Текст книги "Доверься, он твой"

19

Ксения Демьяновна перебирала в уме то, что услышала от Катерины о поисках лекарства. Значит, Ольга Петровна навела ее на источник? А разве не она? Это ведь ее болезнь переменила Катеринину жизнь. Но если распорядиться ситуацией правильно, то можно из несчастья извлечь самое настоящее счастье.

Она, кажется, про это уже думала? Если и думала, то другими словами.

Ксения Демьяновна потянулась в кресле, как согревшаяся наконец кошка. Край пледа коснулся деревянного некрашеного, но выскобленного добела пола. Сестры-монашки такие старательные. Ах, как пахнет пол… Она втянула в себя запах хвои и прикрыла глаза. В Доме на Каме столько запахов, и все приятные. Даже от животных. Конечно, от них пахнет прелестями сельской жизни, но это естественно. Все-таки доктор Верхотин – маг. Он позволил всем в этом доме найти себе занятие. Ее бывшая соседка никогда не видела вблизи кроликов. Но здесь смело берет их за уши, когда чистит клетку.

«А теперь, – подтолкнула она себя, – вернемся к главной мысли. Сделала экскурс в здешнюю жизнь, ну и хватит», – остановила она себя.

Так о чем она? О том, что ее болезнь для Катерины стала толчком к новой жизни, снова подумала она. Но сейчас Ксения Демьяновна испытала от этой мысли что-то непривычное. Но каково было Катерине от такого толчка? Видеть перед собой мать, которая…

Она быстро поддернула плед и натянула его до подбородка. «Продолжим послеобеденную сиесту», – приказала она себе.

Сиеста – это значит: снова Вечный Друг вторгается в ее разум. Хорошо, что он не знает, где она устроила себе сиесту. Она говорит ему, что сейчас в экспедиции, но где – тайна. Конечно, если он захочет, то все узнает. Но зачем ему?

Ксения Демьяновна не открывала глаза, старалась ровно дышать. Невредно и вздремнуть. Доктор Верхотин советует. Но в голове толклось то, что не давало спокойно дремать. Оно должно перевариться, тогда от всего случившегося она оставит при себе только полезное, а бесполезное выведет из сознания.

Перемены в самой себе она увидела в глазах Катерины. Большие, серые, они испуганно и настороженно следили за каждым движением. Ксения Демьяновна не спрашивала, что хочет увидеть и чего боится дочь. Она знала силу и необратимость произнесенного слова лучше других. Оно материально. Его можно затолкать подальше, но оно все равно выкатится, потому что произнесено.

Ксения Демьяновна решила сама наблюдать за собой.

Она ходила на работу в институт два раза в неделю, в так называемые присутственные дни. Старалась держаться, чтобы коллеги ничего не заметили.

Но это случилось, причем довольно скоро. Первый звоночек прозвенел, когда она поймала на себе изумленные взгляды молоденькой сотрудницы редакционно-издательского отдела. Как, она не помнит, что вчера отдала свою статью в сборник? Да что это с профессором Улановской-Веселовой?

Ксения Демьяновна немедленно подала заявление об отпуске. Она просила дать ей академический. Она написала безукоризненное обоснование своего желания, чтобы заместитель директора ни на секунду не усомнился: Улановской-Веселовой необходимо закончить работу над монографией. Она получила то, что просила.

На самом деле Ксения Демьяновна давно собиралась свести воедино статьи по этнографии народов Сибири, переписать устаревшие куски, в которых содержатся столь же устаревшие утверждения. Расцветить новыми данными и оживить – сегодня все хотят знать о себе то, чего не знали прежде. Народы Сибири не исключение. Образованные, а многие разбогатевшие на золоте и алмазах, люди жаждали понять: кто они и как лучше всего подать себя Европе, в которую они устремились. Если не сами, то их дети, внуки. Они хотели там найти себя и заработать большие деньги. Ксения Демьяновна, как всегда, даже разговаривая с собой, формулировала резко. Она уже поняла, как привлекательна сегодня такая манера.

Конечно, она хотела бы еще раз съездить в Якутию, но понимала – не выйдет. Не по силам.

Ксения Демьяновна сидела дома, за компьютером, но сбои происходили все чаще. Не у машины, она железная, как говорил Федор, а у нее. Однажды обнаружила, что пропал большой файл, над которым она работала две недели. Ошарашенно глядя на пустой экран, она готова была закричать, позвать Катерину, Федора. Кто из них посмел… Ну да, она выходила на кухню, а в это время кто-то из них… Ксения Демьяновна вскочила со стула так резко, что он с грохотом повалился на пол. Она влетала в каждую комнату, потом рванула дверь чулана.

Нигде никого. Дом пуст. Ксения Демьяновна упала на диван и затихла. Она слышала только клацанье стрелок старых напольных часов, они привычно дробили тишину на равные части.

Она вжалась в спинку дивана, плотно стиснула губы и закрыла глаза. Ничего, ничего, твердила она себе, преодолеет и это. Потом вернулась к столу, закрыла компьютер.

А через три дня обнаружила, что дважды написала одно и то же.

Ее охватил ужас. Неподдельный. Казалось, если бы волосы, коротко стриженные и подкрашенные в русый цвет, не слиплись от пота, то они встали бы дыбом.

Ксения Демьяновна решила разобраться с собой. Понять наконец, насколько серьезно то, что с ней происходит. Она не кинулась в районную поликлинику, просто зарылась в медицинские книги.

Она поставила себе диагноз, а потом обнаружила, что Катерина сделала это раньше ее. Потрясенная, она поняла, что они с дочерью жили параллельной жизнью. Всегда. Так что же означает для нее болезнь, думала она. Наказание или указание?

Если наказание, то по большому счету есть за что. За то, что называют самостью, за эгоизм, за пренебрежение к тем, кто рядом. А если указание, значит, нужно остаться с собой наедине и думать.

Скорее всего она примет второе, решила Ксения Демьяновна. Если первое, то кто-нибудь в мире наверняка доискался бы, за что человека забирает к себе такая нелепая болезнь. Но никто не знает причины, а потому нет лекарства от нее.

Потом, промучившись наедине с собой, Ксения Демьяновна позвонила профессору Назарову, который до конца дней готов числить себя другом Михаила Александровича. Она не знала, что Катерина уже говорила с ним.

Ксения Демьяновна приехала к нему, рассказала о своих поисках и выводах. Он предписал ей сделать некоторые анализы, потом отправил на обследование и подтвердил: она совершенно права. Похвалил – могла бы стать хорошим диагностом. Добавил, что ученый-этнограф, по сути, диагност, он определяет внешнее и внутреннее состояние целых народов.

– Лекарства нет, не было и не скоро будет. Мы работаем. Кстати, Катерина согласилась работать у меня.

– То есть как? – потрясенно спросила Ксения. – Она учится на химфаке, она хочет работать в парфюмерии.

Алексей Иванович вздохнул:

– Парфюмеров много. Их поле густо засеяно, пробиться трудно, много сорняков. – Он поморщился. – Поэтому лучше пойти ко мне в лабораторию да поискать вместе со мной лекарство от твоей болезни. Ты не понимаешь, какова твоя дочь!

Она насторожилась. Для Катерины этот шаг – перемена всей жизни. Выбирая профессию, ты выбираешь среду, в которой предстоит жить. Дочь надеялась попасть в круг тех, кому недостает только изысканных и постоянно новых ароматов. Но пойти работать к профессору Назарову означало иное: видеть больных, для которых главное – обычная осмысленная жизнь.

Должна ли она остановить дочь?

Ксения Демьяновна смотрела на пятнистые от старческих веснушек руки профессора Назарова. Ему не слишком долго работать здесь, отметила она. Катерина, если придет к нему и если ей повезет, успеет написать диссертацию, защититься при Назарове. А потом и занять его место?

Но с каждой минутой она чувствовала, как нарастает радость. Но с чего бы это? «Не лукавь, – одернула она себя. – Ты рада, что дочь бросит все, будет спасать тебя».

Она поймала на себе взгляд Алексея Ивановича.

– Благодари мать и Мишу, они из Катерины сделали то, что тебя спасет.

Ксения Демьяновна почувствовала, как краснеет, хотя, казалось бы, что такого сказал старик.

Вспоминая о той сцене сейчас, она снова почувствовала прилив крови к щекам.

– Ты хорошо выглядишь, тебе идет румянец, – не унимался насмешливый профессор.

– Мне повезло с кожей, – в тон ему ответила Ксения.

– С матерью и Мишей тебе повезло, – проворчал он.

Но она сказала правду. Она всегда выглядела моложе своих лет из-за кожи. Казалось, на «строительство» ее лица было отпущено мало кожи, поэтому она натянута, как на барабане. С годами кожа не растянулась, что придавало лицу некоторую неподвижность, но оно избавлено от глубоких морщин. В ее возрасте, насмешливо замечала Ксения, большинство женщин похожи на шарпеев. Собак, у которых лишняя кожа всюду свисает складками.

Катерина унаследовала моложавость матери. Более того, ее лицу досталось больше кожи, оно подвижнее и милее.

Катерина работала в Центре у Назарова, а Ксения боролась с собой. Но чем дальше, тем труднее. В светлые часы возвращения к себе думала, как лучше распорядиться собой. Сработал закон притяжения информации. От Ольги Петровны узнала, что ее свекор болел этой же болезнью. Его отвезли в лечебницу, в Дом на Каме, к доктору Верхотину, который считал, что больным этой болезнью лучше жить вместе. Он создал что-то вроде общины, где больные живут, обслуживают себя.

Ксения открыла карту и нашла истоки реки Камы. Она знала эти места – непроходимая тайга, чистый воздух. Она расспросила Ольгу Петровну о деталях, все, что услышала, ей понравилось. Настал день, когда она сказала Катерине:

– Отвези меня к доктору Верхотину…

Вспоминая о тех днях, Ксения не могла спать. Она то отбрасывала плед, то натягивала. Точно так она не могла спать и раньше, когда думала об этом. Бессонница? Это не самое страшное. Она точно знает, что есть кое-что хуже – безмыслица. Именно так, а не бессмыслица, которая возникает при болезни Альцгеймера. Но когда здоровый человек совершает поступки без мысли о последствиях – куда страшнее. Она совершала их, не думая – хорошо бы о себе, но и о тех, кто с ней связан. Как бывает: тот, кто рядом, страдает сильнее.

Но разве сейчас, здесь, в Доме на Каме, она не получает свое сполна? – попыталась возмутиться Ксения Демьяновна.

Усмехнулась. А что такого дурного здесь? Все самое трудное досталось Катерине. Жизнь дочери изменилась внезапно, навсегда. Причина – в ней, в матери.

Да, она, Ксения Улановская-Веселова, всегда жила как хотела. Делала что хотела. Она удивляла не только себя, но многих. А когда в сорок два года родила сына Федора от полузнакомого, как говорила всем, якута-проводника, нанятого для экспедиции, многие потеряли дар речи.

Когда Ксения Демьяновна подумала, что произошло потом – смерть матери, дяди Миши, замужество дочери, ее развод, болезнь Альцгеймера, скрутившая не только ее, но и всю семью, – ей хотелось плакать. От смущения. Как поступила бы она сама, оказавшись на месте Катерины? Ксения Демьяновна не была уверена, что точно так же.

20

– Но им должно стать хуже на самом деле! – Светлана нервно раздувала ноздри. – Ты это понимаешь? Я не получу деньги на регистрацию препарата, если зарегистрируют ее лекарство!

Светлана смотрела на Виктора Николаевича, он видел, как сверкают ее ярко-синие глаза, как колышутся локоны на плечах, угадывается грудь в низком вырезе блузки из голубого шелка.

Он медленно поднимался со стула.

– Я… Светочка, милая… я сделаю все, что ты хочешь. Я знаю, как…

Она шагнула к нему, но не подошла. Она знала, как подманить мужчину: сделать шаг – замереть, накричать-приласкать. Но взять ее он должен сам.

Зацепин окинул Светлану жадным взглядом. Все в ней было таким… В общем, такая женщина снилась ему в юности. Он даже на своей бывшей женился из-за обманного освещения. Ее волосы сияли, как сейчас у Светланы, а глаза – они никогда не были голубыми, но в них, светло-серых, запрокинутых, отражалось небо. Вот он и решил, что она – та самая женщина, из его снов.

В общем-то Виктор Николаевич Зацепин извинял себя за тогдашнюю ошибку – он только что вернулся из трехмесячной экспедиции по Уралу, где кругом мужчины и одна немолодая повариха.

С женой они счастливы не были, только в первые месяцы страсти. Он все время хотел увидеть ее такой, как впервые. Но солнце падало под другим углом. Иногда он смеялся над собой – не без горечи: может быть, вывезти ее на экватор? Там присмотреться? У них родилась дочь, жена занималась ею, а он бродил по горам и долам.

У Виктора были другие женщины, она об этом знала. Теща, которая жила с ними, понимала все. Она терпеть его не могла с той же силой, с какой он ее. Они почти не разговаривали. Жена развелась бы с ним, но теща не разрешала. У нее было больное сердце, он втайне надеялся, что она уйдет в мир иной, а после этого жена оставит его.

Но теща поступила по-другому. Из семейного бюджета вынула деньги на операцию – вживила кардиостимулятор. Дурной пример заразителен – такой же вставил себе сосед Соломин. «Но он-то знал, зачем живет!» – в сердцах чертыхался Виктор Николаевич. Она заявила, что если на операцию пошел такой великий человек, как Михаил Александрович, то дело верное.

Великий? Хорошо быть великим, морщился Зацепин, если ты вырос на хорошо унавоженной почве. Подумать только – еще до революции старик выучился за границей, а практику где проходил? В Боливии! Выговорить страшно: подумают, что не в себе. Но это было на самом деле. А он, Виктор Зацепин? В геологию попал из-за недобора в институте.

Но вот как бывает – они оказались соседями по даче. Даже дом у Зацепина лучше. Главное, говорил себе Виктор Николаевич, дышать глубже, тогда уловишь настоящий запах времени. Без дезодоранта. Ему нравилось такое сравнение, сам придумал. Поэтому, догадался он довольно скоро, лучше всего в геотресте, в котором работал вместе с Соломиным, теснее прислониться к профсоюзному комитету. Тогда можно стать полезным многим, даже самому Михаилу Александровичу.

Что он и делал.

Давно научившись отличать полезное от неполезного, нужное от ненужного, Зацепин начал действовать быстро и решительно. Результаты появились – в облике Светланы Поляковой. Она вполне может стать украшением всей его жизни. Причем не просто бирюлькой на шее, вроде тех, без которых она считает себя бедной и несчастной, а вполне весомой ценностью. Она сама похожа на слиток золота. Но если ей помочь, то Светлана Михайловна Полякова станет автором лекарства. Тогда начнется у них безбедная жизнь. Зацепин кое-что прочитал о болезни Альцгеймера и уточнил – безбедная жизнь навсегда, везде, всюду. От Северного полюса до Южного. Чем больше стариков на планете, тем выше доходы от лекарства.

Виктор Николаевич подошел к ней так близко, что увидел красные прожилки на белках глаз. От нее пахло черносливом, что-то она говорила… Зацепин забыл. Ах да, нотки чернослива в новой темной помаде. Можно попробовать.

Он наклонился и прижался к ее губам.

– М-м-м… Самый настоящий чернослив, – прошептал он.

Она засмеялась.

– Я думала, ты пропустил мимо ушей.

– Как можно, – сказал он, отстраняясь. – Десерт. Чернослив со взбитыми сливками. – Рука нырнула в декольте.

– Фу! – Она слегка порозовела. Он всегда удивлялся этой способности Светланы. Играть в скромницу. Актриса.

Он всмотрелся в ее глаза.

– Ты много работаешь, – покачал головой. – Ничего, скоро отдохнешь так, как никому не снилось. Вместе со мной. А пока… – Он вынул из кармана коробочку. Она протянула руку. – Я сам. – Он перехватил ее руку.

Светлана закрыла глаза. Ее рот растянулся в ожидающей улыбке. Чего она ждала? Она давно хотела золотую корзиночку со свисающим из нее букетиком. Она называется жардиньерка.

– Я сам, сам…

– Ага… – пробормотала она.

Светлана подставила ему грудь, обтянутую тонким шелком. Он заметил, как вздыбился сосок, он едва удержался, чтобы не прикусить его через тонкую ткань.

Не время, удержал он себя. Она расплатится за этот подарок щедро. Он видел это по трепету резных ноздрей. Он всегда смотрел на ноздри женщин, если бы мог, коллекционировал бы их…

– Белое золото, белый жемчуг, – бормотал он, – готово. – Она не открывала глаза. – Такая милая получилась флора.

– Я хочу и фауну тоже, – бормотала она.

– Я твоя фауна. – Он не удержался и теперь уже не прикоснулся, а впился губами в ее губы. Аромата чернослива он уже не чувствовал, только запах мяты от зубной пасты.

– Лягушки, птички, щенки, попугайчики… – перечисляла она, когда он оторвался от нее. – И чтобы у всех бриллиантовые глазки…

– Настоящий бестиарий, – усмехнулся он.

– А я в нем – главная бестия, – улыбалась она. Он отозвался новым поцелуем. – Лягушка – символ женской удачи… – проговорила Светлана.

– Я твоя удача, – прохрипел он, стискивая ее плечи.

– Птица – символ любви. Собака – привязанность. Кошка – страсть. Черепаха – мудрость…

– Ты хочешь все это, да? Ты получишь все. – Он обнял ее и крепко стиснул.

Она охнула и обмякла.

– Унеси меня…

– А потом увезу, – пообещал он и вдруг понял, что впервые высказал вслух то, что созревало внутри. Ну да, если у них со Светланой будет много денег, для чего им сидеть здесь? Они выберут себе такое место… Они поселятся в Праге. Почему в Праге? Там спокойно, уютно, безопасно. Он читал.

Виктор нес ее в спальню, но что-то жгло внутри. «Ты хочешь в Прагу, чтобы… почувствовать себя тем, кто вырос на унавоженной почве? Но сосед, царствие ему небесное, жил там юношей. А ты…

А я тоже буду жить на Виноградах, пускай не в юности, ну и что? От перестановки мест слагаемых сумма не меняется». Зазубренное в школе правило внезапно выскочило из глубин памяти. В Праге, говорил Соломин, много мест силы. Ему необходимы такие места.

Он опустил Светлану на кровать. Что-то царапнуло его, когда он вспомнил, как перенес сюда мертвую тещу. Он поднял ее из кресла напротив холодильника, ее руки торчали, как ветки старого дерева, и мешали в дверях.

Дурак, почему он не оставил ее там же? В кресле? Ведь соседский мальчишка – Федор – утащил все магнитики с дверцы. Вот он, страх, что делает. Туманит разум. Зацепин испугался: а вдруг кто-то догадается, что было на дверце холодильника? Что эти невинные на первый взгляд вещицы могли разбалансировать сердечный стимулятор?

Он перевел взгляд на Светлану. Она такая золотистая, но в общем-то холодная. Как слиток, вынутый из сейфа надежного банка. Она выдавала ему себя порциями.

– Ты на самом деле знаешь, что делать? – спросила она его, когда он, уже отдышавшись после своих, как он смеялся, пяти километров, лежал рядом с ней. Однажды он объяснил ей, что такое «пять километров». Она хохотала: подумать только, что трата энергии на любовь с ней равна пятикилометровому пешему броску!

– Так же точно, как и то, что я хотел сделать с тобой и сделал. – Ему понравился собственный ответ. Он протянул руку и положил ей на голый живот.

– Ты мне расскажешь, что придумал? – спросила Светлана.

Он внимательно осматривал ее. Гладкая кожа, стройное тело. Фигуру Светланы можно было назвать идеальной, если бы не слегка коротковатые ноги по нынешним стандартам. Про это она сказала сама. Он улыбнулся. У нее в голове столько всякого мусора, удивительно, откуда там место для дела.

– Как соотносится длина ног с характером, ты знаешь? – спросила она снова. Видимо, ее это волновало.

Светлана подняла правую ногу, безупречно гладкую. В голову не придет, что сквозь эту холеность посмеет пробиться хоть один волосок. Он едва удержался, чтобы не кинуться на нее опять, не впиться губами, зубами в блестящую кожу…

– От длины ног зависит характер, – продолжала Светлана. – Если ноги короткие – человек стоит на земле уверенно и твердо, как я.

– Ты считаешь, что на самом деле твои прекрасные ноги коротковаты! – Он ахнул.

– Не кидайся на защиту, – смеялась она. – Я люблю их еще больше, чем ты. Но я изучаю себя и должна сказать, что это правда. У меня часто меняется настроение. Разве ты не заметил? – Она повернула к нему печальное личико.

На самом деле оно только что сияло от улыбки, а теперь…

– Ты просто артистка, – отозвался Зацепин.

– Все знают, кому интересно, что у жены Пушкина были короткие ноги. Но все знают и другое: это не мешало ей… Почему? Все коротконогие женщины – реалистки. Мы соображаем и действуем быстро, мы не бьемся в отчаянии головой о стену.

– Это правда, – согласился он.

– Зачем биться? Измени угол зрения – и стены нет! – Она смеялась. – А вот твоя дочь, обрати внимание, очень длинноногая особа.

– Что это значит? – с некоторой тревогой спросил он.

– Она романтична, чувствительна. Таким женщинам непросто справиться с проблемами. Они принципиальны, постоянны. Так что, папочка, имей в виду.

Принципиальность? А как насчет упертости? С тех пор как жена ушла от него, дочь тоже исчезла из жизни Виктора Николаевича.

Зацепин встал, вышел в большую комнату, которая делилась на две зоны. И здесь зоны, заметил он себе. Справа от печки, которая высилась, словно стена лондонского Тауэра, – по его модели он и заказал такую печь, с лежанкой и плитой, была спальня, а слева – кабинет. Он строил дачный дом давно, в то время, когда еще не знали слова «коттедж», с английского переводили как «дом». Было время, когда Зацепин подрабатывал рефератами статей для института научной информации, ему давали их не только по геологии, но и по строительству.

Но дом его не огорчал – «все в наших руках». Поэтому, когда они со Светланой сделают то, что задумали, они вообще переберутся в другое место.

Убегут, совершив то, на что готовы?

Просто переберутся в свою социальную нишу, потому что эта уже не их. Пенсионеры от геологии с их огородами и спорами на собраниях о размерах квартальных взносов, о дровах на зиму для сторожа его утомили.

Зацепин подошел к письменному столу, выдвинул ящик – вспомнил, что не платил за минувший квартал. Он рылся не глядя, рука наткнулась на какой-то пакет, он вытащил его. Раскрыл.

Руки похолодели.

Почему он не выбросил это давным-давно? Сразу, как только нашел на кухне? Федька вернул магнитики назавтра после… Неужели стало жаль коллекции, которая напоминала ему о местах, где он побывал? Он увидел в пакете литовскую тетку в национальном костюме с белым передником, узбекского верблюда песчаного цвета, но дороже всех ему английский бульдог…

Магнитики для холодильника. Символ безденежья, если вдуматься. Су-ве-ни-ры из-за границы, с вашего позволения!

Разве он предполагал, когда покупал их, на что они способны, собранные вместе? Сложил руки на груди, закрыл глаза, пытаясь не думать ни о чем.

Ему удалось.

Потом открыл глаза, засунул гремящий пакет обратно. В самую глубину. Зачем выбрасывать прямо сейчас? Ни у кого больше нет сердечного стимулятора. А для остальных людей они безвредны.

Он услышал Светланины шаги. Она надела халат, который едва прикрывал белые бедра. Она прошла на кухню, плеснула водой в лицо, вытерла полотенцем и вернулась в спальню. Он прошел за ней, сел в кресло. Ему нравилось смотреть, как она готовит лицо миру. Она уже вытряхнула из косметички свои баночки и кисточки.

– Витек. – Светлана повернулась к нему. – Я все-таки хочу услышать, что именно ты придумал. Намекни хотя бы. – Она капризно сложила губы.

– Ты не хочешь довериться мне вслепую? – играл он с ней.

– Я хочу… Я много чего хочу. Но, как всякий исследователь, а я все-таки им являюсь, – он услышал в ее голосе твердые нотки, – должна быть готова… подстраховать… тебя.

Он усмехнулся. Она успела проглотить две буквы в конце слова. И потому добавила «тебя». На самом деле она собиралась сказать «подстраховаться». Себя, стало быть, обезопасить. Все правильно, она не верит никому. Но именно потому она ему подходит.

– Хорошо, Свет мой ясный. Помнишь день, когда мы с тобой впервые увидели друг друга?

– Еще бы нет. – Она хмыкнула, отвинчивая крышку тюбика. Она выдавила каплю крема и поднесла к лицу. – Ты смотрел на меня с такой жадностью. – Она изучала себя в зеркале. – Ты смотрел на меня самым что ни на есть мужским взглядом.

– А разве сейчас нет? – тихо спросил он.

– Но тогда это было неприлично. В той компании, – уточнила она.

– Ты помнишь, что говорил сосед?

– А-а-а. Помню. Что-то о влиянии места на человека. – Она махнула рукой, в которой уже держала круглую кисточку для ресниц. Каждую она прокрашивала отдельно.

– Снова хочешь добиться исторического шелеста ресниц? – не удержался Виктор и отвлекся от главной темы.

Светлана засмеялась:

– У тебя хорошая память.

– Конечно.

– Да, я хочу, чтобы при каждом взмахе они шелестели, как у великой американской актрисы Греты Гарбо. Сегодня мне это необходимо.

– Сегодня? – переспросил он. – А что у тебя сегодня? Ты не останешься на выходные?

– Я приеду на выходные. Но сегодня мне обещана встреча.

Виктор почувствовал, как тревожно дернулось адамово яблоко.

– Кто он?

– А почему не она? – Светлана засмеялась.

– Никогда не поверю, что тебя могут интересовать женщины… с этой стороны.

Она расхохоталась:

– Ох, ты скажешь – «с этой стороны»! Та сторона, о которой ты подумал, меня интересует только в мужском варианте.

– Нахалка, – фыркнул он.

– Я встречаюсь с дедушкой.

– Никогда не слышал. – Виктор насторожился. – У тебя есть дедушка?

– Пока нет. У него есть… – она взмахнула не до конца готовыми ресницами, – деньги.

– Не понял.

– Объясняю для тупых. – Она занялась другим глазом. – Как ты понимаешь, я не наедине со своим препаратом. Никогда не была. У меня есть руководитель темы, у него – свой начальник. Но мы все хотим одного – зарегистрированного лекарственного средства от болезни Альцгеймера. Для регистрации нужны деньги.

– Но ты сказала, что как только препарат Катерины Веселовой получит пинок, то твой препарат немедленно займет его место. – Виктор почувствовал беспокойство.

– Как ты думаешь, что лучше – тратить чужие деньги или свои?

Он засмеялся:

– Да, вопрос на засыпку.

– Так вот, когда долго чего-то ищешь, оно само находит тебя.

– А именно? – потребовал Виктор.

– Меня нашел спонсор. Я думаю, – поспешила Светлана объяснить, не ожидая вопросов Виктора, – он из той возрастной категории, которая примеряет на себя старческие болезни.

– Значит, старичок с ноготок? – насмешливо бросил Виктор.

– Старичок – да. Но вот с ноготок ли, – она хмыкнула, – мне предстоит прове… узнать.

Зацепин рассмеялся:

– Надеюсь, до осмотра вручную дело не дойдет?

– Ты все о том же. Тебя послушать, Витек, можно подумать, ты только что вошел в стадию половой зрелости, – проворчала она. – Ты лучше продолжай говорить, о чем начал. Ну да, я помню, сосед говорил про места плохие и хорошие. Да, я читала, что на места хорошие… на места силы, возят туристов. Чтобы они подпитались энергией.

– Есть такое, – подхватил Зацепин. – Михаил Александрович, – он кивнул в сторону окна, Светлана проследила за его взглядом и кивнула, – знал их все. Сейчас я тебе объясню. Сакральные места – это часть системы энергоинформационного обмена Земли с космосом. Они есть, к примеру, на Валааме, там очень сильная зона. В Сергиевом Посаде, под Москвой. Люди давно это заметили, поэтому церкви, монастыри строили в тех местах. Сакральное место хорошо действует на человека, на растения, на животных. Там всегда прекрасный ландшафт и замечательный пейзаж. Эти места называют Божьими, святыми, благодатными. Рассказывают, что там у многих открывается дар предвидения.

– Тебя бы в гиды нанять какому-нибудь турагентству, – засмеялась она. – Откуда только берешь слова?

– Я тоже давно этим интересуюсь. Но насчет турагентства ты права. Есть такие, которые обещают людям усиление собственной энергетики, очистку организма, укрепление, расслабление… В общем, полное здоровье.

– Куда их везут?

– В очень красивые и недешевые места – горы Ай-Петри, Кара-Даг.

– Ты там был? – спросила Светлана.

– Довелось. После знакомства с Соломиным я много читал об этом. Заманчиво: стоит добраться до мест силы, как все заботы останутся там. Ты вернешься светлый, чистый, радостный. Я ездил на Соловки. Действительно, там даже царапины и порезы заживали мгновенно. – Он чуть не признался, как испугало его одно место на Белом море. Ему говорили, что там открывается дар предвидения. Но то, что привиделось ему, Зацепин не хотел вспоминать… Тем более кое-что уже исполнилось… – Теперь ты понимаешь, о чем я?

Рука с кисточкой для румян замерла в воздухе.

– Это мудро, Витек. Необычно. Согласна. – Она засмеялась. – Если работает место силы, то должно работать и место, в котором преобладает сила, противоположная этой… Я правильно поняла?

– Абсолютно, – сказал Зацепин. – Есть одно, безусловное, проверенное Соломиным. – Он наклонился к ней и прошептал на ухо.

Она отпрянула от него.

– Не слишком ли далеко?

– Зато надежно.

Они оба молчали, было слышно, как тенькает синица за окном. Как отсчитывают секунды часы на стене.

– Та-ак… – проговорила Светлана. – Сегодня со старичком я поговорю еще кое о чем.

– Скажешь мне? – спросил он.

– Ты… ты догадаешься сам, – тихо сказала Светлана, пытаясь застегнуть халат на верхнюю пуговицу. Такие муки, похоже, она предпринимала впервые. Она как будто хотела спастись от дрожи в теле.

– Пожа-алуй, – протянул Виктор Николаевич. – Если следовать в русле твоих мыслей, то ты будешь говорить с ним о деньгах.

– Ха-ха, удивил, – бросила Светлана и отпустила пуговицу у шеи. Она быстро вернулась на привычное место, позволяя распахнуться халату и оголить грудь.

Светланины глаза восторженно сияли.

– Я не ошиблась в тебе. Я увидела тебя настоящего уже в первый раз.