Текст книги "Когда мертвые заговорят"

На мгновение его посетила ужасная мысль, что им приснился один и тот же ночной кошмар, и сейчас Кира продолжает лететь вниз с балкона, разрывает собой туманные хлопья, ударяется спиной о тротуар…

Она рвала на себе свитер, брыкалась ногами, спихнула Аспена с кровати. Он метнулся к выключателю, и когда загорелся свет, вновь прыгнул к Кире. Ее веки были плотно закрыты, под ними стояли слезы, изо рта вырывались бесконтрольные вопли. Она согнулась пополам. Аспен изловчился и обнял ее из-за спины, прижав ее руки крест-накрест к груди.

– Кира, Кира, Кира, – шепнул он, ткнувшись носом в ее шею. – Успокойся, это я. Это Аспен. Все хорошо, ты в безопасности, ты дома. Кира, т-ш-ш-ш…

Несколько минут спустя ее тело обмякло в его руках. Аспен упал на подушки, и Кира навалилась на него сверху, затем обернулась и крепко обняла за талию. Он услышал, как она плачет, но не мог вымолвить ни слова – слишком устал. В горле пересохло, мышцы все никак не хотели расслабиться.

– Прости, – всхлипнула Кира, одной рукой вытирая глаза.

Аспен исступленно выдохнул, методично поглаживая ее по спине. Свободной рукой он растрепал волосы и задержался на затылке, чувствуя, как под пальцами пульсирует жилка.

– Что тебе приснилось? – шепотом спросил он. – Плохой сон?

Кира сквозь слезы промычала нечто нечленораздельное. Аспен взял ее ладонями за щеки, и Кира нехотя ответила на его испытующий взгляд.

– Что тебе снилось? – повторил он настойчивее.

Она зажмурилась, а затем перекатилась на спину и поднялась с кровати. Прислушиваясь к звуку ее торопливых шагов в сторону кухни, Аспен спрятал лицо в ладонях и шумно вздохнул.

Он снова испугался: а что, если им приснился один и тот же сон? Вдруг каким-то образом он передал Кире свое проклятие? Он вжал ладони в лицо так сильно, что заболели глаза. Но ведь ему не снятся сны, он видит лишь смерть. И его видения всегда сбываются, так?..

Вдруг со стороны кухни послышался шум. Аспен вздрогнул и прислушался. Кажется, Кира обронила чайник – послышался грохот металла по полу. А вдруг с ней что-то случится?

* * *

– Ты плохо выглядишь, – сказала Сьюзен, когда на следующий день они встретились в кафе рядом с его домом. Она коснулась пальцами его щеки, болезненно поморщившись. – Ужас.

– Спасибо, от тебя комплиментов не допросишься, – с иронией произнес Аспен, криво улыбнувшись. Он слишком устал, чтобы изобразить настоящую улыбку, да и Сьюзен была очень проницательной.

– Я ненадолго, – предупредил он, и Сьюзен тут же перешла к делу:

– Что происходит? Почему нельзя встретиться у тебя?

Аспен покачал головой, затем шепнул:

– С Кирой что-то творится. Я боюсь за нее.

Сьюзен ответила не сразу. Она осторожно крутила в руках белую чашку, наполненную кофе, и тщательно подбирала каждое слово.

– Мне кажется, там случилось еще что-то.

«Там» – это в поездке, понял Аспен.

– С Кирой что-то случилось, – повторила Сьюзен, и Аспен почувствовал укол раздражения. – Что-то ужасное. Это… она сделала? – Сьюзен посмотрела на его правую щеку, где красовалась воспаленная царапина, и Аспен кивнул. Он хотел выложить все как на духу: что его мучают видения, что Кире снятся ночные кошмары, что она бьет посуду, что однажды он увидел ее в ванной с опасной бритвой… Но ничего не сказал. Слова просто застряли в горле.

Аспену казалось, что он магическим образом настроился на «волну» Киры. И когда он нашел ее в собственной крови в своей ванной, то понял, что все кошмарные видения, где она падает с балкона, прыгает под поезд, травится снотворным, режет руки, вешается на поясе от плюшевого розового халата – это результат ее пока что не принятого решения.

Такое не так-то просто объяснить. Он лишь хотел докопаться до истины. В их с Кирой отношениях уже пошли трещины – когда он отвез ее к Альме. Сестра провела с ней лишь двадцать минут, но была озабочена сверх меры и сказала, что направит ее к другому специалисту. Аспен не добился от старшей сестры никаких ответов, а Кира той ночью осталась в своей квартире. Она не разговаривала с Аспеном, и ей было плевать, что он просидел до самого утра на лестнице у ее двери, прислушиваясь ко всем звукам. Очередная страшная ночь в его жизни.

– Ты можешь рассказать мне что угодно, – заверила Сьюзен, жалостливо глядя на него зелеными глазами.

– Я знаю. Так ты… – он прокашлялся, выдавая неловкость, – привезла ее вещи? Была в ее квартире? Там нет ничего странного?

– Нет, там нет ничего странного, – ответила она разочарованным голосом. – Я надеялась обнаружить ее личный дневник, но сомневаюсь, что она стала бы изливать свои мысли на бумагу.

– Ты бы прочла ее дневник?

– Да, прочла бы, – без толики смущения ответила она, заправив русую прядь волос за ухо. Ее тонкие легкие волосы волнами лежали на узких плечах. Челка встопорщилась и торчала в разные стороны, но Сьюзен не озаботилась тем, чтобы поправить ее. – Кира моя подруга, и я хочу знать, что именно с ней творится. Но, как я уже сказала, в ее квартире нет ничего, странного. Здесь, – она похлопала рукой по кожаной сумке на соседнем кресле, – все самое необходимое.

– Спасибо. – Аспен посмотрел на нее с благодарностью, и Сьюзен слабо улыбнулась. В ее взгляде все еще сквозили сочувствие и тревога.

Она видела, что из него постепенно ускользают жизненные силы. Он зарос щетиной и плохо вымыл волосы. Белки налились кровью, обнажая сеточки сосудов, щеки впали, и даже губы были бледными. Он пришел в кафе в футболке шиворот-навыворот, но даже не заметил этого. Как не замечал и всего остального, например, что у самой Сьюзен мешки под глазами, и недавно она оказалась в травмпункте из-за двух сломанных пальцев. Но он был поглощен судьбой другой девушки. Все его мысли занимала только Кира Джеймис-Ллойд.

Домой он вернулся на нервах и так хлопнул входной дверью, что едва не сломал ее.

– Кира? – осторожно позвал он, опуская ее сумку с вещами на пол и выбираясь из обуви. Прислушиваясь к каждому шороху, к звукам, доносящимся из труб и гулу с улицы, он вошел в спальню и затаил дыхание, увидев дверь на балкон распахнутой.

– Ты видел? – Кира выглянула из-за тяжелой бордовой шторы, свисающей до самого пола. Во взгляде – чистое удивление. Аспен отметил, что на ее щеках появился здоровый румянец, и с облегчением выдохнул. Он направился к ней.

– Что именно?

– Там цветы на лестнице.

Какого черта ей понадобилось туда идти?

– Кира. – Аспен бережно взял ее за руки, одна из которых была перебинтована свежей марлевой повязкой, и проникновенно попросил: – Пожалуйста, не выходи наружу.

Она позволила увести себя с балкона только потому, что была в замешательстве.

– Почему? В чем дело?

Она будто ждала нормального объяснения, вроде: «Эй, по городу ходит грипп» или «Кира, началась война, сиди дома». Но он не дал объяснений.

– Кстати, я встретился со Сьюзен, она передала тебе вещи.

Кира, как он и надеялся, тут же отвлеклась и поспешила из комнаты в прихожую. Вернувшись с сумкой, она порылась в ней и сухо констатировала:

– Самое необходимое. О, ты только погляди на это. – Она вытащила наружу что-то длинное и шелковистое и с сарказмом объяснила: – Это твой пеньюар.

– Мой – что?

Аспен присел на край кровати, усиленно притворяясь заинтересованным, чтобы создать видимость, будто в их жизни все как прежде.

Кира выпрямилась и швырнула Аспену черную штуковину. Он поймал ее и приложил к себе.

– Маловато будет.

Кира покачала головой, всем своим видом показывая, что ее умиляет его глупость.

– Скалларк подарила, – коротко пояснила она, подходя к нему и вырывая пеньюар у него из рук. – Чтобы я надела его для тебя.

Аспен посмотрел на черную штуку под другим углом, и когда Кира вернулась к сумке и вновь принялась за исследования, у него созрел план: как угодно отвлечь ее.

– Так примерь.

Кира резко обернулась, решив, что ослышалась. Ведь Аспен ни разу не прикоснулся к ней с тех пор, как она…

С чего бы…

Но его испытующий взгляд, полный немого вызова, отмел все ее сомнения. Кира в один миг очутилась в холодных объятиях страха и предвкушения, и она медленно выпрямилась.

– Что ты имеешь в виду?

– Надень-его-на-свое-тело, – с расстановкой сказал Аспен. – Прямо сейчас.

Уже потом, много лет спустя, Кира скажет ему страшные, жуткие вещи. Она будет обвинять его, бить кулаками по груди, будет пытаться укусить и всячески причинить боль. И кричать: «Ты же хотел отвлечь меня собой! И я включилась в твою игру!»

Но сейчас никто не думал о последствиях, никто не думал о будущем. Это потом Аспен, изнутри истекая кровью, прислонится к стене в ванной, изо всех сил сдерживая слезы. «Как ты можешь любить кого-то, если тебя никто не любит?»

Сейчас он неспешно приблизился, давая Кире привыкнуть к его присутствию. Он ощущал каждый шаг всеми фибрами души, почти дрожал от собственной медлительности. Кира не двигалась, вытянувшись в струнку. Она так крепко сжала пальцы, что кулаки побелели.

– Кира, не бойся.

Она с трудом разлепила пересохшие губы.

– Я и не боюсь.

Боится, будто в первый раз.

Войдя в роль, Аспен совершенно забыл о том, что на Рождество Кира первая приблизилась, первая поцеловала, первая разделась. А сейчас он, как голодная дворняга, собирается наброситься на нее, словно на сахарную косточку. Он опомнился, наклонился и взял ее одеревеневшую руку. Накрыл ее кулак ладонью и нежно сжал.

– Все хорошо. Ничего не будет. Давай закажем чего-нибудь, ладно? Ты голодна?

Он выпустил ее руку и с упавшим сердцем, коря себя за глупость, направился на кухню, но Кира вдруг последовала за ним, выронив из рук подарок Скалларк.

– Аспен… Аспен, погоди, что это было? – Он обернулся, собираясь что-нибудь придумать и отвертеться, но Кира огорошила его совершенно идиотским вопросом: – Ты что, больше не любишь меня?

С чего она, черт возьми, сделала такой вывод?

– Я люблю тебя, – произнес он и громче и четче повторил: – Конечно, я люблю тебя, Кира. Что за…

– Тогда не отворачивайся от меня, будто я шлюха.

Что?

Аспен почувствовал, что его сердце от страха забилось быстрее. Опять начинается. Сейчас Кира уйдет, и ее место займет та, другая. Та, что вопит до рези в горле, кидает в него первыми попавшимися вещами, бьет себя.

– Аспен, не отворачивайся от меня, только не отворачивайся…

Через несколько лет он будет винить себя в том, что убил в Кире любовь и трогательность, измучил ее похотливыми желаниями, превратил их чувства в ничто – но не сейчас. Сейчас он просто хотел ее, а она – его. Он не мог шагнуть назад и позволил ей зарыться в его волосы пальцами. Он позволил ей укусить себя за шею в то место, где была татуировка. Он позволил ей командовать. Аспен не хотел угождать ей. Просто желал, чтобы Кира прекратила плакать. Она прекратила и на мгновение стала счастливой: когда мир накренился, и она сорвала с Аспена рубашку, а затем стянула через голову свою темно-вишневую водолазку под цвет штор в его спальне; когда их вещи упали на пол; когда лунный свет ласкал их полуобнаженные тела на смятой постели; когда Аспен коснулся ее губ своими в исступленном, жарком поцелуе…

А затем струны Киры лопнули в одночасье – Аспен нажал на болевую точку в ее теле. Глубоко проник в гноящуюся незажившую рану, сорвал с тела кожу и вгрызся в нее зубами. Она заверещала, резко отодвигаясь от него, ее пальцы вдруг превратились в опасные бритвы и резанули его предплечье.

Аспен вскочил с постели дезориентированный, измученный, выпитый досуха. Ее руки уже запутались в покрывале, но это не мешало ей дергаться в жутких судорогах. Пружины скрипели, изнывали от боли.

Аспен схватился за голову, шумно дыша.

Он так устал.

Так устал.

Собравшись с силами, он быстро натянул штаны и вернулся к постели. Укутал тело Киры, пылающее в невидимом огне, в покрывало. Она перестала буйствовать. Может, устала, а может, опомнилась. Аспен несколько часов держал ее в объятиях. Кира что-то бормотала. Молилась, пела песни, просила прощения – кто знает? Потом затихла.

За окном было по-прежнему темно, сверкали молнии.

Аспен чувствовал, что у него внутри тоже бушует ураган.

– Кира, что с тобой случилось? – спросил он, где-то в глубине души трусливо надеясь, что она не ответит.

– Я… – Голос ее был хриплым после долгих криков. Аспен не видел ее лица, но знал, что у нее виноватое выражение. Он привык к нему – с тех пор как Кира вернулась, она часто выглядела виноватой.

– Мы должны расстаться.

Аспен застыл, его сердце ухнулось вниз. Он зажмурился и вдруг почувствовал, что в глазах становится непривычно горячо.

– Аспен, ты меня слышал? – повторила Кира, все еще не оборачиваясь и прижимаясь спиной к его груди. Их тела остыли и слились в неестественном положении. Кровь едва доходила до конечностей, но никто не двигался. Потому что движение – жизнь. А они уже оба, считай, мертвы. Прочистив горло, он беспечно ответил:

– Поговорим об этом завтра, Кира. Спи.

* * *

Аспен проснулся мгновенно, будто кто-то громко позвал его по имени. Нет, это всего лишь дверь скрипнула…

Стоп.

Дверь?

Аспен пошарил рядом с собой ладонью и обнаружил пустоту.

Дальше все случилось быстро. Прямо на пижаму он накинул куртку, сунул босые ноги в кроссовки и выбежал в коридор. Он не обращал внимания на холод, встретивший его крепкими объятиями, не почувствовал, как его волос касается снег.

Аспен беспрестанно вопил ее имя, шаря фонариком между машин, припорошенных первым снегом. Когда пошел первый снег, они с Кирой впервые поцеловалось. Все началось со снегом и закончится тоже с ним.

Проклятый, проклятый снег.

– КИРА! – Он задыхался от холодного воздуха и не чувствовал ничего, кроме всепоглощающего страха.

Он снова ребенок. Ему вновь пять лет, когда его оставила женщина, которая должна была его любить. Ему вновь пять, и он вновь заблудился. Ему пять, и он выпотрошен, как тупое животное. Пинает снег и орет, будто одержимый, будто с него заживо сдирают кожу. Бегает между машин, обшаривает остановки и тупики, спустился под мост.

Он боялся, что она что-то сделает с собой.

Вдруг шагнет под машину? Вдруг спрыгнет с моста? Вдруг, вдруг, вдруг…

Когда зародился бледный, призрачный рассвет, когда серебро снежинок проступило отчетливее в свете гаснущих уличных фонарей, Аспен добрался наконец до дома Киры. Уставшим шагом поднялся по лестнице и прислонился к двери ее квартиры. Несколько раз постучал.

– Кира. Это я. Это Аспен. Пожалуйста. – Его голос преломился. Его окоченевшая ладонь скользнула по двери вниз. – Пожалуйста. Я ничего не понимаю. Что ты делаешь?.. Кира, отопри дверь.

Но никто так и не открыл ему, и ключа на месте не было…

И только через много лет Аспен узнает правду.

– Он заставил меня смотреть, как он делал это с моей мамой…

А сейчас Аспен был просто выброшенной на улицу голодной дворнягой, которая скулила под дверью родного человека, умоляя впустить внутрь погреться хоть на минуточку…

* * *

Я снова набрала номер детектива Дина – тщетно. Притопывая от нетерпения ногой, я позвонила Дориану. Он только-только проснулся, хотя мои наручные часы показывали начало второго, и когда я попросила его связаться с кем-нибудь из участка, чтобы устроить мне встречу с Лаурой, он что-то промычал в ответ о том, что мне следует позвонить моему новому лучшему другу Эндрю Дину.

– Детектив Дин не берет трубку, – ответила я, – а вот ты, готова спорить, можешь позвонить своим приятелям и… попросить о маленькой услуге, – закончила я в тишину, потому что Дориан отключился, даже не дослушав.

Супер. Его настроение стало хуже прежнего.

Я отложила мобильник в бардачок.

Как Дориан и Альма могут пожениться, если не выносят друг друга? Или Ной решил подшутить надо мной?

Вдруг раздалась знакомая мелодия звонка. Я схватила телефон.

– Езжай в участок. Тебя встретит офицер Крестовски. Я сказал ей, что ты пишешь работу по криминалистике.

Такое ощущение, будто весь город пишет работу по криминалистике.

– Хорошо, спасибо, – сказала я, но Дориан услышал лишь «хорошо», потому что поспешно отключился.

Офицер Крестовски оказалась женщиной не из разговорчивых, и она была высокой и крупной. Не полной или толстой, а именно крупной: у нее были широкие плечи, крепкие бедра и талия с хорошим брюшным прессом. Облегающая серая кофта с треугольным вырезом подчеркивала упругую грудь и бицепсы; длинные рыжие волосы, собранные в толстую косу, горели красным под тусклым освещением коридора, который вел к переговорной комнате, где меня дожидалась Лаура Дюваль.

– Я думала, ты старше, – сказала офицер Крестовски, бодро шагая впереди. – Уверена, что сможешь говорить с серийной убийцей? Я читала ее дело. Лаура пыталась убить тебя в Криттонском лесу.

Офицер Крестовски чуть повернула голову в сторону, чтобы косо глянуть на меня из-за плеча.

– Да. Справлюсь.

– Хорошо. У тебя есть десять минут. Можешь записывать беседу на диктофон, чтобы использовать полученную информацию для написания работы. Удачи.

Я поблагодарила ее, и она в ответ, постучав себя по запястью, где находились противоударные водонепроницаемые часы, напомнила:

– Десять минут. Потом я увожу ее.

Я решила, что десять минут для разговора с Лаурой Дюваль это даже много, ведь в прошлый раз она вышла из себя уже через две минуты. Моя решимость возросла, когда я увидела ее за металлическим столом в спецодежде для заключенных. Хоть суда еще не было, женщина выглядела так, будто ее приговорили к смертной казни: под глазами мешки, пучок светлых волос растрепался, от чего казалось, что по голове растеклась пена, на щеках и носу кожа красная, воспаленная.

Когда Лаура подняла голову и увидела меня, лицо резко стало настороженным, а глаза расширились. Я опустилась за стол напротив, стараясь не смотреть на запястья Лауры, прикованные к столу, и поздоровалась.

– Что тебе нужно?

– Вы помните меня?

– Я пока что не сошла с ума, – моргнув, недовольным тоном отрезала она и отвернулась, потеряв ко мне всякий интерес. Мне внезапно захотелось уточнить: разве убийство восьми человек не говорит о том, что вы сошли с ума?

Прочистив горло, я наклонилась вперед и положила руки на стол, сцепив пальцы в замок.

– Это вы убили Скалларк?

Словно в замедленной съемке она медленно повернула голову в мою сторону, и наши взгляды встретились: мой – невозмутимый и ее – полный ненависти. Я бы тоже могла смотреть на нее уничтожающе, так, будто не видела никого хуже. Но не хотела. Здесь, в этом ужасном, отвратительно-грязном месте, наполненном отчаянием и болью, на нее все глядели именно так – будто видят склизкое чудовище, покрытое коростой и струпьями.

– Да, – сказала она. Что она чувствует сейчас, признаваясь в содеянном? И почему она призналась? Ведь в действительности ее никто не подозревал. Никто.

– Зачем вы пытались меня подставить? – В ответ – стена молчания. Я задала новый вопрос: – Зачем вы пытались меня убить в Криттонском лесу?

Опять повисло молчание, но потом Лаура все же снизошла до ответа, и, глядя мне прямо в глаза, произнесла:

– Потому что ты угрожала моей племяннице.

Я тщательно обдумала ее ответ.

В груди скреблось что-то противное, какое-то странное чувство.

– Почему вы не завершили начатое?

Я склонила голову набок. И все же было в Лауре Дюваль что-то странное, помимо того, что все говорили: она и есть Неизвестный.

Стоп.

Все говорили?

А я что?

Уж не пытается ли эта женщина признаться в том, чего не совершала?

Я совсем забыла о том, что время истекает.

Нет.

Я посмотрела на безжалостное, мертвое лицо Лауры Дюваль с отсутствующим выражением.

Нееееет.

На теле Скалларк были ее отпечатки. Она закапывала в своем дворе окровавленную фату.

Это она.

Без сомнений, она.

Я сглотнула.

– Почему, убив мою подругу Сьюзен, вы оставили меня в живых?

– Я хотела присмотреться к тебе получше.

Что это значит?

– Вы знали Дэйзи Келли? – Я смотрела прямо в ее глаза, не моргая.

– Нет.

– Вы когда-нибудь слышали это имя?

– Да, слышала, – прорычала Лаура, наконец-то начиная терять над собой контроль. Наверное, она спрашивала себя, с какой стати вообще отвечает на мои вопросы. И я раздражала ее так же сильно, как раздражала Стивена Роджерса, не соответствуя его ожиданиям.

– Что вы слышали о ней?

– Не твое собачье дело!

– Вы когда-нибудь слышали о мужчине по прозвищу Ди? Ваша сестра Олива когда-нибудь упоминала о человеке по имени Ди? Она говорила о Дэйзи Келли?

Тут Лаура прикрыла веки, но это выглядело как вынужденная мера. Словно закрыв глаза, она могла отгородиться от меня и вернуть себе контроль над телом. Она была в гневе. Она была огненной лавой, запертой в человеческом сосуде. Она клокотала внутри, но внешне оставалась спокойной. И когда она открыла глаза, то убийственным тоном осведомилась:

– Ты это серьезно?

– Да. – Моя манера говорить кардинально отличалась от ее – спешная и нетерпеливая. Жаждущая все знать. Ее же – тягучая горячая лава, рискующая опалить меня в любой момент.

– Я ничего не знаю ни о каком Ди, и точка. Единственным мужчиной в жизни моей сестры, имя которого начиналось на букву «д», был Джек – ее чертов муженек-психопат, который, слава богу, мертв и уже давно покоится в земле в гробу. Черт возьми… – пренебрежительно пробормотала она, поворачивая голову в сторону. – Тоже мне…

Лаура хлопнула перед моим носом железной дверью с табличкой «ТУПИК».

– У вас были близкие отношения с вашей сестрой? – наугад спросила я, совершенно запутавшись в том, кем для Оливы Дюваль был Ди и почему он ее похитил. Может, она действительно была случайной жертвой?

Стоило опять заговорить о ее погибшей сестре, и Лаура разозлилась, но я помнила, что мое время на исходе, поэтому не позволила ей встревать со своими дикими возмущенными комментариями, беспорядочно ссыпая на ее голову вопросы.

– А зачем вы встречались с моей мамой перед самой ее смертью?

– Я же сказала: не твое собачье дело, черт возьми! – злобно отрезала Лаура, и на ее лице на секунду появилось то выражение, которое было слишком знакомо мне благодаря Леде Стивенсон.

Не мое дело? Она говорит о моей маме. Я медленно отклонилась назад и потерла вспотевшие ладони о штаны. Сжала ткань в кулаках и выдохнула. И вдруг губы Лауры Дюваль дрогнули в слабой усмешке.

Я сосредоточилась на своих мыслях и спросила:

– А вы любите искусство?

Она удивилась и раздраженно ответила:

– При чем здесь это?! Нет, не люблю, и что с того?!

Если это так, сомневаюсь, что Лаура назначила моей маме встречу насчет картин или галереи. Значит, речь шла о Потрошителе, Дэйзи Келли и Оливе.

Но почему Лаура молчит?

Я разозлилась. Это был резкий, болезненный и внезапный укол, как первая капля дождя, холодным наконечником ударившая в плечи, студеным холодом ворвавшаяся в грудь. Только вместо холода мне стало жарко. Под расстегнутым пиджаком и белой водолазкой стало нестерпимо горячо, будто теперь лава из тела Лауры перетекла в мое. Между лопатками выступил пот.

Я попыталась не злиться, напомнив себе, что я в тюрьме и время посещения заканчивается. Из десяти отведенных мне минут осталось не более трех, и вот сейчас, вот прямо в эту секунду, пока я сжимаю кулаки и сдерживаю гнев, офицер Крестовски распахнет дверь и ступит ботинками на порог.

Я пыталась не злиться, но Лаура злила.

Она, как и Дэйзи Келли, что-то знала, но не говорила.

За моей спиной хлопнула дверь, и я едва не подскочила, не осознавая, что на самом деле сидела напротив заключенной как натянутая от напряжения гудящая струна. Я обернулась как раз в ту секунду, когда на мое плечо легла рука офицера Крестовски.

– Ну как? Есть полезная информация?

Я поднялась на ноги, и Лаура Дюваль проследила за мной взглядом, в котором опять проскользнул раздражающий меня триумф. Она вела себя так, будто одержала победу в сложной шахматной партии, забыв о том, что речь шла на самом-то деле о мертвых людях.

– Мы сможем встретиться еще раз? – спросила я, обращаясь к ней, и в ответ она иронично улыбнулась:

– Попробую выделить для тебя минутку.

Офицер Крестовски подтолкнула меня в спину ненавязчивым движением руки, и я подчинилась и сделала пару шагов к двери. За спиной послышался грохот – Лауру Дюваль открепили от стола.

– А зачем вы убили Згардоли? – выпалила я, поспешно оборачиваясь. Вокруг меня застыли все: и Лаура, и охранник, и офицер Крестовски. А затем Лаура отмерла и бесстрастно ответила:

– Потому что хотела спасти тебя.

Я отвернулась и направилась к двери, ведомая за локоть офицером Крестовски. Мои шаги звенели в ушах, а в голове крутилась мысль, что с губ Лауры Дюваль только что сорвалась абсолютная, незавуалированная ложь. И хуже всего то, что женщина выглядела так, будто ей на самом деле плевать, о чем я думаю и в чем подозреваю ее. Она заперта вдали от меня – за сотни тысяч километров – в другом мире, в клетке.

А я?

За нами с офицером Крестовски захлопнулась дверь, и этот железный грохот вернул меня в реальность, где я – снаружи, а Лаура Дюваль – внутри.

– Ну что? – повторила офицер Крестовски, с улыбкой глядя на меня. Толстая рыжая коса покоилась на ее груди. – Получила что хотела, а?

– Вроде того. – Мой уклончивый ответ полностью удовлетворил женщину, и она направилась по длинному коридору вперед, хлопнув меня по спине и велев убираться вон.

Когда я забралась в свою машину, мое колено снова стало подергиваться. Я сцепила руки в замок, сложила их на руле и сосредоточенным взглядом изучила дорожки голубоватых вен, выпирающих из-под бледной кожи. Когда взгляд зацепился за белый шрам, уходящий под рукав водолазки, я подняла голову и посмотрела прямо перед собой, а затем, наконец решившись, достала из бардачка мобильный телефон. Больше не колеблясь, я отправила молчащему все утро и весь день детективу Дину престранное голосовое сообщение с мучившим меня вопросом.

Возможно ли каким-то образом оставить на теле чужие отпечатки пальцев, чтобы подставить человека?

* * *

Детектив Дин так и не перезвонил, и его молчание сперва удивило меня, а потом стало раздражать. Я проведала Аспена (Кира, к счастью, спала с книжкой на коленях, уронив голову на грудь), затем встретилась с доктором Арнеттом, который похвалил меня. «Наконец-то я вижу тебя там, где ты должна быть, и в то время, в которое ты должна быть. Иди вниз в отделение «Скорой помощи». Крэйг, должно быть, уже там», – ядовито улыбнулся он, хлопнув меня по плечу с такой силой, что я чуть не получила незапланированный вывих. Я ободряюще кивнула и, по-прежнему думая о затаившемся детективе, направилась в ординаторскую, чтобы захватить таблетки и воду.

Возможно ли каким-то образом оставить на теле чужие отпечатки пальцев, чтобы подставить человека?

– О, черт, черт! – оглушил меня вопль Крэйга, стоило толкнуть дверь в ординаторскую. Сперва взлетели белые занавески, затем послышалось бурчание, и я вовремя отскочила в сторону – у Крэйга в руке была чашка, чай из которой пролился на его бежевый свитер.

– Горячо? – спросила я, одним резким движением сдергивая с широких плеч Крэйга халат.

– Нет, это ж кашемир! – воскликнул он, срывая с себя свитер. Я перестала суетиться и отступила на шаг, а Крэйг, криво улыбнувшись, сказал:

– Помнишь, я говорил, будто иногда хожу на каблуках? – Я кивнула. – Мне кажется, ты тоже.

– Извини. Снимай свитер, по дороге домой я отдам его в химчистку.

– Да брось! – Крэйг махнул рукой, стянул халат, затем свитер и остался в одной белой майке, задравшейся до самой груди и обнажившей великолепный пресс. Заметив мой взгляд, Крэйг опустил майку вниз, сделав странное движение, будто крутил хула-хуп.

– Впечатляет?

– Да.

– Хочешь, померяемся силами?

– Нет.

Сделав серьезное лицо, он бросил свой свитер на диван и потянулся к шкафу, откуда достал отглаженную черную рубашку. Подозреваю, рубашка была предназначена для похорон, но я не стала уточнять, так ли это. Крэйг, надевая ее и при этом глядя мне в глаза, задумчиво произнес:

– Вообще-то я хотел с тобой поговорить.

– О чем? – спросила я, сунув руки в карманы. Крэйг застегнул почти все пуговицы, заправил рубашку в джинсы и затем надел халат.

– Не думаю, что для тебя это будет проблемой, – начал он издалека.

– Какая проблема?

– Поработать двадцать восьмого и двадцать девятого ноября, – отстраненно произнес он, приглаживая растрепавшиеся волосы. Они наэлектризовались и тянулись за ладонью как приклеенные. Я наблюдала за этим явлением, вытаскивая из памяти нечто важное, связанное с этой датой.

– Нет, не могу.

Крэйг уставился на меня с неподдельным удивлением.

– Ты серьезно? Ты же живешь на работе. Я думал подарить тебе на следующий день рождения спальный мешок и ночник, чтобы ты спала в больнице. – Я улыбнулась и подняла ладонь, прерывая его шуточное возмущение:

– У меня свадьба. То есть у моей подруги. Я обещала присутствовать, и если скажу, что работа важнее, она съест меня живьем.

– Погоди, – Крэйг приблизился ко мне со странным выражением лица, скрещивая руки на груди. Я снова спрятала руку в кармане халата. – А как зовут жениха?

А почему он не спросил, как зовут невесту?

– Не помню. Хосе? Хьюго?

– Хуго! – выпалил Крэйг так громко, что я дернула плечами. Он недоверчиво покачал головой, улыбаясь во весь рот. – Разве это возможно?!

Имя «Хуго» встретилось мне впервые, но думаю да, это возможно.

– Короче говоря, Хуго – мой старший брат. Помнишь, я говорил про странные имена в моей семейке? Ну так вот, думаю, Хуго бы со мной согласился. Наша мать очень любит подобные имена, такие, которые выделяются.

Я соображала быстро, но, похоже, все же недостаточно. За секунду показалось, что мой мир сделал разворот на сто восемьдесят градусов. Я свела брови, уточнив:

– Хочешь сказать, что Селена выходит замуж за твоего брата?

– Именно это я и сказал, – самодовольно ответил Крэйг. – Теперь дай я обниму тебя! – Крэйг, не спрашивая разрешения, сжал меня в тесных объятиях и выпустил из рук до того, как я стукнула его по спине. Он схватил меня за предплечья. – Можно сказать, двадцать девятого ноября мы станем с тобой родственниками. Может, вместе отправимся на свадьбу?

– Э-э… мне не кажется…

– Брось, это отличная идея! Прекрати корчить рожи. Будет здорово! – На его лице все еще была эта улыбка, которая всегда располагала к себе и растапливала в моей груди лед, но мне показалось, что в глазах Крэйга проскользнул подозрительный блеск. – Думаешь, нам не повредит немного отвлечься?

Я молчала целых тридцать секунд, и улыбка Крэйга померкла. Мне стало жаль, что я вновь так действую на людей – заставляю их спуститься с небес на землю. Чтобы как-то поднять ему и себе настроение, я вскинула бровь, осведомившись:

– Так мы что, поедем на одной машине? – Он расплылся в улыбке, но я начисто стерла ее своим вопросом, будто ластиком: – А почему ты не пригласил Гретту? Вы расстались?

– Нет, мы с Греттой не расстались, просто… свадьба – это очень щекотливая ситуация в нашей семье. Понимаешь, я боюсь, что Гретта слегка напугает мою маму, а она у меня весьма впечатлительная. И, ну, я решил, что… нужно выбирать лучшее из зол, – закончил он, широко улыбаясь. – Я думаю, ты напугаешь ее не так сильно, как Гретта.