Текст книги "Русский праздник. Традиции и обычаи"

Крещение Господне

В центральных губерниях России канун Богоявления назывался иногда «свечками», так как в этот день после вечерни, когда совершается водосвятие, деревенские женщины ставили к сосуду, в котором освящается вода, перевитые лентами или цветными нитками свечи. Уже один этот обычай показывает, что водосвятие, совершаемое в канун Богоявления, крестьяне считали особенно важным торжеством. И действительно, весь этот день они проводили в строжайшем посте (даже дети и подростки старались не есть «до звезды»), а во время вечерни маленькие деревенские храмы обыкновенно не могли вместить всей массы молящихся. Особенно велика бывала давка во время водосвятия, так как крестьяне сохраняли убеждение, что чем раньше почерпнуть освященной воды, тем она святее.

По возвращении с водосвятия каждый домохозяин, со всей своей семьей, с благоговением отпивал несколько глотков из принесенной посудины, а затем брал из-за иконы священную вербу и кропил святой водой весь дом, пристройки и все имущество, в полной уверенности, что это предохраняет не только от беды и напасти, но и от дурного глаза. В некоторых губерниях, сверх того, считалось за правило вливать святую воду в колодцы, чтобы нечистые духи не забрались туда и не испоганили воду. При этом, однако, необходимо было строго наблюдать, чтобы никто не брал воды из колодца до утра 19 января (6 января по ст. ст.), то есть до освящения воды после обедни. По совершении всех этих обрядов, святая вода обыкновенно ставилась к образам, так как крестьяне не только верили в целебную силу этой воды, но точно так же твердо были убеждены, что она не может испортиться, и что если заморозить богоявленную воду в каком угодно сосуде, то на льду получится явственное изображение креста. Приблизительно такое же священное значение приписывалось крестьянами не только воде, освященной в церкви, но и просто речной воде, которая в канун Крещения получает особую силу. По народному представлению, в ночь с 18 на 19 января (с 5 на 6 января по ст. ст.), в реке купается сам Иисус Христос – поэтому во всех речках и озерах вода «колышется», и чтобы заметить это чудесное явление, необходимо только прийти в самую полночь на реку и ждать у проруби, пока «пройдет волна» (признак того, что Христос погрузился в воду). Это общераспространенное верование создало в крестьянской среде обычай, в силу которого считалось большим грехом ранее чем через неделю мыть белье в той реке, на которой происходило крещенское водоосвящение. Нарушители этого дедовского завета считались приспешниками и помощниками черта, так как при погружении святого креста в воду вся нечистая сила в страхе и ужасе, не помня себя, бежит от него и, хватаясь за белье, которое полощут в проруби, выскакивает наружу. Вода, почерпнутая из проруби в канун Крещения считалась целебной и помогала в особенности женщинам-кликушам – необходимо было только, идя от проруби, не оборачиваться назад и произносить молитву.

В день Крещения, лишь только ударит колокол к заутрене, в деревнях начиналось движение: благочестивые люди спешили зажечь вязанки соломы перед избами (для того чтобы Иисус Христос, крестившийся в Иордане, мог погреться у огня), а особые мастера-любители, испросив благословение у священника, хлопотали на реке, устраивая иордань (прорубь для крещения). С необыкновенным старанием они вырубали во льду крест, подсвечники, лестницу, голубя, полукруглое сияние и вокруг всего этого желобчатое углубление для протока воды в «чашу». Подле чаши, во время богослужения, особый знающий человек сильным и ловким ударом пробивал дно этой чаши, и вода фонтаном вырывалась из реки и быстро заполняла сияние (углубление), после чего длинный восьмиконечный крест точно всплывал над водой и матовым серебром блестел на ее поверхности. На это торжество стекалась обыкновенно масса народа, и стар, и млад – все спешили к иордани, так что толстый лед, в полтора аршина, трещал и гнулся под тяжестью молящихся. Привлекала прихожан не только красота зрелища и торжественность богослужения, но и благочестивое желание помолиться, испить освященной воды и омыть ею лицо. Находились удальцы, которые даже купались в проруби, памятуя, что в освященной воде человек не может простудиться (как выше было сказано, всего больше купались те, кто на Святках рядился и надевал «хари»).

Праздник Крещения Господня принадлежит к числу тех, которые больше других очищены от языческих наслоений, хотя и здесь имелись своеобразные обряды и обычаи, в которых христианская вера как бы переплетается с языческим суеверием. Из числа таких обычаев можно, например, указать на «освящение скота» самими крестьянами. После обедни, которая на Крещение заканчивается рано утром, крестьяне расходились по домам и поздравляли друг друга с праздником; потом один из членов семьи брал с божницы икону с зажженною перед ней свечой, другой – кадильницу, третий – топор, четвертый (обыкновенно сам хозяин) надевал вывороченную наизнанку шубу и брал миску с богоявленской водой и соломенное кропило. Сделав эти предварительные приготовления, вся семья отправлялась на скотный двор в следующем порядке: впереди, согнувшись, сын или брат хозяина нес топор, острием книзу, так что оно касалось земли; за ним кто-нибудь из женщин нес икону (по большей части Воскресения Христова), далее шли с кадильницей и наконец хозяин с чашею воды. Шествие совершалось торжественно, среди полнейшего молчания, причем процессия останавливалась посреди двора, где был разложен особый корм для скота: испеченный, разломанный на куски хлеб, ржаные лепешки, сохраненные для этой цели от праздника Рождества Христова и Нового года, хлеб в зерне и немолоченные снопы ржи, овса и других хлебных злаков, оставленные к этому дню с осени (оставляли обыкновенно по шесть снопов каждого хлеба). Когда процессия останавливалась, хозяйка выпускала из хлева до тех пор запертую скотину, которая с недоумевающим видом бродила по двору и наконец накидывалась на лакомую пищу. Между тем процессия обходила вокруг скотины с образом, причем хозяин окроплял святой водой каждую голову крупного и мелкого скота в отдельности. Этот обход делался три раза, после чего топор крестообразно перебрасывался через скот, и участники процессии направлялись обратно в избу. Определить истинный смысл этого обычая сами крестьяне не могли, и объяснения их разноречивы: одни говорили, что соблюдение этого обряда угодно Богу, другие уверяли, что обряд имеет в виду умилостивление домового, который-де не будет обижать скотину кормом, третьи, наконец, свидетельствовали, что таким путем скот гарантируется от падежа, так как всякая скотская болезнь пресекается топором, брошенным на крест. Но, кажется, проще всего будет предположить, что обряд этот возник во времена отдаленной древности, когда храмов Господних было еще мало и когда благочестивые хозяева, по нужде, сами должны были исполнять обязанности священников, окропляя святой водой свою скотину. Тогда же этот, в основе своей христианский, обычай подвергся языческим искажениям, и явился топор, пресекающий изурочье и напуск болезни на скотину и вывороченная наизнанку шуба, как средство угодить бесам, которые все носят наизнанку. Таким образом, в данном обычае нетрудно установить все признаки того двоеверия, которое, как ржавчина, насквозь проело христианские обряды наших крестьян. С той же целью – предохранить скот от болезней и от порчи колдунов и ведьм – крестьяне некоторых губерний считали за правило непременно приезжать, а не приходить на крещенские богослужения.

Из числа других крещенских обрядов и обычаев можно указать на особый вид гаданий и на смотрины невест, приуроченные к этому дню. Гадания на Крещение, в общем, те же, что и на Новый год, и на Святки. Исключение составляет лишь так называемое гадание с кутьей, состоящее в том, что гадальщицы, захватив в чашку горячей кутьи и скрыв ее под фартуком или платком, бежали на улицу и первому попавшемуся мужчине швыряли в лицо кутьей, спрашивая его имя. Еще более оригинален другой вид специального крещенского гадания: в сочельник, после заката солнца, девушки нагие выходили на улицу, «пололи» снег, кидали его через плечо и затем слушали – в которой стороне послышится что-нибудь, в ту сторону и замуж выдадут.

В самых глухих местах, где еще не исчезли предания старины и где браки устраивались с патриархальной простотой, по выбору родителей, сохранялся обычай устраивать на Крещение так называемые дивьи (девичьи) смотрины. Смотрины происходили либо в церкви, во время литургии, либо на городской площади, где катались матери с дочками, а мужской пол стоял стеной и производил наблюдение. Все невесты, наряженные в лучшие платья и разрумяненные, выстраивались в длинный ряд около иордани. При этом каждая старалась выставить напоказ и подчеркнуть свои достоинства. Между невестами (называемыми также «славушницами») прохаживались парни, сопровождаемые своими родительницами, и выбирали себе суженую. При этом, как водится, заботливая родительница не только внимательно рассматривала, но даже щупала платья девиц и брала их за руки, чтобы узнать, не слишком ли холодны руки у славушницы. Если руки холодны, то такая невеста, хотя бы она и обладала всеми другими качествами, считалась зябкой и потому не подходящей для суровой крестьянской жизни. (Славушницы выходили на смотрины обязательно с голыми руками, без рукавиц.)

С праздником Крещения Господня связано в народной Руси немало поверий, относящихся к судьбе человека. Так, например, если кто-нибудь крещен в этот отверзающий небеса над землею день, то, по народной мудрости, быть ему счастливейшим человеком на всю жизнь. Добрым предзнаменованием считалось также, если устраивалось в этот день рукобитье свадебное: в мире да согласии пройдет жизнь новобрачной четы. В некоторых местностях выходили вечером в Крещение девушки окликать суженых. Если попадется навстречу им молодой парень – быть добру, старик – надо ждать худа.

День Богоявления ознаменовывался в старой Москве праздничным царским выходом, не имевшим себе подобного по торжественности. Со всей Руси съезжались к этому дню бояре и всякий именитый люд в Белокаменную, и был этот съезд ради царского лицезрения, из охоты полюбоваться редким великолепием торжества. Чин крещенского освящения воды совершался патриархом на Москве-реке. Собиралось вокруг иордани до четырехсот тысяч народу. Государь шествовал в богатом царском наряде сначала в Успенский собор, а оттуда на освящение воды, среди стоявшего стеной ратного строя стрельцов, поддерживаемый стольниками из ближних людей. Гости, приказные, иных чинов люди и многое множество народу окружали шествие венценосного богомольца. Само действо освящения воды совершалось так же, как и в более позднее время. Возвращался крестный ход по прежнему чину. Царь, отслушав в Успенском соборе отпускную молитву, возвращался в царские палаты, а на Москве – «по улицам, по переулкам и во дворах» – начиналось последнее празднование Святок. Люди почтенные принимались за пиры-беседы, молодежь – за песни-игры утешные, а гуляки, помнящие прежде всего присловье «Чару пити – здраву бытии!», – за любимое Русью «веселие».

Сретение Господне

Сретенские морозы зачастую еще давали деревенскому люду знать о том, что зима не хочет сдаваться весне. Но недаром слывет Сретение (15 февраля (2 февраля по ст. ст.) за последнюю встречу зимы с весной – в их вековечной неравной борьбе. В этот день, по народной примете, зима дает отчаянный бой выезжающей на солнечную стезю молодой весне: после Сретения бежит старая наутек, торопится – чует она, лиходейка, что теперь не на ее заваленную оседающими сугробами улицу праздник идет!

 
Пришел месяц-бокогрей,
Землю-матушку не грел —
Бок корове обогрел,
И корове, и коню, и седому старику
Морозу Морозычу…
Ты, Морозко, не серчай,
Из деревни убегай —
Что за тридевять земель,
Да за тридесять морей!
Там твое хозяйство
Ждет тебя – заброшено,
Белым снегом запорошено,
За ледяными печатями,
За семью железными замками
Да за семью засовами!
 

поется в старинной народной песне, распеваемой деревенской детворой в первые февральские дни.

Сретение Господне не считалось в крестьянской среде большим праздником. Очень часто крестьяне, в особенности неграмотные, даже не знали, какое событие вспоминает в этот день Православная Церковь, а само название праздника – Сретение – объясняли таким образом, что в этот день зима встречается с летом, то есть начинают ослабевать морозы, и в воздухе чувствуется приближение весны. Приписывая Сретению лишь значение календарного рубежа, крестьяне соединяли с этим днем множество земледельческих примет: «На Сретеньев день снежок – весною дожжок», – говорили они, гадая о будущих дождях. Капель в этот день предвещала урожай пшеницы, а ветер – плодородие фруктовых деревьев, почему садовники, придя после заутрени, «трясли деревья руками, чтобы были с плодами». Если в Сретеньев день тихо и красно, то летом будут хороши льны и прочее. По погоде этого дня судили также об урожае трав, для чего бросали поперек дороги палку и наблюдали: если снег заметет ее, то и корм для скота «подметет», то есть травы будут дороги. Наконец, в Сретеньев день хозяйки начинали усиленно кормить кур, чтобы были носки.

Что касается религиозных обычаев, связанных с этим днем, то их, на всем пространстве Руси, почти не существовало, лишь кое-где крестьяне обходили свои дома с иконой Сретения Господня или Спаса, причем, когда икону приносили в дом обратно, то вся семья, с хозяином во главе, падала ниц со словами: «Господи Боже наш, войди к нам и благослови нас».

С кануном праздника Сретения Господня связано было в памяти русского простолюдина поверье, идущее из глубины веков. В этот день в старину совершалось в деревнях «заклинание мышей», которые к этому времени, истощив свои скудные запасы, подбирались под скирды и начинали беспощадно пользоваться чужим добром – кормиться за крестьянский счет. Заклинание трусливых, но опасных исконных врагов пахаря-хлебороба сопровождалось особой обрядностью. Призывался сведущий старик-знахарь, сначала его угощали честь честью, а затем приступали к ограждению скирд и стогов от мышей. Знахарь вынимал из середины заклинаемого по снопу (или по клоку, если речь шла о сене) со всех четырех сторон, «с четырех ветров», бережно складывал все это в кучу, с особыми нашептываниями, и нес в избу к пригласившему его хозяину. Здесь принесенное помещалось в чисто выметенную, жарко натопленную перед тем печь и разжигалось накаленной докрасна кочергой. Оставшаяся после сожжения снопов или клочков сена зола тщательно выгребалась и относилась на гумно, где и высыпалась в те места, откуда были вынесены снопы. Хозяин с хозяйкой сопровождали знахаря на гумно с хлебом-солью и новым холщовым полотенцем, которые и поступали после выполнения обряда в собственность совершавшего его. А знахарь, высыпав золу в надлежащие места, причитал: «Как железо в воде не тонет, так и вам, гадам, сгинуть в преисподнюю, в смолу кипучую, в ад кромешный. Не жить вам на белом свете, не видать вам травы муравой, не таскать вам золотого ячменя, не грызть вам полнотелой ржи, не точить вам пахучего сена. Заклинаю вас, мышей, моим крепким словом на веки веков. Слово мое ничем не порушится!» Вслед за произнесением приведенного заклинания, имевшего, по словам суеверных стариков, устрашающую и даже губительную для мышей силу, знахаря снова угощали в хате чем Бог послал и затем прощались с ним, прося не обессудить «на угощеньи и на отдареньи».

В Сретение, на склоне дня, незадолго до сумерек деревенская детвора, с отзывчивым любопытством прислушивавшаяся к поверьям старых людей и к связанным с ними обычаям, собиралась где-нибудь на пригорке, за околицей, и начинала заклинать солнышко, чтобы оно выглянуло «из-за гор-горы» и этим показало, что зима действительно встретилась с весной:

 
Солнышко-вёдрышко,
Выгляни, красное,
Из-за гор-горы!
Выгляни, солнышко,
До вешней поры!
Видело ль ты, вёдрышко,
Красную весну?
Встретило ли, красное,
Ты свою сестру?
Старую ягу,
Бабули ягу —
Ведьму-зиму?
Как она, лютая,
От весны ушла,
От красной бегла,
В мешке стужу несла,
Холод на землю трясла,
Сама оступилась,
Под гору покатилась,
Встретила весну —
Солнцеву сестру…
 

Если заклинаемое «солнышко-вёдрышко» и в самом деле выглянет перед закатом «из-за гор-горы», то веселая гурьба ребят приносила в деревню весть об этом, равнозначную примете, что прошли последние морозы. Если же «красное» не обрадует заклинавшей его детворы – это предвещало сильные «власьевские» (11 февраля по ст. ст.) морозы.

Сретенская оттепель напоминала заботливому деревенскому хозяину о том, что время начинать починку летней сбруи, как ездовой, так и пахотной. Для этой работы существовал даже особый день, называвшийся «починки» (3 февраля по ст. ст.). В этот день, поднявшись до зари, многие большаки шли в конюшни и сараи осматривать своих лошадей: не напроказил ли чего с ними домовой. Во многих местностях существовало поверье, что если почему-либо «хозяин домовитый» недоволен, то он может в ночь со Сретения на починки «заездить коня». Для предотвращения такой напасти суеверные старожилы советовали еще с вечера привязывать лошадям кнут и онучи на шею. Тогда, по их словам, домовой не посмеет тронуть лошади, потому что будет думать, что на ней сидит хозяин. Чтобы задобрить домового, еще за несколько дней до этой опасной ночи хозяйки выставляли после ужина на загнеток горшок каши, обкладывая его горячими угольями. По их уверению, покровитель домашнего очага вылезает в полночь из-под печки и ужинает. В старину для усмирения домового призывали к этому времени знахаря-ведуна, который, до пения последних петухов, резал на дворе кочета и, выпустив кровь на веник, обметал им все углы в хате и на дворе. После этого можно было не бояться домового. Если же его не смирить, не умилостивить, говорил народ, «из доброго он обернется в лихого». А тогда беда: «все во дворе и в избе пойдет на изворот, спорина пропадает, скот худеет и чахнет, люди болестям поддаются…» В Тульской губернии в старые годы в день починок варилось особое кушанье – саломата, которой и угощалась вся семья по возвращении большака с осмотра сараев и конюшен. Про этот обычай напоминает старая поговорка: «Приехала саломата на двор, разчинай починки!»

Встретит деревня Сретеньев день, справит починки, а там и до Власьева дня рукой подать.

Власьев день

При распределении даров благодати между святыми угодниками христианской церкви, значительная доля ее досталась святому великомученику Власию. Ему поручено было покровительство и защита всего живого, служащего в помощь и пригодного на потребу человека, еще с тех первоначальных времен, когда на простом созвучии имен (Власий приравнивался языческому Велесу – «скотьему богу») можно было укрепить веру доверчивых и успокоить подозрения сомневающихся. По свидетельству летописцев, Велес (Волос) был почитаем на Руси дольше всех других языческих божеств, в особенности – на севере. Впоследствии, по мере того как народная жизнь, во всех своих проявлениях, развивалась, благодатной силы Велеса оказалось недостаточно, понадобилось участие иных добрых сил, новых помощников и покровителей. В русском православном мире в помощь земледельцам явились святые мученики Борис и Глеб, пчеловодам – Зосима и Савватий Соловецкие, оберегателем домашней птицы – Сергий Радонежский и т. д. Все они явились в дополнение к тем святым, которые перешли из греческой церкви и завещаны Древней Русью: святой Георгий Победоносец – для рабочего скота, а с ним святые Афанасий и Кирилл (15 мая (2 мая по ст. ст.). Для всякой птицы, идущей в пищу, услаждающей слух и истребляющей вредных насекомых и т. п., покровителями служат сорок мучеников, утопленных за веру в Севастийском озере (исключительно для гусей – Никита-мученик); для овец – святой Анисим (28 февраля (15 февраля по ст. ст.) и вровень с Егорием, в одинаковую с ним силу значения и почитания, – защитники лошадей святые мученики Флор и Лавр (в народном языке часто сливающиеся в одно имя Флор-Лавр или еще чаще «Фролы»). Празднование Егорьева дня и Фролов считалось особым чествованием, так что в этом отношении святые эти затмевают не только меньших угодников, но и столь почтенного, по первородству и древнему преемству, как святой Власий.

Совпадение имени христианского святого с языческим богом дало прямой повод к слиянию их обоих воедино. Отцы новорожденной Русской Церкви не противились этому, видя в этом некоторый залог скорейшего предания языческих богов забвению. Таким образом, к святому Власию перешло покровительство стад. Повсеместно на Руси молили святого угодника, не только в день, посвященный его памяти, но и во всякое другое время, о защите их. Существуют даже иконы, на которых он изображен окруженным коровами и овцами, подобно тому как святые Флор и Лавр писались с лошадьми подле себя. В коровниках и в хлевах нередко можно было встретить в деревенской глуши иконы святого Власия.

В этот день февраля повсеместно служились власьевские молебны. Причем во многих селах существовал обычай пригонять рогатый скот к церковной ограде ко времени служения этих молебнов, чтобы его можно было окропить святой водой. В некоторых местностях приносили в церковь на Власьев день свежее коровье масло и ставили в новой посудине под икону чествуемого святого. Это масло так и называлось «воложным», «волосным» или «власьевым». Оно поступало в пользу церкви и причта. Отсюда ведется поговорка: «У Власия и борода в масле».

В старину на Власьев день устраивались по селам скотские торги-базары. Суеверное воображение подсказывало как продавцам, так и покупателям, под защитой умилостивленного молебствиями покровителя стад всего выгоднее совершать куплю-продажу скота. «Власий не обманет, от всякой прорухи упасет!» – говаривали торгаши, умасливая прижимистого покупателя. При сделках клялись-божились на Власьевом торгу непременно именем этого святого, и такая клятва почиталась за самую крепкую. Немного выискивалось людей, которые решились бы покривить душой, поклявшись так в этот день. Разгневанный клятвопреступником покровитель, по народному верованию, отступался от него навсегда, предоставляя всяким лихим силам опутывать того всевозможными наваждениями.

Во многих местностях в день святого Власия рано поутру (до обедни) совершался обряд опахивания деревни – в ограждение от коровьей смерти. Иногда это производилось поздней осенью, но в большинстве случаев обряд приурочивался к 11 февраля. С самого Сретения бродило, по народному поверью, это страшное для скотовода чудище по задворкам. Власьев день и так грозен для чудища более всего на свете, но еще грознее он, если в этот день соберется деревня, по старому обычаю, «унять лихость коровью»! Накануне с вечера начинала обегать все дома старуха-«повещалка», созывавшая баб на заранее условленное дело. Собиравшиеся идти за ней, в знак согласия, умывали руки, вытирая их принесенным повещалкой полотенцем. Мужики – от мала до велика – должны были во время совершения обряда сидеть по избам («не выходить ради беды великой»). Наступал заветный час – полночь. Повещалка выходила в надетой поверх шубы рубахе к околице и била в сковороду. На шум собирались одна за другой готовые уже к этому женщины – с ухватами, кочергами, помелами, косами, серпами, а то и просто с увесистыми дубинами в руках. Скотина вся была заперта крепко-накрепко по хлевам, собаки – на привязи. К околице притаскивали соху, в которую и запрягали повещалку. Зажигались пучки лучины, и начиналось шествие вокруг деревни. Последняя троекратно опахивалась «межеводной бороздою». Для устрашения чудища, способного, по словам сведущих людей, проглатывать коров целыми десятками, в это время производился страшный шум, при этом произносились различные заклинания и пелись особые песни:

 
Смерть, ты Коровья Смерть!
Выходи из нашего села,
Из закутья, из двора!
В нашем селе
Ходит Власий святой
Со ладаном, со свечой,
Со горячей золой,
Мы тебя огнем сожжем,
Кочергой загребем,
Помелом заметем,
И попелом забьем!
Не ходи в наше село,
Чур наших коровушек,
Чур наших буренушек,
Рыжих, лысых, беловымьих,
Криворогих, однорогих!..
 

Если при совершении опахиванья попадалось навстречу какое-нибудь животное (собака или другое), то на него накидывались всей толпой, гнали и старались убить. Поверье гласило, что это попалось само чудище, обернувшееся в животное, чтобы пробраться за деревенскую околицу.

В верхневолжских и соседних с ними губерниях утром на Власьев день, с особыми причетами, завивали из соломы закруту («Власию, или Волотке, на бородку»), смазывали ее скоромным маслом и вешали в коровнике или в овечьем хлеве.

Присвоенная честь и то значение, которое приписывалось Власию в старину, сохранились более в народном календарном языке, чем в церковных празднествах и обрядах. Власия зовут «бокогреем» и «сшиби рог с зимы» за то, что память этого греческого священномученика падает на 24 февраля (11 февраля по ст. ст.), то есть на то время, когда зимние холода часто становятся более мягкими и морозы уже не столь велики. Солнце начинает сильно пригревать, и говорили, что «с Власьева дня полоз саней покатится и корова бок греет», что значило, в переводе на общепонятный язык, что следы шагов и полозьев, остающихся в феврале на снегу, начинают «лосниться», а это называется «полоз покатится». Замечали также, что выпущенная на прогулку скотина, ввиду того, что на дворе еще очень холодно, старается встать так, чтобы солнышко ударяло на нее. На Власьев день старались вообще не работать, в расчете предохранить свой скот от падежа. Молитвы во время самой эпидемии обращались, помимо всех других святых, прямо к Власию: «Святой Власий, дай счастья на гладких телушек, на толстых бычков, чтобы со двора шли – играли, а с поля шли – скакали». В коровниках и хлевах ставили образ святого Власия. Запасались подобными иконами на случаи общих молебнов, как, например, в первый день выгона скота в поле и в особенности в день Преполовения и во время падежа скота. С иконой святого Власия обходили без священника больных овцу, барана, лошадь и корову, связанных хвостами и выведенных на деревенскую площадку. По обходе зараженных, гнали их за село в овраг и там, в память языческих обрядов, побивали животных камнями и припевали: «Мы камнями побьем и землей загребем, землей загребем – коровью смерть вобьем, вобьем глубоко, не вернешься на село». Затем на трупы набрасывали усердно столько щепы и соломы, чтобы сделать костер, способный спалить всех четырех жертвенных животных без остатка. В резкую противоположность этому обычаю, на глухом Севере чествование Власьева дня знаменовалось многолюдным молебствием, съездом целых волостей и бесчисленными молебнами (простыми и водосвятными) в промежуточное время между заутреней и обедней. Это празднество сопровождалось также следующим местным обычаем: на особые столы, а за недостатком их прямо на церковный пол, клали караваи ржаного хлеба, который священники кропили святой водой и хозяйки скармливали скотине. Власьев день праздновали по всем приходам три дня и дольше. Варили пиво, покупали водку, приглашали всю родню – словом, праздновали широко и разгульно.

Крестьянская детвора помнила о Власьеве дне по сдобным молочным пышкам, которые пеклись в этот «коровий праздник» – в память покровителя стад. Хорошая, заботливая, охочая до гостей хозяйка всегда напекала пышек столько, что хватало не только всех ребят досыта накормить, а и нищую братию на паперти оделить, чтобы молила угодника Божьего, «святого пастыря», о защите двора подающей «Власьеву милостыню» от всякой напасти. Одну пышку берегли на божнице до нового Власьева дня, так как это являлось, по словам старых людей, лекарством от скотской болезни: стоит-де только покрошить ее в месиво и дать, с молитвою святому Власию, больной животине – все как рукой снимет!