Текст книги "Русская идея как философско-исторический и религиозный феномен"

Б. Весьма далек, на мой взгляд, от мотивационного порыва масс тезис (один из ведущих в теории Тойнби) о том, что главная сила роста цивилизации – «творческое меньшинство плюс великие личности». Всеобщий порыв Тойнби берет под жесткое сомнение, считая, что интеллектуальный уровень масс растет очень медленно. Логический вывод его ясен: народные массы («нетворческое большинство») не могут в принципе заключать в себе взрывной мотив, а поскольку творческое меньшинство неизбежно деградирует (распад цивилизации), места для мотивационной составляющей всемирно-исторического процесса, строго говоря, не остается. В таком случае нет достаточных оснований для того, чтобы говорить о национальной идее масс, возникающей потенциально и реально во всех эпохах перед лицом прямых угроз судьбе наций и государств.

B. Концепция А. Дж. Тойнби фактически обрезает крылья национальной идее. Поскольку распад цивилизации приобретает универсальный характер, охватывает все сферы жизни общества, то жизненный порыв утрачивается и цивилизация в конечном счете приходит к полному исчезновению. «Утрата жизненного порыва» – это и есть, на наш взгляд, отрицание национальной идеи.

Реализуя логический замысел нашей темы, вновь обратимся к О. Шпенглеру. Как и при рассмотрении концепции А. Дж. Тойнби, оставляем в стороне общую оценку теории О. Шпенглера, сосредоточиваясь на проблематике нашей темы. Заметим лишь, что теория Шпенглера не потеряла, как мы полагаем, актуальности для нашего времени. Не выделяя многих аспектов работы, укажем, например, что явление, охарактеризованное автором как «закат Европы», стало обобщенным символом трагедии жизни и гибели западноевропейской культуры. Даже если сегодня мы обнаруживаем склонность Шпенглера к гиперболизации выдвинутой генеральной идеи, его теория эквивалентных культур стимулировала и стимулирует науку обратиться к древним цивилизациям Ближнего Востока, Азии, Африки, латиноамериканских стран. Быть может, эта теория послужит на пользу тем правящим кругам США, которые вынашивают и с нарастающей силой реализуют глобальные претенциозные замыслы об универсализации мира по американскому образцу.

Шпенглер выступает против идеи единого «всемирного» исторического процесса, единой направленности развития человечества. Его доминанта, точнее, доминанта его теорий – необходимость и неизбежность понимания нарастающей тенденции к индивидуализации и локализации всемирной истории. Выступив против европоцентризма, О. Шпенглер, возможно не осознавая этого, оставил науке идею противодействия американоцентриз-му, что актуализирует его теорию. Это подтверждает оценка его работ В Ф. Асмусом: «Подлинная тема всех исследований Шпенглера, предмет его жгучего внимания, объект его темпераментных и страстных размышлений – не история, не прошлое, но настоящее, наша современность»[72]72
  Асмус В. Ф. Маркс и буржуазный историзм. М., 1993. С. 269.


[Закрыть].

И последнее. О. Шпенглер своему пессимизму в отношении западной культуры противопоставляет веру в будущее России. Силы русской культуры, по Шпенглеру, глубоко скрыты, и она начнет в перспективе жизнь совершенно новую. Мысль о России вынашивалась Шпенглером еще со времен учебы в университете. Он любил русскую литературу, изучал русский язык, мог читать в подлиннике Л. Толстого, Ф. Достоевского. В Достоевском он видел глубочайшего выразителя русской души. Не петровский Петербург, а «азиатская» Москва с дремлющими в ней силами – вот будущая культура, девятая в обозримой истории. Шпенглер называет ее русско-сибирской культурой[73]73
  См.: История философии: Запад – Россия – Восток. Кн. 3. С. 163–164.


[Закрыть].

Оценка концепции О. Шпенглера, в позитиве и в критическом плане, естественно могла быть продолжена. Но это не входит в наши задачи. Они, как уже не раз упоминалось, призваны выяснить степень близости философско-исторических концепций к проблеме национальной идеи.

Что можно сказать в этой связи о теории Шпенглера? Вот некоторые принципиальные положения теории немецкого мыслителя, не работающие на искомую проблему.

Каждая культура, по Шпенглеру, существует изолированно и замкнуто. Она появляется на определенном этапе исторического процесса, а потом погибает. В мировой истории Шпенглер насчитывает восемь культур и говорит о перспективной девятой – «русско-сибирской». По логике концепции следует, что национальные идеи (о них ни звука), если и появляются в какой-то культуре, вместе с ней погибают. Конечно, локальные, т. е. ограниченные пространством и временем национальные идеи могут быть, но они в границах выделенных культур автором теории даже не упоминаются. Более того, по Шпенглеру, сам механизм деградации культуры и ее трансформации в цивилизацию исключает какую бы то ни было мотивационную консолидацию здоровых сил общества. Ведь крах культуры не может произойти вне определенного мотивационного сопротивления определенных человеческих сил.

Прогнозируемая О. Шпенглером гибель культуры Европы исторически и логически не могла не сопровождаться противодействиям определенных стран и народов.

Свое открытие О. Шпенглер сравнивает с коперниковским открытием, сломавшим птолемеевскую систему истории. Однако в этой глобальной и, безусловно, привлекательной конструкции совершенно не остается места для птолемеевских национальных идей.

В теории О. Шпенглера есть фрагмент, который, казалось бы, предполагает непосредственный выход к мотивационному противодействию гибели культуры, т. е. к соответствующей национальной идее. Отвергая универсализацию западной культуры, Шпенглер проникает во внутренний механизм каждой культуры, развивающейся по своим собственным законам. Однако эти законы неизбежно ведут к расцвету других культур (кроме европейской) – индийской, вавилонской, китайской, египетской, арабской и мексиканской. Общая картина истории обогащается. И все же при всей привлекательности и яркости прогнозируемой (реально) картины мы не находим аспекта по нашей проблеме. Проблема национальной идеи погружается в глобальный океан и утопает в нем.

Логика развития темы предполагает краткий и целенаправленный выход к теории К. Ясперса. Как и в предыдущих разделах, я остановлю внимание читателя только на некоторых аспектах, имеющих отношение к теме.

Основные понятия философии К. Ясперса – экзистенция, всеобъемлющее, философская вера. Я далек от попытки хотя бы кратко рассматривать понятие экзистенции, тем более что экзистенциалистов не раз упрекали в непроясненности понятия «экзистенция». Однако у К. Ясперса мы обнаруживаем то, что может привлечь внимание тех, кто исследует проблему национальной идеи. Он сам отмечал (например, в своей философской автобиографии), что почти во всех своих работах разрабатывал такие главные темы и понятия экзистенциональной философии, как вопросы о мире, данном человеку, о неизбежных для человека пограничных ситуациях: смерть, страдание, вина, борьба. «И если мы попытаемся без предубеждения вникнуть в смысл раздумий Ясперса, то поймем, что под эгидой слова экзистенция речь идет о проблемах, имеющих для индивида и человечества глубинный жизненный смысл»[74]74
  См.: История философии: Запад – Россия – Восток. Кн. 3. С. 17.


[Закрыть]. Человеческая экзистенция, по Ясперсу, это мотив человека к свободе, к борьбе за свободу, в протесте тех сил, которые не желают превратиться в объект манипулирования. Экзистенция, поясняет Ясперс, высвечивается в ситуациях заботы и страдания и, в особенности, в пограничной ситуации. Именно в ней фокусируются борьба и страдание, беспокойство и тревога о бытии мира и своем бытии в нем. При этом, утверждает Ясперс, во всякой единичной ситуации неизбежна, уникальна и неповторима коммуникация с другими людьми. Тема коммуникации, по сути, является для Ясперса центральной. Ясперс вводит понятие «любящая борьба» или «любовь – борьба». Любящая борьба (и в этом возможна относительная привязка к теме) – это не «слепая любовь», поясняет Ясперс, а любовь-страдание за судьбы других людей, подвергающихся насилию, подавлению, агрессии, экспансии.

Подобные идеи К. Ясперса – опосредованный выход в тему о национальной идее; последняя в принципе заключает в себе мотив противодействия силам экспансии против нации и соответственно личности.

Таким образом, нас привлекают некоторые идеи К. Ясперса, особенно связанные с понятиями борьбы, свободы, коммуникации.

И в заключение о главной идее К. Ясперса, которая не созвучна с проблематикой. К. Ясперс, как следует из его монографии «Смысл и назначение истории», пытается ответить на сакраментальный вопрос – существует ли духовная сила, способная объединить человечество, все народы мира, все культуры мира? Такую духовную силу, т. е. веру, утверждает К. Ясперс, не могла предложить ни одна мировая религия, сложившаяся в «осевом времени»[75]75
  Предварительный ответ на этот вопрос дается Ясперсом в его «знаменитой» концепции «осевого времени». О ней мы упоминали выше. Здесь подчеркнну, что из системы мировых религий, заложивших человеческую историю в том ее «облике», который существует ныне, исключено христианство. Христианство в осевую линию человечества Ясперсом не включено. Оговорки К. Ясперса о связи науки и религии не меняют содержания и пафоса концепции «осевого времени», как не меняют их и неоднократные «щедрости» мыслителя в адрес христианства.


[Закрыть].

К. Ясперс заключает, как мы подчеркивали выше, что общей для человечества верой может быть только «философская вера».

При всем почитании философии и уважении к ней замечу: философия неспособна объединить народы, не ставшие ее «понимателями». Философская вера, даже если таковая существует, – прерогатива носителей философского мышления (о знании не говорю) и в ее общементальной форме не работает на консолидацию народов.

Но даже если вообразить универсальную всеисторическую философскую веру, то представить ее консолидирующую роль просто невозможно. Философский менталитет, если принять эту фантастическую гипотезу, не способен объединить различные народы и культуры, ибо их ментальность, в том числе и философская, специфична. При всем общем характере философии не нужно забывать, что любой философский чудо-феномен детерминируется, как правило, объективными, но своеобразными природными и социальными условиями. И генеральный тезис К. Ясперса о том, что философская вера есть вера в истину, исходя из которой человек живет, вряд ли проясняет вопрос о духовной силе, объединяющей народы. Более подробные рассуждения на сей счет представлены в литературе[76]76
  См., в частности: История философии: Запад – Россия – Восток. Кн. 4.
  С. 20–26.


[Закрыть].

Итак, мы попытались привлечь внимание к нашей гипотезе о философско-историческом освещении проблемы национальной идеи в содержании ряда цивилизационных концепций XX столетия. Завершая главу и оценивая сказанное, предложу два итоговых вывода.

Первый вывод состоит в том, что в рассмотренных философско-исторических теориях заключена глубинная, быть может, относительно отдаленная предпосылка исследования проблемы национальной идеи.

Эта предпосылку видна в целенаправленном и самобытном воззрении Тойнби, Шпенглера, Ясперса на те духовные человеческие силы, вне которых и без которых всемирная история никогда бы не состоялась. В представленных выше концепциях находится философско-исторический базис возникновения и развития национальных идей. В границах динамичного, противоречивого, но неизбежного и великого мира цивилизаций не могут не возникнуть имманентно мотивированные взлеты народных масс, социальных групп и личностей, противодействующих или поддерживающих многообразные формы объективных прессингов. Цивилизационные концепции развития человечества не могут не заключать национальных идей в своем историческом содержании. Поэтому национальная идея – понятие не только локально-цивилизационное, но и всечеловеческое. Следовательно, обращение к русской национальной идее безотносительно к философско-историческому абрису некорректно.

Второй вывод можно представить как более близкое нам, относительно непосредственное основание для исследования проблемы национальной идеи. Такое основание может быть конкретизировано и реально выражено, если в содержании рассмотренных концепций акцентировать доминанту, наиболее подходящую для выявления природы национальной идеи.

Такого рода доминантой у А. Дж. Тойнби, на мой взгляд (при всех оговорках), является порыв масс в ходе развития цивилизации и, конечно же, ярко выраженный акцент на критерии дифференциации цивилизаций. Он (критерий) основной и заключен в религиозном уровне развития цивилизаций.

У О. Шпенглера доминантой бы посчитали его грозный прогноз о крахе европоцентризма. Этот прогноз может стать в наше время предостережением для США, которые с нарастающей силой, масштабно развивают свою супернациональную идею об охвате (подавлении – будет точнее) мира тотальным американизмом.

И, наконец, о доминанте К. Ясперса. Нам импонирует в нашем творческом замысле центральная тема немецкого мыслителя – тема «коммуникации». Она конкретизируется в «любящей борьбе». Не в слепой, не в абстрактной любви, а именно в «любви-страдании», «любви-борьбе» за судьбы других людей, подвергающихся насилию, подавлению агрессией, экспансии, за свободу личности и нации.

Представленные обобщающие выводы позволят, надеюсь, вписать проблему национальной идеи в контекст философии истории. Любые другие аналитические выходы к русской идее, обособленные от философско-исторического контекста, будут выглядеть методологически, логически и историко-теоретически как несостоятельные.

Глава III
Система детерминации национальных идей. Основной смысл методологического подхода

Исходное умозаключение представляется в ряде аспектов. Прежде всего, философско-историческое раскрытие сущности национальной идеи, как и ее содержания[77]77
  О содержании национальной идеи пойдет речь позднее в связи с типологическим аспектом ее анализа.


[Закрыть], с необходимостью предполагает выявление тех детерминантов, которые обусловливают содержательный сущностный облик национальной идеи. На мой взгляд, с философско-исторической точки зрения основные детерминанты предстают как система объективных и субъективных фактов. Попытаюсь их высветить.

Предварительно замечу, что мнение о локализации национальных идей, их жестком «погружении» в лоно цивилизаций и растворении в нем представляется неверным. Национальные идеи – универсальный, исторически неизбежный «спутник» человеческой истории. Они пронизывают исторический процесс, являются атрибутом его бытия, не теряя относительной самостоятельности. О «привязке» к «нации» можно говорить, думается, только в терминологическом плане. Онтология же истории человека такова, что в ее недрах с самых отдаленных, древних времен глубинно и неизменно присутствовала возможность мотивированной реакции на те или иные неожиданные, подчас грозные движения природных или общественных сил.

Естественно, характер мотивации к активным действиям мог быть – и, видимо, был – поливариантным в различные эпохи. На уровнях сознания, подсознания, элементарной интуиции возникала динамика человека с весьма многообразными, но неизменно реальными последствиями. Эти последствия, вероятно, не всегда были очевидны для теоретиков, тем более для современников этих процессов, не владеющих еще необходимой ментальностью.

Еще раз скажу, что и в древних мирах человек спонтанно находился на лезвии бритвы: внезапные и ожидаемые угрозы подстерегали людей и соответственно «детонировали» мотивирование протестов в самых различных формах. Поэтому представляется ошибочной позиция тех исследователей философии истории, которые, так сказать, осовременивают национальные идеи, делая их достоянием зрелых и развитых цивилизаций.

И еще, предваряя рассуждения о системе детерминации национальных идей, оставаясь в контексте цивилизационного философско-исторического подхода, подчеркивая историческую закономерность своего рода универсализма национальных идей, не оставим за рамками нашего исследования безусловное своеобразие национальных идей в различных цивилизациях и в различные эпохи. Безграничное богатство и многоплановость мира, равно как и относительная уникальность каждой цивилизации, – плод также и национальных идей, по-своему украшающих и обогащающих человеческую историю.

Далее рассмотрим систему детерминации национальных идей, без чего ее сущность выявить трудно. Детерминанты национальных идей, как объективные, так и субъективные – весьма специфичны. Их специфика обусловлена своеобразием тех факторов, природных и социальных, которые не просто воздействуют на людей, а воздействуют, я бы сказал, экстремально, непредвиденно, внезапно, подчас постепенно, но скрытно; увидеть их заранее и почувствовать заблаговременно так же сложно, как предвосхитить надвигающееся цунами.

Может возникнуть вопрос: однозначна ли специфика детерминантов? Иными словами, стабильно ли воздействие на людей в качественном отношении, т. е. только ли позитивно обусловливаются им действия объектов детерминации? Способны ли детерминанты порождать негативный эффект? Здесь не обойтись без конкретизации. Воздействие природных и социальных факторов на людей квалифицировалось выше как факт, однозначно вызывающий противодействие против угроз, обрушивающихся на человека. Соответственно рождались позитивно направленные национальные идеи.

Однако повторю вопрос: могут ли в принципе возникать национальные идеи, порождающие негативный эффект? Например, идеи конструирования реакционных режимов взамен рухнувших социальных структур, удовлетворявших потребностям людей. В истории человечества мы можем обнаружить подобные ситуации. А идеи крестовых походов на Святую землю под эгидой спасения христианства от иноземных варваров, идеи сожжения на кострах тысяч невинных жертв якобы во имя христианского благочестия? В наше время реализуются идеи порабощения и физического истребления неугодных определенным реакционным режимам миллионов безвинных жертв. Может быть, у кого-то еще возникают сомнения в отношении существования идей глобализма, вынашиваемых в многообразных формах?

Таким образом, национальные идеи, видимо, способны возникать и реализовываться в диаметрально противоположных векторах.

Однако правомерно ли идеи, направленные на достижение реакционных целей, наделять статусом национальных идей? Вопрос не так прост, как может показаться. Дело в том, что реакционные идеи рождались и осуществлялись подчас субъектами высших государственных инстанций и поэтому претендовали на статус национальных идей.

Современных примеров предостаточно (в глубь истории не будем погружаться): мировые войны XX столетия не просто развязывались определенными государствами, но неизменно «оправдывались» идеями национального спасения или порабощения «неполноценных» народов. Германский фашизм – ярчайший пример. С глубокой горечью вспомним идеи советского режима, омытые кровью наших соотечественников – в большинстве своем лучших граждан России и республик СССР, в том числе и страдальцев за веру Христову.

Так, быть может, по крайней мере в теоретико-научном плане, обозначенные идеи вынести за рамки национальных, придав им статус антинациональных идей.

Итак, если мыслить абстрактно, в аспекте однолинейного развития истории, истинно национальные идеи работают на исторический прогресс. Но мы (подчеркну еще раз) придерживаемся цивилизационно-типологического подхода к всемирной истории.

При этом подходе о тотально единых прогрессивно направленных национальных идеях говорить однозначно не представляется возможным. Суть в том, что в каждой цивилизации, даже при условии их относительной связи, действуют свои законы развития. Неслучайно (выше об этом говорилось) в цивилизационной философии истории доказывается не однозначно линейный исторический прогресс, а своеобразно противоречивое развитие, по сути уникальное для каждой цивилизации. Видимо, поэтому и характер национальных идей весьма неоднозначен.

Вспомним А. Дж. Тойнби. Каждая цивилизация проходит стадии зарождения (генезиса), роста, надлома и краха. У К. Н. Леонтьева (о нем еще скажем далее) каждая цивилизация проходит три стадии: первичная простота, цветущая сложность и вторичное сместительное упрощение. Аналогично мыслили и другие русские философы – Н. Я. Данилевский, А. С. Хомяков и в определенной мере В. С. Соловьев.

Таким образом, национальные идеи каждой цивилизации динамизируются далеко не однозначно. Они, точнее, их жизненный цикл сопровождаются взлетами и падениями. Сказанное не означает, что в цивилизациях происходит трансформация национальных идей от прогрессивных к реакционным.

Здесь иной вариант понимания динамики национальных идей. Они возникают, совершают взлет, дают позитивный эффект («рост цивилизации», ее «цветущая сложность»), а затем угасают – от этого либо вторичное упрощение, либо крах цивилизации.

Забегая вперед (к последующему разделу о типологии национальных идей), замечу объективную закономерность: если учитывать дифференциацию национальных идей, следует неоднозначно оценивать их динамику. В локальных национальных идеях, как правило, взлет не переходит в необратимое угасание; детерминированные грозящими опасностями локальные национальные идеи не угасают, а восходят к позитивному результату, на время стабилизирующему социальный климат до новых возможных прецедентов. Последних длительное время может и не быть, и национальные идеи остаются в истории.

В интегральных и национально-исторических идеях происходит относительно повторяющаяся смена взлета и падения идей. Особенно это свойственно национально-исторической идее. Эта идея охватывает, как правило, всю историю нации от зарождения, чередуя взлеты и падения (не угасания) в далекой исторической перспективе. Апокалипсический исход пока не будет затронут, дабы не усложнять проблему.

Перейду непосредственно к системе детерминации национальных идей. Начнем с природных, хотя жесткого разграничения природных и социальных детерминантов с философской точки зрения быть не должно.

В чем суть и специфика природных детерминантов? Говоря об их сути, можно подчеркнуть, что природные детерминанты по итогам полифоничны, т. е. объектов их воздействия и последствий множество. Объекты экологического воздействия перечислять не нужно – их великое многообразие, от здоровья человека до экономических, политических, военно-политических, этических, эстетических и многих других объектов воздействия, прямого или опосредованного, с самыми различными позитивными и негативными результатами.

Речь идет сугубо о тех природных (условно-экологических) факторах, которые так или иначе порождают, а подчас длительно развивают национальные идеи.

Вот некоторые феномены природы, способные «детонировать» энергию людей, консолидировать их под «флагом» национальной идеи, которая реализуется в пределах краткого или длительного периода жизни цивилизации.

Прежде ответ на возможный вопрос: существует ли критерий выделения тех природных факторов, которые способны пробудить у значительной части народа мотивацию энергии, стремление к объединению и конечно же мобилизационный порыв? Такой критерий есть. Его суть – не частные обыденные аномалии, притом локальные, а масштабные и реально угрожающие бытию нации, государства или жизненно важным «артериям» деятельности судьбоносных структур нации. Это землетрясения, наводнения, ураганы и штормы, вулканические извержения, грозные и не поддающиеся своевременному прогнозу цунами, масштабные лесные пожары и засухи и т. д.

При этом, конечно же, к мотивированным порывам масс людей с неизбежностью ведут потрясенные мировыми и локальными войнами природные объекты. Разрушения, принесенные войной, идейно мобилизуют людей даже в условиях продолжающихся военных действий. Так было в годы Великой Отечественной войны и в ходе многих других войн в России и за ее пределами.

Правомерен очередной вопрос: каков механизм возникновения и развития национальных идей под воздействием природных факторов? Спонтанный, стихийный взрыв масс людей, которым угрожает стихия, или более сложный процесс? События минувших лет в России, Европе и в других странах позволяют заключить: возникновение национальных идей под воздействием природных факторов может вызвать относительно стихийную реакцию населения; однако наряду с ней, как свидетельствует исторический опыт, в названном механизме подчас доминируют организационно составляющие факторы. Первый пример: чудовищной силы землетрясение в Ашхабаде в 60-х годах XX века не только стихийно сплотило людей, но и активизировало энергичные действия государственных служб. Были организованы вспомогательные силы во многих государствах мира.

Второй пример, противоположный первому: извержение Везувия и гибель Помпеи и Геркуланума. Здесь наблюдается торжество природной стихии и, по сути, полное отсутствие организованного свыше начала.

Каким же образом возникает национальная идея, т. е. определенная социально-психологическая направленность умов и сердец? Ведь национальная идея – это феномен «взлетающего ввысь на крутых поворотах» национального сознания и самосознания, исторического развития государств и наций. Такой «взлет» не может быть только стихийным, т. е. вне идеологического оформления определенными лицами, функционирующими на различных уровнях национально-государственного управления.

Поэтому есть основание сближать с природными детерминантами теоретиков, психологов, мыслителей национально-государственного масштаба. Именно они конструируют модель спасения нации, т. е. национальную идею. В ее содержании можно увидеть два уровня: низший – объяснение характера экологического катаклизма и призыв к участию населения в спасительных действиях и высший – выработка, формулирование и внесение в национальное сознание целенаправленного масштабного мотива к спасению нации.

Чтобы такой мотив сложился у людей и его «конструкция» оказалась прочной и надежной, теоретики, политологи, психологи и другие специалисты должны предложить привлекательно-эффективную модель.

Здесь мы подошли к вопросу о социальных детерминантах, не забывая при этом об органической связи природных и социальных факторов конструирования национальных идей.

Социальные детерминанты, как я полагаю, должны выглядеть следующим образом.

Во-первых, консолидация и сплочение людей, их мотивированные действия могут быть неоднозначным следствием творчества весьма авторитетного государственного деятеля, сочетающего в себе ум мыслителя, в определенных случаях теоретика и волевого практика. Вот лишь некоторые персоналии: святой равноапостольный император Константин, Ярослав Мудрый, св. Александр Невский, св. Дмитрий Донской, Иван III, Александр II, Столыпин, Бисмарк, Линкольн, Рузвельт, де Голль, Петр I, Екатерина II…

Во-вторых, для квалифицированного конструирования национальной идеи, способной зажечь сердца многих, быть может тысяч, даже миллионов людей, высшие государственные или национальные (если государство еще не сложилось) инстанции призваны привлечь к оперативному творчеству теоретиков-профессионалов, способных динамично включиться в результативный процесс создания яркой, захватывающей, убедительной национальной идеи. Состав такого «ареопага» в количественном отношении может варьироваться от узкого круга сподвижников выдающегося национально-государственного деятеля до привлечения талантливых и популярных умов нации в широком масштабе.

В-третьих, динамично-стремительный или постепенный генезис национальной идеи зависит, конечно, от размеров и просчитанных последствий надвигающейся социальной угрозы. Исторический опыт подсказывает, что сплочение и мобилизация масс обусловлены степенью сроков приближения угрозы. Например, внезапное нападение на страну или тщательно подготовленный удар по неугодной для конкретного политического режима нации, народности, группе наций и народностей ускоряет процесс «электризации» народа, т. е. динамизирования национальной идеи.

В-четвертых, в названных социальных детерминантах преимущественно доминируют субъективно-личностные параметры. Однако следует иметь в виду стихийный взлет псевдонациональной идеи даже при индифферентизме запаздывающих с реакциями в социально опасной ситуации «управленцев».

Исторический опыт богат стихийными взрывами народов или различных социальных групп, подчас далеких от национальных идей. Конечно, подобные акции возглавляли определенные персоналии, но их руководство не может, на мой взгляд, квалифицироваться как социально зрелое и интеллектуально априорное воздействие на массы людей. Здесь своего рода видимость руководящей силы. Более того, как я считаю, в таких случаях сами массы простых людей детерминируют возникновение руководящего начала и мотива командования у так называемых вождей и лидеров. Тем более недопустимо приписывать именно им создание и развитие истинно национальных идей. Примеров достаточно.

Древний Израиль и Византия: иудейская «война» с Римом, разрушение Иерусалима Титом в 70 году; борьба за власть (с привлечением некоторых групп людей) между сыновьями Константина Великого; попытка использовать определенные массы язычников Юлианом Отступником (361–363); войны Александра Македонского, свободные в большинстве случаев от системы априорных и даже конъюнктурных идей; ожесточенная борьба с еретиками и язычниками при Феодосии Великом (379–395). Россия: относительно далекие от национальных идей бунтарские акции значительных групп людей (восстания Пугачева, Разина, Болотникова) и др.

Таким образом, без развитых объективных и субъективных детерминантов национальные идеи, как правило, нереальны. Однако, каковы бы ни были детерминанты, историческая память сохраняет прежде всего мотивационную составляющую адекватного исторического процесса. И здесь важнейшее духовное умозаключение: весь богатейший спектр национальных идей – сугубо промыслительный. Поверить в Промысел Божий, тем более относительно понять и принять его Великую Тайну и глубинный смысл, примкнуть к этой Великой Тайне сердцем и душой – удел избранных. Но они есть, не быть их не может, ибо именно Господь открывает духовное историческое зрение и теоретикам, и простым смертным. В этом залог проникновения в механизм возникновения и развития национальных историко-промыслительных идей.

Именно это составляет основополагающую, глубинную парадигму всей системы социальной детерминации. Духовная сила двигала умы и сердца названных выше и многих других исторических вершителей мотивационных взлетов национальных сил. Также высшая духовная сила направляла теоретиков-профессионалов, воспламенявших массы, их социальные порывы. Более того, даже в стихийных взрывах в конечном счете, порой на уровне подсознания вспыхивала духовная сила, олицетворявшая самоотверженную, хотя и бесперспективную, борьбу за определенные, чаще всего утопические идеалы.