Текст книги "Витязь специального назначения. В гостях хорошо, а дома нету…"

Витязь специального назначения
В гостях хорошо, а дома нету…
Юрий Каменский
Вера Каменская

Дизайнер обложки Юрий Борисович Каменский

© Юрий Каменский, 2024

© Вера Каменская, 2024

© Юрий Борисович Каменский, дизайн обложки, 2024

ISBN 978-5-4483-5839-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Светлой памяти Панкратьевой Вики, вложившей всю свою душу в то, чтобы эта книга увидела свет.

 
Мы, словно лошади, тянем свой воз,
О луге мечтая и вольных степях.
И вдруг всё исчезло – и грязь, и навоз,
Трава под ногами зелёная – Ах!
Мы солнышку рады, тепло и светло,
По лугу гарцуем, что есть только сил,
Но только от скачек живот подвело,
А нас в это время хозяин кормил…
И солнышко скрылось, и ветер подул
И волки завыли у дальнего брода,
И кто-то пугливый в душе вдруг шепнул:
– Зачем тебе, дурень, такая свобода?
 

Глава 1. Об экстремальных последствиях обычной вечеринки

В этой жизни на каждом шагу западня,

Я по собственной воле не прожил и дня

В небесах без меня принимают решенья,

А потом бунтарем объявляют меня.

Омар Хайям, «Рубаи»

Семичасовая электричка дала пронзительный свисток и тронулась, набирая скорость. Четверо мужчин с большими сумками, пересмеиваясь, двинулись по тропинке через лесополосу. За их спинами басовито гукнул встречный товарняк и тяжело сотрясая землю, загрохотал, натруженным лязгом сцепок и колёс на стыках.

А они окунулись в пахнущую берёзовой листвой и травой прохладу тени, ненадолго спрятавшись от жаркого солнца. Короткий перекур и они тронулись, под удалявшийся вдаль перестук колёс. Словно возникнув из небытия, рассыпалась дробь дятла, скрытого в зелёной кроне, попискивание мелких пичуг и шорох листвы. Извивающиеся, узловатые корни замысловатым узором пересекали натоптанную, довольно широкую тропу, грозя зазевавшимся путникам бесславным падением.

Хотя они не были похожи друг на друга в общепринятом смысле, легкая походка, выправка в сочетании с короткой стрижкой выдавали в них людей, которые либо носят форму, либо носили ее раньше. Что, в общем, истине вполне соответствовало.

– Борисыч, – степенно обратился к самому старшему в компании здоровенный краснолицый Слава Клименко. – Идти-то далеко?

– Да ну, пустяки, – махнул рукой Георгий Борисович, высокий подтянутый мужчина лет сорока пяти. Коротко стриженые волосы, рыжеватые усы, крупный нос с высоким покатым лбом – все это придавало бы ему хищный вид, не будь мягкой усмешки, таившейся в уголках губ. Впрочем, когда надо, от этой усмешки у иных мороз продирал по коже, – два локтя по карте, потом денек на оленях…

– А ты чего, Толстый, от этого волчары ждал? – хмыкнул невысокий темноволосый крепыш – Дроздов Василий Викторович по кличке Соловей, – Мент, он и в Африке мент.

– Тебя не спросили, птичка певчая, – шутя, огрызнулся Слава. Хотя Дроздов был на десять лет старше, к тому же имел за плечами двенадцать лет службы в милиции, – но, это не мешало Клименко устраивать «мэтру» выволочки за тягу к выпивке и сильную любовь к слабому полу.

У Васьки, как и у всех, рожденных в год Обезьяны, язык был подвешен великолепно. Толстый, который обычно говорил хоть редко, но метко, как-то резанул: «Вроде Дроздов, а поешь, как соловей. Непонятная какая-то птица». После чего Василёк навеки стал Соловьем, что, впрочем, нимало последнего не смутило. «Главное – не дятел и не петух» – прозвучало его резюме.

Прохлада перелеска внезапно кончилась, в лицо дохнуло жарким воздухом сибирского лета – медовым запахом разнотравья и сена. Перед ними разлеглась зеленая степь, в незапамятные совковые времена бывшая колхозным полем. Уходила за горизонт пыльная грунтовка, там и сям зеленели березовые околки, стояли среди стерни свежие стога.

Все они, ошеломленные открывшимся их глазам пейзажем, уставились на «аборигена» с недоумением – такие тупые приколы были не в его духе. – просто не тот уровень.

– Так, Борисыч, – подал голос четвертый, спортивного склада мужчина в возрасте лет около сорока. – Где деревня-то? Сам скажешь или пытать придется? Если покаешься, просто не больно зарежем.

– Ты как дитё малое, Андрей Василич, – увещевающим голосом ответил вопрошаемый. – Все бы тебе утопить да зарезать… Шаловливый вы народ, «пираньи».

Пираньей он Андрея называл в шутку с легкой руки известного писателя Бушкова. До выхода на заслуженный отдых Василич окаянствовал в одном из подразделений «боевых пловцов». Чистое доброе лицо с ямочками от улыбки на щеках, бархатный голос, мягкая походка – в общем, тот еще подарок.

– Нет, Борисыч, хорош смеяться, – поддержал начальника Соловей. – Ты говорил, что от остановки километра полтора, а тут же… Степь да степь кругом.

– Тихо, тихо, – засмеялся старшой. – Вы же не вьюноши зеленые, а мужи зрелые. Какого ж хрена всполошились, как куры у овина? Ну, ошибся товарищ километров на пять-десять. Так он уже старый, ему по штату положено, он, может, скоро под себя какаться начнет. Где ваша, блин, толерантность, вы христиане или уже где?

Он размашистым шагом двинулся вперед, друзья, переглянувшись, двинулись следом. Шагали молча, поднимая ногами легкую пыль и слушая стрекотанье кузнечиков, доносящееся из высокой, по пояс, травы. Перед ними, словно показывая путь, семенили, покачивая длинными хвостиками и вспархивая, юркие трясогузки. В небе тоненько звенели серебряные колокольчики, но самих жаворонков углядеть в вышине было невозможно.

Было душно, как перед грозой. Не помогал даже легкий ветерок, гнавший по траве седовато-зелные волны. Дремотной истомой исходила земля. Хотелось упасть в пахучее сено и, раскинув руки, бездумно уставиться в небо, а не мерить шагами горячую от зноя дорогу.

Едва они прошли метров сто пятьдесят, как из-за плавных изгибов местности неожиданно вынырнули крыши домов и макушки сосен, у Славика от неожиданности сорвался матерок.

– Вот, именно. – усмехнулся Борисыч. – Чем мне эта деревенька колхозная и нравится. Случайный человек сюда просто не попрётся. Зачем? Со стороны глянуть, так чисто поле и только.

Колхозной эта деревенька была давным-давно. Потом задули ветры перестройки, колхоз развалился, а поля заросли разнотравьем. Жители, ища работу и лучшей доли подались в город, однако, дома продавать не стали. Сама деревня была основана в тысяча девятьсот седьмом году столыпинскими переселенцами, которые в поисках удачи не побоялись всей своей белорусской вёской рвануть в богатую землями и необжитую Сибирь. Вот потому, потомки их свою землю ценили и отказываться от неё были не намерены.

Чужих «дачников» здесь практически не было – все свои. Фактически это была община. Все коренные жители приходились друг другу родственниками, приезжавшие семействами на выходные дни, а то и перебиравшиеся в свои старые, но ещё крепкие дома на всё лето. Возились в огородах, рыбачили на озере, пили самогонку по праздникам и пели песни у костров. Двое патриархов. – бабушка Галина Савельевна, усатый здоровый дед Павло Иванович, и, на особицу от других, куркуль Мельник, жили в деревне постоянно.

Вера, жена Георгия Борисовича, сумела найти общий язык с обоими старейшинами. Потому деревня приняла их легко и держала за своих. Сейчас, когда картошка была уже выкопана, а урожай засыпан в погреба и расфасован по банкам, в солёно-маринованном виде, «горожане» разъехались. И его неунывающая подруга жизни, тоже решила смотаться на пару дней к дочери в соседнюю деревню.

Они свернули с пыльной дороги на узкую тропку, что петляла среди густой травы и выскакивала на ухоженный огород. Где ещё лежала подсыхая картофельная ботва, бугрились оранжевые шары тыквы и вороватые стайки воробьёв шныряли среди кукурузных листьев. Вот тропка прошмыгнула мимо стоящих во фрунт подсолнухов и миновав баньку нырнула во двор. Тут приветливо встречала гостей крепенькая сосна, покачивая зелёными лапами с молодыми шишками. Хозяин отомкнул висячий замок, широко распахнул перед гостями входную дверь на большую веранду, залитую лучами солнца.

– Добро пожаловать, господа.

Компания, сбросив тяжеленные сумки, быстро переоделась и рванула к озеру, что приманчиво играло бликами на воде. Вода смыла пот и усталость, подняла настроение и мужики, словно расшалившиеся мальчишки, затеяли весёлую возню. Подурковав вволю, они, уже не торопясь, пошли к дому, на ходу подхватывая одежду.

…Солнце, устало опустившись за дальние сопки, окрасило край неба багровым закатом, но ему на смену выкатилась луна и подслеповато заморгали первые звёзды. Но облегчения не наступило, нагретая за день земля остывала медленно и воздух, по прежнему оставался тяжёлым и душным.

Горел в мангале огонь, дымок разгонял мошку, что зверствовала и не давала покоя повсеместно. Клименко с сосредоточенным видом нанизывал на шампуры куски маринованного мяса, помидоры и кольца лука. Строго говоря, хорошо готовить шашлык умели все присутствующие, но по складу характера Толстый был просто не в силах доверить такое важное дело даже своим друзьям.

Пока Георгий Борисович с Андреем нарезали овощи, хлеб, сало-колбасу, Василек нарезал круги возле холодильника, без трепета принявшего в свое стылое чрево и кристально прозрачную слезу водки и янтарь тяжело плещущегося в больших бутылках пива. Друзья, посмеиваясь, созерцали эти муки Тантала, жёстко пресекая робкие намеки. – питие водки под шашлык есть важнейшая составляющая русской национальной культуры и профанации не терпела. Не так часто Судьба дарила им такой шанс. – не только отдохнуть по-человечески, но еще и собраться всей компанией.

– Если кто-нибудь, – умышленно глядя мимо Соловья, веско произнес Слава. – будет совать рыло в холодильник, порву, как Тузик грелку.

– «Кто еще кого порвет, – сказала Тузику надутая до десяти атмосфер грелка», – Васька, как обычно, за словом в карман не полез, но угомонился и, тоскливо вздыхая, с видом зазря обиженной злою мачехой сиротки уселся в угол.

…Дружный мужской сабантуй шел своим чередом. Ярко светила лампочка над столом, распахнуты настеж двери, а за порогом рдели в темноте огоньки мангала. Накрытый на веранде стол носил следы небольшого разграбления – наполовину пустая бутылка водки, куски остывшего шашлыка в тарелках.

В открытую дверь вливались запахи травы и дыма от остывающего мангала. Зашумела под налетевшим невесть откуда ветерком стоящая во дворе сосна и зашептала о чём-то своём. Попискивала какая-то ночная пичуга, слышался дальний лай собаки, гогот потревоженных гусей. Изредка до их слуха долетал приглушённый перестук колёс товарных составов, визгливый свисток поздних электричек. Пёстрая кошка шмыгнула в избу с придавленной мышью в зубах, неся свою добычу котятам на забаву. Всё это навевали тихую благость, склоняло вести неспешную беседу.

Тема, в общем, значения не имела. На сей раз всегда прагматичный Славик решил «воспарить над суетой». Видимо, только что закончившийся по телевизору «Каспер» настроил его «на лирический лад».

– Василич, ты с привидениями сталкивался?

– Нет, – рассеяно отозвался Андрей. – Всегда удачно расходились.

– Ага, – радостно подхватил Соловей. – И всегда при этом вежливо раскланивались.

– Насмотрелся «ужастиков», – лениво констатировал Борисыч.

– Вам только языком чесать, – махнул рукой Клим, – Но ведь что-то есть?

– Ну, что-то, безусловно, есть, – прищурился Андрей. – Ну, с этим ты лучше к Борисычу. Это он у нас Вуду, астролог и Бог знает что там ещё…

– Добрый ты, Андрей Васильевич, – хозяин сделал страдальческое лицо. – Взял так ненавязчиво и под танк меня…

– Танк – это ты, Толстый, – со вкусом прокомментировал Васька, блаженствуя вдали от своей ревнивой половины.

То, что поводов к этому у неё было более чем предостаточно, его не смущало.

– Нет, Борисыч, серьёзно, – гнул своё настырный Славка.

– Ну, что тебя серьёзно интересует, неугомонный ты наш?

– Мужики, – оживился Соловей. – Я читал недавно, что моменты провалов людей во времени учёные отследили по полицейским архивам.

– В смысле? – заинтересованно развернулся в кресле Георгий Борисович. – По отчётам, что ли? В таком-то году доклад, что мещанин Иванов ушёл из дома и не вернулся…

– Хрен! – радостно возопил Василий Викторович. – Ещё круче! Хотя, в целом, поляну просёк верно. Только пример был по Великобритании. Значит, полицейский чин Бобсон… ну, на даты и фамилии у меня память не «ах»…

– Рождённый пить…, – бросил, жизнерадостно скалясь, Славик.

– Морда толстая! …я «от фонаря». В общем, докладывает рапортом: так, мол, и так, сегодня, 15 апреля тысяча восемьсот лохматого года, рабочий каретных мастерских Добсон, переходя среди бела дня мостовую по улице Пупкин-стрит, пропал прямо перед изумлённой мордой лошади извозчика Педерсона, чему свидетелями были такие-то и такие-то, список, в общем, фамилий на пять…

В дверь посунулась морда большого лохматого пса, решившего «по соседски» заглянуть на огонёк. Вежливо потоптавшись на пороге, войти внутрь он, всё же, не решился. Уронил тяжёлую задницу на крыльцо и вытянул мощные лапы на порог, положил на них умную морду и уставился на Соловья, как бы говоря: «Ну-ну, ври дальше». Кошка, озаботив потомство играми с мышкой, вынырнула из сеней. Подойдя к лохматому приятелю, боднула его головой в морду и пристроилась рядом. Мужики с интересом наблюдали за этой, не совсем обычной, картиной. Первым опомнился Толстый.

– А дальше-то что? – подтолкнул он в бок Ваську.

– Дальше, ещё интересней. Погоди-ка. – прервавшись, он нацепил на вилку солёный огурчик и шпротину, аккуратно уложил на кусочек хлеба.

Придирчиво оглядел закуску и, выплеснув остаток водки в рот, с удовольствием захрупал тарталетку и продолжил.

– Через пятнадцать, к примеру, толстых папок, обнаруживается пожелтевший рапорт полицейского инспектора Питкина, что среди бела дня прямо посреди мостовой по улице Пупкин-стрит, такого-то числа тысяча девятьсот, к примеру, одиннадцатого года, под лошадь извозчика…

– Кэбмена, – не выдержал Андрей.

– Один хрен… Кэбмена Подсона попал неизвестный человек. Извозчик… тьфу!.. кэбмен клянётся на Библии, что пострадавший появился перед лошадью прямо из воздуха. Что самое интересное, это утверждение подтверждается показаниями трёх-четырёх-пяти прохожих.– Васька прикурив от зажигалки, с наслаждением вдохнул табачный дым и обвёл взглядом друзей.

– А сам потерпевший называет себя рабочим каретных мастерских Добсоном, придя в себя, озирается кругом и, выкатив глаза, вопрошает всех: где он находится и как сюда попал? Ибо последними его воспоминаниями перед ударом лошадиной груди были, аккурат, та же самая улица, только 15 апреля тысяча восемьсот лохматого года. И таких примеров, как утверждают, не счесть.

– Викторыч, ты должен помнить те пачки дел в кабинетах розыскников11
  Розыскник – опер, работающий по линии розыска преступников и без вести пропавших.


[Закрыть]. Они все, кстати, говорят, что такое количество криминалом и несчастными случаями не объяснишь – несоизмеримо. Согласен?

– Естественно, – отозвался Соловей. – Акела, ты не промахнулся.

Позывной «Акела» Борисыч приобрёл на Северном Кавказе, будучи там в одной весёлой командировке. После одного случая сержант Вадик, поддразнивавший его «старой собакой» (как родившегося в год Собаки), назвал его «старым волком» и, засмеявшись, добавил «Акела!»

С тех пор по рации его весь отряд называл только так, а нередко и просто в разговоре. В охране он по привычке пользовался старым позывным. У Славы с Василием позывные были, соответственно, Клим и Соловей.

– Слушайте, мужики, – задумчиво потёр румяную щёку Клим. – Как же так получается? С одной стороны – всё это рядом, с другой – никто про это ничего не знает.

– Парадокс, – пожал плечами Андрей.

– Настоящая истина всегда парадоксальна, – заметил хозяин дома.

– Кто это сказал? – поинтересовался Соловей.

– Как, кто? Я.

– Ну, ты даёшь, Борисыч. Я думал, кто-то из классиков.

– Ну, погоди немного, я же живой пока.

– Да он и сам прекрасно понимает, – махнул рукой Андрей. – Просто сделал тумблер «дур» в положение «вкл».

– А всё-таки? – поддержал друга Василий.

– В смысле «всё-таки»? – уже, слегка раздражаясь дотошностью товарищей, спросил Георгий Борисович. – Всё это интересно, пока самого не зацепило. «Кинжал хорош для того, у кого он есть…»22
  Фраза Чёрного Абдуллы из культового боевика «Белое солнце пустыни».


[Закрыть]

– Стреляли… – хмыкнул Соловей.

– Саид, почему у тебя седло мокрое? Стреляли…, – поддел друга Славка.

– Тьфу, на тебя, – обиделся Васька.

Но, обладая хорошим чувством юмора, он засмеялся.

– Гады вы, но без вас ску…

Закончить ему не дал доселе мирно лежавший, а теперь вскочивший на лапы пёс. Короткий, то-ли рык, то-ли вой и вздыбив шерсть на загривке, он в мах рванул к знакомой дыре в заборе, а взгорбившая спину кошка с шипением метнулась к котятам. Поведение животных привело всех в недоумение.

_ Слушайте, что это за тишина какая-то странная?

Лампочка под потолком, мигнув, погасла, погрузив мир в беспроглядную тьму.

– Финиш, – прокомментировал хозяин дома. – Опять где-то провода оборвало. Слава Богу, что лето, а не зима.

Выглянув на улицу, они, со всё возрастающим удивлением, смотрели на затянутое темными клубящимися тучами небо, поглотившие незадолго до этого выкатившую луну вместе со звёздами. Со стороны железной дороги погасло зарево от станционных фонарей, да и в самой деревне, несмотря на «детское время» не светилось приветливыми огоньками ни одного окошка. Странное безмолвие накрыло Леоновку. Не было слышно голосов ночных птиц, лая собак и сонных вздохов соседских коров в хлеву. Пропало в давящей тишине, даже стрекотание кузнечиков и кваканье лягушек у озера.

– Что за хрень? – почему-то шепотом спросил Василий.

Словно бы отвечая ему, небо вдруг распорола гигантская ветвистая молния, секунды через две громыхнул такой раскат, что мужчины невольно втянули головы в плечи. А затем началось настоящее светопреставление.

Яростные порывы утробно гудящего ветра с сокрушающей силой били в стену. Дом жалобно поскрипывал под ударами шквального ветра, с улицы слышался треск ломаемых сучьев. Где-то, кажется, в бане, захлопал оторванный лист железа, звонко разлетелось стекло в одной из шипок окна веранды. С победным свистом ворвалась внутрь струя ветра с дождем, разметав легкие предметы и залив водой стол. По уцелевшим стеклам ливень стекал сплошным потоком.

Забыв обо всём, люди заворожено смотрели на вспыхивающие одна за другой и распарывающие тучи молнии – то желтые, то ослепительно-белые, то с каким-то зловещим фиолетовым оттенком. Свет их на миг выхватывал из темноты куски пейзажа. – вздыбленную крону сосны, раскорячившийся куст черноплодки с кипящими струями воды у корней. С крыши низвергался настоящий водопад. Картинки эти выглядели сюрреалистически, вызывая чувство, близкое к страху. Никто ничего не говорил, все заворожено наблюдали этот неожиданный приступ ярости, так некстати случившийся у Матушки-Природы.

Но вот, что-то стало меняться, – небо посветлело, чернильно-чёрные громовые тучи умчало вместе с ветром и стало ясно, что гроза выдохлась. Серые облака разбредались, как стадо беспризорных баранов, открывая глазам яркие звёзды. С неба ещё моросило, но это был уже просто дождик, без всякой запредельщины. Прилетевший ветерок угнал эти клочья и дождь прекратился совсем. В наступившей тиши было слышно, как с кустов и крыши падают капли, журчит сбегающая под уклон вода. Лица овевало прохладой. Дышалось легко, пахло озоном.

Вдали ещё были слышны раскаты уходящего грома, на горизонте мелькали всполохи молний, освещая его фиолетово-чёрную кайму. Замершая было деревня стала подавать признаки жизни. – робко гоготнули гуси, заблеяли овцы, протяжно замычала корова. Словно проверяя голос, неуверенно брехнула где-то собака, внеурочно заорал петух и, словно испугавшись собственной смелости, замолк.

Чиркнув зажигалкой, Слава глянул на наручные часы и присвистнул от удивления. – вся эта вакханалия, оказывается, длилась чуть больше десяти минут. Любой из них поклясться был готов, что не меньше часа. Вспыхнул потрескивая огонёк свечи, зажжённой хозяином, разогнав темноту по углами и привнёс в окружающее уюта. Когда же Борисыч хотел позвонить в аварийную службу энергетиков, он с удивлением обнаружил, что «иконки» антенны на дисплее мобильника нет. Остальные три телефона показали то же самое. Плюнув, вся компания решила, что утро вечера мудренее, и завалились спать.

…Акеле снился какой-то странный лес, к которому более всего подходило определение «сказочный». С огромных кедровых и сосновых стволов свисали лишайниковые бороды, сорвалась с места вспугнутая семейка косуль, мелькнув напоследок белым подхвостьем и скрылась в чаще. Небо почти не просвечивало между могучими кронами. По толстым ветвям, роняя хвою и всякий мусор, гналась за удирающей белкой хищная куница. Пахло чем-то теплым и прелым, пружинила под ногами вековая подстилка из веток и рыжей хвои.

Во рту пересохло, сухой язык царапал нёбо, очень хотелось пить, но он шел и шел, а никакого ручейка или озерца по дороге не попадалось. В самом начале, правда, попался маленький бочажок, но плевок на его поверхности и не подумал расплываться. – значит, вода для питья не годилась. Мысленно поблагодарив Деда33
  Дед – прозвище Кадочникова Алексея Алексеевича, мастера русского рукопашного боя, автор многих разработок по школе выживания.


[Закрыть] за науку, Акела двинулся дальше, забрасывая на ходу в рот чуть недозрелую бруснику, которой было под ногами просто тьма-тьмущая.

Почему-то он совсем не удивился, когда, выйдя к большому дому, стоящему посередине большой поляны, понял: Пришел! Это был именно дом, а не какая-нибудь избушка на курьих ножках. Добротный, массивный домина, сложенный из потемневших от времени массивных бревен. Забор из толстых плах, дубовые ворота, рядом такая же мощная дверь из дубовых досок.

А на двери желтела бронзовая ручка старинного звонка тех времен, когда электрических звонков еще не делали. Звонок звенел просто от чисто механического поворота ручки. Это устройство почему-то показалось очень неестественным и неуместным в этой обстановке, как если бы на брусчатке, запруженной каретами, ландо и прочими анахронизмами, вдруг проскользнула бы серебристая «Ауди».

Акела крутанул ручку. – звоночек тренькнул, за калиткой послышалась непонятная возня и сопение. Щелкнул запор и дверь легко, без скрипа распахнулась, открыв его взору поросший травою двор, высокое крыльцо и яблоню, тянущую отяжелевшие плодами ветви к окошку с распахнутыми ставнями. А под ней призёмистый стол из потемневших от времени и дождей плах. «И как только, эта яблонька зимой не вымерзает? – пришла в голову мысль.

– Заходи, коли пришёл.

Он вздрогнул и опустил глаза. На него в упор смотрела симпатичная девчушка лет семи-восьми, не больше. Чёрные длинные косы были заплетены линялой ленточкой зелёного цвета, взгляд изумрудных глаз смущал, какой-то открытостью и, одновременно, серьёзностью. Возле неё топтался годовалый медвежонок и шаловливо бодал юную хозяйку лобастой башкой.

– Входи, гость дорогой. Заждалась я тебя.

Акела сдержал улыбку. Очень уж забавно это прозвучало из уст такой крохи. Он шагнул через порог.

– Спасибо, хозяюшка, только откуда же ты знала, что я сюда иду?

– Эвона, – махнула маленькой ладошкой девочка. – Мне дядька Леший когда ещё сказал: «Ставь самовар, к тебе в гости витязь идёт». Мишутка, помоги принести, мне его с водой не поднять.

Сочтя за благо не задавать лишних вопросов, Акела наблюдал. Мохнатый помощник, умчавшийся в дом, сопя и забавно косолапя, послушно вынёс во двор огромный начищенный самовар. Водрузив этот раритет на стол, довольно шустро приволок поднос с угощением и вопросительно посмотрел на хозяйку. Получив за работу пряник, довольно заурчал и, сглотнув его, почти не жуя, скатился с крылечка. Из-за угла дома вывернул второй медвежонок – видать, братец. Сцепившись в потешной схватке, они забарахтались на мягкой траве.

– Садись. Гость дорогой, в ногах правды нет. Чаёвничать будем.

– Это мы запросто, – согласился он, присаживаясь к аппетитно накрытому столу.

Мёд, варенье трёх или четырёх сортов, масло, свежие даже на вид румяные баранки с маком – лепота. Какое-то время они со вкусом пили янтарный, пахнущий дымком чай. Поставив на стол чашку, она утомлённо вздохнула, вышитым рушником отёрла покрытый мелкими бисеринками пота лобик и степенно произнесла:

– Ну, спрашивай, витязь, о чём хотел.

Акела задумался.

– Почему ты меня ждала, если я сам не знал – куда иду?

И спохватился: «Дурак, нашёл о чём ребёнка пытать!» Но ребёнок и не думал смущаться.

– Да мы давно знаем, что вы придёте. Тебе не о том спрашивать надо.

– А о чём?

– Ох, какие же вы, люди, недогадливые. Тебе меня про меч-кладенец пытать надобно, а ты всё про пустое говоришь.

– Ну, расскажи мне про меч-кладенец, – послушно сказал Акела и тут до него дошло. – Постой, постой, мы – люди, а ты-то кто?

– Кто я? – развеселилась девчонка, привстала из-за стола, развела над головой руки со скрюченными пальцами и сказала «страшным» голосом: – А я – Баба-Яга! Вот сейчас, как пообедаю тобой! Страшно?

– Ужасно, – с чувством сказал он и положил на блюдце надкусанную баранку. – Вот, только сейчас уже не обед, а скорее ужин. А много на ночь есть вредно – я же, вон какой большой и… баранки всё-таки вкуснее.

Девчушка рассмеялась, словно хрустальный колокольчик с серебряным язычком позвонил.

– Какой же ты смешной! Так уж и быть, не буду тебя есть,.

– А в сказках, если Баба-Яга добра молодца сразу не съест, то она его накормит, напоит и расскажет – где меч заветный искать.

– Я тебя уже накормила и напоила, сыт ли, гость дорогой? – сказала она уже абсолютно серьёзно.

– Сыт, спасибо, славница.

Девочка важно кивнула.

– Ну, вот,… а где меч заветный – я сама не знаю.

– Вот те раз! – огорчился он. – А я так на тебя рассчитывал.

– Запомни самое главное – его нужно найти. Обязательно, слышишь? Без него никак нельзя. Понимаешь?

– Понимаю, – в тон ей ответил Акела. – Ну, что ж, ничего не поделаешь, придётся самому искать.

– Ну, гость дорогой, делу – время, потехе – час. Идти тебе надо. Слышишь, зовут тебя?

– Кто зовёт? – не понял гость.

– Борисыч! – услышал он Васькин голос. – Борисыч! Проснись! Да проснись же ты, … твою мать!!!

Сбросив руку Дроздова, он сел на кровати и тряхнул головой, освобождаясь от остатков сна. В это время в дверях появились Славка с Андреем. – они спали один в сенцах, другой в малой комнате.

– Ты чего орешь, как потерпевший?! Время пять утра! – заспанный Славка был спросонья зол не на шутку. – Выспаться не дашь! Чертей гоняешь, что ли?!

Видно было, что Соловей был до глубины души оскорблен его словами.

– Да вы во двор выйдите! А там я посмотрю – кого вы гонять начнете. Умники, блин!

Друзья переглянулись – таким голосом не врут и не разыгрывают. Все молча вышли во двор и замерли. А что можно было сказать? Перед их глазами стояла стена леса, которого вчера не было. Да, в принципе, и не могло, и не должно было быть. Но он был и, к тому же, совершенно наяву. Там, где заканчивалась до боли знакомая грядка с тыквами, вместо просторных травяных полей стояли вековые стволы сосен и кедров. В точности, как во сне. Значит, сон в руку, будь он трижды неладен!

Вокруг, на расстоянии от двухсот-трехсот метров до полутора-двух километров, Леоновку огораживала всё та же стена огромных деревьев. Посередине этого безобразия, потеряв дар речи, стояли четыре представителя цивилизации людей начала третьего тысячелетия. Да и от самой деревни, что раньше тянулась на три километра, осталось немного, треть домов, не более, остальное как корова языком слизнула. М-да.

– Ну, ни хрена себе… – медленно произнес Андрей.

– Накаркали называется, на свою голову, – присвистнул Толстый.

– А кто начал? – тут же язвительно напомнил ему Васька.

– Предлагаю позавтракать, попить кофе и заодно подумать – что это за хренотень?

Все трое глянули на Борисыча с таким изумлением, словно он предложил, как минимум, отправиться в крестовый поход на сарацин. Переглянулись, приходя в себя, и молча пошли в дом.

…На растопленной, по случаю локального энергетического кризиса, печи парил носиком выуженный из закромов жены старый, алюминевый чайник. В кастрюле булькала, исходя аппетитным парком, молодая картошка, с огорода принесли, свежую зелень. Кофе, слава Богу, был растворимый, а мяса, колбасы и прочей снеди со вчерашнего дня осталось ещё достаточно.

– Ну, что скажете, господа? – первым нарушил молчание Андрей.

–Что мы в таких случаях говорим, ни одна самая отмороженная газета напечатать не решится. – усмехнулся Акела.

– Я серьезно спрашиваю, Борисыч.

– Давайте выпьем по сто грамм, а то голова у меня сейчас такие проблемы решать не способна. – бодро предложил Василек, блудливо кося глазом на холодильник.

– Когда врежешь стопарь, она у тебя вообще думать откажется. – безжалостно парировал Борисыч.

Но, открыл холодильник и достал не успевшую нагреться за ночь полуторалитровую бутылку «Жигулевского».

– А вот теперь, – сказал он, разлив пенный напиток и присев к столу сделал первый глоток. – Прошу вас. По вековой традиции начинает самый младший. Дерзай, Славик.

Клим смущенно пожал широченными плечами.

– Не, мужики, тут я пас. Как так может быть? Целый кусок деревни перенёсся куда-то к черту на кулички. Я такое только в кино видел. Ерунда какая-то…

– Василий Викторович? – Акела вопросительно глянул на Соловья.

– А хрен его знает, – откликнулся повеселевший Васька.

– Вот молодец. – засмеялся Борисыч. – Опохмелился и пофиг ему и время, и пространство. Наш человек! Ну, Андрей Васильевич, Ваша очередь, прошу.

– Как генерал Лебедь, царство ему небесное, все в двух словах сказал – «Фантастика. А для прочих выводов информации пока недостаточно».

– Согласен. – лаконично подытожил Акела. – Значит, мы заканчиваем завтрак и идем на разведку. Правильно я Вас понял, господа?

…Пока укладывали продукты в рюкзак и сумку с наплечным ремнем, Соловей незаметно куда-то пропал. Возник он через минут пять-семь, «дыша духами и туманами». Уселся на табуретку и, поставив на колени сумку, посоловевшими глазами благосклонно наблюдал за сборами. Никто на это не прореагировал – давно надоело.

– Ну, что, тронулись? – Толстый поправил рюкзак за спиной. – Но если ты, Соловей, сдохнешь, имей в виду – никто тебя на загорбке не потащит.

– Стоп, мужики, – Борисыч озабоченно потер лоб. – Дом Савельевны, по-моему, тоже попал в эту временную зону. Давайте-ка я быстро сбегаю, проверю, нехорошо бабку одну бросать, она же рехнется с перепугу.

– Это, которая у вас здесь в старейшинах?– сообразил Толстый, более других наслышанный о местных нравах. – Давай, старики тоже много чего знают. Может она в курсе?

Хлопнув калиткой, Акела быстрым пошел по знакомой улице. Повсюду видны следы ночной катавасии. Валялись обломанные ветви, оборванные провода, а сломанный старый тополь перегораживал дорогу. У сваленного забора прибитые ветром смятые вёдра и какие-то банки, а вот здесь завалило сарай. Через пару минут на фоне «сказочной тайги» показались два вросших в землю бетонных кольца и небольшой домик с темно-зеленой сосёнкой в палисаднике – по ним он всегда узнавал домик Галины Савельевны среди всех прочих, когда шагал верхней дорогой от станции домой.