Текст книги "Тест на любовь"

15

– Так ты вот это называешь «кукольным домиком»? – Таня оторопела. Потом она подняла глаза от домика Ирмы на фотографии и посмотрела на Ольгу. – Ну, ты даешь… – Она вскинула светлые брови. – Ты вот такое хочешь построить? Да как тебе в голову пришло? Сейчас это стоит дикие миллионы. А вообще, конечно, хороший. – Таня покачала головой, понемногу приходя в себя. – Слушай, только не говори мне, что ты заработала камерой. Для такого дома карточки надо было продавать пудами и не у нас.

– Кстати, а чем занимается твой благоверный? – вдруг спросила Ольга.

– Мой благоверный, хорошо тебе известный, все еще преподает, и у него своя крошечная фирмочка. – Таня усмехнулась. – Собирается ломать старые пятиэтажки на севере Москвы. Думает, что такой сладкий кусочек ему обломится. Но, боюсь, Саша рано радуется. Там гуляют хорошие бюджетные деньги, и вряд ли ему они перепадут. Кроме него, в этой сфере полно страждущих. Поэтому дома наверняка сломают другие. – Она махнула рукой. – Слушай, Геро, скажи мне, мы пришли сюда, в бар, и сидим над джином-тоником для чего?

– Пообщаться. Встретиться. Хочется наладить отношения с приятными людьми из прошлого. Понимаешь, нас как-то всех раскидало, а мне хочется, чтобы люди, которые нравились и с кем мне было тепло, продолжали бы меня согревать и сейчас. Душой.

– Ага, а сама ты по-прежнему греть никого не хочешь?

– Нет, почему, ты же помнишь…

– Я, конечно, помню. А кстати, где сейчас Павлик?

– Павлик в порядке. Он почти взрослый мужик. Мы как-то ходили по делам, так меня принимали в лучшем случае за его сестру. Благородные люди. А остальные думали – баба подцепила мальчишку. Он выглядит на все двадцать.

– Ну да, а ты на тридцать три.

– О, спасибо, осадила. А то я думала – на двадцать восемь.

– Не надейся. Это нам всем кажется. Посмотришься в зеркало без свидетелей и кажешься себе юной. А на фоне человечества до старой карги – рукой подать.

– Что мне в тебе всегда нравилось, так это откровенность. Никогда никому не замазывала глаза. Я помню, когда ты работала в востоковедческой библиотеке. – Ольга фыркнула. – Все великие ученые мужи привязывались к тебе – хотели, чтобы ты нашла книгу, откуда они могут списать, но чтобы больше никому этой книги ты не давала. А ты всех посылала.

– Да, посылала. Я была молодая и глупая.

– А сейчас что бы сделала на месте той Тани?

– Я бы уже не посылала, и, как теперь понимаю, мне жилось бы немножко легче. – Она скривила губы. – На нынешнее место я ушла, когда оно было очень завидное. Но все рухнуло, как везде, и мне теперь придется досиживать до пенсии под этими обломками. Кому нужна старая баба?

– Ну, прости, старая – это не про тебя.

– Да ладно, я ведь старше тебя.

– Чего никогда нельзя было сказать. Сейчас тоже, кстати. Ты сама придумала стричься почти наголо?

– Ну, разве это наголо! Посмотрела бы ты, какая я была два года назад.

– Тогда я не могла тебя увидеть. Я была слишком занята собой. Ты ведь знаешь – я жила не одна, у меня был биолог. Нет, я не выходила за него официально.

– Слыхала. Энтомолог. Поймал тебя, как бабочку. Кажется, ты была не первая в его коллекции?

– И не последняя.

– Кого-то он снова поймал?

– Думаю, не без того.

– У вас недолго длилось?

– Знаешь ли, знаешь ли… Про это мы поговорим чуть позже. Так как тебе мой проект «кукольного домика»?

– Потрясающий. Я бы от такого не отказалась.

– Так в чем же дело?

– Конечно, моей Катьке совсем не плохо оставить что-то на этом свете как воспоминание о собственных родителях. – Таня вздохнула.

Катьку она родила поздно, ей было хорошо за тридцать. Сейчас она еще ходит в школу, но Таня с содроганием думает, что дальше. Школа становилась хуже день ото дня, а чтобы отдать дочь в гимназию – нужны деньги. Представить себе, что муж сможет их заработать, невозможно. Так что будет с ребенком? После школы она попробует поступить в бесплатный институт. Но с такими знаниями возможно ли это? Нужны деньги, а взять их негде.

– Ты знаешь, мне богатой уже не быть. И такой дом не построить.

– Доступно трудящимся.

– С ума сошла?

– Доступно трудящимся, – упрямо повторила Ольга.

– Шутишь? Не стыдно? Ты знаешь, какая у меня зарплата?

– Так я же говорю – трудящимся. А не служащим. Я имею в виду тех, кто трудится. От слов «труд», «трудно»… Ты не трудишься, ты просто ходишь на работу. А можешь не ходить и заняться кое-чем другим.

– Дорогая, я стольким занималась в своей жизни, что давно пора на пенсию.

– Да, да, да. Я понимаю ход твоих мыслей, но толку от них никакого. С ними и впрямь только на пенсию. Кстати, у тебя ведь есть дача?

Ольга все ходила вокруг да около, соображая, в какой момент начать задуманный разговор. Ирма сказала ей только одно: делай, как сочтешь нужным.

– Ты же знаешь, мои родители еще при царе Горохе построили собачью конуру. Она почти развалилась. Мы иногда ездим туда, но ты помнишь мою сестрицу? С годами у нее характер не улучшился. Она стала просто невыносимой.

– Кстати, квартира у тебя та же?

– Ага. И та же соседка, вечная Серафима. Орет дурным голосом на внука. Хотя нет, наверное, уже на правнука, но слова те же самые. По второму разу через стенку слушаю.

– Человек – та же пластинка. Стоит только перевернуть… – засмеялась Ольга.

Они потягивали через соломинку джин, сильно разбавленный тоником. Бармен знал Ольгу, мило улыбался и приготовил коктейль так, как она привыкла – пятьдесят граммов джина, много льда, лимонная долька на краю бокала и отдельно – баночка тоника. От фисташек было солоновато во рту.

Ольга заказала пирожное к кофе – оно было из прежней жизни: заварное кольцо, наполненное сладким легким творогом. Тане нравилось в полутьме пустого бара. Они были первыми посетителями. Часа через два сюда набьются мужчины, поднимется гомон, запахнет табаком, но это ближе к вечеру, когда они уже уйдут.

– Господи, мне сейчас станет просто плохо.

– От чего?

– От зависти. Но от зависти не к домику, а к возможностям. Я должна сказать, больше всего в жизни мне хочется выучить Катерину.

– Кстати, как она? Я бы ее, наверное, сейчас не узнала.

– Да конечно, нет. Она уже подросток. Пока я могу ее одеть, переделать что-то из своего старья.

– Я помню, как ты замечательно шила.

– И вышивала. Сейчас тоже случается. – Таня посмотрела на свою юбку, которую скроила недавно из Сашиных брюк. Ничего вышла. Складная. Правда, ткань не слишком хороша по нынешним временам.

Вот эту юбку она наверняка переделала, отметила Ольга. Аккуратно, но если бы Таню одеть во все настоящее…

– Но долго ли она согласится носить мое рукоделие? – усмехнулась Таня. – Знаешь, когда в школу ходили в форме, было проще. А сейчас такое расслоение, и так не хочется оказаться в основании пирамиды…

– На вершину захотелось? – усмехнулась Ольга.

– Не-ет, там сильно дует. – Они засмеялись. – Хочешь, приходи как-нибудь, увидишь мою Катьку.

– Спасибо, конечно, но я думаю, в ближайшее время не выйдет. – Сощурившись, Ольга посмотрела на Татьяну. – А вот мы с тобой могли бы снова увидеться, и очень скоро. Провернуть одно дельце не без интереса для обеих.

– Уж не собираешься ли ты меня позвать в свой новый дом?

– Да что ты, я до сих пор думаю, где мне его построить. Знаешь, мне приятно, что ты не говоришь, как другие: зачем тебе одной такой дом? Что ты будешь там делать?

– Ну, Ольга, сегодня ты одна, а завтра нет. И потом – разве плохо даже одной в просторном доме?

– Одной, конечно, хорошо, но иногда опасно.

– Я не думаю, что настолько, чтобы не строить. Ну кто тобой так заинтересуется?

Ольга полезла в карман куртки и вынула револьвер.

– А если заинтересуется, вот эта «леди» всегда со мной. Таня, не дыша, уставилась на оружие.

– Что? – Она вытаращила глаза на Ольгу. – У тебя есть пистолет?

– Во-первых, это не пистолет. Это револьвер. Он называется «леди». Специальный, женский. Видишь, какой изящный.

– Где ты его взяла? – прошептала Таня, ее круглые голубые глаза стали совершенно прозрачными от изумления.

– Купила в магазине.

– Да ты что? А кто тебе разрешил?

– Тань, да что тут такого? Идешь в милицию, берешь разрешение. Покупаешь. Сейчас черта лысого можно купить. Не знаешь, что ли? Кладешь в карман и ходишь, при случае можешь отпугнуть мужиков.

– Ха-ха, – сказала Таня. – Так я и поверила, что ты их отпугиваешь.

«Ах, Таня, если бы ты знала, насколько это точно, – подумала Ольга. – Отпугиваю с тех пор, как со мной произошло то, чего ты не знаешь, но очень скоро узнаешь».

– После Славы мне не нужен никто. Да сейчас мне и не до них, у меня бизнес, который требует безраздельной отдачи. Так что я отдаюсь только ему. – Ольга вздохнула, помяла салфетку, скрутила ее в трубочку, она крошилась, бумажные лохмотья падали в тарелку с очистками от фисташек. – С револьвером я чувствую себя увереннее. Я понимаю, когда на меня кто-то нападет, вряд ли выстрелю. Но с оружием в кармане я держусь так, что ко мне никто не посмеет подойти. Понимаешь, о чем я?

– Да, конечно, в свое время меня занимала психология. В библиотеке чего только не начитаешься. Потенциальная жертва сама притягивает преступника.

– Без него я бы все время думала, что на меня могут напасть. Теперь, даже когда я очень много езжу, ко мне не липнет ни один черт. Нигде – ни во Вьетнаме, ни в Чехии, нигде.

– А как ты его провозишь? Я читала…

– Читаешь много, – усмехнулась Ольга и посмотрела на Таню, глаза которой стали по блюдцу на белом лице, а коротко стриженные волосы, кажется, вздыбились. – Есть способы…

– Слушай, вот уж никогда не думала, что ты станешь такой крутой…

Ольга усмехнулась:

– У тебя бы тоже получилось. Хочешь ко мне в компанию?

– В компанию? – Татьяна сощурилась, собираясь рассмеяться. – Ты тоже меня не так видишь. Я слабая больная женщина, у которой на шее муж и дочь.

– Да, я знаю, что ты больная.

– Знаешь? А чем это я больна? – Татьяна порозовела, потом бледность, покрывшая лицо, смыла краски.

– Слушай, давай-ка нашу приятную беседу продолжим в другом месте. Мы можем кое-что открыть друг другу. Я предлагаю подняться в ресторан.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Татьяна с некоторым изумлением, а потом посмотрела на часы. – Слушай, мой ребенок уже явился из школы, а благоверный клацает зубами от голода.

– Ничего, один раз справятся без тебя. Позвони мужу и скажи, что задерживаешься.

– Саша не поймет.

– А ты что, каждый день задерживаешься?

– Да нет, я уже не помню, когда задерживалась.

– Ты его избаловала. Пускай наконец поймет, что жена на беспривязном содержании.

– Скажешь тоже, да я как маятник: утром – из дома, вечером – домой.

– Ну и зря, – сказала Ольга. – Давай-ка иди и звони.

– У меня нет жетона.

Ольга порылась в сумке и достала коричневый пластмассовый кружок.

– Телефон на лестнице. Работает. Он всегда работает. А потом приходи в ресторан на второй этаж.

– Я не найду.

– Я объясню.

Они поднялись из-за столика, вышли из полумрака. В ресторане, заказав что-нибудь необыкновенное, Ольга собиралась поговорить с Татьяной прямо и открыто. Между прочим, недавно заметила она за собой, когда у нее появились деньги, она совершенно иначе стала относиться к еде. Если раньше глотала сосиски с пельменями, то теперь ей хотелось пробовать, пробовать, пробовать. Вчера, к примеру, заехала в рыбный магазин и купила кусок мороженой акулы. Теперь ждала вдохновения, чтобы приготовить ее с удовольствием. К еде, поняла она недавно, надо относиться, как к поиску кадра. Она попробовала каракатиц и осьминогов во Вьетнаме, лягушачьи лапки и бог знает что еще.

Таня вздохнула и, смирившись, пошла звонить.

Потом они сидели за плотно уставленным столом, Таня по третьему разу рассматривала фотографии «кукольного домика».

– Слушай, Оль, а сейчас ты довольна жизнью?

– Едва ли можно так сказать. Человек – существо ненасытное. Он всегда чем-то недоволен. Мне многое не нравится в себе и в окружающей жизни. Но лучше что-то делать, чем лежать на диване, плевать в потолок и ждать, что изменившаяся жизнь сама будет к тебе подстраиваться.

Таня покачала головой.

– Слушай, а что ты делаешь в своей фирме?

– Что поручают, го и делаю.

– Интересный ответ. Но может, скажешь, как бывшей подруге?

– Я организую путешествия за рубеж. Собираю группы… Сама езжу.

– На этом можно так здорово заработать?

– Ха-ха! На домик хватает.

– Все ясно. А личная жизнь?

– Личная жизнь? Я сама себе личная жизнь.

– Неужели у такой эффектной женщины никого нет? И никто тебе не нужен?

– Нет. Абсолютно никто.

Ольга отставила бокал с вином. Помолчала. Полумрак стал наполняться голосами, она уже слышала громкие признания пьяненьких девиц за соседним столиком. Одна рассказывала другой:

– А я этому турку говорю: «Я же лучше ее, так почему мне пятнадцать баксов?» А он: «Я знаю, ты лучше, но ты русская!» Представляешь? Дискриминация какая, да?

– Слушай, Таня, мы с тобой достаточно выпили, чтобы я могла тебя спросить – а ты счастлива? Довольна своей жизнью, мужем?

– Счастлива? Какое же это счастье, – вздохнула Таня. – Я раньше думала, что счастье, как говорили, – она скривила губы, – это когда тебя понимают. Оказывается, мало-ва-ато. Когда тебя понимают, здорово. Понимают, например, что тебе не сладко живется. Но ничего не делают, чтобы тебе жилось лучше. Постоянно чего-то не хватает, то денег, то времени, то сил. Оказывается, я хочу жить в достатке. Никогда раньше не предполагала, что я могу так много хотеть. Понятно, конечно, когда ни у кого ничего не было и нигде не было – откуда взяться желанию? Но теперь я вижу то, что хочу, а иметь не могу – не на что купить, Ольга.

– Фу, какая приземленная прагматичность, – шутливо сморщила нос Ольга и отодвинула от себя бокал с водой.

– Слушай, я думала, с тобой можно откровенно. – Таня вытаращила глаза. – Мы, в конце концов, не на политучебе?

– Если ты помнишь, я никогда на нее не ходила.

– Да, ты была аполитична. – Вдруг Таня захохотала. – Ох, помню, как тебя хотели выбрать в профком, а ты заявила – ни за что, лучше повесишься.

Ольга тоже засмеялась.

– Да, я была непростительно резка.

– Мягко сказано. А вообще, если честно, ты была наивная дура.

– Наверное, ты права. Но потом каждый дурак передуривается по-своему.

– Мы все были наивные до глупости. Недавно нашла в шкафу самодельные японские палочки. Может, помнишь, я ходила в научную секцию по японистике? Семен Ильич – он сейчас знаешь где? За океаном, на Брайтон-Бич обитает, – так вот, он нас учил их правильно держать.

– А что вы ими цепляли? – Ольга наморщила лоб, силясь представить.

Таня засмеялась.

– Бумажки. Он резал их мелко-мелко и показывал… Да, веселые денечки. Но все с такой серьезностью…

– Давай-ка вернемся к моему наглому вопросу о твоем счастье. Тебя муж устраивает? Удовлетворяет, если говорить прямо и без обиняков?

Таня вздохнула и посмотрела на нее.

– Ольга, ты, наверное, не знаешь…

– Знаю.

– Что ты знаешь? – запальчиво спросила Таня.

– Я знаю, у тебя была операция.

– Какая?

– Ну, прямо скажем, не аппендицита.

– Да, не аппендицита. А откуда тебе известно?

– Ты забыла, наверное, я ведь фотограф. А моя камера рентген.

– Ага, ты сейчас меня просветила и в моем малом тазу кое-чего не досчиталась.

– Да, но я тебя просветила давно и поняла, что численность твоей семьи теперь может увеличить только аист.

– Или капуста. – Таня усмехнулась и опустила глаза. – Но обычно это не влияет на отношения в постели.

– Извини, влияет и очень.

– Но меня сейчас это не слишком волнует. У меня есть дочь, а плодиться мне все равно не на что. Ты, надеюсь, понимаешь, что означает понятие «качество жизни»?

– Да, понимаю. – Ольга напряженно вздохнула. – Понимаю и другое, о чем ты даже не подозреваешь. Недавно я прошла через то же, что и ты.

– А ты откуда знаешь, через что я прошла?

– Потому что я недавно прошла через это. – Ольга намеренно построила фразу так, чтобы можно было истолковать ее двояко.

Таня уставилась на нее.

– Недавно? Никогда не скажешь!

– Да, не скажешь. А зачем кому-то знать? Интимное дело. И оно никого не касается.

– Да… – Таня покачала головой. – Ты меня просто сразила. Так что дальше?

– Я могу тебе сказать, – Ольга покачала головой, – гормоны делают свое дело.

– Тебе никого не хочется?

– Знаешь, пожалуй, нет. Никого не хочется.

– А что тебе хочется?

– Что хочется? То, что хочется, я получаю. – Ольга смотрела поверх Таниной круглой головы: да, ее подстригли здорово, в полумраке особенно хорошо видна искусность мастера. Одета она стильно, как прежде, но теперь к стилю требуется еще и добротность. Без денег ее не бывает. – Таня, мы давно знаем друг друга, и мне кажется, мы не противны друг другу… Хочешь со мной работать? У тебя будет все.

Таня уставилась на нее.

– Что это значит?

– Это значит, для начала ты возьмешь отпуск за свой счет, поедешь со мной в Прагу.

– Интересно, на какие деньги я туда поеду? Что я скажу Саше?

– Скажешь, что подбирала материалы для моего турагентства «Кукольный домик». В качестве поощрения тебе подарили поездку. Правдоподобно, верно?

– В общем, да. А что мне делать в Праге?

– Сперва скажи, ты согласна довериться мне? Согласна? Таня вздохнула, помолчала.

– Да, но Саша…

– Ему пока ничего не надо говорить.

– А потом как я объясню?

– Про что?

– Про деньги…

– Не волнуйся, придумаем. Придумаем, как ему объяснить твои поездки…

– Куда поездки?

– За границу.

– Уж не в бордель ли ты хочешь меня сдать?

Ольга засмеялась:

– Не заносись и не строй иллюзий. Посмотри на себя, И на меня. Кому нужны старушки подружки в борделе? Ты думаешь, я зарабатываю в борделе?

– Может, ты там снимаешь, а потом шантажируешь…

– О, для такого риска нужна отвага. У меня ее нет. Дорогая моя, я зарабатываю иначе. Безопасно. Но поскольку мы с тобой так похожи…

– Мы похожи?

– Да. Мы похожи отсутствием одного и того же. Так вот, мы поедем в Прагу, тебе сделают небольшую операцию, тебя, самое интересное, восстановят… Тебе сделают что-то вроде протеза, который будут заполнять и опорожнять. И платить деньги.

Таня не мигая смотрела на Ольгу.

– Думай, Таня. Как только придумаешь – летим в Прагу. И начнется другая жизнь. Совсем другая. Поверь.

Таня откинулась на спинку стула и смотрела на Ольгу, на ее уверенное свежее лицо. Она вдруг представила себе то, что предлагала ей Ольга. Ей стало не по себе – это неприлично, отдать себя под перевозки, как какую-то сумку, как чемодан… Фу. Но эту мысль очень быстро вытеснила другая – а по своей природе женщина разве не сосуд? В голове помутилось.

– Что перевозить-то?

Внутри Тани все дрожало, когда она задавала вопрос. Да уж конечно, что-то такое, чего нельзя положить в ручную кладь или сдать в багаж. Что-то таинственное, страшное, секретное, но разум подкидывал якорь, за который можно уцепиться: за это хорошо платят. Сердце ухнуло вниз, ей стало больно и страшно за себя. Боже, как ей хочется заработать. Она представила голенастую, вытянувшуюся за последний год дочку в джинсах, которые она недавно надставила куском от старых Сашиных. Ее можно было бы одеть, выучить. И не надо было бы каждый день, просыпаясь, ворошить слежавшиеся за ночь мысли и отыскивать, чем огорчиться в первую очередь. На Сашину удачу у нее нет надежды.

Тане вдруг вспомнилось, как много лет назад она выходила замуж за Сашу. Смешно было на свадьбе, все напыщенные, важные, а речи какие! Не хотела она никакой свадьбы. Сходили бы в загс, и хватит. Денег лишних не было, дурных, как говорила мать, что было – собрали и сняли на них квартиру в Измайлово. А вот никак – надо и все. Саша тоже был за свадьбу. Они ведь тогда только окончили школу. Мать купила ему галстук белый, жениховский, костюм-тройку, он коротко подстригся, явив уши миру. Ей тоже велели нарядиться во все белое, она терпеть не могла этот цвет. В нем она походила на выкрашенного вороненка. А вот одного она не дала с собой сделать: фату напялить. С этой занавеской на голове, отделяющей винность от невинности, она себя не могла представить. И как всякая необходимость, тем более кем-то навязанная, свадьба раздражала. Чем ближе подходил ее день, тем на душе становилось не радостнее, а тоскливее.

Провожали ее девчонки с любопытством. Они все давно готовы были пройти через это, только не было с кем. И после выпитого на девичнике вина, доступного в ту пору, очи признались, что тихая Танечка премного всех удивила. Надо же, самые любвеобильные еще в девках.

Гости на свадьбе изображали понимание момента. Дядя Дима, родственник Саши, запомнился Тане больше других. Он щурил глаза, растягивал влажные облизанные губы, рисовал картинки, что будет потом, когда гости наедятся, а молодые уедут на снятую квартиру. Она помнила, как свекровь с неодобрением разглядывала затоптанный и стертый подметками мигрирующих квартирантов паркет, стены с выцветшими обоями и несвежий потолок, ничуть не напоминавший о горних высях. Перед ними эту квартиру снимала одна киноактриса, довольно известная, с ребенком. В шкафу валялась кукла с оторванной ногой.

– Боже мой. Все чужое, грязь – и та чужая. Ну почему вы не хотите ждать? Ведь впереди такая долгая жизнь. – Она качала головой, а Саша упрямо сводил брови и громко сопел, раздувая ноздри.

Она вспомнила, и сердце екнуло. Как жалко ей стало юную беспомощную девочку, окунувшуюся в обыденную жизнь. Да, они горели страстью, они попробовали ее утолить. Испугались. И поженились. Вот как теперь могла расставить все по местам взрослая женщина, глядя с высот нынешних лет. Да, она любила его, так, как могла тогда. С тех пор он стал для нее братом, сыном и потом уже мужем.

Как сейчас она увидела гору бледных вареных цыплят, вынутых из зеленого эмалированного ведра, стеклянные, под хрусталь, ушатики с икрой, сквозь черную и красную осыпь ее виднелось дно. К ней вернулась тоска от мысли, что завтра все эти люди придут снова, сядут за этот стол, доедать. А их, как лакомое блюдо, станут доедать глазами. Особенно ее, вчерашнюю невесту. И дядя Дима будет снова облизывать языком синюшные губы. Она давно замечала в людях неугасимую уверенность – никуда от жизни не денешься. Не прыгай. Будешь как все. Сами были норовисты, а житейская узда кого хочешь укротит.

Таня попыталась отвлечься от старинных видений, потрясла головой и снова спросила:

– Ну, так что перевозить-то?

– Дорогое лекарство, точнее, его основу. С его помощью страдания многих обреченных женщин облегчатся. Кто знает, не пригодится ли такое лекарство нам с тобой, Таня, – добавила она тихо.

– Типун тебе на язык. – Таня повела плечами.

– А что ты думаешь? Лекарства от рака пока не придумали, и, насколько я понимаю, его природа не ясна. А пока она не будет ясна, лекарства не найти. Случайность маловероятна.

Таня молчала. У нее засосало под ложечкой, как тогда, когда она ждала результат гистологии. Десять дней подряд она просыпалась с одной и той же мыслью – что у нее? Есть у нее то, страшное, что подозревали, или нет? Она не думала больше ни о чем, она молила Бога, чтобы он дал ей время вырастить Катеньку. В палате на шестерых она видела тех, кому не дано посмотреть на своих детей, когда они станут взрослыми. Ее соседке по палате – молодой, еще недавно цветущей женщине – прописали химиотерапию. Таня в ужасе наблюдала, как день ото дня она меняется – худеет, бледнеет, пышные густые волосы теряют блеск, а глаза все чаще замирают, прикованные к одной точке. Когда к ней приходил Саша, с бледным до голубизны лицом, будто с картин художника Сомова, она смотрела на него с некоторым изумлением – а что он станет делать без нее? Боже, как он похож на того мальчика, которого она подхватила за руку и увела с их собственной свадьбы раньше времени, когда взрослое поколение дотанцовывало свой вальс под музыку на севших батарейках. Он оглядывался на дверь, словно желая у кого-то спросить разрешения – а можно ли уйти?

На свежем воздухе, настоянном на сиреневом запахе, целовала его Таня и говорила:

– Пойдем, пойдем, муж мой. Ты ведь не сегодняшний, ты ранешний.

Она знала, о чем говорила.

Эта ночь не была их первой брачной ночью. Она уже была. Раньше. Они уже давно любили друг друга…

Таня увела его тогда от пьяных голосов свадьбы в темноту, к Москве-реке, стучавшей свинцовыми водами о бетонные берега-стены. И с тех пор не отпускала его руку. А он вырывался. Потом к другой ее руке прицепилась дочка Катя, доставшаяся с большими трудностями. Так они и жили втроем – Таня в середине с раскинутыми по бокам руками…

А потом, когда она заболела, Саша, стоя возле ее кровати, смотрел на нее такими же глазами, как тогда, словно спрашивая разрешения уйти.

– Иди, иди домой, – тихо прошептала она тогда. – И жди меня… – Слезы душили, она глотала комок, застрявший в горле. Ох как не ко времени ей было умереть.

Она не умерла. Анализ обрадовал ее. Таня перевела глаза на Ольгу, которая сейчас протягивала руку ей. Так протянуть ли ей свою навстречу?

Протянуть? Значит, изменить свою жизнь. Совершенно. Броситься в воронку, которая закрутит, засосет… А если она утонет? Как же Катя?

А если она не изменит свою жизнь? Что будет с ней, с Катей? Серая монотонность. Безрадостное существование, битва за сегодняшний день сегодня, за завтрашний – завтра, и так до самой смерти? Она будет ходить на работу и сидеть с утра до вечера, думать, на что купить еду?

– Ольга, мне надо время. Ты меня просто ошарашила.

– Хорошо. Подумай, посмотри вокруг, загляни внутрь себя, я уверена, ты согласишься. Я скажу тебе больше – твоя лавка скоро лопнет. А если и нет, останешься там, денег будет так мало, что затраты сил несоизмеримы с вознаграждением. Если ты, конечно, не маньяк библиотечного дела. Потому что страсть как таковая не оплачивается. Ты сам платишь за нее. В принципе это правильно. Потому что ты платишь только за то, чего сам хочешь. По своему выбору. Возьми меня – я снимаю. Я фотограф. Мне платят, если я снимаю на заказ. Портрет, жанр и так далее. Но если я снимаю то, что хочу, почему мне должны платить? Ведь я удовлетворяю свою собственную страсть. Поэтому вполне справедливо брать с меня деньги за выставку, которую хочу сделать я. Ведь я хочу показать всем себя. Так или нет?

Таня горько и печально рассмеялась.

– Здорово излагаешь. Что бы ты сказала, если бы у тебя не было денег?

– Вот в том-то и дело. Но если развить мысль – ты ведь хочешь жить на свете. Значит, заработай на свою страсть к жизни. Главное – цель, не средства. А цель – жизнь.

– Ты думаешь, я смогу?

– Я же смогла.

– Да, ты смогла. Но ты другая.

– Таня, мы одинаково устроены. Мы только думаем, что разные. Мы все хотим одного и того же – жить с комфортом. От него человек испытывает удовольствие. Мы же не гении. Не те, кого Господь отметил своим поцелуем в темечко. Нас с тобой он забыл поцеловать или пропустил второпях, иначе мы давно бы это ощутили. Так что давай жить с любовью к себе. Зачем себя мучить, если можно радовать? Ты хочешь, чтобы твой муж, твоя дочь имели все, что надо? А если из вас троих тебе выпал вариант заработать для семьи, почему бы нет?

Таня смотрела на Ольгу и думала – почему Ольга не побоялась ей рассказать?

А чего ей бояться? Как она, Таня, может навредить ей?

– Ну ладно, уже поздно. – Ольга позвала официанта. – Думай. Но недолго. Звони.

Ольга ехала домой и спрашивала себя: почему она рассказала Татьяне все? Ведь она рисковала и рискует до сих пор… Если Таня пойдет и расскажет…

А потом ей стало смешно – представить себе Татьяну, которая рассказывает какому-нибудь милиционеру страшную историю про женщину, которая перевозит «не знаю точно что, но, кажется, догадываюсь где». Куда и откуда – тоже не ясно. Это не Татьянин вариант. Вообще-то люди в большинстве своем преувеличивают степень риска – из-за страха, оставшегося с тех времен, когда рискованно было просто дышать. Она могла бы поставить Таню перед фактом, как Ирма и Иржи поставили ее. Но это годится не на всякий характер. Татьяна должна участвовать в деле с открытыми глазами. Она человек не рисковый. Но очень надежный.

Ольга улыбнулась и обогнала на светофоре «мерседес» с типом в шляпе за рулем. Вот тебе, дружок, получи от женщины. Из «кукольного домика».