Текст книги "Доверься, он твой"

28

В зеленом пригороде за сетчатым забором в двухэтажном бетонном корпусе была лечебница. Светлана остановилась перед въездом. Мысль, которая пришла в голову, удивила ее. Отныне здешние больные навсегда забудут о порошках Катерины Веселовой.

Она вышла из машины, нажала на брелок, открыла дверь, кивнула охраннику – старичку-боровичку, увидела нянечку в коридоре и бросила:

– Одевайте на выезд.

Ее голос прозвучал хлестко, как команда.

– Кого это? – удивилась в ответ нянечка и она же кастелянша.

– Всех. – Она усмехнулась. – Распоряжение свыше. Вот здесь, – она похлопала по черной блестящей сумке, – бумага.

Женщина снова посмотрела на нее, хотела что-то сказать, потом вынула из кармана ключи и отправилась в кладовую. Там висела и лежала уличная одежда обитателей этого заведения. Когда она сама относила туда одежду вновь прибывшего – она работала здесь давным-давно, – всякий раз думала: это насовсем. На ее памяти не было случая – одевать здешних людей, да еще всех сразу.

«И куда она их? – думала нянечка. – Для чего они ей? Такой, как эта птичка? Спросить – на грубость нарвешься», – рассуждала она, входя в кладовую. Пальто висели на плечиках, вдетые в фиолетового цвета чехлы. К каждому чехлу пришит большой карман, в котором обувь. Она оглядела весь ряд. Одежды больше, чем обитателей. Родственники не берут ничего, когда больные умирают…

Нянечка вынула список из кармана и, сверяя с номером, снимала вешалки. Потом подкатила тележку, погрузила на нее. Она толкала ее вверх, по пандусу, пребывая в полном изумлении. Это что же, внезапно осенило ее, если всех больных куда-то увезут, то у нее работы не будет?

Она остановилась на подъеме, потрясенная пришедшей мыслью. Тележка уперлась в живот, давила, но нянечка ничего не чувствовала.

– Нет, девушка, шутишь, – пробормотала она, обращаясь к Светлане.

Как всякий человек, к которому пришло неожиданное решение, она почувствовала прилив сил. Одной рукой толкнула тележку, и она, тяжело груженная, вознеслась вверх.

– Ну вот, – сказала нянечка Светлане, которая прохаживалась по коридору. – Я на минуточку…

Светлана удивленно посмотрела на нее. Но ничего не сказала. Сейчас нет времени спорить и выяснять. Главное – уехать, да поскорее…

Нянечка метнулась под лестницу, там стоял телефон. Она помнила номер Катерины, потому что много раз благодарила ее за поздравления и сама поздравляла. Но непрерывный, унылый гудок в трубке означал – таксофон не работает.

– Катерина Павловна! – шептала она в пустоту. – Наших, то есть ваших, увозят.

Нянечка услышала шаги и нырнула за картонные коробки.

У подъезда загудел микроавтобус и умолк.

Больных одели.

Светлана, улыбаясь самой сладкой улыбкой, сказала:

– Я рада сообщить вам о сюрпризе, который приготовили вам спонсоры-благотворители. Поскольку на дворе прекрасная погода, лето, вам дарят путевки в замечательный пансионат. Чудесные места, нетронутая экология, вечные сосны и ели. Я вам просто завидую.

– Вы разве не поедете с нами? – спросил старичок в очках с толстенными, как линзы первых телевизоров, стеклами.

– Я была бы счастлива. Но число путевок ограничено. Вас будет сопровождать молодой человек. Я провожу вас до автобуса. Ваш сопровождающий уже ждет вас, вы подхватите его по дороге.

Обитатели лечебницы устроились в микроавтобусе, и он покатил. Пробежал по Кольцевой дороге, на Юго-Западе свернул на въезд в город. Ловко лавируя между машинами, выстроившимися в затылок друг другу, вырулил на юго-запад. Там подхватил на борт молодого человека с черным рюкзачком на одном плече.

Этим молодым человеком был Федор, который едва успел к назначенному часу. Всю ночь он плохо спал. Что-то мешало. Или смущало?

Он представлял себе, как сядет в самолет, развалится в кресле, а когда он наберет высоту, стюардесса принесет воду и соки. Он выберет апельсиновый.

Так было, когда он летал в Египет. В Дахаб, где нырял с аквалангом, рассматривал рыбок, которых полно, как в аквариуме.

Ему так понравилось это занятие, что он, явившись домой, объявил сестре, что решил наняться на все лето.

– Девушек погружать? – спросила она, как будто совсем не удивилась.

– Но мой день будет стоить тридцать долларов, – сказал он ей.

– Замечательно. Только, пока ты несовершеннолетний молодой человек, спроси разрешения у матери.

– Мне что, ехать туда? Да она не хочет меня видеть!

Катерина вздохнула:

– Она не хочет, чтобы ты ее видел. Там. Неужели не понимаешь?

– Тогда как я получу это самое разрешение?

– Никак, – сказала сестра.

Поэтому, соглашаясь поработать на Зацепина, он сделал все так, чтобы Катерина не узнала. В общем-то он исчезнет всего на неделю, не больше. Виктор Николаевич назначил его сопровождающим. Он должен сдать туристов в гостинице мужику. Как он говорит, человеку в противогазе.

– Понимаешь, у него не все в порядке с легкими, он носит при себе и на себе специальное устройство. Так что не удивляйся.

Он дал Федору конверт с деньгами, Федор положил их в карман не глядя.

– Да ты бы посмотрел, – заметил Зацепин.

– Вы же не кинете меня, – улыбнулся Федор.

– Как договорились. Вторая половина после возвращения.

Наконец-то он увидит родину предков. Тайгу, горы… Ему давно хотелось в Якутию, но совсем не затем, чтобы искать отца. Он спрашивал у матери еще до начала ее болезни. Она сказала:

– Вся Якутия – твой отец. Считай так. – Потом добавила: – Пока считай так.

Федор кидал в рюкзак футболки, носки, теплый свитер, на всякий случай. Мазь от комаров положил в отдельный пакет. Кажется, все? Потом он проверил в бумажнике деньги, которые выдал ему Виктор Сергеевич. И главное – еще раз посмотреть карту. Он переснял ее, сделал распечатку. Но саму карту положил в планшет, а планшет на место, в шкаф. Катерине не о чем волноваться.

Посмотреть еще раз то место, куда летит? Что-то крутилось в голове, он не мог уловить, что именно. Волнение? Но это нормально.

Он понимал, что он не заснет. Лучше еще раз прокатиться по карте.

Он разложил ее на кухонном столе, придвинул настольную лампу, поставил рядом тарелку с чипсами. Лениво кидал в рот, хрустел, жевал, как будто стараясь себя отвлечь от чего-то опасного.

– Долина… Долина чего? – Он чуть не носом упал в карту. У дяди Миши написано не просто Долина, как говорил сосед. Но Долина Беды! Жирно, красным цветом обведено это место.

Но это то самое место, в котором дядя Миша сделал свое знаменитое открытие. За него ему дали премию, и он построил новые ворота для дачи!

– Заманчивое по ландшафту. Но местные знают: несколько дней там – и ты покойник. Отойдешь в мир иной, никто не скажет почему. – Вот что дядя Миша говорил. Он ясно слышал его голос.

Но дядя Миша не только говорил, он об этом написал.

Федор кинулся из кухни в комнату, к стеллажу, там куча журналов. Федор перебрал всю стопку и вынул журнал в синей обложке. Вот она, его статья.

«Стрелки моего компаса замерли уже при подходе к этому месту. Я почувствовал покалывание в теле, заныли зубы. Пальцы задрожали.

Я не чувствовал никакого особенного запаха. Скорее, это был приятный аромат полыни.

Я знал, что происходит под этой поляной. Под ней медленно разгорается подземный пожар – горит каменный уголь. Горение сопровождается при недостатке кислорода выделением угарного газа. Он без цвета и запаха. Допустим, что структура пласта позволяет выходить газу на ограниченном участке. Окись углерода легко проникает через толстые слои почвы. Выходу за пределы участка преграждают путь твердые породы. Плотность угарного газа немного выше плотности воздуха, он легко соединяется с гемоглобином крови, вытесняя кислород. При этом образуется относительно стойкое соединение – карбоксигемоглобин. Он придает крови ярко-алый цвет. Окись углерода легко соединяется с мышечным белком. В результате ткани тоже становятся ярко-красными.

При легком отравлении угарным газом возникает головная боль, боль при мускульных усилиях. Возможна потеря сознания, настроение подавленное, возникает тревога и страх. При тяжелом – наступает смерть».

Федор почувствовал холодок на спине. Для чего тогда там построили гостиницу? Что за люди летят туда? Они полоумные экстремалы? Он читал, что развлекаются еще и не так: просят закопать их в могилу на сутки. Выдержку проверяют. Интересно посмотреть, что за личности.

Он закрыл журнал, толкнул створку окна, выглянул. Запах ночной фиалки ударил в нос, он закрыл глаза от удовольствия. Соседская дача стояла с темными окнами. Зацепин в Москве. И его Светлана тоже.

Он смотрел на дом, в голове крутилось что-то, ему надо что-то вспомнить.

Противогаз! Виктор Николаевич сказал, что в гостинице его встретит человек в противогазе! Тогда не кинуть ли в рюкзак и ему тоже? Он видел на чердаке, дяди Мишин.

Федор взял фонарик и полез на чердак. Искал долго, нашел. Но им хорошо попользовались мыши. Он слез с чердака, доел чипсы. Ладно, решил он, когда прилетит на место – разберется. Карта при нем. Каждый шаг будет сверять с ней.

Федор погасил свет и лег спать…

Автобус тормознул, Федор вошел в него, поздоровался и сел на свободное место рядом с шофером. Оглянулся на пассажиров и ничего не понял. Эти божьи одуванчики – экстремалы?

29

– Вадим, Вадим! – кричала Катерина в трубку.

– Что случилось? – Вадим рассматривал опытную установку. Его пригласили в соседнюю лабораторию, коллеги на установке моделировали процесс зарождения цунами на дне океана. – Где ты?

– Я на дороге. Ехала домой, но теперь сама не знаю, куда ехать.

Никогда еще Вадим не слышал у Катерины такого беспомощного голоса.

– Прижмись к обочине, включи аварийки, – командовал он.

– Сейчас, – покорно ответила Катерина. От этой покорности у него зашлось сердце. – Уже прижалась. Уже включила.

– Что сказал Федор? Говори.

– Мне позвонил Федор. Он сказал, что всех обитателей подмосковной клиники увозят в Якутию.

– Ну и что? – спросил Вадим. Он не понимал, что в этом дурного. – Есть какая-то причина? Почему везут и почему в Якутию?

Он услышал, как горько она усмехнулась. Ну почему он сейчас не с ней!

– Без причины ничего не бывает, – обреченно ответила Катерина. – Эти люди принимали мое лекарство. Их везут не просто в Якутию, а в аномальную зону. Им там станет хуже, там даже здоровым хуже. Они вернутся, и все умрут. Мое лекарство тоже.

– Что нужно сделать? – Вадим чувствовал, как сердце стало биться ровно, неторопливо. Он сделает все для Катерины. Для этого нужна ясная голова. У нее сейчас в голове только страх.

– То, что невозможно. – Голос Катерины стал хриплым. Он представил ее бледное лицо, он увидел, как она сидит в своем «матизе» на обочине. Мигают красные фонарики. Авария. На самом деле авария.

– Точнее.

– Развернуть самолет, – сказала она.

Вадим стиснул мобильный телефон. Понятно, работает кто-то из конкурентов. Катерина слишком близко подошла к успеху.

– Федор сказал, как называется компания?

– «Птичий веер-авиа», – усмехнулась она. – Или он напутал, или глупость какая-то. Это чартер, ясное дело.

– Птичий веер! Замечательно! – закричал он так громко, что проходивший коллега отпрянул от установки. – Я разверну самолет!

Он услышал печальный смех.

– Я говорю правду. Ты можешь поверить хоть раз?

– Я бы очень хотела…

– Катерина, – он больше не слушал, – поезжай домой, рули аккуратно. Не волнуйся.

– Шутишь, да? Как я могу поехать домой! Но я… я не знаю на самом деле, куда ехать.

– Я верну самолет обратно. Я знаю, чей это чартер.

– У тебя такие знакомства? – В ее голосе он услышал не только сомнение, но и желание, чтобы оно осталось только сомнением. Из-за ее недоверчивости.

– Все, отбой. Поезжай домой, но аккуратно, – повторил он. – И жди.

– Ждать? – спросила она.

– Да. Ты должна ждать. Меня, – добавил он.

Она фыркнула ему в ухо.

– Хорошо.

Вадим отключился от нее и набрал номер Микульцева.

«Сосигарник» не отвечал. Автоматический голос сообщил Вадиму о временной недоступности абонента. Вадим почувствовал, как ухнуло сердце, а лицо, видимо, стало похоже по цвету на халат, который он надел, подходя к установке. Потому что ученая дама тихо спросила:

– Не хотите валидола с витамином «С»? Он очень хорош…

Он покачал головой, постучал мобильником по ладони. Набрал снова. Тот же ответ. «Да где вы, Дмитрий Сергеевич? Где?»

– Я доступен всегда… – Это он говорил ему. Его голос всплыл в голове.

Ну конечно, он произнес эти слова, отдавая ему кое-что…

Вадим выдернул из кармана брюк бумажник. В отделении под молнией лежал спецмобильник. Он еще ни разу не проверил, как он работает. Пытаясь унять дрожь в пальцах, нажал на край.

– Слушаю, Вадим Андреевич. – Вадим ошарашенно молчал. – Как я понимаю, нужна моя неотложная помощь?

– Да, – выдохнул Вадим. – На самолете вашей компании увозят пациентов Катерины. Их везут в Якутию, в аномальную зону. Нужно немедленно вернуть.

– Нет проблем, – бросил Микульцев, будто Вадим просил развернуть машину на шоссе. – Куда доставить?

– Туда, откуда их увезли.

– Понял. Сегодня они будут ужинать там, где завтракали.

– Я вам так благодарен, – выдохнул Вадим.

– Всегда рад помочь.

Вадим поймал машину и поехал к Катерине.

А Микульцев упрекал себя: чуть было не проболтался. Он хотел сказать: «Какие милые старички и старушки!» Зачем Вадиму знать, что он сам сидит в салоне этого самолета?

Дмитрий Сергеевич уселся за спиной Федора. Он хотел понаблюдать за ним. Ему было хорошо видно сына. А что, вырос настоящий мачо, мужик, которому без пяти минут восемнадцать. Микульцеву интересно, позвонит ли он Катерине. Он видел, как Федор оглядывал божьих одуванчиков, они сидели напряженные, слегка испуганные. Но не все. Две старушки-вострушки трещали у него за спиной не хуже дачных сорок.

– А? Что? – переспрашивали одна другую. – Санатория! Чудненько. Комары? Будто их нету под Москвой…

– А в той Долине, куда мы летим, говорят, ничего такого нет. Все сдохли! Ха-ха!

Федор тоже слышал их болтовню. При последней фразе, заметил Микульцев, он дернулся. Понятно, значит, о чем-то таком думал. Догадался? Наверное, он же знает, куда сопровождает путешественников.

– А докторица такая милая, – не унималась старушка.

– Ты про Катерину Павловну?

– Не-ет, ее зовут Светлана Михайловна. Говорит, после того, как вернетесь, станете получать новые таблетки… Лучше, чем Катерины Павловны порошки…

Микульцев заметил, как Федор вынул мобильник. Парень знает, что из самолета нельзя звонить. Он сполз почти под кресло, чтобы стюардесса его не увидела.

– Катерина, я в самолете. Твоих больных везут в Якутию. Туда, где был дядя Миша. Помнишь про Долину, под которой горит каменный уголь? Они там умрут. Сделай что-нибудь… Рейс… – Он протараторил цифры. – Это чартер до Якутска. Компания «Птичий веер-авиа»…

Микульцев расслабился – сын позвонил. Хороший мужик.

Ну вот, думал он, кажется, близок финал. Сейчас позвонит «сосигарник» Вадим.

Он позвонил. Микульцев встал и пошел в кабину пилотов.

Самолет накренился, меняя курс.

Ну вот и все, думал Микульцев, какие еще нужны Катерине доказательства? Вадим Журавлев способен развернуть самолет в воздухе! Никаких. Надо просто довериться ему, и все.

Катерина ехала по улицам, забитым машинами, и удивлялась. Пожалуй, она сейчас чувствовала себя почти так, как в кабине «бычка». Ее проблемы решал мужчина. Снова.

Она даже не предполагала, что у Вадима такие возможности. Он никогда не рассказывал. Но почему он должен ей рассказывать?

А если бы не он, что бы она сейчас делала? Рыдала? Обрывала телефон профессора Назарова? А самолет бы летел и летел…

Катерина подкатила к стоянке, дежурный открыл шлагбаум, узнав ее машину. Она здесь одна такая. Поставила «матиз» в бокс. Закрывая двери, увидела, как на полной скорости промчался ее любимец.

– Филька! Филимон! – окликнула Катерина. – Своих не узнаешь?

Пес, похожий на грязно-белую овцу, какие бывают у самой ленивой деревенской хозяйки, повернул голову, блеснул глазами.

– Ты меня не видишь? Или не узнаешь? – корила его Катерина. – А где привычный жадный мужской взгляд? – тараторила она, стараясь избавиться от напряжения. Все, все, уверяла она себя. Вадим сказал, значит, сделает.

Что-то в голосе Катерины заставило пса снова повернуться к ней, придержать шаг. Четыре лапы не первой свежести, как и вся шкурка, замерли на бетоне, который был на тон светлее цвета лап.

– Ну во-от, давай погла-адимся, – бормотала она, а Филимон смотрел мимо нее. – Понятно. – Она убрала руку, которой почти коснулась его головы. – Ты ходил гавкаться. Недоволен результатом?

Филька шел чуть впереди, гордо расправив хвост. Гаражный сторож, увидев парочку, поздоровался первый.

– Катерина, ты прямо кобелиная дрессировщица.

– А что такое?

– Охрип от гавканья. Бегал к забору. Я думал, опять помчится.

– К той лохматой парочке? – спросила Катерина.

– Ага. На, поешь. – Сторож поставил кастрюльку под лестницу, ведущую наверх, в башенку. Мужчины украсили ее на зависть окружающим. На вершине не какой-нибудь петух или рыцарь – таких в магазинах пруд пруди. Умелец выточил полногрудую наяду, покрасил золотой краской. Когда грудь вперед – все знали: южный ветер, корма вперед – северный.

– Ван Саныч, – так все для краткости называли сторожа, – ну зачем ему это гавканье? Эти псы не вылезут из-за забора, один нос проходит в щель под бетоном. Филька тоже к ним не протиснется. – Катерина с сожалением смотрела на Филимона. – Это что, что-то чересчур мужское, да?

Сторож сложил руки на груди, с нескрываемым удовольствием наблюдал за проявлением аппетита гаражного пса Филимона.

– Конечно, мужское. Неистребимое, – хмыкнул он. – Ты слыхала, как мужики орут друг на друга? Заметь, даже те, которые считаются интеллигентными. Филимон наш тоже не из-под забора, сама знаешь. У него отцы-матери хороших кровей.

Она кивнула. Все знали историю Филимона – последнюю любовь старого сторожа, уже ушедшего со службы.

– Как все животные, мужчины заводятся весной. На работе – друг на друга, в автобусе тоже. Точно как Филимон. Главное – откричаться. – Он хмыкнул. – Кровь играет. Моя жена поначалу кидалась успокаивать, когда при ней орали. Потом, с опытом жизни, так сказать, перестала обращать внимание, говорит, кобелиный гавк начался. Легкие прокачивают.

Филимон ел аккуратно, хотя было видно по его торчащим крестцовым костям под нечесаной шкуркой, как отощал за минувшую весну. Катерине нравилась его нежадность. Когда она приносила ему кости, он не хватал, а брал.

– Ну что, домой? Счастливо. А за Фильку не переживай. Он от этого только здоровеет. И за мужиков, когда они орут, тоже. Знай: когда орут, заземляются. – Он засмеялся.

Сколько же она еще не знает о жизни такого, что известно другим! А сколько того, что другим неизвестно!

Ее жизнь, думала она, складывается из странных кусков. Как будто лепится из разных людей – умных и не очень, знающих что-то неведомое и не знающих известное всем. Она чувствовала себя старой, взрослой, юной и ребенком. Этот внутренний хаос утомлял, ей хотелось стать единой, цельной.

И кажется, она начинает понимать все отчетливее – это может сделать один человек. Вадим.

Он рассказывает ей, какая она, а она удивляется. Никогда не думала, что у нее самые красивые в мире руки. Они казались большими и неухоженными, с короткими пальцами. Вадим сказал, что у нее самые красивые в мире руки. Она посмотрела – и правда, ничего себе. Он сказал, что у нее самая изящная стопа, а она думала, что все видят, как выпирает косточка на большом пальце. Всегда видела только ее, стоило взглянуть на правую ногу.

Она усмехнулась. Он сказал, что у нее самая тонкая в мире талия, самая нежная кожа и много чего еще…

Неправда, что мужчины любят некрасивых. Они любят только красивых. Потому что красивыми становятся от любви. Глупый вопрос «Да что он в ней нашел?» задают те, кого никогда не любили. И кто сам не любил. Не любил – значит, никому не рассказывал, какой он умный, красивый, самый лучший…

30

Ксения Демьяновна вздохнула, оперлась на грабли, которыми сгребала скошенную траву на лужке. Никогда прежде не предполагала, какое приятное и увлекательное занятие – косить траву литовкой – старинным крестьянским инструментом. Она пробовала триммером, но он слабак на фоне обычной деревенской косы.

Все оценивается с той позиции, на которую встанешь. Взять ее. Если говорить о чувстве, которое она испытала с Вечным Другом, после чего родился Федор, то это счастье.

А чем рождение Федора стало для Катерины? Обвалом всей жизни.

Она сделала еще несколько плавных гребков, теплый, нагретый солнцем запах волглого после утренней росы сена успокоил сердце. Болезнь, не она первая заметила, меняет человека. Особенно тяжелая, она дает ему что-то вроде второго шанса – проживи по-другому.

Ксения Демьяновна думала, что если бы не болезнь, да еще такая суровая, как сложились бы ее отношения с Катериной, с Федором, даже с Вечным Другом? Наверное, она всех бы оттолкнула от себя, а закончила дни, как старушка, которая недавно умерла. Она разучилась говорить, а значит, до этого – мыслить и чувствовать. Это означало голод души. Потом разучилась есть. А это означало голод тела. Всему конец.

Когда ее жизнь в Доме на Каме только начиналась, когда Ксения Демьяновна металась между здоровьем и нездоровьем, она казалась себе похожей на яйцо, из которого вылупилась Катерина. Скорлупа разбилась, потом она долго склеивала ее, а много позже из нее вылупился Федор.

Несколько дней она жила с этим видением, не в силах объяснить самой себе, что это – реальность, о которой никто не думает, или глюки?

Катерина привозила лекарство, она смотрела на свою дочь, испытывая странное раздражение. «Это ведь из-за тебя, – хотела она сказать, – я, твоя мать, рассыпаюсь. Почему я – развалина? А если так, ты обязана меня снова соединить…» Она не хотела видеть Федора, потому что он казался ей тем, кто окончательно разрушил ее.

Но позднее, когда лекарства заставили здоровые участки мозга взять на себя нагрузку тех, что сдались накату жизни, как говорила она себе, она взглянула на события иначе. Ее гневный протест, вспыхнувший против дочери и сына, – естественная реакция.

Потом она увидела, чем обернулась для Катерины ее взбалмошная жизнь, в которой она устраивалась так, как хотела. Мать и дядя, а не она занимались Катериной, а когда появился Федор, то дочь занималась им.

Она должна просить у Катерины прощения, а не злиться.

Но дочь приобрела опыт, внезапно прорезался голос – ага, здравомыслящей гусыни, пришло на ум. Не случайно на лужайку устремились гуси, которых в этом сезоне купил доктор Верхотин. Гусята подросли благодаря неустанным заботам обитателей Дома.

Катерина могла бы приобрести опыт, воспитывая собственного ребенка, укорила себя Ксения Демьяновна. От Игоря? Внезапно изнутри поднялось возмущение. Да она рада, что из-за ее болезни недолгий муж дочери исчез! Потому что ничего хорошего не вышло бы из брака.

Она положила грабли и пошла за вилами, чтобы соорудить стожок из собранной травы. Доктор Верхотин сказал, что собирается купить для Дома очень породистую козу.

Ох, этот доктор Верхотин, знал бы он, что такое для них этот Дом! Разве могла бы она обдумать свою жизнь так, как здесь?

И не только обдумать, а выстроить план, за который великий испанский архитектор Антонио Гауди принял бы ее в число своих учеников. Он считал, что в природе нет прямых углов, все линии плавные. В ее конструкции тоже нет ни одной прямой – все кривые, все гибкие.

Ксения Демьяновна посмотрела на часы. Три часа дня. Лучше уйти с солнца. Огляделась вокруг. Невесть откуда приплыла синяя тучка, поработала своей небесной лейкой и уплыла. Ксения Демьяновна тряхнула волосами, сбрасывая капли. Они слетели с головы, но едва ли достигли земли – испарились в дороге.

– Де-ву-шка! – услышала она голос. «Кого-то зовут», – пролетела мысль со скоростью минувшей тучи. – Девушка! – Уже ближе. – Вы не видали, тут где-то старушка была… – Ксения Демьяновна повернулась. – Ой! – Белая рука молоденькой монашки метнулась ко рту. Глаза ее стали круглыми. – Спаси Господи, – прошептала она. – Я вас не узнала, Ксения. Прощения прошу.

Ксения Демьяновна улыбнулась:

– Да за что же просить? Ты мне такой комплимент сделала, сестра Ирина.

Она была новенькая в их Доме. Пришла на смену самой старшей, которой уже не по силам работать с больными.

– Вас не узнать. В этих штанишках. – Она кивнула на болотного цвета капри, которые привезла Катерина. – В этой рубахе. – Ее тоже привезла Катерина. – Такая молодая.

– И в общем-то здоровая, – закончила она за сестру Ирину.

– Господь помогает тем, кто трудится, – проговорила она. – Ксения, к вам приехали.

– Ко мне? Ты не ошиблась? Катерина была только что.

– Да к вам, к вам. Такой мужчина… – Ксения заметила, как заблестели глаза молодой женщины.

– Вот как? – Ксения отстранила грабли, на которые опиралась. – Хорош собой?

– Ах да, – выдохнула Ирина. У нее получилось так непосредственно, что Ксения Демьяновна сказала:

– Любопытно. Кто это отважился на такой бросок на север?

Она положила грабли рядом с косой, пошла к дому.

На крыльце сидел…

– Привет, Ксюр, – поднялся Вечный Друг. – Не ожидала?

– Нет, – сказала она просто. – Привет.

Она видела, как он разглядывает ее.

– Ты симулянтка, Ксения, – наконец сказал он.

– Это диагноз?

– Нет, диагноз другой, но родилась очень хитрой.

Она засмеялась.

– Здравствуй, – протянула ему руку.

– Я-то собирался увидеть старушку-развалюшку, а передо мной все та же особа, за которой я гоняюсь целую свою жизнь.

Она взяла его под руку, повела от крыльца. Она видела, как сестра Ирина приоткрыла рот, чтобы не пропустить ни звука.

– Я вот ехал и думал: ну что я в тебе нашел? Почему ты меня держишь, как топкое болото? Между прочим, один мой предок погиб в таком.

– Она была красивая?

– Кто? Трясина?

– Женщина.

– Я про трясину болотную. Едва ли она была красивая. Но он ее украсил. Более того, осыпал золотом.

– Зачем?

– Затем, что оно лежало у него в кармане. – Вечный Друг махнул рукой: – Ладно. Бог с ним.

– Послушай, а ты зачем приехал?

– На тебя посмотреть.

– Как ты узнал, где я?

– Ох, иногда ты меня просто заводишь.

– Правда? – Она с особенной насмешкой посмотрела на него. – А ты меня. Что ты сказал, понимаешь? Впрочем, для тебя русский не совсем родной. – Она усмехнулась.

– Ну, заводишь, я сказал.

– Совсем не то, что ты имел в виду. Ты имел в виду, что я довожу тебя.

– Ну да.

– А завожу – это иное состояние. Когда мужчина заводится от женщины, которая ему нравится.

Он моргал, не понимая.

– Ну и это тоже.

Она расхохоталась:

– Брось, не вникай. Говори, зачем приехал.

– Я приехал, чтобы получить… сатисфакцию, – объявил он.

– Та-ак. Что теперь ты имеешь в виду? Ты вызываешь меня на дуэль?

Он вздохнул, потом крепко взял ее за руку.

– Как хорошо, что я на тебе все-таки не женился.

– Гм…

– Потому что сейчас я венчаюсь, – сказал он.

– Ты приехал мне сообщить об этом? – Она с любопытством посмотрела на него.

– Да.

– Кто эта несчастная? – Она смотрела на него с печалью.

– Ты. Ты, Ксюр. Я приехал, потому что выполнил все, что ты просила. А ты выполнишь то, что я прошу.

Она вскинула голову:

– Ты на самом деле выполнил? Катерина с Вадимом…

– Да.

– Лекарство…

– Да.

– Тогда… – начала она.

– Молчи, женщина! – закричал Вечный Друг и затопал ногами. Сестра Ирина мелко крестилась под лестницей.

– Это голос настоящего мачо, я так полагаю?

– У меня есть сын. Ты это знаешь, Ксюр.

– У меня тоже. – Она засмеялась. – Он уже такой взрослый…

– Ты знаешь, что я каталонец…

– Не чистый, – вставила она. – Я изучила тебя. Был бы ты более любознательным, давно прочел бы мою работу. Она о тебе.

Вечный Друг рассмеялся:

– Ты рассказала мне обо мне столько, что читать незачем. Сама знаешь, я не большой любитель.

– Ну да, ты мастер разговорного жанра. – Она тоже засмеялась.

Сердце как-то странно отозвалось. Сколько раз он выходил на сцену университетского Дома культуры! У него получалось гораздо лучше, чем у тех, кто потом не вылезал из телевизора. Она помнит до сих пор куплеты с пошлинкой, которые пел один из сокурсников. Оседлав тросточку толстыми ляжками, он пел: «Епиходов кий сломал, кий сломал…» Все хлопали.

А Вечный Друг был гораздо тоньше при всей своей видимой грубости. Но ей ли судить на самом деле? Она была настоящее дитя последних лет оттепели, того сурового женского крыла, которое низвергало мужчину с пьедестала.

– Я все могу сама! – И могла. Если знала, на кого свалить всю черную работу жизни. Дядя Миша, мать, потом Катерина. Выходит, она все еще дитя шестидесятых? Полно, пора вернуться в свое время.

– По закону моих предков, каталонцев, я должен оставить все свое состояние старшему сыну.

– А у тебя есть еще? – с нахальной улыбкой спросила Ксения.

– Дай сказать. – В его голосе она услышала раздражение.

– Но что мне делать, если у меня так быстро работает мысль!

– Не мысль, а язык, – бросил он. – Молчи, женщина.

Она засмеялась.

– У меня есть еще дочь, ты знаешь. Но как принято у каталонцев, я оставляю все сыну. Только сын должен быть от венчанного брака. Все остальное для нас, сама знаешь, просто сожительство. Понимаешь, о чем я?

– Н-нет, – с трудом выговорила Ксения. – Не понимаю.

– Объясняю для особо тупых. – Он фыркнул. – Коротко говоря, мы с тобой должны обвенчаться.

Ксения резко повернулась.

– Ты в себе? – Фарфоровые зубы щелкнули, она поморщилась: ей не нравилось, что эти щелчки выдают ненатуральность ее улыбки.

– В себе. Ты обвенчаешься со мной. – Он рассмеялся. – Я хотел этого давно, но я не буду каталонцем, если не получу свое.

– Но ты свое получил, – с некоторым вызовом проговорила она. – В Якутии.

– Я желаю получить все до конца. Ты не захочешь оставить сына ни с чем? Что тебе стоит согласиться?

– Ничего не стоит…

– Ты никогда не причисляла себя ни к какой церкви, – усмехнулся он.

– А ты?

– С некоторых пор причисляю. Когда ты вернешься из своей бесконечной экс-пе-ди-ции?

Когда? Вообще-то она уже сделала набросок своей дальнейшей жизни. Скорее всего она будет протекать здесь, на этом благостном фоне. Потом мирно завершится на погосте близ женского монастыря. Ее тело в свой час упокоится рядом с телами тех, кто не захотел или не решился послужить скорлупой для выведения новой жизни.

– Ты ведь крещеная, я знаю.

– Я должна подумать, – ответила она.

– Думай, пока идем за твоими вещами.

Ксения стояла между полем и небом. Что такое он предлагает? Ей, которая уже сама не знает, где она, а где не она. Но он предлагает ей… сделать добро для Федора.

Федор, ее мальчик… Которому она лично не дала ничего, кроме жизни. Она отказала ему даже в отце. Разве не виновата перед ним? Она осознала свою вину перед Катериной, она постаралась расплатиться с ней. Получилось. Но значит, она должна повиниться и перед ним?