда, умела кремень-бабка заставить себя уважать.

– Денька три-четыре надо подождать, по уму-то. Так, чтобы этот злыдень слепошарый наверняка с Грушевки убрался. А потом ты кузню свою Добруша проведай, инструменты там, али ещё чего, ну, это ты сам знаешь. С мужиками по-тихому сходи, не мне ж тебя учить? Заодно на пожарище пошурудите, да в уцелевшие погреба гляньте – авось, где чего и сохранилось. Нам теперь всё ко двору ладно будет.

Мужики согласно кивнули.

– Милёна, – распорядилась Савельевна. – Мужиков в лес за мясом отправь и собери баб да ребятишек огороды убирать. Тех, которые постарше отправь на озеро рыбу ловить – лодка сети есть, бочки для засола имеются, часть завялим. Пару женщин, что поспокойнее да посмекалистей оставь за малыми приглядеть. А мы тут, со Славой кой какое добро на продажу соберём. Обед и ужин я сама на весь гамуз сготовлю.

Добавить было нечего и получив задание все поднялись. Славка только хмыкнул – старуха расставила все точки и задала погорельцам такой темп для выживания, что у них не оставалось времени на переживания.

– Ничего, ребята, перебедуем, не первая волку зима, – напутствовала она выходивших.

Этот первый день в Леоновке был весь наполнен истовой работой, забыв на время о том горе, которое ещё кровоточило у каждого в душе. Быстро пустели гряды на огородах и полные под завязку мешки стаскивали к невиданным ими доселе местным ямам-погребам. На озере разносился плеск и разноголосый гомон, пойманную рыбу вёдрами ссыпали в непонятные белые ёмкости «ванны», что по указке поспевавшей повсюду Савельевны, притащили с разных подворий под один навес. А потом была радость сквозь слёзы.

Вечером вернулись охотники, а с ними вместе в деревню вошло поредевшее Грушевское стадо во главе со своим знаменитым бугаём. На его могучей холке победно восседал пастушонок, а рядом, устало держась за деда-пастуха, шла его мать. Тем и уцелела, что вслед за стадом увязалась травок лечебных в лесу собрать. Дедок бодро вышагивал, задорно выставив бородёнку. А возле него радостно скакали лайки с опалённой шерстью, что смогли оборвать в пожарище привязи и уйти от погибели в лес – досталось всем, но живы, и хвала Велесу.

Охотники вели за собой и несколько уцелевших от зверья и прибившихся к знакомому стаду коней. Бабы, плача от радости, разводили по новым дворам кормилиц с сочащимися молоком сосками и подхватывая вёдра, спешно доили.

Вечером «штаб» во главе с Савельевной собрался опять у Клима с Милоликой. Решено было Славке, Весняку и молодому мужику Вихорко, повидавшему, несмотря на возраст, свет, завтра же с утра ехать в город с товарами. Савельевна, Милёна и кузнец ещё долго обговаривали – как заготовить корма свалившемуся на голову стаду.

Благо, что Мельник был мужик прижимистый, тянул в дом всё, что мог, и ничего не выбрасывал. Вот и углядела, что в его сараюшках напихано, нашлись в них и конная сенокосилка, и грабли, молотилка да плуг. Савельевна мысленно перекрестилась – и то, словно невидимый ангел-хранитель берёг их Леоновку от гибели. Да, много чего интересного в той сараюшке лежало, одно слово – куркуль. Обсудив ещё много других важных хозяйственных вопросов, они разошлись далеко за полночь.

Утром, как поётся, «были сборы недолги…». Мешки с товарами и провизией были заготовлены ещё с ночи. Заседлав себе коней и навьючив тюками двух заводных, мужики попрощались с жёнами, поклонились людям и прыгнули в сёдла. Услышав за спиной всхлип, Клим резко обернулся – привалившись к столбу, стояла бледная, закусив до крови губу, Милолика. По застывшему, как маска, лицу медленно текли слёзы.

…Дорога и впрямь была заброшена давным-давно. Кое-где ещё проглядывала брусчатка да стук копыт, несмотря на густую траву, напоминал о том, что они едут не просто по просеке. Кое-где среди камней зеленели уже похожие на маленьких дикобразов пушистые метёлочки молодых сосёнок.

Поблескивали мокрыми шляпками в густой траве крепенькие маслята. Где целыми семейками, а где врассыпную. Из-под пушистого куста выкатился, прямо под копыта лошадей, подслеповатый ёжик. Потешно зафыркав, он развернулся и громко затопал восвояси. Подобрав попавшегося на пути большого жука, ёжик с отменным аппетитом захрупал его, словно сухарик. Зубки при этом обнаружились довольно острые и внушительных размеров.

Ещё лет десять – и никто не догадается, что когда-то здесь была настоящая торная дорога. Лес всё плотнее обступал её, само небо над ним, казалось, становилось темнее.

Проехав через чащобный участок, вспугнули молодого кабана. Тот заполошно ломанулся, сметая тушей мелкий осинник и кусты, из какого-то озорства посвистали во след. Эх, вот бы где поохотиться всласть, с ночёвкой у костра да под хорошую водочку в их тёплой компашке. И не в этом месте, где молодая поросль практически покрыла дорогу, а в добром лесу. За такими мыслями чащобник расступился и путники оказались на просторной опушке. В центре её высился огромный старый дуб. Славкин конь неожиданно остановился, ткнувшись в круп резко вставшего коня Вихорко.

– Ты чего встал?

– Тихо, – одними губами шепнул тот. – Кажись, нарвались.

– На кого ещё? – так же тихо спросил Клим, от голоса спутника по спине пополз противный холодок, рука сама сняла с плеча ремень самострела.

– Соловьи-разбойники. Потом! Давай потихоньку назад…

Но было уже поздно. С нижних ветвей дуба на землю спрыгнули три коренастых фигуры.

– Эй, прохожие, сами всё отдадите или биться будем? – послышался резкий, высокий, странно вибрирующий голос. На плечах здоровяков лежало по огромной дубине. Впрочем, выглядели они не шибко-то грозно. Несмотря на массивные торсы и длинные мускулистые руки, ростом они вряд ли достали бы ему до плеча.

И у себя в деревне и в городе Славик никогда не боялся разборок. Ни умом, ни силой Бог его не обидел. Даже в смутные годы перестройки, встречаясь на «стрелках» с наезжающими на него «братками», он умел оставлять последнее слово за собой. При этом, что характерно, не доводя до конфликта и не давая малейшего повода придраться,

– А чего хотели-то, мужики? – мирно спросил он.

– Нишкни, может, хоть живыми отпустят, – ткнув его кулаком в бок, испуганно прошипел побледневший Весняк. В ответ на вопрос Клима коренастые издевательски захохотали. Голоса у них были какие-то странные – гулко-визгливые, на грани слышимости. И не бабьи, вроде, но всё же… несерьёзные какие-то голоса.

– А ты чего за самострел-то схватился? – в тонком, как у евнуха, только очень громком, голосе слышалась явная угроза.

– Мой самострел, хочу и хватаюсь, – Слава приподнял уже заряженное и взведённое оружие. – Уйди с дороги – целее будешь.

Он уже понял, что добром не разойтись и ждал только первого угрожающего движения. Просто спустить тетиву не давали стереотипы человека двадцать первого века. По лицу спутников он видел, что с жизнью они уже простились.

– Дурак, – убитым голосом прошептал Весняк.

В это время старший из нападавших сунул два пальца в широкую, заросшую волосом пасть и громкий свист пронёсся по опушке. Впрочем, свистом это можно было назвать лишь условно. В первую секунду он напомнил скрежет ножа по стеклу, а потом принял столь немыслимые обертоны, что Климу показалось, что у него разрывается голова. Конь под ним дал «козла» и скакнул в сторону, едва не скинув седока.

Боковым зрением он увидел, как спутники, мешками упав на землю, не вставали, лишь выгибались в конвульсиях. Звук, от которого, казалось, лопаются барабанные перепонки, вибрировал на границе ультразвука, конь бесился.

Поняв, что под такой аккомпанемент животное в шенкелях не удержать, Славка ловко спрыгнул на траву. Он мягко присел, гася удар и, развернувшись, с ходу послал стрелу в лицо долбанному свистуну. Закипая злостью, Клим уже пристроил на самострел вторую оперённую смерть. Первая, резко оборвав зубодробительный звук, глубоко торчала в глазнице лежащего навзничь исполнителя.

Двое его подельников явно растерялись, но лишь не секунду. Тут же придя в себя, они, бросив дубины, сунули пальцы в рот. Оглушительный свист вновь скрутил нервы непокорной добычи в замысловатую спираль. Но концерт мгновенно превратился в «соло», второй свистун уже корчился рядом с первым.

Последний, поняв, что выступление на этот раз с треском провалилось, подхватил с травы узловатую дубину и с истошным визгом кинулся на непонятного человека, которому оказались нипочём законы здешней физики. Поздно. Хладнокровный прагматик Толстый, не желая более испытывать судьбу, почти в упор всадил стрелу в сердце незадачливого «соловья».

Клим, быстро перезарядив оружие (с его силой рычаг ему, к счастью, был не нужен), насторожённо огляделся. Вокруг стояла оглушительная тишина. Лошади, тяжело поводя боками, стояли в разных концах опушки. Лежащие на земле начали подавать признаки жизни. Тяжко застонав, Вихорко сел и с изумлением уставился на живого и невредимого товарища. Голова у Славки, честно сказать, побаливала, и во рту было сухо, как в Сахаре, но падать в обморок он пока желания не испытывал.

– Долго тут валяться собираетесь? Вставайте.

Вихорко, кряхтя, встал на ноги, со стоном схватился за голову. В это время открыл мутные от боли глаза Весняк. Он с трудом сфокусировал взгляд на Климе и хрипло спросил: «Как ты на ногах остался?»

– Не знаю, – пожал плечами Слава. – Давайте-ка лошадей собирать и уматывать отсюда, пока другие не появились.

– Не-е, – медленно помотал головой Вихорко. – Мне дед сказывал, что они по двое-трое живут. Странное племя, про них вообще мало кто что-то знает.

– Так это и есть соловьи-разбойники? На самом деле? У нас они только в сказках да былинах остались.

– А раньше были?

– Да кто их знает. Теперь думаю – наверное, были. Ну, очухались?

– Да вроде, – спутники переглянулись и пошли к лошадям. Те безропотно подчинились, но, при ближайшем рассмотрении, для дороги не годились. Впрочем, седоки себя чувствовали немногим лучше. Слава глянул на солнце, уже клонящееся к закату.

– Ну, что, привал давайте устраивать? Только от этой падали подальше отойдём.

Хорошо, что опушка была достаточно протяженной. Отойдя метров на пятьдесят, где, чуть на особицу от близкой стены леса, стояли три огромных сосны, они привязали коней. Люди, превозмогая жалобы изломанных ультразвуком тел, устроили шалаш и развели костёр. Клим заступил на первую вахту. Спутники, отказавшись от ужина, замертво провалились в сон.

Ближе к середине ночи, в конце вахты, веки опустила тяжёлая дрёма и Славу посетила галлюцинация. Высокий молодой парень в белой вышитой русской рубашке почти до колен, с длинными льняными волосами, свободно лежащими на плечах, неслышной походкой подошёл и, присев рядом, положил руку на плечо. Его какое-то странно светлое красивое лицо приблизилось к лицу Клима. Тихий звучный голос произнёс очень внятно: «Остерегайся, витязь, людей в синем».