Текст книги "Зеркала не отражают пустоту"

Грэсли видит на экране вырытую глубокую яму, окропленную кровью, в которую поочередно спускается каждый участник этого сатанинского обряда, произнося при этом свои придуманные молитвы своей надуманной черной религии. Капище. Здесь же находится статуя их божества, на самом деле – идола, а рядом с ним лежит небольшой камень, на который кладут подношения. Эти солдаты-убийцы определенно – сектанты, адепты культа бога войны, что-то вроде белой кости языческого воинства: особенные, вернее, обособленные от общества и от своего народа, потому что находятся уже вне закона и вне морали. Им можно всё, их никто не остановит и никто не осудит даже в тех странах, где на каждом углу кричат о правах личности. Но эти «личности» – избранные, потому что убивают тех, кого «поборники справедливости» уже без суда осудили на смерть, используя для этого как раз таких вот карателей-исполнителей с повадками маньяка. Но, как разобрался он, язычество, с его внешними атрибутами и даже жертвами богу войны – всего лишь своеобразное прикрытие. Настоящая же их религия – это национализм, перешедший уже в нацизм. Да, он тоже замешан на крови, но в качестве жертвы принесен теперь не обезглавленный петух, как было в древние времена язычества, а тот, кого они назначили врагом. Возможно, обстреливая города и мирных жителей, они представляли себе, что приносят жертву своему кровожадному идолу, и гордились этим. Не удивительны тогда и ритуалы с кровопусканием, когда надрезают руку на запястье, скрепляя кровью свое сатанинское братство, произнося при этом какие-то клятвы или задабривая идола таким образом. Грэсли до этого ничего не знал о нацизме, пока не вник в историю Большой войны, случившейся задолго до теперешних событий, но тогда эту идею продвигал другой вождь из другого государства, погрузивший во тьму и заливший кровью полмира в своем желании подчинить его своей власти. Но сейчас – уже в настоящее время разве не нацизмом зовется то, когда восхваляя свою идею, они выбрасывают правую руку вперед и вверх, и воспроизводя этот жест приветствия тех, чьими последователями они являются, по сути, подтверждают свое поклонение им? И эти эмблемы: «волчий крюк» – символ, якобы приносящий удачу, и эмблема «черное солнце, и «мертвая голова», и руна свастики – аналогично с прежними нацистами. Кажется, что мертвецы встали из своих могил и повели их за собой, как почти 100 лет назад. Всё возвращается. И тот, произносимый ими лозунг, что их государство превыше всего, отнюдь не нов. Грэсли пытался разложить это в некий смысловой ряд: превыше всего, а значит – превыше самого Бога, превыше всякой морали, не существующей уже для них. Что это, если не отречение от Бога?

Он понимал, что не имеет права быть на чьей-то стороне, так как всякое влияние на другие планеты запрещено по этическим законам. Но его живые чувства не позволяли ему оставаться равнодушным и совершенно бесстрастным наблюдателем, имея в своем распоряжении ту информацию, которой он обладал. Некогда единое государство, родные народы, в генетическом смысле, смешанные родственными связями, и вдруг – такое предательство. Именно так воспринимали это те, кто жил в Империи, которую сейчас призывали разрушить эти самые «братья», обращаясь к ее врагам за помощью. Они получали от них оружие, и с каким– то рабским подобострастием зазывали на свою территорию, чтобы отдаться под их полную власть, став, по сути, колонией, потому что они уже ничем не управляли, а управляли ими. И началось это всё именно с желания впустить в свою страну военный блок, который бы подпирал границы Империи, а это уже являлось прямой угрозой для нее. Подобные действия, безусловно, были провокацией со стороны тех, кто привык предавать и делал это не единожды за всю историю, действуя по принципу: «Предать: значит – не предать, а вовремя предвидеть». Предвидеть, кому можно дороже продаться? Грэсли не понимал, почему этих людей считали братьями с той стороны. Изучая историю зеркальной планеты, а именно этой ее части, он считал, что не нужно было присоединять западные окраины ко Второй Империи, потому что там уже были зараженные ненавистью к ней, или, как называл он, мутированные. А после того, как эта территория откололась полностью вместе с восточными и южными землями, которые принадлежали еще Первой Империи со времен ее создания, начался настоящий распад. И будто гигантская плита, подобная тем, на которых стоит эта планета, сдвинулась с места, сотрясая все вокруг себя, искореживая до неузнаваемости гладкую поверхность, вздымая почву, выдергивая с корнем деревья, круша дома, тела и души. И в эту образовавшуюся трещину, в которую проглядывала тьма и глубокая пустота, рухнуло всё, что когда-то соединяло вместе это пространство. Но не металлический сплав, не цемент, а обычный песок оказался в его основании, и просыпался он между пальцами, оставив после себя лишь пыль. Именно так выглядел, в его представлении, ментальный разлом.

И тогда, со временем, возникшая в недрах генов мутация, начала, как вирус распространяться по всей этой новообразовавшейся стране. Эпидемия. Да, он нашел нужное слово, но хотел бы понять, как из генетической мутации это могло перерасти в ментальную, и почему она захватила, в том числе и сознание тех, кто еще не был заражен, считая себя такими же, как жители близких земель. Ведь они продолжали говорить на одном языке, молиться одному Богу, они носили похожие имена и фамилии, и помнили еще свою общую историю. Но за 30 лет все изменилось. Как предполагал он: из них целенаправленно делали манкуртов, постепенно забывавших, кто они на самом деле, потому что манкурт не помнит ни истории своей, ни рода, ни племени, он – пустой сосуд, в который можно вливать что угодно: хоть воду, хоть вино, хоть яд. И детям своим ему было нечего передать, кроме того, чему его самого научили и во что заставили поверить те, кто сделал его рабом. И кто все еще пытался выбить из него даже зачатки памяти о его роде, что оставалась в родном языке, на котором он говорил и на котором думал. Но и это он должен был забыть. Грэсли не мог допустить мысли, что такое удалось сделать со всеми. Он верил, что, даже живя в сумасшедшем доме, можно сохранить разум, если постараться, но иногда необходимо делать вид, что ты такой же, как все, хотя бы для того, чтобы тебя не вычислили и не сделали «овощем», как называют существо, полностью не способное ни действовать, ни мыслить. Проводя свои просмотры, он обнаружил, что этой нации свойственна некая истеричность, и это еще больше усугубляло неверное восприятие ими реальности, потому что на таком психологическом фоне всё могло казаться излишним: опасность, тревожность, неприятие чужого мнения и всего того, что не подпадало под представление, созданной ими же картины мира.

Да, предательство началось там – на площади с призыва убивать, но если посмотреть глубже, оно началось сразу после отделения от Империи, а возможно еще в лоне единой страны. Подтачиваемое, будто червем, это спелое и крепкое, наливное яблоко, упавшее с одного дерева, имеющего одни и те же корни, сгнило в одночасье. Потому что ни одно государство на той планете, ни один народ, из населявших эти государства, не требовал убивать тех, кто живет в Империи, никто, кроме этого – единственного – близкого – родного. Да, только этот народ желал им смерти. Грэсли просто сердцем своим чувствовал всю горечь от подобного предательства, ведь до того злосчастного года Империя вообще не обращала внимания на этот кусок – осколок бывшей своей территории, смирившись давно с этим и живя своей жизнью. И, к сожалению, не вникая в то, что происходило там, не интересуясь тем, какую альтернативную историю они придумывали и как изощренно переводили их год за годом в статус врага, деформируя сознание своего населения, трансформируя и перепрограммируя его мозг. Да, соседи этого территориального образования, которое никогда раньше не имело собственного государства, были уверены, что там живут братья, и по этой причине между ними не может быть ничего плохого, ведь именно Вторая Империя подарила им эти земли. Кто же мог подумать, что оттуда придет беда – угроза, что теперь они будут готовы разрушить и уничтожить тех, кто сделал для них больше, чем кто-либо. Он понимал, что должны были чувствовать те, кто всё там создавал когда-то, делая эту землю цветущей и богатой. Разве бы смог этот народ иметь то, что имеет сейчас, благодаря Империи, и даже еще Первой, начавшей возводить города в этих степях, по которым носились орды диких племен на конях? Забвение разума, а не забвение памяти поразило этот народ. И он не вызывал у Грэсли никакого сострадания, как бы ему не хотелось убедить себя в том, что так думать неправильно, если исходить из данного положения, существующего на его планете, гласившего о нейтральности по отношению к событиям, происходящих на других планетах. Он, конечно, старался, но у него не получалось. А наблюдая в режиме настоящего времени то, как из одной стороны, в образовавшемся конфликте, искусственно и довольно искусно лепят жертву, он делал для себя определенные выводы. «Жертва» на этом неплохо зарабатывала, потому что ее поддерживали все те, кто столетиями шел войной на Империю во все ее периоды: первый, второй и нынешний. Он чувствовал в этой любви к «жертве» циничную ложь, скрываемую за высокопарными словами о свободе. И еще отчетливей понимал причину, по которой Империя ввязалась в военную историю, хотя долгое время сопротивлялась этому, прекрасно понимая, что ее туда толкают. Поэтому так упорно и долго она пыталась верить тем договорам, которых никто не собирался выполнять с противоположной стороны (и «против», и «ложной», – пронеслась у него в голове неожиданное сравнение, к которому его привело слово «противоположной»). По этой причине он считал их не жертвой, а предателями, потому что такие же «жертвы» были на его планете, уверенные в том, что Грэсли – это тьма, а они – свет. Кому он мог верить больше? На чьей стороне он мог быть? Ответ очевиден. И любой, умеющий думать и сопоставлять последовательность происходящего, обязательно дойдет до точки отсчета, с которой все началось и привело к такому развитию событий.

6.

Сложность мира, в котором мы живем, основана на точности информации, – размышлял Грэсли, думая в этот момент, вроде бы, совсем не о том, потому что его больше интересовало то, что было связано с темой мутагенеза. Но как это часто происходило с ним, у него всё соединилось в одно: сложность всего живого основано на точности генетической информации, заключенной в каждой клетке, из которой она состоит. Конечно, случаются ошибки, то есть, мутации в ДНК. Но почему же сразу ошибки? Ведь есть и полезные мутации. Однако нужно быть объективным: вредных среди них намного больше, чем полезных. На этом он заключил свои размышления. И встав из-за стола, начал ходить по кабинету, что делал всегда, если что-то не получалось домыслить до конца: казалось, что вот оно, но все вдруг уходило в туман, или, как говорят компьютерщики – в облако, но ни дотянуться, ни войти в него было невозможно. Впрочем, это были всего лишь ощущения, образы, возникающие в голове, к которым он давно привык, как будто они стали уже реальностью для него.

Мутагенез являлся одним из самых фундаментальных биологических явлений и самым сложным, и самым интересным, как ему казалось. И хотя большинство мутаций исправляются сразу специальными системами починки ДНК, опасность все равно существует. Грэсли это понимал, и может быть хорошо, что другие, жившие на планете, этого не понимали и спали спокойно, не зная о том, что от трех до семи новых вредных мутаций у каждого из них в каждом поколении – это слишком много. И был необходим сильный очищающий отбор для того, чтобы избежать вырождения. А если на такой отбор надежды нет или она минимальна, то тогда остается надеяться только на высокие биотехнологии, то есть, на генную инженерию или на Бога, если вы верите в него, как на зеркальной планете.

Зачем я опять вспомнил о ней? – подумал он, ведь зарекался, что сегодня решаю только конкретную проблему. Итак, – продолжил Грэсли, – чем ниже темп мутагенеза, тем выше будет средняя приспособленность потомков данного организма. На его планете уже давно состоялось прочтение генома, в отличие от зеркальной планеты, где 15 лет назад произошло еще только черновое прочтение, и они практически мало в чем разобрались. Ну, что же я опять влезаю туда? – разозлился он, потому что никак не мог отстраниться от той планеты, которая даже снилась ему. Как, например, сегодня ночью. Это был какой-то большой город, испещренный множеством дорог, словно прочерченных среди домов, и по ним мчались машины. Он видел это иногда как будто немного сверху, а иногда совсем рядом с собой, замечая даже цвет машины, а когда открывалась дверь, он видел того, кто выходил из нее. Удивительно, что ему было интересно наблюдать за ним: как он идет, как заходит в дом. Грэсли казалось, что сам он находится внутри этого неизвестного существа и ощущает то, что чувствует он. Это было занятно и совершенно по-новому, как будто на него было надето другое тело, и он пытался обжиться в нем, как в новой квартире. Интересно: знают ли они что-нибудь о квантовом мире? – подумал почему-то он, ибо сама идея присутствия чего-то в двух местах одновременно может казаться им абсурдной, хотя в квантовом мире это происходит постоянно. Да, квантовый мир странный и нелогичный, но он играет свою роль в той жизни организмов, какой мы ее знаем, то есть, знакомой нам. В своем сне Грэсли чувствовал даже запахи: они были неизвестны ему, но некоторые имели приятный аромат. Ему нравилось, что в городе было много воды: она протекала под мостами, а иногда лилась в виде фонтанов прямо из статуй, что выглядело особенно красиво. Еще поражало его количество разные звуков, которых он не слышал раньше, правда, иногда он не понимал, откуда они исходят. Но все так быстро закончилось, стоило ему только открыть глаза. Тем не менее, почему-то у него не было никакого сомнения, что он был на зеркальной планете: не смотрел на экране, а именно находился там. Какое-то время он еще не мог до конца осознать произошедшее, пока не постоял под душем и не выпил свой стакан воды, и не сделал совсем странное действие, проведя руками по своему телу, а потом по стенам своей квартиры. Для чего он это делал, Грэсли не знал, но только после этих действий совершенно пришел в себя, словно до конца осознал – в каком мире он сейчас находится и то, что это его собственное тело. Видимо он слишком далеко отдалился от себя в этом сне, и нужно было какое-то время, чтобы прийти в себя – в прямом смысле. Но эти странные движения он делал на каком-то интуитивном уровне, потому что подобных знаний у него не было, ибо ничего подобного с ним раньше не случалось.

И теперь, ходя взад и вперед по Лаборатории, он пытался переключиться на родную тему мутагенеза, но каким-то образом возвращался туда снова, как будто случайно. Случайно? – спрашивал он себя. Вот и о мутациях говорили, что они не могут иметь какой-то определенной цели или какого– то плана и что всё происходит случайно, а дальше в дело уже вступает естественный отбор, то есть, отбираются наиболее приспособленные к жизни. Как же тебя, Грэсли, отобрали? – задал он себе вопрос, и сам же рассмеялся от этого, потому что Никия часто говорила ему, что он совсем не приспособлен к жизни. Парадокс, однако, я же существую, значит, для чего-то отбор сработал. Или просто ошибся? Сомнения в том, что мутации не могут быть полностью случайными, уже давно существовали в головах ученых, а не только в его голове, ибо процесс этот оказался гораздо сложнее, чем считали раньше. И вообще, его мучил предательский, с научной точки зрения, вопрос: естественный отбор – благо или нет? А возможно такое, что он может быть даже опасным? Это было сродни другому вопросу: если на первый взгляд мутации случайны, то хаотичен ли сам мутагенез? Ведь у живых организмов не существует такого механизма, который позволял бы рассчитать – какая именно мутация пойдет ему на пользу в данных условиях, а какая нет. Это же классно, если бы имелась такая чуйка, и эту правильную, хорошую мутацию можно было бы внести в свой геном на радость себе и своим потомкам. Кстати, о потомках: число мутаций зависит от возраста отца: чем он старше, тем их больше. У матери таких проблем нет, зато есть другие: с возрастом увеличивается вероятность рождения детей с хромосомными нарушениями. И это всё усиливает риск генетического вырождения вида, что уже само по себе совсем плохо. С этими мутациями всегда так, – думал он. За свою жизнь клетки тела делятся триллионы раз, и каждое деление сопряжено с риском соматических мутаций, благо, что соматические не передаются по наследству, и что их разнообразие выше, чем наследственных мутаций. Но еще бы хорошо разобраться во взаимовлиянии эффектов разных мутаций друг на друга… Особенно, если от этого зависит, в эволюционном смысле, адаптация организма к условиям среды. Всё имеет двойственность, дуализм. Например: дублирование, то есть создание копий генов – это один из важнейших фишек эволюции, потому что эти мутации работают на эволюционную перспективу, так сказать, на вечность. А с другой стороны: в клетках постоянно идет работа над тем, чтобы поддерживать ДНК в правильном виде. И вот в чем парадокс: если бы этот механизм работал идеально, то мутации не возникали бы вообще. А что это значит? А то, что эволюция тогда бы просто была невозможна. Бинго. Но Бог милостив: если мутация будет удачной, помогающей организму выжить, то она останется и передастся из поколения в поколение. И еще один подарок судьбы – защитный механизм. Дело в том, что особенно важные гены меньше всего подвержены изменениям. Поэтому есть надежда, что мы сохранимся еще на какое-то время. Хотя, столько всего влияет на мутации. И недавно был выявлен новый фактор, который на них влияет, и это – незабвенная гравитация. А с этим что делать? Он сел в кресло и откинулся на спинку, которая точно повторяло изгибы его тела. Интересно было бы обследовать астронавтов, долгие годы находившихся в полете, но для этого нужно было бы сравнивать: что в их генетике происходило до того. И это нужно проследить, начиная с рождения. А затем в течение всей жизни до момента космической командировки. И потом еще после возвращения оттуда. Он думал, и по странной привычке – в полутемной комнате, то открывая, то закрывая глаза. Казалось, что приходившие к нему мысли, были похожи на вспышки света, переданного его глазам, и они то зажигались, то гасли, а он при этом открывал и закрывал глаза почти с определенной периодичностью. И вдруг Грэсли резко встал и, подойдя к столу, начал искать свою заветную папку, в которой хранил «сумасшедшие мысли», как называл эти записи сам. Однако это технически невозможно сделать, – сказал он вслух, размышляя об астронавтах. Невозможно потому, что нужно еще дожить до их возвращения, а тот, кто вернется при моей жизни, все равно не сможет быть изучен, ибо я не имею понятия, что с ним было до полета. Генетическая карта – это Космос, где каждый ген неизвестная и далекая звезда, а таких звезд – великое множество, и попробуй – изучи каждую. Но не это ли как раз и притягивало его? Бесконечность. И он думал о том, что ему известна только маленькая часть этой Вселенной. И что сам он: такая же песчинка – клеточка – атом – ген. Вот как раз по поводу генов ему пришла сегодня интересная мысль, когда он, вспоминая о зеркальной планете, пытался разгадать причину невероятной агрессивности тех индивидов, которые опускались в его глазах до самого нижнего порога эволюции существ, наделенных разумом. Вынося за скобки такие причины агрессивного поведения как воспитание и даже расстройство психики, он остановился на ДНК. У агрессивного индивида встречается несколько вариантов гена с таким длинным названием, ничего не говорящим для тех, кто не в этой теме. Но если, короче: кодируемый этим геном фермент разрушает нейромедиаторы того класса, к которым относятся адреналин, серотонин и дофамин. И таким образом происходит мутация в гене МАОА (того длинного названия в сокращенном виде). Эта мутация передается из поколения в поколение и полностью «выключает» этот ген. Но если смотреть более глобально, то можно сказать, что агрессия эволюционно обусловлена. Уровень ее, конечно, менялся: от древних времен до настоящего времени, но никогда не исчезала сама агрессия. Когда-то она имела даже прогрессивный характер для выживания: бей или беги (основанием для такого поведения был дикий страх). Конечно, причина агрессии состоит в эволюционных особенностях образа жизни: какова жизнь – такова и реакция на нее. И если она способствовала агрессивному поведению, то это было закономерной реакцией. Но что происходит во времена более спокойные и комфортные? Вероятно, какие-то факторы могут стимулировать ее, – думал он, пытаясь разложить все в какую-то логическую конструкцию, что не совсем получалось. Генетическая основа агрессии и сейчас была недостаточно изучена, потому как это понятие многомерное. И не надо сбрасывать со счетов все тоже воспитание и расстройство психики, например, депрессия и шизофрения связаны с нарушением работы поясной коры головного мозга, которая как раз и помогает контролировать эмоции. Никто же не станет сомневаться, что агрессия – это эмоция. К тому же и социопатия, и психопатия входят туда же, то есть, смазывают всю картину, выстроенную в теории. И это было, пожалуй, ближе всего к тому, что он отмечал на зеркальной планете применительно к тем агрессивным типажам. По сути, агрессия – это способ самоутверждения. А поддерживают ее на высоком уровне наркотики, алкоголь и психотропные вещества, которые нарушают работу корковых структур мозга и, соответственно, контроль над поведением. Ведь известно, что агрессия рождается в подкорковых структурах мозга, так называемых «центрах агрессии». Вот тут и можно вспомнить о дремучих временах, потому что особую роль во всем этом играет «детектор опасности». Именно он запускает работу нейромедиаторов мозга и саму реакцию. Получается, что под воздействием выброшенного адреналина и норадреналина сознание сужается, внимание начинает концентрироваться на источнике угрозы, отметая всё лишнее, то есть, посторонние звуки, слова, движения. В этот момент субъект не слышит советов, предостережений, просьб, возможно, он даже не вполне понимает, что происходит на самом деле, вернее, что это он сам делает, словно в него вселяется демон. Но это уже – литература. Сам процесс понятен, непонятно – почему жертва воспринимается им как опасность. И здесь генетика могла бы сказать свое слово, но оказывается, что дело не только в ней. Тупик, – думал Грэсли, впадая в состояния некоего ступора. На повышенную агрессивность влияют генетические, биологические, психосоциальные факторы, – крутилось у него в голове. И он понимал, что все это правильно. А что из всего этого является спусковым крючком в отношении той агрессивности, которую он хотел бы объяснить, потому что смотреть видеоматериалы зеркальной планеты и не знать, какова причина их ненависти, становилось мучительным для него и не давало ему покоя.

Грэсли пытался успокоить себя, повторяя известные аксиомы: энергия нейтральна, а окраску ей мы создаем своими эмоциями сами, реагируя на создавшуюся ситуацию. Но от того, что он знал это, не делало его менее напряженным. Перевести негативную энергию в позитивную. Легко сказать… Существовали даже некоторые наработки, применяемые на практике. Во-первых, необходимо просто вначале открыться, чтобы получить саму энергию. Не нужно даже пытаться бежать от негатива, защищаться от психологической боли или делать вид, что ее не существует. Пробовать гасить подобные эмоции: это все равно, что заливать огонь бензином. Нужно дать волю своим эмоциям: разозлиться, испугаться, в конце концов, заорать во все горло. А дальше, каждый выбирает ту технику, какая ему ближе. Сам Грэсли всегда старался найти и ощутить в своем теле место, где именно живет та злосчастная эмоция в любом ее негативном варианте. Она, конечно, имеет темную окраску, как подсказывала ему интуиция, что-то в виде шара, и его нужно представить более светлым, и так до совсем светлого, вроде сгустка света. Главное – не накапливать в себе весь этот негативный мусор, чтобы не заболеть, в чем он не сомневался, потому что был уверен: сознание живет везде, вплоть до самой маленькой клетки организма. Всё мыслит, всё существует. К сожалению, случается блокировка физическая или ментальная. Первая не так страшна, потому что из заболевшего органа или из места, где имеется травма, кость, например, энергия как бы сдвигается, но по исцелении она возвращается на место. А во втором случае, когда при общении мы получаем мощный ментальный удар в нашу ауру в виде негатива или даже некой программы, если у противоположной стороны энергетика сильнее нашей в данный момент, тогда сложнее выпутаться из этого. Но есть вещи и пострашнее: если вы сами создаете себе эмоциональную программу, вроде того, что «всё плохо» или еще чего-нибудь в этом роде. Перевести негатив в позитив? Легко сказать. Разве что посмотреть на ситуацию иначе, хотя бы попытаться разделить ее на две части, то есть: не полностью все фигово», а есть еще вторая половина, где всё классно. Вы делаете несколько шагов на эту позитивную сторону, потому что уже поняли, что на другой стороне ловить нечего, неинтересно там. Но у Грэсли был свой собственный вариант: он представлял себе дверь, из которой выходил и захлопывал ее как можно резче – с грохотом. И всё – ушел. Главное – не возвращаться. Особенно это хорошо работает, когда вы какого-то черта все время влезаете в чужие проблемы, начиная уже принимать их как свои собственные. На фига это делать? Да уж, тело – это следствие, а причина – всегда внутри, в голове. Но беда в том, что мозг «заряжен» на негатив. Увы, он обожает генерировать всякую хрень в виде плохих мыслей и забывать обо всем хорошем. Это называется «негативной предвзятостью» – асимметрия в использовании негативной и позитивной информации, а ведь, исходя из этого, мы понимаем свой мир, в котором живем (ни больше, ни меньше). Но почему-то плохой информации предаем большее значение, чем хорошей. Что это? Побочные явления эволюции или воспитания? С эволюцией понятно: такая адаптивная особенность помогала в дремучие времена выжить, тогда был повод для подобной реакции, но сейчас-то нам не угрожает ничего такого, но реагируем мы так, будто на кону стоит наша жизнь. Выработка гормонов стресса и зацикленность на опасности никуда не делась. Мозг работает как магнит для отрицательных эмоций. Грэсли как-то пошутил, сказав, что нужно поменять заводские настройки мозга, но на самом деле это была не шутка – смена установок должна происходить, так сказать, по умолчанию. И он даже знал три магических слова, в которые верил сам: «распознать – переключить – перенастроиться». Он был уверен в том, что нейроны, которые разряжаются одномоментно, одновременно связываются вместе. Да, мозг – это глина, но не все мы гениальные скульпторы, чтобы лепить нечто стоящее. Нужно быть скромнее, используя более простые вещи, например: смотреть на жизнь не как на нечто фатальное и неизменное, а как на череду грядущих возможностей, тогда не придется по инерции обреченно тащиться по этой бренной жизни, пробираясь сквозь пелену разочарований и неудач. Но этот гребаный сценарий, находящийся у нас в голове, заставляет двигаться в одном направлении. Главное – успеть перехватить мысль в тот момент, когда она начинает уходить в эту сторону, где живут всевозможные сомнения, страхи, тревоги и тягучее самокопание. Уметь остановить себя за написанием худшего сценария и разорвать его на фиг, а лучше сжечь: в вечеринке, в путешествии, в любви, в работе, которая нравится, в любом позитиве, что подвернется в это время. В конце концов, можно просто вспомнить, какой вы на самом деле хороший, чего вы достигли уже и что еще способны совершить. Ведь что-то же происходило в этой жизни приятное, за что можно быть ей благодарным. Вот и благодарите. У самого Грэсли это срабатывало, как правило. Только нужно было попытаться остаться на этой позитивной волне 15 секунд хотя бы, но лучше 30, иногда этого достаточно, для того, чтобы вшить новые установки в структуру сознания, то есть, перевернуть нейрон, перенастроить эту гребаную «негативную предвзятость». Он знал, почему это происходит: генетические программы, например, на зеркальной планете были написаны 50 000 лет назад, когда проблемами считался голод, холод, дикие животные и чужие враждебные племена. И чтобы их разрешить, нужно было догнать хищника, победить врага. И организм включал, соответственно, определенный режим выживания: сердце сильнее билось, давление повышалось, зрачки расширялись, а мышцы наоборот сжимались. Кстати, до сих пор мы более устойчивы к природным факторам стресса, таким как голод, холод боль, физические нагрузки и так далее, потому что в генах записано с давних времен, что делать и как себя вести. А вот к социальным факторам врожденной защиты еще не выработалось, тем более, что в мире все так быстро меняется, а для генетики нужны тясячелетия. Беда в том, что социальные стрессы, не убивая сразу, запускают иногда реакцию самоуничтожения: прямого – в виде самоубийства или на уровне подсознания, что может быть так же неотвратимо. Лучше не доводить себя до этого – не входить глубоко в негативные переживания, раз уж наша собственная природа не догоняет стремительно несущуюся вперед цивилизацию. Поэтому стресс определяют как адекватную в прошлом реакцию организма на неадекватные раздражители современной жизни.

Грэсли пожалел, что не позволил Никии сегодня приехать к нему, потому что хотел поработать. А теперь ему казалось, что все его научные потуги не стоили ее сияющих глаз. Но раз уж так случилось, то лучшим вариантом было поехать домой и выспаться, чтобы завтра пораньше явиться в Лабораторию и окунуться в мир зеркальной планеты, которая уже стала его навязчивой идеей.

7.

Он понимал, что Третья Империя не должна была пасть по желанию тех, кто помогал разрушать Первую и Вторую. Когда имеется такой негативный исторический опыт, странно было бы упрекать тебя в том, что ты не хочешь, чтобы с твоей страной это сделали еще раз. Удивительно было, если бы это государство не пыталось защитить себя. Хотя, Грэсли многого не понимал в их политике: ему казалось, что всё могло выглядеть иначе, если бы вначале попробовали использовать экономические «войска», то есть: прекратить всякие торговые отношения, показав этим, как они, нынешние недруги, зависимы от Империи. Но, видимо, внутри ее системы не было единогласия в выборе решений, когда речь шла об интересах высокопоставленных лиц или тех, кто имеет деньги, а вернее, какие-то свои личные бизнес-интересы. Впрочем, как успел заметить Грэсли, обращаясь к их истории, в Империи так было всегда: и в Первой, и во Второй и, вероятно, в Третьей всё продолжается таким же образом. Но сложность ситуации усугублялось еще их наивной верой в то, что рядом с ними живут братья. А эти «братья», отделившись, сразу же начали строить свое новое государство, фундаментом которого стало отрицание исторической и ментальной связи с ними. Возникала враждебность по отношению ко всему, что было связано с общим прошлым и даже с самим народом, не питавшим к ним никакой ненависти, потому что именно туда приезжали рабочие мигранты с той стороны, где трудно было найти работу. Тем более это казалось ему странным: как возможно одновременно пользоваться чьим-то гостеприимством, а за спиной проклинать его. Но это как будто вросло в них, потому что годами взращивалась в головах непреложная истина: во всем плохом, что было, и что происходит с ними, виноваты – те, кто живет там, и по этой причине является врагом. Получалось, что Империя была вечным злом уже только потому, что она просто существовала. Вот такая больная логика была заколочена в их сознание, а возможно еще глубже. Причудлив разум. Теперь он понимал, что эта внушаемая многие годы «аксиома» была услышана и впитана ими до конца, до предела, до самого дна. Отсюда – обида, зависть, и как следствие этого – ненависть, перерастающая во что-то звериное, не подающееся уже никакому разумному объяснению. И вот результат – нож в спину: их территория становится плацдармом для военных сил врага, практически открывая ему дверь в Империю, потому что слишком близко к ней находится эта территория. Слишком длинная граница между ними. И нужно было бы держать огромное количество войск, чтобы обезопасить себя в случае, если соседи, вступив в союз с врагом, вместе с ним станут угрожать военными действиями. Или манипулировать политически, ставя при этом невыполнимые условия, а на самом деле иметь своей целью расчленение на части самой Империи. Если это понимал даже Грэсли, находясь в далеком Космосе и наблюдая со стороны происходившее там, то странно было бы думать, что к такому выводу не пришли в самой Империи. Ведь подобный сценарий мог бы лишить их суверенитета, чтобы, в конечном счете, уничтожить не только тело, но и душу народа, переформатировав его сознание, что прекрасно получилось сделать с бывшими братьями.