Текст книги "От Великой стены до Уолл-стрит. География бизнеса и культуры"

Если крупный проект аргументированно обоснован как с исторической, так и с финансовой точек зрения, но на полпути к его реализации вдруг всплывают некие непредвиденные препятствия, – как быть в этом случае? Продолжать упорствовать – или пересмотреть исходные предпосылки и внести коррективы в план реализации проекта?

Большинство китайских менеджеров крайне неохотно идут на изменение первоначальных планов, так как это равносильно признанию ошибочности предпосылок, положенных в их основу. Кроме того, подобный отказ или пересмотр подразумевал бы, что кто-то из вышестоящих авторитетов также допустил ошибки или недочеты при утверждении первоначальных решений.

Следовательно, рассуждает менеджер, раз исходная задача была сформулирована наверху как нечто твердо и разумно обоснованное, мое дело не подходить к ней критически, даже если факты свидетельствуют об обратном, а напирать и напирать. Непреклонность позволит преодолеть любые преграды на пути вперед. Подобный стиль мышления привел в новейшей истории Китая не к одному эпическому провалу.

В 1958 году в КНР был затеян амбициозный социально-экономический эксперимент под названием «Большой скачок»[68]68
  «Большой скачок» – экономическая и политическая кампания 1958–1960 годов в КНР, направленная на модернизацию народного хозяйства за счет индустриализации промышленного и коллективизации сельскохозяйственного производства, приведшая, по целому ряду причин, к катастрофическому голоду. – Примеч. пер.


[Закрыть] – стремительный рывок к социализму за счет сокращения промышленно-экономического отставания от США и Великобритании.

Китайцы откликнулись на инициативу партии с энтузиазмом. На селе крестьяне отказывались от частных наделов земли и объединялись в народные коммуны, где возделывали поля в составе производственных бригад и питались в коммунальных столовых. Результатом такого обобществления собственности стала масса стимулов к потреблению «общего» и угасание стимулов к производству по причине уравнительного принципа вознаграждения вне зависимости от реального трудового вклада. Как следствие, вопреки расчетам Госплана КНР, ни урожайность, ни производство сельхозпродукции в коммунах, мягко говоря, не повысились.

Жителей городов призвали к строительству во дворах кустарных «малых доменных печей» для выплавки стали, которые вскоре повырастали повсюду, как грибы после дождя. Горожане скармливали этим дровяным горнилам любой металлолом или подобие руды, какие только удавалось отыскать. Конечно, о выплавке качественной стали столь кустарными методами и речи быть не могло, зато страна быстро и под завязку наполнилась ни на что не годными чугунными болванками. Этот амбициозный эксперимент быстро обернулся катастрофой.

Причин у провала «Большого скачка» было множество, и часть из них имела прямое отношение к национальной культуре.

В начале 1950-х годов в Китае царила атмосфера самоуверенности, возникшая в результате освобождения от коррумпированного гоминдановского режима и победы над японскими империалистами. В ходе Корейской войны удалось загнать в патовую ситуацию самих американцев. Всё это служило наглядной демонстрацией перспективности избранного пути строительства социализма. «Большой скачок» предстояло совершить за счет таких традиционных качеств китайского народа, как изобретательность и трудолюбие, а потому он пропагандировался как продолжение славных исторических традиций Китая – и ими же оправдывался.

Поскольку такая стратегия не раз срабатывала в прошлом, то казалось, что она не подведет и на этот раз, тем более что призыв к «Большому скачку» провозгласил сам Мао, верховный вождь народного Китая. Так уж повелось в китайской культуре, что если начинанию дано правильное имя и оно освящено непререкаемым авторитетом лидера, то его считают неоспоримым. Разве может столь высоко чтимый и заслуженный деятель ошибаться? Да и кто осмелится усомниться в правоте вождя, тем паче под угрозой расстрела?

Конечно же, одной из причин провала стала ошибочная политика Мао, что никак не связано с его личными качествами и былыми заслугами, однако в китайской культуре такую грань провести практически невозможно. Другой причиной был экстремизм: толкнув страну на путь стремительной индустриализации без учета китайских реалий, руководство КНР поступило опрометчиво, резко отклонившись от срединного пути.

«Китайская мечта»

Китайцы любят лозунги, поскольку они позволяют лаконично выразить очень многое применительно к любому контексту. По традиции считается, что к делу можно приступать лишь после того, как названы объясняющие его мотивы и прозвучали призывные лозунги. Остальное, как говорится, приложится.

Зачастую китайские организации для убедительного обоснования своих планов прилагают самые кропотливые усилия к тому, чтобы показать, что они выступают в историческом процессе на стороне правды. В заявлениях китайского правительства это часто бросается в глаза. В прошлом император преподносил свои решения как волю Неба, освященную династическими традициями правления на благо подданных. В наши дни китайское правительство позиционирует себя в качестве хранителя великой исторической традиции, которую оно по долгу службы свято чтит и поддерживает. Фактически это и стало каркасом популярной визионерской модели развития современного Китая, получившей громкое название «Китайская мечта».

Нынешний председатель КНР Си Цзиньпин впервые провозгласил курс на воплощение в жизнь «Великой китайской мечты» в конце 2012 года, и эта тема быстро стала в Китае народным хитом, затмевающим всё. Западным людям, вероятно, трудно оценить всю значимость такого лозунга для китайского сознания. Для них все люди индивидуальны, а мечты – всего лишь грезы, слабо контролируемые на сознательном и материальном уровнях. Приятно, конечно, помечтать о чем-то соблазнительном, но превращение единой для всего народа мечты, по сути, в обязанность плохо укладывается в западное сознание.

«Американская мечта», напротив, напрямую связана с традиционными западными ценностями: хорошей работой, домом, двумя машинами на семью, возможностью ездить в отпуск и оплатить детям учебу в престижных колледжах. Свобода поиска и использования возможностей – вот дух «Американской мечты». Работа правительства заключается в том, чтобы обеспечить каждому шанс на ее реализацию. Однако сама мечта строго индивидуальна: она не является чем-то единым или общим для всех американцев.

«Китайская мечта» отличается от американской радикально. Начнем с того, что правильнее, вероятно, было бы переводить само понятие как «мечта китайского народа». Неявно тут подразумевается, что весь китайский народ, как единая нация с общим культурным наследием, снова идет на подъем.

Такое чувство национального единения и гордости народа своей культурой, возможно, объясняется устойчивой реакцией народа Китая на двухвековое унижение под пятой иностранных завоевателей. Не исключено, что эта психическая травма на уровне национального сознания будет давать о себе знать на протяжении жизни еще не одного поколения китайцев.

В чем-то похожие, но очень разные

Даже в ходе трудных переговоров китайцы предпочитают поддерживать живую и праздничную атмосферу. Однако это не означает их готовности идти на уступки. И китайский стиль ведения переговоров разительно отличается от того, как это обычно происходит на Западе.

Седьмого – восьмого июня 2013 года председатель КНР Си Цзиньпин и президент США Барак Обама провели двухдневную неофициальную встречу на высшем уровне в курортном городке Ранчо-Мираж в южной Калифорнии. Это был первый визит Си в США в статусе главы государства. Встреча преподносилась публике в качестве исторической попытки налаживания конструктивных отношений между двумя мощнейшими мировыми державами на уровне их высших руководителей.

Как и стоило ожидать исходя из низкоконтекстуального характера американской культуры, Обама в первый день саммита сразу же поднял ряд вопросов первостепенной значимости, которые считал необходимым обсудить со своим китайским визави. Среди них были: ядерный статус КНДР, права человека, ограничения выбросов парниковых газов, территориальные споры в Южно-Китайском море и проблемы обеспечения информационной безопасности.

Си Цзиньпин отклонил этот приоритетный список и перевел разговор в плоскость общих тем, касающихся глобальной картины мира, а также тем, влияющих на Китай, США и отношения между ними в общемировом контексте, указывая на необходимость выковать новые стратегические подходы к двусторонним отношениям. Обама же задействовал типично западную тактику: выложил на стол все карты, чтобы посмотреть расклад и взять свои взятки. Он особо подчеркнул разницу в подходах к широкому кругу вопросов и попытался склонить Си к серьезному торгу по ним.

Вместо того чтобы поддерживать беседу на эти темы, Си Цзиньпин предпочел заняться выстраиванием личных отношений с президентом США. Его значительно больше интересовал поиск точек соприкосновения, чем выявление различий во взглядах.

Таким образом, глава одного государства вел разговор о конкретике, а глава другого – об общих местах. Один стремился к обсуждению и решению проблем, другой – к обмену мнениями в ходе диалога. Один говорил о делах, другой – об отношениях. Возникало странное чувство, будто американский президент и китайский председатель по-прежнему живут каждый в своем часовом поясе и разговаривают, не слыша друг друга.

Вышел попросту публичный обмен декларациями о намерениях, не более того. Обама хотел продемонстрировать американцам, что не «прогибается» перед Китаем, а Си – покрасоваться в недавно обретенном статусе председателя КНР в рамках своего первого визита в США. Именно поэтому он подчеркивал всем своим видом, что является полноправным главой второго по экономической мощи государства планеты[69]69
  Во время описываемого автором визита Си Цзиньпина в США экономика КНР, с точки зрения МВФ, еще была второй в мире. – Примеч. ред.


[Закрыть].

Да и формат для встречи столь высокого уровня был выбран недостаточно солидный. Проведена она была на калифорнийском курорте посреди пустыни, без должных, в китайском понимании, церемоний и протоколов, чтобы считать ее по-настоящему официальными межгосударственными переговорами на высшем уровне.

По итогам исторического визита удалось подписать лишь протокол о намерениях продолжить обсуждение способов снижения выбросов парниковых газов и меморандум о взаимопонимании по безъядерному статусу Корейского полуострова; ничем более существенным стороны не разродились. Однако отношения между лидерами двух стран завязать удалось, и оба они – как Барак Обама, так и Си Цзиньпин – объявили об успешных итогах переговоров.

Именно такую поездку для налаживания двусторонних отношений и планировал Си Цзиньпин. Ему нужно было нащупать общие для двух государств долгосрочные интересы и наладить взаимопонимание с Обамой на высшем уровне, не затрагивая при этом в ходе первой личной встречи посреди калифорнийской пустыни по-настоящему животрепещущих и важных вопросов. В итоге чего Си хотел, того и добился.

Второй раз главы двух государств встретились в 2015 году в Вашингтоне в рамках официального государственного визита Си Цзиньпина в США. На этот раз все формальные протокольные требования были соблюдены, включая правительственный обед в Белом доме, устроенный Обамой на правах хозяина в честь высокого гостя, и президенту США с председателем КНР удалось подписать более существенные соглашения.

Стремление к поиску общностей – при одновременном признании права каждой из сторон на особое мнение по вопросам, вызывающим разногласия, – важное достоинство китайской национальной культуры. Конфуций учил, что благородному мужу пристало уметь ладить со всеми, не отказываясь при этом от собственного мнения ради достижения соглашений по всем без исключения вопросам[70]70
  «Благородный муж ни в чем не состязается, а если уж необходимо, то разве в стрельбе; [но и в этом случае] он поднимается в зал, приветствуя своих соперников и уступая им, а спустившись – пьет чару вина. И в этом состязании он остается благородным мужем» («Беседы и суждения», 3:7). – Примеч. пер.


[Закрыть]. Это и есть суть терпимости в понимании традиционной китайской культуры.

Искусство извлекать позитив из негатива

Иерархические организационные структуры армейского образца могут быть крайне эффективными и мощными, но лишь при условии правильной стратегии их работы. Однако без эффективной обратной связи высок риск их уклонения в крайности. Типичная проблема управления при организации такого типа – отсутствие отлаженного механизма сдержек и противовесов, в частности необходимых каналов обратной связи.

Ведение бизнеса подобно инженерному контролю, в рамках которого инженеры задействуют контуры отрицательной обратной связи для стабилизации работы системы – например, поддержания заданных параметров температурного режима в емкости с жидкостью или позиционирования спутника на орбите. Затевать бизнес, не задумываясь о том, что может пойти не так (о негативных моментах), ни о планировании мер на случай их возникновения (об обратной связи), – верный путь к тому, что рано или поздно проект сойдет с орбиты, намеченной в бизнес-плане.

Когда вся организация в единой упряжи тащит ее в «верно заданном направлении», такая ситуация подобна системе без отрицательной обратной связи. Хуже того, она подобна полностью замкнутой системе, где присутствует исключительно положительная обратная связь. При такого рода управлении дела делаются быстро, но система работает по определению нестабильно и в любой момент может «пойти вразнос». Когда это происходит, от старой затеи приходится отказываться и начинать планировать всё заново: в лучшем случае – с нуля, чаще всего – с отыгрыша колоссальных потерь.

Такова была политическая ситуация в Китае перед объявлением о переходе к политике реформ и открытости в 1978 году. За предшествовавшие этому тридцать лет, начиная с 1949 года, страна пережила несколько политических кампаний общенационального масштаба, включая «Большой скачок» и Культурную революцию, ставшие, без всяких оговорок, настоящими катаклизмами.

В свое время политические движения успешно объединяли страну под знаменем революции. Но, не имея достаточного противовеса в правительственных кругах (умеренных или оппозиционных сил, которые были отчасти подавлены, а отчасти попросту репрессированы как классовые враги), эти движения ввели страну в опасный крен, по сути выведя ее из-под контроля кормчих. Кампании, призванные одним рывком продвинуть экономику Китая вперед, в действительности лишь резко и жестко осаживали ее.

Если на словах эти массовые движения оправдывались заботой о благе народа и стремлением к великой цели, то на деле они привели лишь к колоссальному подрыву народного хозяйства. А вот после озвучивания в 1978 году нынешнего курса на реформы в Китае не было предпринято ни единого крупного политико-экономического начинания, и экономика страны с тех пор растет безудержно.

Отсутствие встроенного «клапана аварийного сброса давления» потенциально ставит организацию под угрозу взрыва в случае перегрева. Однако китайцы разработали альтернативное средство стабилизации работы своих организаций. Его секрет – в особых взаимоотношениях между руководителями и подчиненными. Обе эти группы образуют симбиоз, который скрепляет паутина связей, уравновешивающих их взаимные интересы так, чтобы у представителей каждой из категорий возникал кровный интерес в благополучии противоположной. Высокий статус, полномочия и авторитет высшего руководителя опираются на работоспособность его команды и ее способность к реальным свершениям.

В правительственных кругах Китая руководители не задерживаются на одной и той же должности дольше нескольких лет. Если они справляются со своей работой хорошо, то получают назначение на более высокие и ответственные посты. При этом члены групп исполнителей обычно остаются на своих местах значительно дольше, иногда вплоть до выхода на пенсию. Прекрасно знакомые с деталями и тонкостями работы организации, с ее историей и традициями, сильными и слабыми сторонами, они создают здравый противовес лидерам, назначенным недавно, а потому чересчур ретивым.

Аналогичную картину можно наблюдать и в западных государственных структурах: политики на выборных должностях приходят и уходят, сменяя друг друга, а костяк рядовых работников сохраняется, обеспечивая преемственность и стабильность. Поэтому если рабочая группа не согласна с идеями нового руководителя, то сотрудники имеют возможность тактично подтолкнуть его к смене курса в направлении решений, которые более приемлемы с практической точки зрения. Если начальник в должной мере чуток к реакции работников, то их мнение он непременно учитывает.

Система сдержек и противовесов, в которой мнение подчиненных учитывается, не позволяет оформиться абсолютной власти высшего руководителя. В этом и кроется одна из главных причин политической стабильности, царящей в Китае на протяжении как минимум последних тридцати пяти лет, при отсутствии демократии в западном понимании этого слова. Однако в предпринимательской среде владелец бизнеса «сам себе голова» и часто вовсе не учитывает мнения работников, лишая себя важного фактора страховки от принятия ошибочных решений. Отсюда высокая степень шаткости коммерческих структур.

Эффективность в китайском понимании

Почему в Китае колоссальные инфраструктурные проекты, такие как строительство аэропортов, метро, небоскребов, реализуются явно быстрее и обходятся дешевле, чем на Западе? Этому также способствует культура страны.

На Западе всегда находятся группы с конфликтующими интересами, каждая из которых начинает проталкивать свой бизнес-план и расстраивать замыслы конкурентов, что и приводит ко всяческим сложностям с реализацией долгосрочных инфраструктурных проектов. В атмосфере раздоров каждая группа сражается лишь за собственные интересы, а о возможности взаимовыгодного сотрудничества все забывают.

Рассмотрим в качестве примера строительство скоростного шоссе. Защитников природы заботит сохранение редкого эндемичного вида лягушек, обитающих в окрестных болотах, и они требуют либо пустить шоссе в обход этой местности, либо вовсе запретить его строительство. В свою очередь, местные жители, опасаясь шума и загазованности, тоже требуют проложить трассу по другому маршруту.

Все чего-то хотят, и никто не готов поступаться своими интересами ради компромисса. Таким образом, общее благо оказывается вторичным по сравнению с интересами всевозможных мелких групп. А поскольку угодить всем группам сразу невозможно, то начинаются серьезные и затяжные переговоры и согласования; проект становится тягучим, как патока на морозе, а себестоимость его реализации всё растет и растет.

В Китае же на сегодняшний день сохраняется общенародный консенсус в вопросе приоритетности экономического развития относительно прочих интересов. Потребность в инфраструктурных проектах обусловлена и явным массовым спросом на них со стороны большинства населения, и безоговорочным предписанием правительства. Для большинства китайцев отказ от инфраструктурных проектов означал бы потерю работы и лишение перспектив на улучшение жилищных условий, а значит, все прочие соображения для них не более чем пустопорожняя болтовня. Конечно, правительство должно подходить к развитию инфраструктуры сбалансированно, руководствуясь долгосрочными планами, иначе в скором времени окружающей среде будет нанесен непоправимый ущерб.

В то время как жители крупных городов могут жаловаться на автомобильные пробки и грязный воздух и мечтать о переезде в экологически чистые места, дальше слов эти пожелания, как правило, не идут, поскольку мало кто хочет отказываться от высокооплачиваемой городской работы. Тем более что сельские жители, которые сегодня составляют около половины населения Китая, ждут не дождутся возможности перебраться в города, где открываются лучшие возможности для них и их близких.

Учитывая то, что в наши дни среднестатистический житель китайского мегаполиса, типа Пекина или Шанхая, тратит на дорогу на работу два часа в день в один конец, новые линии электричек и метро – долгожданное избавление горожан от утомительной и бесцельной траты времени. Опять же, развитие транспортной инфраструктуры сулит перспективу переезда из перенаселенного и загазованного центра города в экологически чистые пригороды с новой, современной застройкой. По всем вышеназванным причинам новые инфраструктурные проекты в Китае по-прежнему пользуются массовой популярностью.

Есть по меньшей мере две причины, значительно упрощающие решение щекотливых вопросов инфраструктурного строительства в Китае. Во-первых, это традиционная китайская гибкость, во-вторых – умение находить коллективный консенсус.

По мере продвижения строительства шоссе специальные бригады бережно переселяют редких лягушек, если таковые водятся вдоль трассы, в новые подходящие для них места обитания. При этом жители окрестных городов и сёл приветствуют появление скоростного шоссе, голосуя за него обеими руками. Для них машины и шум не проблема: главное в том, что появление шоссе открывает новые перспективы процветания.

Любая дорожно-строительная компания работает в Китае быстро, зачастую не дожидаясь получения всех необходимых разрешений и согласований на производство работ. В стране с безумным уровнем бюрократии правила постоянно меняются, часто допуская неоднозначное и субъективное толкование. Времени на утряску всех деталей в Китае по определению не хватает: нужно ловить момент и действовать максимально оперативно.

В конечном счете, все стороны в той или иной мере заинтересованы в проекте, а значит, должны проявлять достаточную гибкость и способность к импровизации в процессе его реализации. Терпимость к исключениям из правил – важная характерная особенность ведения бизнеса по-китайски.

В Китае спонсоры и менеджеры проекта, строители-подрядчики, поставщики, банкиры, чиновники надзорных органов – все повязаны друг с другом множественными связями, а их интересы и судьбы тесно переплетены между собой. Однако все они разделяют единую общую цель, заключающуюся в продолжении развития и прогресса. Сойдясь на том, что проект значим и важен, они не отступятся от него и совместными усилиями будут добиваться его скорейшего завершения.

Строительная компания-подрядчик, привлеченная к реализации проекта, в переломные моменты будет непременно заставлять свои бригады трудиться сверхурочно и ненормированно, а рабочие будут только довольны дополнительной возможностью заработать. Поставщики, если нужно, могут перевести свои предприятия на режим хоть в три смены, лишь бы не срывать сроки отгрузки. Все заинтересованы в своевременном завершении проекта и в получении оплаты сполна. Банки, если нужно, выделят дополнительные кредиты на финишный рывок. Ведь если их не выделить, тогда им будут угрожать потенциальные убытки от просроченных выплат по предыдущим займам и потеря клиентов в будущем. На этой стадии надзорные и регулирующие органы вовсе выходят из игры: они отнюдь не желают «портить партию», навлекая на себя обвинения в ретроградстве и препятствовании прогрессу.

Все сливаются в едином порыве на благо развития. В результате уровень активности в рамках крупных инфраструктурных проектов в Китае часто нарастает экспоненциально по мере их приближения к завершению. На «финишной прямой» все стороны забывают о противоречиях и различиях между собой, работают на этом критическом этапе предельно слаженно – и обязательно завершают строительство шоссе в срок.

Все в едином контексте

Согласно теории одного из основоположников социокультурной антропологии Эдварда Холла[71]71
  Эдвард Твитчелл Холл-младший (англ. Edward Twitchell Hall, Jr., 1914–2009) – американский социальный антрополог и исследователь перекрестного влияния культур, теоретик межкультурной коммуникации, автор концепций проксемики, высоко– и низкоконтекстуальных культур, групповой сплоченности, нейросемантики и ряда других. – Примеч. пер.


[Закрыть], на Западе люди воспитываются в духе примата логики как пути к истине, познание которой, в свою очередь, ведет к пониманию действительности. Иными словами, поскольку на Западе привыкли мыслить логически, там исходят из того, что их версии реальности и представления о порядке вещей правильны в силу их объективности.

Однако на практике это может как соответствовать, так и не соответствовать действительности. Дело в том, что, при всей инструментальной мощности логических умозаключений, не всё значимое в нашей жизни укладывается в их рамки: в частности, не поддаются логическому анализу наши чувства и привязанности. Любые попытки поверить наши эмоции логикой будут тщетными. Также не поддаются логике ни наше отношение к смерти, ни механизмы работы фондовых рынков, способные завести в тупик обладателей светлейших умов.

Холл полагает, что из-за избыточного упования на логику власти предержащие не способны мыслить настолько всесторонне, чтобы составить исчерпывающее представление о том, что́ же есть всеобщее благо. Он также считает, что западные люди подвергли себя добровольному отчуждению от природы, предавшись власти логики, а в результате страдают целым рядом заблуждений – в частности, считая жизнь осмысленной, а себя здравомыслящими.

Эдвард Холл стал первооткрывателем контекстуального подхода к описанию культур и различий между ними. В своем труде, посвященном этому вопросу, он подразделяет мир на высоко– и низкоконтекстуальные общества. Китай, Индия и Бразилия отнесены им к числу стран с высококонтекстуальными культурами, а США, Германия и Скандинавия – к странам с низкоконтекстуальными обществами.

Представители низкоконтекстуальных культур склонны к логичному, линейному мышлению и к индивидуализму, тогда как представители высококонтекстуальных культур – к целостному мышлению и к коллективизму.

Контекст изначально задает «систему координат» для принятия нами решений, а со временем неразрывно переплетается с нашими инстинктами, так что мы начинаем судить о событиях и людях исключительно в контексте.

Столкнувшись с чем-то незнакомым, мы судим о нем, помещая факты, которые нам удалось установить, в рамки выбранного нами контекста. При этом выбор контекста зависит от нашего опыта. Китайская пословица гласит: «Кто однажды увидел призрака, тот всю жизнь боится темноты». Такой человек старается не выходить на улицу по ночам, чтобы не будить пугающее воспоминание. Для него темнота навсегда ассоциирована с явлением призраков.

В отличие от логики с ее точностью и линейностью, контекстуальное мышление аморфно и расплывчато. Правильный выбор контекста помогает принимать оптимальные решения. Если же мы выхватываем вещи и явления из контекста, то нас могут подкарауливать самые огорчительные по своей непредсказуемости результаты.

Наш опыт оказывает влияние на то, как мы рассматриваем текущие события в историческом контексте. История нашего развития влияет на то, как мы видим будущее в политическом контексте. Наше образование позволяет изучить незнакомые нам явления в научном контексте. Наши верования влияют на то, как мы видим события в религиозном контексте.

Серьезное влияние на выбор нами контекста оказывает культура. Будучи воспитаны в определенных культурных традициях, мы привыкли примерять ситуации, с которыми сталкиваемся, к знакомым нам контекстам; однако поставить себя в контекст чужой для нас культуры бывает проблематично. Нас потому так часто удивляют непривычные, неожиданные решения и поступки иностранцев, что мы в обычных условиях так бы себя не повели.

С одной стороны, выхватывая вещи из контекста и полагаясь только на логику и рассудок, мы рискуем попасть в ловушку межкультурных различий. С другой стороны, если мы будем рассчитывать только на знание контекста и на собственный опыт, игнорируя при этом доводы логики, то можем до бесконечности плутать среди расплывчатых взаимосвязей и ходить кругами вокруг да около главного. Для получения сбалансированной картины нужно иметь возможность рассмотреть ее как с логической, так и с контекстуальной точек зрения.

Многие азиаты, в частности китайцы, – люди с воистину высококонтекстуальным мировосприятием. Это видно не только по их языку, но также по обычаям и поведению.

Китайский язык как таковой отличается редкостным богатством контекстуальных оттенков смысла. Одно и то же слово может быть произнесено с множеством интонационных вариаций и в разных контекстуальных связках означать совершенно разные вещи. В традициях китайской культуры выражать очень многое минимумом слов. Дело в том, что сам контекст словоупотребления содержит колоссальный массив информации, важной для правильного понимания смысла сказанного. У китайцев особых проблем со взаимопониманием не возникает, потому что собеседники знают, какой контекст использовать.

Китайские идиомы и пословицы, как правило, представляют собой четырехсложные фразы и содержат предельно сжатые древние мудрости – вневременные и внепространственные. Несмотря на то что родились они почти две тысячи лет назад, китайские идиомы по-прежнему пользуются огромной популярностью. Всякий раз, желая подчеркнуть в разговоре какую-либо мысль, китайцы подкрепляют ее подходящей идиомой. Китайские писатели тоже обильно сдабривают свои произведения этими древними выражениями, что позволяет им предельно лаконично высказывать многое. Неувядающая актуальность старинных китайских идиом в наши дни лишь подчеркивает незыблемость прописных истин и неизменность человеческой природы. Время течет, а мы и сегодня остаемся всё теми же человеческими существами, сталкивающимися всё с теми же проблемами, что и в незапамятные времена.

Китайские нравы и обычаи тоже богато окрашены с точки зрения контекстуальности. К старшим родственникам принято обращаться не просто «дядя» или «тетя», а строго дифференцированно – в зависимости от степени и линии родства (по отцу или матери) и с указанием на то, старше они или младше ваших родителей. То есть по приветствию сразу же становится понятно и место родственника в клановой иерархии, и степень почтительности, которой он или она заслуживают.

Контекст добавляет китайской культуре колоритности, но нередко он ведет и к путанице. Излишнее упование на контекст может привести к навешиванию ошибочных ярлыков из-за невозможности четко разграничить внешние атрибуты и реальное внутренне содержание личности.

Историк Фэн Юлань[72]72
  Фэн Юлань (1895–1990) – китайский философ и историк философии. – Примеч. пер.


[Закрыть] обращал особое внимание: китайские мыслители всегда задумывались над вопросом, что являет собой человек, а не что он есть на самом деле, – то есть концентрировались на внешнем, но не на сущностном.

В китайском мире, единожды получив определенный ярлык, человек оказывается под колоссальным гнетом необходимости соответствовать этому ярлыку всеми своими поступками. Оказавшись контекстуально в роли учителя или родителя, он вынужден и далее демонстрировать необходимую строгость и должный авторитет; при этом окружающие ведут себя с ним не как с живым человеком, а подлаживаясь под играемую им роль. Следствием подобных «ролевых игр» становится жесткий формализм китайцев в любых делах. Этим же объясняются и огромные трудности, испытываемые китайцами всякий раз, когда ситуация требует от них выйти из привычной роли и сделать нечто не свойственное играемому ими персонажу. Например, китайскому отцу очень трудно подурачиться или вырядиться клоуном, чтобы развеселить ребенка и его приятелей в день рожденья, в то время как на Западе многим родителям подобные шутки только в радость. Но в Китае такое практически немыслимо, поскольку это развеет в сознании детей привычный образ строгого отца, – как же потом вернуть беспрекословный авторитет и добиться от сына или дочери дисциплины?