Текст книги "Витязь специального назначения. В гостях хорошо, а дома нету…"

– Ну, ну, пой, ласточка, пой…

– Да ладно, это я так, чтобы форму не терять.

– Ты потеряешь…

– Добро, размялись и будет. Что у нас в активе? Оружие: меч, кинжал, два ножа, два самострела. Транспорт – ковёр-самолёт одна штука. Вась, надо бы проверить – будет летать или нет?

– Проверим, пусть только высохнет для начала. Они его как кинули комком, он так, практически, и валялся.

– Продукты – солонина, сухари, полбутылки рома, анкерок воды. В общем, жить можно. Вглубь острова надо прогуляться. Я вот только думаю, число три очень неудобное. Что в разведку одному идти, что на берегу одному оставаться – мне и так и так не по нутру.

– Продукты спрячем в пещере, а оружие и транспорт понесём с собой, – предложил Барс. Предложение было принято единогласно. Пасть «Дракона» действительно оказалась пещерой, причём мрачноватой и довольно-таки неудобной в смысле путешествий по ней, особенно с рулоном мокрого ковра. По пути следования они пробирались где шагом, где в полный рост, где согнувшись и стукаясь головой о каменные выступы. Наконец впереди забрезжил рассеянный свет.

Выбравшись наружу, они уткнулись в зелёную красочную стену, состоящую почти сплошь из стволов и лиан. Посвистывали, ловко перепархивая в этом зелёном хаосе незнакомые пичужки, склёвывая мелких жучков и гусениц прямо из под рук. Одна вон Андрюхе чуть на голову не присела, склюнула упавшее насекомое и подалась на ветку. А вот и знакомая животинка попалась на глаза – хамелеон, прикинулся веточкой, только глаза в разные стороны и вращаются.

Где разрезая, где отодвигая живые плети, разведчики осторожно пробрались сквозь импровизированную решётку незнакомых растений. Одуряюще пахли невзрачные на вид цветочки на колючих шипах, что изредка попадались на пути, а над ними жужжали такие обыкновенные и знакомые пчёлы. Затем прошли, осторожно переступая через упавшие стволы, небольшой участок форменной сельвы, изо всех сил отплёвываясь от всякой летучей мелочи. Наконец они выдрались из зелени и оказались на каменном возвышении. Присев за кустик, с интересом разглядывали пейзаж, лежащий перед ними.

Внизу расстилалась небольшая овальная долина, в центре которой блестело и переливалось под солнцем круглое озеро. Даже на самый первый взгляд это было обжитое человеком место – там и тут видны были ровно засаженные чем-то поля, деревья шпалерами стояли вдоль дорог, сквозь зелень виднелись крыши жилищ, фигурки людей.

– Ну, что? В смысле – спускаться будем? – поинтересовался мнением товарищей Барс.

– Так всё равно придётся. Не сегодня, так завтра, – пожал плечами Акела. – Если ковёр сдох. А если с ним всё нормально, тем более по фигу. Высохнет и улетим.

Соловей согласно кивнул.

Их заметили издалека. Сначала из зарослей выскочил невысокий человечек, поглядел в их сторону из-под руки и очумелым зайцем сиганул обратно. Когда они уже подошли к этим зарослям вплотную, оттуда вышли трое здоровых поджарых парней, вооружённых копьями.

Стоя плечом к плечу, они совершенно спокойно рассматривали путников. Которые ничуть этим не смущаясь, так же спокойно принялись в упор рассматривать аборигенов. Зрелище того стоило. Ежу было ясно, что в основе организации этого общества мог быть положен любой признак, кроме расового.

Все три сторожа, или кто они там, являли собой интернационал в чистом виде. Если первый был несомненным европейцем, хотя и сильно загорелым, то второй был наверняка мулатом с явными негроидными чертами и кофейным цветом кожи. Третий же был несомненный азиат или метис.

Вволю налюбовавшись пришельцами, европеец предпринял первую попытку контакта. Он сказал что-то на гортанном незнакомом языке и вопросительно посмотрел на путников. Те отрицательно покачали головами. Страж снова спросил что-то на другом языке, выжидательно глядя, но с тем же успехом. Акела, решив, что так можно долго тянуть кота за хвост, внёс ясность.

– Если у вас нет русов, то мы так долго стоять будем.

– Русы есть, – неожиданно ответил мулат на чисто русском языке. – Вот я и вот он, – и показал на метиса. – А он тевтон.

– А здесь-то откуда русы? – удивился Барс.

– Да из тех же ворот, что и весь народ, – без малейшего акцента съязвил метис и добродушно рассмеялся. – Да где их нет? Самый непоседливый народ. Так, что, милости прошу к нашему шалашу.

– Георг, – обратился мулат к тевтону и сказал ему что-то явно по-немецки. Тот кивнул головой и скрылся в зарослях.

– Я его послал сообщить о вас кнезу, – пояснил мулат, видя, что гости насторожились. – Не бойтесь, сейчас здесь уже не едят путников.

– А раньше, что, ели? – поинтересовался Соловей.

– Ещё как, аж за ушами трещало, – засмеялся мулат. – У моего деда на заборе штук тридцать черепов висело. Меня Нежданом зовут. Нежданным на свет явился.

Путники по очереди назвались.

– А я Зорян. Что за имя странное – Акела? – с любопытством спросил метис.

– Оно значит – старый волк.

Выйдя из зарослей, они увидели обычную с виду русскую деревню, но среди обычных рубленных изб стояло несколько хижин типа африканских. Или южноамериканских, Акела в таких тонкостях не очень разбирался. Хижины были окружены заборами из кольев, на которых висели пожелтевшие от времени человеческие черепа.

И, как в любой деревне, здесь драли глотку петухи, заполошно кудахтали пёстрые куры. Возмущённо визжала свинья с многочисленным выводком поросят, которую выгоняли с ухоженного огородика два смуглых пацанёнка. За заборами мелькали любопытные и заинтересованные лица женщин в пёстрых одеждах, доносился приглушенный шёпот. Да, кто для кого здесь большая экзотика – вопрос относительный.

Блеяли козлята, им громко вторила безрогая коза с полнёхоньким выменем. Эту козу тянула за собой на верёвке девчонка лет семи, в набедренной повязке из разноцветных лоскутьев и серьгами в ушах. Рядом беззаботно шлёпала босыми ногами её трёхлетняя сестрица с пустым ведёрком в пухлой ручонке. Так же кучерявятся тугие завитушки на голове, а вот из одёжки присутствуют только бусы.

– Свежих черепов действительно не видно, – хмыкнул Акела.

– Древний обычай, – пожал плечами Неждан. – Все черепа старые, сами видите.

– Да ничего, – вежливо сказал Акела. – У каждой Марфушки свои игрушки.

– Это кто – Марфушка? – поинтересовался любознательный Зорян.

– Марфушка – женское имя у христиан, Марфа.

– У нас тоже христиане есть, но мало. Они всех уговаривают своему Христу молиться, а чем он это заслужил? Ничего славного не сделал, да ещё сам на казнь отдался, как блажной. А вы что, тоже христиане?

– Христиане, – рассеянно ответил Акела, игнорируя предостерегающий взгляд Барса. – Но детей не едим и городов не поджигаем.

– Да у нас этим никого не удивишь, – рассудительно прокомментировал Неждан. – Тут кого только нет. А вот и гостевая изба. Заходите и будьте как дома. Кнез придёт и сам вам всё расскажет. А нам в караул пора, служба.

И, махнув на прощание рукой, они ушли. Друзья вошли в дом. Обычная изба с печкой, столом и лавками.

– Борисыч, ты что-нибудь понимаешь? – устало опускаясь на лавку, спросил Андрей.

– Я одно понял, что второго такого мира во всей Вселенной не сыщешь, тот ещё винегрет.

– Нарочно не придумаешь, – подтвердил Соловей, расстилая ковёр на полу для просушки, – главное, чтобы нас тут не съели.

– Не съедят, не беспокойтесь.

Они обернулись к дверям и увидели высоченного негра, чёрного, как хромовый сапог. Одет он был в длинную рубаху с русской вышивкой, на поясе короткий меч. Чернокожий сделал шаг вперёд и, блеснув белыми зубами, на чисто русском языке представился: «Кнез Добрыня».

Гости, встав, назвали свои имена.

– Садитесь, други, – махнул рукой кнез, присаживаясь к столу. В дверь вошли несколько женщин, с улыбками расставили на столе угощение – запотевший жбан, кружки, чашки с мясом, рыбой, овощами, каравай хлеба. Тонко позванивали при каждом движении украшения. Словно нечаянно задевая гостей упругой грудью или крутым бедром, они лукаво улыбались. Гостеприимный кнез «не замечал» козней местных озорниц. Управившись, прелестницы так же молча удалились. Они тоже были, если можно так выразиться, разномастными, соединяя в себе, в разных пропорциях, три основные расы Земли.

– Угощайтесь, гости дорогие, – кнез разлил напиток по кружкам, поднял свою. – За ваше здоровье, – и одним махом опорожнил её.

Гости не отстали. Напиток был приятным, холодным и слегка хмельным – что-то типа ягодной бражки.

– Не в обиду гостям, – нарушил молчание Добрыня. – Прошу рассказать – кто таковы, откуда к нам? Не я к вам пришёл, вы ко мне.

– Люди мы русские, из Светловодья. Путешествовали по своим делам, случайно попали на чужой корабль. Не захотели нас там держать, выдали немного припаса и высадили на твой остров.

– Никогда не слыхал, чтобы светловодские люди по морю ходили, – покачал головой кнез. – Исстари этим только мы, приморы, да беловоды промышляли. Чудно говоришь.

– Случайно мы на море оказались, кнез, – вступил в разговор Барс.

– И то, – согласился Добрыня. – Ну, что свершилось, то свято. Про нас что можно сказать замысловатого? Люди мы русские, приморские, живём хотя отдельно от Руссии, но заветы чтим. Хватает у нас и пришлых. Тевтоны есть, галлы, румей даже один затесался. Раньше тут батуаны жили – чёрные, как вот я, – он усмехнулся. – Потом сюда приморский корабль прибился после крушения. Назад им ходу не было, да и чего ж от добра-то добра искать? Правда, батуаны, не сказать, чтобы добром приморов этих встретили. Они их попросту съесть хотели. Ну, да русов без хрена не сожрёшь, а его тут сроду не сажали. Кто в живых остался, тому человечину есть заказали, а женщин, как водится, на ложе положили.

Вот так и получилось у нас своё приморское кнезство. Хоть и разномастное, но благое, однако. Живём, как предки наказывали. Плоды растим, охотимся, рыбу ловим. Остров этот, по-старинке, все купцы и душегубы морские десятой дорогой обходят. Кто-никто изредка прибьётся, поглядит на жизнь нашу, да и остаётся. Вот и вы подумайте. Жёнок можно найти на любой вкус и цвет, – кнез засмеялся и повторил. – Подумайте.

– Исполать тебе, кнез, за честь, – вежливо наклонил голову Акела. – Только дела нас ждут такие, что на чужие плечи не переложишь. Не обессудь, хозяин, только негоже витязю присяге изменять.

– Доброе дело, – кивнул с уважением Добрыня. – Я не супротив присяги воинской, препонов чинить и не думаю. Только и помочь вам, вот беда, нечем. Баркасы, на коих рыбу ловим, на вольном море не пригодны. А больших судов не строим, зачем они нам? Коли в чём помочь – только скажите. А пока поживите, оглядитесь как следует. По охоте и службе караульной поможете, так и вовсе ладно. Глядишь, и передумаете.

– Поможем, кнез, а как же – негоже витязям даром хлеб есть, – отозвался Барс, по достоинство оценив талейрановские выкрутасы Добрыни. Ай, и хитёр же ты, кнез черномазый, всё распределил, ничего не забыл. Если ковёр свои качества утратил, большое судно вчетвером можно год строить, а как его к морю доставлять прикажете? Коготок увяз – всей птичке пропасть.

– Ладно, – поднялся из-за стола кнез. – Отдыхайте, сил набирайтесь, а я пойду, уж не обессудьте, дел много. Какая нужда будет, заходите запросто, рад буду услужить.

– Да, Борисыч, технично нас припёр этот долбанный феодал, ничего не скажешь. Что делать будем?

– Ковёр сушить.

– Да он уж высох почти в этой жаре, – удовлетворённо заявил Соловей, пощупав узорчатый ворс.

Стукнула входная дверь, на пороге стоял Неждан.

– Входи, вьюнош, – пригласил гостя Акела.

– Я не помешал ли вам? – вежливо поинтересовался посетитель.

– Да, нет, входи, – приветливо отозвался Барс. – Хоть расскажешь нам поподробней про ваш остров, а то кнез ваш весь в делах, весь в заботах, аки пчела.

– Ну, да, —простодушный парень принял тонкую иронию Андрея за чистую монету. – Скрывать мне от вас нечего, вы же отсюда всё равно уехать не сможете. Разве вам кнез про это не объяснил?

– Объяснял, да я не всё понял. Он просто сказал, что на ваших баркасах далеко не уплывёшь. Но можно же и побольше судно построить? – сделал простое лицо Акела.

Мулат рассмеялся.

– Где же вы строить-то его будете? Если здесь, то как вы его к морю доставите? Через эту пещеру даже отдельные части никак не протащить. Да вы не кручиньтесь, – заметив, как помрачнели гости, поспешил их утешить. – У нас здесь хорошо. Женщин себе подберёте, дома вам построим…

– Твоя правда, – обречённо махнул рукой Барс. – Видать, доля наша такая. Хватит нам уже странствовать, навряд ли мы место лучше этого острова найдём.

Неждан просиял.

– Ну, конечно. Пойду я, отдыхайте, устали, поди, с дороги.

– Будь здрав, – напутствовал его Акела. Хлопнула дверь и друзья снова остались одни. Акела подозрительно потянул носом.

– Блин, откуда запах?

Андрей недоумённо принюхался, вопросительно глянул на друга.

– Да ничего я не чувствую, что ты? Какой запах?

– Вроде покойника…

–?!

– А-а, понял, откуда. Это в тебе Великий Актёр умер. Надо же, по тихой жизни на острове он соскучился.

Барс затрясся от смеха.

– Борисыч, ну, ты и сволочь.

– Да, а кто это ценит?

– Мы тебя оценить не можем, потому что на тебе уже пробу негде ставить, – улыбаясь, внёс ясность Васька.

– Вдвоём на одного, да? Вы бы лучше ковёр проверили, он уже сухой, по-моему.

– Легко, – Соловей плюхнул задницу на ковёр и тот плавно приподнялся над полом. – Порядок, мужики, слушается, как и прежде. Понесли во двор.

Едва они разложили его на траве, как стукнули воротца и во двор вошёл кнез Добрыня.

– Ковёр посушить решили? – дружелюбно спросил он.

– Да, – отозвался Акела, по-турецки усаживаясь на густой ворс. – Присаживайся и ты, кнез, поговорим.

Не заставляя себя долго упрашивать, Добрыня уселся на ковёр точно так же. Рядом с Акелой устроились друзья. Глаза Соловья искрили, он, как истинно рождённый в год Обезьяны, буквально упивался двусмысленностью ситуации.

– Ну, как, други, хорошо подумали – что будете делать, как корабль строить, куда плыть? Может, от меня какая помощь нужна?

– Да что нам, кнез, узоры плести. Не к лицу это как-то ни тебе, ни нам. Давай начистоту, – Акела был серьёзен и внимательно глядел в улыбающиеся глаза Добрыни. – Думаю, что если мы найдём способ убраться отсюда, ты бы с дорогой душой так «помог», что мы бы всё равно остались. Верно я понимаю?

– Ну, что ж, – серьёзно ответил кнез. – Напрямик так напрямик, с умными людьми и мне лукавить как-то не с руки. Наше кнезство хорошо живёт до тех пор, пока про нас никто и ничего не знает. Да и нету способа отсюда уйти, разве только улететь, как птица. Но люди, хвала Перуну, летать ещё не научились.

– Приготовься, – шепнул Акела Соловью и продолжал, обращаясь к кнезу. – Благодарим тебя, славный кнез, за гостеприимство и особо за откровенность. Рады бы мы остаться, только, прости, дела у нас больно важные. Здрав будь. Давай, Василь.

Слушая прощальные слова Акелы, кнез определённо насторожился, однако, так и не смог понять – в чём подвох? Когда ковёр плавно оторвался от земли, чисто рефлекторно он, вскрикнув, спрыгнул на землю. После этого верный ковёр-самолёт рванул вверх так, что друзей прижало перегрузкой. С высоты метров в десять они помахали ошеломлённому Добрыне, всей гостеприимной деревне, после чего ковёр заложил плавный вираж и лёг на обратный курс.

Осторожный Акела сплюнул через левое плечо, Соловей легонько постучал по его голове, как по дереву и пригнулся, уворачиваясь от подзатыльника. Глаза Барса блестели, по лицу блуждала улыбка. Осталось позади море, свежий ветерок обдувал лица, внизу мелькнул горный хребёт с обломками Ониксовой башни. И вот уже внизу проносится зелёный ковёр леса, по которому совсем недавно, шли они много дней, на каждом шагу подвергая себя опасности.

– Вась, спустись, пожалуйста, – мысленно воззвав к лешему, попросил товарища Акела.

– Что, мальчики налево, девочки направо? – съехидничал Соловей.

– С Финогенычем надо повидаться, – не приняв шутки, серьёзно ответил Акела. – насчёт Дорина с Берендеем попросить, чтобы пташек своих сориентировал.

– Правильно, – согласился Барс. – Я тоже об этом сейчас подумал.

Ковёр плавно опустился на небольшую поляну. Через некоторое время из-за деревьев показалась кряжистая фигура Финогеныча. Путешественники вскочили, радостно приветствуя своего нечаянного друга. Глаза лесовика весело посверкивали из-под кустистых бровей, пока он, привычно пыхая дымом, раскуривал цыгарку.

– Угробили всё-таки подлого? – поинтересовался он.

– Да ты что, Финогеныч, – сделал оскорблённое лицо Соловей. – Как ты сподобился про нас такое подумать? Нешто могём мы живую тварь изобидеть? Сам утонул, сердешный, летать толком не научился, а туда же…

– Ну-ну, – хмыкнул лесовик. – Повидаться хотели али нужда какая пристала?

– И то и другое, – честно ответил Акела. – Помнишь, с нами Берендей с гномом были?

– Как же не помнить, – чуточку обиженно ответил Финогеныч. – Мне только восьмая сотня пошла, рановато мне ещё на память-то плакаться. Вы ведь и меч-то, однако, добывали, когда их уже не было. Я ещё спросить хотел, да не ко времени было.

– То-то, что не ко времени, – вздохнул Барс. – И мы так же запурхались. Ты своих пташек не мог бы попросить, чтобы их посмотрели от подножия хребта?

– Дак то-то и оно, что просить не надо. Они аккурат, как за вами этот злыдень увязался, из пещеры вышли. Засыпало их, да гном же из любого завала выберется, на то он и гном. Обсказал я им всё, а вот чем там у вас со змеем-то кончилось, не знал. Шибко они горевали, что не уберегли вас. Проводил я их лешачьей тропой, далеко сейчас они. Да ништо, через птиц и извещу их, что вы не сгинули.

– Ну, потрафил ты нам, Финогеныч. Чтоб тебе не хворать никогда, – облегчённо вздохнул Акела.

– И вы здравы будьте.

Ковёр по пологой траектории снова взмыл над лесом и понёсся в сторону Светловодья. Дорога, благодаря скорости ковра, заняла всего несколько часов. Когда внизу промелькнула старая Грушевка, Барс тронул Соловья за плечо.

– Викторыч, на подлёте к Леоновке спустись в лес, – и пояснил. – Я думаю, не стоит нам в деревню с неба сваливаться.

– Разумно, – согласился Соловей и ковёр, послушный его воле, замедлив ход, начал плавно опускаться на маленькую опушку.

Пройдя по лесной дороге километра три и обменявшись приветствием с дозором, они миновали последние стволы девственного леса и перейдя дамбу ступили на знакомую улицу. Ковёр-самолёт, свёрнутый и перевязанный, висел в мешке на плече у его «пилота». Вечерело, на фоне розоватого закатного неба параллельно земле стелились дымы из труб.

В воздухе висели очень домашние запахи сена, сухого кизяка и парного молока. Уютно светились окна, слышались где-то приглушённые людские голоса. Из-за ближайшего забора басом взлаял пёс. Заскрипела и стукнула дверь, брякнула щеколда на воротцах. Акела, сбросив ношу, рванулся вперёд. Навстречу, спотыкаясь, бежала Милёна.

…Акела, сидел за столом у окна, заставленного крепкой рассадой помидоров. Он блаженно щурился, потягивая крепкий чай из большой керамической кружки, оставшейся от «прежней жизни». Милёна сидела напротив, подперев щёку кулаком, благостно созерцая ритуал чаепития любимого мужчины.

Баня с парилкой и долгий праздник любви и встречи были уже позади. В окно робко протягивало первые лучики встающее солнце, играя на расписанном ночным морозцем стекле оттенками нежно-розового и золотого. Да, ночами подмораживало, но наступавшая весна брала своё. Расползался потемневший снег под пригревавшем днём солнышком, исходила парком согревающаяся на полях и лесных проплешинах.

Солнечные зайчики прыгали на стенах, ложились на плечи супругов. Возле печки, что гнала потоки тепла, играли пёстрые котята, потешно подскакивая и нападая на свою мирно лежавшую мать. Тикали над столом старые ходики с кукушкой, их, маленько покумекав, наладил любопытствующий над неведомыми механизмами кузнец. Знакомое с раннего детства, это тиканье успокаивало. После изматывающего хождения по зимним тропам, да заснеженным лесам – сущий рай. Фактически, пока меч добывали, всю зиму и прошастали, вон – весна за окном.

Все эти эскапады, конечно, вещь славная, но исключительно в смысле славы – дамы весьма капризной и ветреной. В плане же бытовом – тихий ужас. Неделями и месяцами спишь на земле у костра, когда лапник кажется царской постелью, ибо и на камешках спать приходилось.

Крепкий запах пота, мокрые стертые ноги. И жрать, пардон, при этом приходится что попало, зачастую стараясь не помнить – что именно жрёшь. Мёрзнешь, голодаешь, прилагая дикие усилия убиваешь сам, чтобы не грохнули тебя самого. Сейчас только расчувствоваться чуток и список сей уместиться только в толстой книжке никак не меньше «Саги о Форсайтах». Так что – стоп!

Только вот встаёт, в итоге, самый главный вопрос – зачем? То есть – с какой такой сверхцелью совершаются эти, с позволения сказать, прыжки жопой в ширину? Прав на сто процентов старик Екклесиаст, ничегошеньки нового на этом свете не было, нет и не будет, всё уже было. Так и здесь. Нанялись они к Великому Кнезу по линии, скажем так, безопасности, и что?

Как-то незаметно за спиной сменили декорации, сунули в руки мечи и вот выясняется, что нужно, ни больше, ни меньше, спасать мир. Фу, делов-то!

Вот только старая израненная душа из тёмных глубин психики ехидно брюзжит: «Георгий Борисович, оглянись вокруг себя… В прежней твоей жизни сколько раз тебе говорили, что вот только на тебя вся надежда? И гордость и ответственность грудь распирали – если не ты, то кто? И ведь действительно совершал невозможное… Или почти невозможное, что, в принципе, не очень-то отличается.

Только оказывалось потом, что это было лишь частью «многоходовки», целью которой было не благо всего человечества, а шкурный интерес конкретного субъекта, ради которого ты бы и пальцем не пошевелил.

Ну, в принципе, это нормально, когда младую задорную юность от избытка кипящей в ней энергии направляют головой на нужную стенку. В юном дурачке сила играет, не направь его, он что-нибудь полезное сломает, что и ломать совсем не надо было. Так и пусть его, жалко, что ли?

Борисыч, но сейчас-то? Правильно. Очередной генерал тебя на очередную стенку лбом аккуратненько разворачивает и по плечу одобрительно похлопывает. Вопрос на засыпку – станем ли мы её бодать? Ответ – хрен вам, товарищ генерал-майор. Годы уже не те, опыт имеется. Надо с мужиками этот вопрос провентилировать. Кстати, предварительно проведя опрос местного населения. Хлопнула дверь в сенцах, в открытую дверь, с клубами морозца вошла его половинка.

Скинув с головы плат привычно процедила в крынки парное молоко из подойника. Ловко убрала крынки в подпол и загремела в закутке посудой. Скоро на печи заскворчало-забулькало, запахло томящимся мясом с картошкой, зашипело тесто на чугунной сковородке и вместительная миса стала наполнятся румяными оладушками. Накинув кожушок он, пока Милёна возилась у печи, управился в загоне со скотиной, а потом они дружно сели обедать.

– Милёнушка, расскажи мне о кнезе нашем.

Женщина недоумённо подняла бровь.

– Что про него рассказывать? Я его видела-то всего пару разов. Кнез, он и есть кнез.

– Кнез, солнышко, кнезу рознь. При одном крестьянина, как липку обдирают, а при другом разумно остригают, чтобы новую шерсть отрастить успел.

Милёна рассмеялась, потом задумалась.

– Да нет, зря грешить не буду. Стрижет, как ты говоришь, разумно. На суде, говорят, зря не злобствует, хотя, конечно, судит по-кнезски, не по-нашему. Вот только…

– Что?

– Ты не баба, не поймёшь – это вроде как нутром чуешь..

– Не мудри, любушка, я давно на свете живу.

– Ну… вроде красивый он мужик, видный, да вот только в постель с ним лечь не хочется. В глазах что-то такое таится, что лучше со змеёй рядом быть или в омут головой. Понимаешь ли?

– Понял, лапочка моя, ещё как понял. Чтобы я без тебя делал, солнце моё. Пойду-ка я, надо ножны к новому мечу заказать, да с Барсом пошепчусь. Мнится мне, убогому, что кнезюшка нашими руками хочет жар под себя загрести. А зачем нам в чужом пиру похмелье?

Милёна одобрительно кивнула – это её сметливому крестьянскому уму было, как раз понятно. Он шагал по улице, здороваясь со встречными, улыбнулся, увидев, как два соперника лет пяти, чего-то не поделив, сопя тузят друг друга. Подскочившая к ним белобрысая девчонка, возрастом разве чуть постарше их, быстро навела порядок, разогнав поединщиков хворостиной. Управившись с драчунами, она этой же веткой погнала своих гусей к речушке.

Протарахтела телега с пилами и топорами, мужики шедшие рядом отправлялись на заготовку леса, пропылили дроги нагруженные плугом – это спешили поднять пашню под новые посевы. Бабы с ребятнёй постарше пластаются по хозяйству, где скотина приносила приплод, да в огородах, где пришла пора ложить огуречные гряды и перекапывать землицу. Все были при деле.

Андрей снимал полдома у пожилой вдовы, уплатив ей вперёд за стол и стирку.

– О, Борисыч! – обрадовался он. – А я уж думал, что «купца» [1] в одиночку пить придётся.

– За компанию, говорят, жид удавился. Наливай, а то уйду.

Оба любили попить чаю в обществе друг друга, это с годами стало своего рода ритуалом. Андрей остро глянул на друга.

– Что, мысли гложут?

– Гложут, проницательный ты наш. А мне тоже можно своей блеснуть?

– Валяй.

– И тебя гложут. На тему. – а оно нам надо?

– Блеснул, чего уж там. Почти дословно. И наши действия?

– А всё просто. Действуем, но с учётом именно наших интересов в данной исторической плоскости. А все эти ребята из дворцов, если что, пусть покурят. Они нам не сваты, не братья и не сексуальные партнёры. Мы экзистенциалисты или уже где?

– А как насчёт завета Петра?

– Какого? Апостола? Что-то я у него заветов не припоминаю.

– Нет. Императора Российского.

– А… «… брать деньги и не служить стыдно»?

– Да.

– Не знаю, как это увязать. Но мы приучены сначала служить России, а уже потом – конкретному правителю. Раз моя совесть молчит, значит, я правильно думаю.

– Тем более, что у правителей есть дурная привычка, – часто меняться на троне.

Мимо окошка проехали верхами стражники, Оладья что то выговаривал молодому рекруту, сердито поглаживая седой ус. Строгий старшой, безбожно гоняя молодняк, не раз прикладывался тяжёлой дланью к неслухам. Но, что характерно, только за дело. Добрые воины выходили после его выучки, не зря хлеб свой ел. Почитай, что за одну зиму крепкую дружину сколотил, из своих же, леоновских. Он ведь и для себя теперь старается, прижился в деревне. Стукнула щеколда, открылась входная дверь и вошли Клим с Соловьём, который, несмотря на раннее время, уже изволил быть слегка «подшофе».

– Здорово, мужики.

– Привет.

Они обменялись крепкими рукопожатиями. Оба, усевшись за стол, переглядывались, словно собираясь что-то сказать и не решаясь.

– Ну, не томите, парни. Я же вижу, что сказать что-то хотите. Вперёд.

– Борисыч, я, конечно, с вами во дворцах этих не был, но тут с Толстым посоветовался…

– Мужики, – перебил Ваську Клим, – сдаётся мне, что все эти князья вас…

– Нас, – внушительно поправил его Барс, рукой обведя всю честную компанию.

– Ну, нас, – поправился Толстый. – В общем, попользовать нас хотят, как презерватив.

– О! – восхитился Барс и протянул Акеле открытую ладонь, по которой тот с удовольствием хлопнул. – Пять баллов.

– Вот это я понимаю, – поддержал Акела. – Здоровая крестьянская сметка. Мужики в корень зрят. И не родился ещё тот кнез, который эту милую парочку постричь сумеет. Что скажете, господин капитан третьего ранга?

– Негоже русским офицерам на все эти их феодальные разводки вестись. Так ведь и за лохов принять могут…

На другой день, хорошенько всё обдумав, друзья вновь собрались на военный совет. Акела, отправив свою половинку посплетничать к Савельевне, вкратце обозначил «повестку» их сборища.

– Что-то, сдаётся мне, братцы, что мы окончательно запутались промеж всех этих кнезов, гномов, эльфов и прочей публики. Всем мы нужны, каждый преследует какую-то цель, а мы только лихорадочно успеваем уворачиваться от тех шишек, которые в нас летят, практически никаких целей не преследуя. Ведут нас все, как бычков на верёвочке. Не пора ли определиться с приоритетами, целями и заодно с мировоззрением? В прежнем мире мы всё знали. Знали, на чьей стороне, если что, воевать будем. А тут плутаем в трёх соснах.

– Я своё мнение уже вчера высказал. Я не против служить даже и Великому Кнезу, но при этом точно должен знать – за что я служу и, на всякий случай, чего и от кого ждать.

Толстый поскрёб затылок и вздохнул.

– Я, конечно, мужик простой, деревенский. Тем более, с этим кнезом я не общался и не знаю, что он от нас вообще хочет? Но, по-моему, вы дело говорите. Прежде чем голову куда-то совать, надо подумать хорошенько. Только у меня лично такое впечатление, что главный враг здесь – это «синие». Фея мне говорила и Прабабка, помнится, тебе то же самое присоветовала. Про Орден Тернового Венца, я имею в виду. В первую голову с ними надо разобраться.

Да уж. Кого-кого, а Славика в своих целях использовать – чистейшая утопия. Акела усмехнулся про себя.

– Василий Викторович, твоё мнение?

– Да я что могу сказать? Я, кроме деревни да стойбища охотников, здесь и не видел ничего. Куда вы, туда и я.

– Кстати, – оживился Толстый. – Что там у Соловья за история с Дикими Охотниками приключилась? Я его как ни спрашиваю, фыркает в ответ и ничего конкретного. Откуда он вообще там взялся?

– Василий Викторович взялся из лесного гарема, – на полном серьёзе ответил Акела. – Славка, ты можешь себе представить соловьиный рай? Куча баб и море браги, представляешь? Сказка, рассказанная ночью…

– И дать бы сейчас прямо по рыжей наглой морде, – мечтательно произнёс Васька, имея в виду некоторую рыжину усов Акелы.

– Соловей, как они тебя умудрились оттуда вырвать? – захохотал Клим.

– Вырвать? – засмеялся Барс. – Не поверишь. «Гарун бежал быстрее лани…». Мы с Борисычем за ним едва поспевали. Это не было изгнание из рая, это был побег из ада.

– Не верю, – убеждённо сказал Славка. – Не могу представить, хоть убейте. Соловей, это ж как тебя затрахать надо было, чтобы ты оттуда сбежал?! Кстати, я не понял – откуда сбежал?

– Ну, он же тебе сказал – от Диких Охотников, – пояснил Акела. – Они его тогда под шумок умыкнули у пожарища и вместо быка-производителя использовали.

– Как того козла? – заржал Толстый, валясь на спину.

– Сволочи, – обиделся Васька, но, не умея долго злиться, улыбнулся.

– Толстый, ты представляешь! Табун баб охотничьих, грязные, как чёрте что, да ещё жиром от холода намазаны. А как воняли! Сказка!

– Вот-вот, – подытожил Акела. – Он теперь о восточных красавицах грезит. Думает, что они воняют меньше. Ему бы в султаны.