Текст книги "Путешествие в страну Счастья"

– Ну вы хоть бы ближе подлетели! – продолжал я сокрушаться. – Ведь толком на снимке ничего не разобрать.

– Знаешь, сколько тогда стоило время полета вертолета? Кто бы позволил мне изменить маршрут и кружить над озером?

Я покивал головой. Шестьсот долларов в час – астрономическая, по тем временам, сумма, хотя сейчас она уже перевалила за две тысячи.

Внимательно изучив на фотографии туманные очертания южного берега Иссык-Куля, я разочарованно произнес:

– Но это не та воронка… – В правом верхнем углу снимка просматривался узкий длинный полуостров. Это мог быть только Ак-Булун, полуостров в западной части южного берега Иссык-Куля. – Моя воронка должна находиться в Рыбачинском заливе.

На снимке было видно, что закрученные линии шли по поверхности озера. О том, что и моя воронка – следы течений на глади Иссык-Куля, а не подводные образования, говорили мне и Болот, которому я первому поведал о своем «открытии», и Олег Лопатко, геолог и мой друг, с которым я тоже консультировался о природе загадочной воронки. Снимок Федорова подтверждал их гипотезу о ветрах, создающих вращательное движение воды в центре озера. Видимо, в западной части Иссык-Куля иногда создаются подходящие условия для возникновения подобного природного явления. В этом районе нередко дует сильный ветер, имеющий даже собственное имя – Улан. Навстречу ему с востока время от времени устремляется не менее мощный Санташ. При встрече, сшибаясь, они, очевидно, и рождают гигантские хороводы воздуха и воды. Я даже слышал о больших смерчах на Иссык-Куле.

Вечером к нам присоединился Дима Лужанский. С ним был студент Игорь. Они намеревались познакомиться с современной технологией снятия копий с наскальных рисунков. Дима затеял профессиональный разговор с Анной. Его интересовало и мнение Мухаревой по поводу найденных нами сложных рисунков. «Дима, ты же прекрасно знаешь, что если какой-нибудь артефакт не укладывается в теорию, то его попросту игнорируют», – услышал я комментарий Анны.

Ввязываться в спор мне не хотелось. Я размышлял о том, как получить максимальную пользу от участия кемеровского археолога в нашей экспедиции. Решил, что следующий день мы посвятим изучению современных методов копирования петроглифов неподалеку от нашей базы в Кара-Ое. Здесь тоже есть, чем удивить моих товарищей.

Утром была небольшая облачность. Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь серую дымку, в которой тонул горизонт, создавали неверный свет. Рисунки на камнях были серыми, едва видимыми и невыразительными. Четкие при хорошем освещении петроглифы теперь читались с трудом. В воздухе ощущалось приближение дождя. Ландшафт был унылым и плоским. Намеченный мной накануне камень с рисунком оказался непригодным для фотосъемки. Поверхность камня отражала блики солнечного света, линии рисунка терялись, и мы вынуждены были идти дальше.

Я подвел группу к валуну, на котором четко выделялись два оленя, застывшие в напряженной позе. Головы подняты вверх, словно животные прислушиваются к напугавшим их звукам. Сзади оленей небольшая собака. А впереди, на другой грани, – целая картина: всадник на быке, преследующий грациозно скачущую лошадь. Между ними небольшая фигурка второго всадника на лошади. У него на голове двурогая шапка, у лошади – оленьи рога.

Прошлым летом, фотографируя этот рисунок, я обводил его контуры мелом, следы которого были до сих пор видны на камне. На других петроглифах мел был смыт осенними дождями. Анна сказала, что для снятия копии петроглифа с этого валуна его надо тщательно отмыть от мела. У нас не было с собой ни щетки, ни воды, поэтому решено было поискать другой петроглиф.

Я вспомнил, что рядом есть интересное изображение людей. В руках они держали какие-то загнутые предметы, которые я назвал соколами, решив, что это могут быть охотники с ловчими птицами.

Теперь же, разглядывая рисунок вместе с Анной, я подумал, что предметы в руках двух мужчин больше похожи на загнутые ножи, вроде непальских, либо на небольшие бумеранги. Один из мужчин в левой руке держал свернутую в кольцо веревку. К ней был привязан третий персонаж этой сцены: либо подросток, либо человек маленького роста. Я предположил, что это сцена жертвоприношения. Мужчины – жрецы в ритуальных масках, в руках жертвенные ножи, а на веревке – сама жертва. Анна, осмотрев петроглиф, объявила, что он вполне подходит для копирования.

Александр установил штатив и начал съемку рисунка. Мухарева объяснила, как делается копия петроглифа. Для этого плоскость рисунка разбивается на небольшие квадраты с помощью специальных меток. Каждый квадрат фотографируется отдельно. Затем, уже с помощью компьютерной программы, восстанавливают форму квадрата каждого отдельного снимка. Потом они объединяются в единый панорамный рисунок, передающий точную развертку рисунка петроглифа. Большие рисунки могут составляться из десятков отдельно снятых элементов. Этим методом устраняют все искажения, получающиеся при фотосъемке петроглифа. Следующий этап копирования – обрисовка рисунка в компьютерной программе «Фотошоп». Можно использовать разные слои и цвета для различных целей: например, для выделения пятен лишайника, более поздних слоев рисунка и т. д.

К вечеру погода окончательно испортилась. Пошел дождь, температура воздуха резко упала, и вскоре закружились «белые мухи». Только вчера мы ходили в футболках и прятали лица от обжигающих лучей иссык-кульского солнца, а сегодня кутаемся в теплые куртки и жмемся поближе к электрическим нагревателям. Тысяча шестьсот сорок метров над уровнем моря не шутка – и в мае может пойти снег!

Утро следующего дня было морозное. Падал снег, и часть участников нашей экспедиции собралась в обратную дорогу. На базе осталось только пять человек: Анна, Дима Лужанский, Игорь и я со Светой. Впереди было еще четыре дня экспедиции, и я рассчитывал, что погода наладится. Пока же можно было обрабатывать снимки петроглифов с помощью компьютера. Оставив Диму и Игоря за этим занятием на базе в Кара-Ое, мы втроем отправились в город Каракол.

Каракол, бывший Пржевальск, – первый город, построенный русскими на берегах Иссык-Куля в 1869 году. В нем еще сохранились старые русские дома с деревянными крылечками и ставнями, украшенными затейливой резьбой. В Караколе чувствуется дух русского городка позапрошлого века. Мне кажется, что в самой России с трудом можно отыскать подобный ему, затерянный во времени, городок. Достопримечательности Каракола – Свято-Троицкий православный собор, возведенный в 1895 году, и дунганская мечеть, выполненная в китайском стиле «пагода» в 1907 году.

Анна с удовольствием согласилась посетить Каракол, тем более что за две недели до начала нашей экспедиции отмечался 175-летний юбилей со дня рождения Николая Михайловича Пржевальского, знаменитого русского путешественника и исследователя Центральной Азии, чья могила находится неподалеку от этого города, долгое время носившего его имя.

Величественный памятник Пржевальскому, возведенный на его могиле в 1894 году на народные деньги, выполнен в виде гранитной скалы пирамидальной формы высотой около 8 метров. Венчает вершину памятника фигура огромного орла (размах крыльев 2,5 метра). В его клюве оливковая ветвь, в когтях орел держит бронзовую карту Азии с маршрутами путешествий Николая Михайловича. На лицевой части скалы укреплен бронзовый крест и бронзовая копия золотой медали имени Н. М. Пржевальского Русского Географического общества. Под ней надпись: «Николай Михайлович Пржевальский. Родился 31 марта 1839 года. Скончался 20 октября 1888 года». 31 марта – это 12 апреля по новому стилю.

Мы стояли возле памятника путешественнику и смотрели вниз на воды Каракольского залива. Когда-то волны Иссык-Куля омывали крутой берег с могилой Пржевальского. С тех пор уровень озера сильно упал, в советское время между озером и памятником был построен портовый поселок – Пристань-Пржевальск.

Я вспомнил слова Николая Михайловича: «Путешественником надо родиться». Во времена Пржевальского путешествия растягивались на многие годы. Он неоднократно говорил, что страсть к путешествиям и женитьба несовместимы, поэтому он был холостым. «Жизнь прекрасна еще и тем, что можно путешествовать», – любимое изречение Николая Михайловича. Странствия и познание нового были образом жизни великого путешественника.

Бывая в Караколе, я всегда посещаю антикварную лавку Александра Кораблева. Ее знают многие гости нашей республики. Вещи давно прошедших эпох наполняют лавку Кораблева, словно пещеру разбойников из сказки про Али-Бабу. Русские самовары и иконы, старые фотографии казаков и купцов, бюсты Ленина и Сталина, фотоаппараты разных лет выпуска и пишущие печатные машинки соседствуют с киргизскими серебряными пуговицами и украшениями, дунганскими и уйгурскими кольцами и браслетами, случайными археологическими находками и артефактами, выловленными рыбацкими сетями из Иссык-Куля. Сашу хорошо знают все жители Прииссыккулья. Любую древнюю вещь, найденную на поле во время вспашки или при ремонте старого строения, обязательно принесут в лавку Кораблева. Невозможно заглянуть к Саше на минутку: аромат прошлого захватит вас и заставит внимательно рассматривать содержимое антикварной лавки. Вещей в ней превеликое множество! Историю каждой из них или ее хозяина Кораблев с увлечением поведает вам. Ведь он – коллекционер. Он из той породы людей, что способны выложить астрономическую, с точки зрения обывателя, сумму за предмет своего вожделения – редкую, раритетную вещь.

Психологи утверждают, что коллекционирование – это сублимация каких-то внутренних страстей, своего рода разрядка накопившейся отрицательной энергии. Существует также мнение, что коллекционер подобен ребенку, для которого обладание вещью является инстинктивным. Взрослея, ребенок научается делиться своими игрушками с другими детьми. Коллекционер же, согласно этой теории, так и остается в своих устремлениях ребенком. Я не согласен с теми, кто является сторонником данной теории. Они путают простое собирательство с настоящим коллекционированием. Коллекционерами были и Савва Морозов, и граф Румянцев, собрания коллекций которых легли в основу многих российских музеев и Государственной Российской библиотеки. Истинный коллекционер не просто собирает, а изучает и сохраняет культурно-историческое наследие. Саша Кораблев немало ценных вещей спас от уничтожения: одни – выкупая из пунктов приема металлолома и вторсырья, другие – собственноручно реставрируя, восстанавливая их прежний вид.

Мать Александра попала в Каракол в 30-х годах прошлого века, прибыв с родителями из северного Казахстана, куда они были сосланы из Оренбуржья после раскулачивания. Она была из старинного дворянского рода. Со стороны отца все были ярыми коммунистами. Дед был застрелен во время ленских событий в 1912 году, когда рабочие на золотоносных приисках в районе города Бодайбо устроили мирное шествие в знак протеста против ареста членов стачечного комитета. Отец Саши служил в войсках НКВД, в пограничных войсках и в конце концов был переведен в город Каракол. Там он и познакомился с будущей матерью Александра. Так что Кораблев был настоящим каракольцем и собирал старые документы и фотографии, связанные с историей родного города.

Я решил познакомить Анну с этим интересным человеком. Я знал, что общение с Александром и вещами, наполнявшими не только его антикварную лавку, но и его дом, доставит истинное наслаждение любителю старины, каким и должен быть историк. К тому же, милая супруга Кораблева – Маргарита всегда встречает гостей ароматным чаем с травками, свежеиспеченными пирогами и душистым вареньем, приготовленным из иссык-кульских ягод, вкус которых выгодно отличается от подобных, выращенных в других регионах. Сочетание влажного, теплого климата Восточного Прииссыккулья и плодородной земли дает удивительные результаты. Еще путешественники девятнадцатого века изумлялись богатству этого края: русские переселенцы из средней полосы России здесь процветали, снимая по два урожая в сезон!

Мои ожидания оправдались. Анна ходила зачарованная между десятками разнообразных статуэток Ленина, с интересом просматривала коллекции уникальных знаков, листала альбомы с почтовыми марками, осторожно брала в руки один раритет за другим, внимательно слушая пояснения Саши Кораблева.

– Старые дореволюционные висячие замки, – говорил Александр, выкладывая перед нами несколько экземпляров, от небольшого замка, размерами в несколько сантиметров, до довольно крупного с непомерно толстой дужкой. – Здесь можно прочитать клейма мастеров. А вот это нашли при ремонте одного дома. Новые владельцы решили поставить современные пластиковые окна, сняли старые рамы и в щели обнаружили листок, исписанный арабскими письменами. Он был накручен на деревянный перодержатель – ручку с обломанным стальным пером.

Наше внимание привлек большой купеческий сундук, обитый жестью. Это было настоящее произведение искусства: все внешнее поле каждой стороны сундука было разбито металлическими полосками на квадраты. Каждый квадрат был украшен цветной литографией. Центральная часть квадратов была желто-синего цвета с виньетками в виде герба, а узорные поля темно-зеленого цвета. Интересно, какие сокровища прятал в этом сундуке его хозяин?

Потом был чай с плюшками, испеченными Маргаритой по случаю родительского дня, подарки Анне и Свете от Саши – предметы старой бижутерии, сверкавшие для них ярче настоящих бриллиантов, и долгая дорога домой на базу в Кара-Ой – ведь от Каракола до нее 150 километров.

Я наблюдал за Анной. Мне казалось, что в душе у нее потеплело после знакомства с семьей Кораблевых. Возможно, завтра у нас возникнет взаимопонимание, когда мы увидим петроглиф «Козел-кулан». Ведь я так хотел понять хитросплетения этого рисунка! Для этого я и позвал на помощь археолога из Кемерово.

Утро было прекрасным. Промытое синее небо, свежевыпавший белый снег на ближайших горах, сверкавший в лучах утреннего солнца, желто-зеленые пятна деревьев, ярко выделяющиеся на фоне темных предгорий, разномастный табун лошадей, живописно украшающий этот пейзаж, – все радовало глаз.

Мы начали осмотр комплекса с «Козла-кулана». Несмотря на хорошее освещение, рисунок выглядел довольно блекло. Петроглиф был выполнен на восточной стороне валуна, и лучи восходящего солнца, падая на него под прямым углом, делали рельеф рисунка плоским, лишенным даже малейших теней. Многие его детали казались простыми светлыми пятнами или случайными потертостями. Я не стал вдаваться в подробности рисунка, знакомые мне по прорисовке Черкасова, а принялся показывать детали лучника, стреляющего в козла.

– Анна, обрати внимание на длинный халат на человеке. На поясе у него висит кинжал в форме рыбы. На голове – трехрогая шапка в виде короны.

По молчанию Мухаревой и по ее внимательному, изучающему петроглиф взгляду я понял, что у нее есть свое мнение о рисунке.

– Вот очертания козла. Черкасов назвал его «Козел-кулан», потому что при общем теле вот здесь можно увидеть голову кулана, – я обрисовал контур пальцем, понимая всю несостоятельность моих утверждений. При этом освещении детали рисунка пропали и казались плодом моей фантазии. С трудом угадывалась даже фигура самого козла! Я продолжал обреченно: – При другом свете это видно отчетливее. Там – фигуры животных.

Анна наконец нарушила молчание:

– А почему вы думаете, что это длиннополый халат? Я вижу человека иначе. И никакого кинжала я не различаю.

– Кинжал в форме рыбы хорошо просматривается на фотоснимках, – поспешил заверить я. – Просто сейчас неблагоприятное освещение. А подобная одежда встречается на многих антропоморфных фигурах.

Анна кивнула в знак согласия.

– Хорошо, что есть аналоги. А насчет кинжала: найдите еще несколько изображений, где кинжал видно хорошо. Тогда его можно будет точно идентифицировать. Пока это смотрится как случайные царапины на камне.

Я замолчал, предоставив возможность Анне самой изучать петроглиф. Я понял, что мои надежды на расшифровку плохо сохранившихся рисунков рухнули. Ученые не станут домысливать, что там было нарисовано. Они просто констатируют то, что можно точно отождествить с уже известным им. Поэтому я уже достаточно спокойно отнесся к высказыванию Мухаревой и о стеле с непонятными письменами:

– А почему вы думаете, что это древняя надпись? Может быть, ее нанесли пятьдесят-сто лет назад?

Я вяло возразил:

– Анна, надпись скрыта мощным вторичным загаром. За сто лет вряд ли мог образоваться такой слой…

– Откуда это вам известно?

– Мы же с вами видели надписи 30-50-х годов прошлого века на камнях. Они же совершенно белые, словно их набили вчера.

– Но они были на светлых валунах, а этот камень темный. Возможно, он и темнеет быстрее!

Я пожал плечами. Вступать в спор было совершенно бессмысленно. Нужно идти дальше и попытаться извлечь пользу от нашей экспедиции. Анна методично вносила координаты каждого камня с петроглифом в свой компьютер и делала фотосъемку. Это была нужная и трудоемкая задача. По нашим следам придут другие ученые и туристы, им эта информация поможет пойти дальше.

Возле большого валуна с изображением стада оленей мы опять задержались. Мне казалось, что после нескольких дней нашего общения Анна, закрытая и сдержанная, немного поменяла свое отношение ко мне и моим поискам. Поэтому я вновь попытался отстоять свою точку зрения:

– Анна, посмотри еще раз на эти бороздки. Вот здесь они очерчивают рога маленького оленя. Предположим, что бороздки случайны. Сам олень действительно нарисован прошлифовкой. Но как тогда могли возникнуть бороздки? Поверхность камня предполагает, что что-то будет выше нарисованных рогов, что-то ниже. Почему же рисунок везде выше, чем дно бороздок? Такое впечатление, что рисунок оббит, сделан наподобие барельефа. Ты сомневаешься в искусственном происхождении бороздок потому, что они темнее даже поверхности самого камня? А может быть, рисунок выполнен так давно, что на камне успел образоваться мощный вторичный загар? А что если сам рисунок неоднократно прошлифовывался на протяжении многих веков… например, в процессе каких-нибудь ритуалов?

Анна напряженно всматривалась в то, что я ей показывал.

– Эти бороздки складываются в определенные рисунки. Можно увидеть козла. Вот голова рыбы, здесь ее тело, – как заклинание повторял я, водя пальцем по камню. – Бороздки есть только здесь, на плоскости рисунка, где изображены олени. Их нет ни выше человеческого роста, ни там, где отсутствуют рисунки…

Анна встряхнула головой, словно сбрасывая с себя наваждение, вызванное моими словами:

– Я хочу увидеть то, о чем вы говорите, но вижу совершенно другое. Я уверена, что это естественные трещины. Посоветуйтесь с геологами. Это все, что я могу вам порекомендовать.

За три дня мы смогли исследовать восточную и центральную части комплекса Чет-Кой-Суу, благодаря тому, что я уверенно вел группу к наиболее интересным рисункам, обнаруженным нами ранее. Один день экспедиция знакомилась с петроглифами Кара-Оя и Чолпон-Аты.

Очередной день был посвящен петроглифам западной части комплекса Чет-Кой-Суу, чтобы Анна Мухарева могла нанести на карту крайние границы «каменной галереи» и по достоинству оценить ее масштабы.

Участники экспедиции разбрелись между валунами, фотографируя рисунки, а я отправился на поиски большого камня с изображением волка или собаки, найденного мною однажды в прошлом году. Заметив неподалеку сидящего на пригорке чабана и пасущихся овец, я направился к нему.

– Здравствуйте, как ваши дела? – поприветствовал я его.

На вид ему было около шестидесяти лет. Из-под выгоревшей

синей рекламной кепки «Maximum 103.7 FM» виднелись коротко остриженные седые волосы. Кожа лица и рук крепко была просмолена жестким иссык-кульским солнцем. Глаза смотрели живо и с интересом. Теплая рубаха с жилеткой, толстые брюки из армейской материи с маскировочными разводами, на ногах шлепанцы, в руках хворостина для непослушной овцы.

– Вы чего здесь делаете? Золото ищете?

Я улыбнулся. Сколько раз я слышал подобный вопрос от местных жителей.

– Рисунки на камнях изучаем, – пояснил я и добавил: – Тут неподалеку на камне есть большое изображение волка, вы не видели?

Чабан покачал головой:

– Я здесь каждый день прохожу, никакого волка не видел. Сердце есть на камне. Хочешь, покажу?

– Это, наверное, современная надпись, – проговорил я. – Меня такие рисунки не интересуют.

Но мужчина уже вскочил на ноги и пошел в сторону, приглашая меня следовать за ним:

– Тут близко. Посмотри, пожалуйста, что это такое? Каждый день мимо хожу, думаю, кто на камне нарисовал? Может, знак какой?

Я поспешил за ним. Вскоре показалась группа крупных камней из серого гранита. На одном из них четко выделялась беловатая полоса из кристаллического кварцита, причудливо замкнутая в виде сердца.

Чабан указал на нее своей хворостиной.

– Видишь, сердце?

– Да, похоже. Только его никто не рисовал. Природа это сердце сотворила.

– И я так тоже думал, – согласился со мной мужчина. – Только иногда сомневался: вдруг с каким-то умыслом знак нанесли. Может, клад где-нибудь поблизости зарыт…

Я махнул рукой.

– Нет здесь клада. Пошел я, позову своих друзей. Нашел я волка. Пока мы с тобой сюда шли, я заметил нужный мне валун.

– Постой! Тут неподалеку есть дырка в земле. Глубокая. Я каждый раз мимо прохожу, сую туда палку. До дна не достать. Пойдем, покажу. Может, золото там есть…

– Нет здесь золота, – твердо ответил я. – Мне надо обратно идти, товарищей звать. Мы рисунки на камнях ищем, а не золото!

Вернувшись, я устроился на валуне с изображением волка. Вряд ли это была собака, как вначале думал я. Просто у Черкасова было описание полутораметрового изображения собаки, и мой петроглиф по размерам соответствовал найденному Черкасовым. Но в описании Николая Дмитриевича хвост у собаки был закручен вверх, а здесь висел вниз. Да и на вид зверь был больше похож на волка. Тем более, что рядом я рассмотрел небольшого лучника, целящегося прямо в пасть изображенного зверя. Чего бы человеку стрелять в собаку?

Пока я размышлял над этим, подошел чабан.

– Нашел волка? – спросил он.

Я указал на рисунок подо мной.

– Точно, волк, – согласился со мной чабан. – Пойдем, покажу дырку в земле. Тут уже рядом.

Мне пришлось вновь идти за ним.

– Это, наверное, звериная нора, – предположил я.

– Нет, не нора, – возразил мужчина. – Там земля вниз провалилась. Пустота под землей. Я же палку туда совал – дна нет!

«Возможно, старое захоронение», – мелькнула мысль у меня в голове. Но, подойдя поближе, я понял, что провал возник из-за подземного водяного потока, промывшего почву между камнями, лежащими под поверхностью. Вода появлялась там либо во время сильных ливней, либо из-за обильного таяния снега.

– Может быть, там клад? – с надеждой спросил меня чабан, шуруя в отверстии хворостиной.

Я покачал головой и объяснил чабану, грезившему о спрятанных повсюду сокровищах:

– Это вода промыла. Земля провалилась на дне лощины.

Если по ней пройти, можно еще такие провалы отыскать. Если не закрепить, овраг может образоваться.

Вскоре к валуну с волком подошла вся наша группа. Я ожидал вердикта Анны, молча созерцавшей рисунок. Наконец она произнесла:

– А почему вы думаете, что это волк, а не бык?

Я онемел. Потом выпалил:

– Помилуйте, Анна, какой же это бык?! По стати этот зверь на быка не тянет. И где у него рога? Тут же явно собачья или волчья голова, посмотрите на уши зверя – вылитый волк!

– А это что тогда? – спросила Анна, указывая на дугу над головой животного. – По-моему, это рога. Значит зверь – бык.

Рядом с нами возник уже знакомый мне чабан. Он уходил к своим баранам, потом, что-то вспомнив, вновь примчался к нам.

– Там на холме есть могилы калмаков – они жили на этой земле до нас, киргизов. Пойдем, покажу.

Я оставил Анну изучать камень с петроглифом и двинулся за любознательным чабаном. На вершине холма выстроились в ряд несколько небольших каменных курганчиков.

– Вот могилы калмаков, – указал на них чабан. – Интересно, что они в могилы закапывали?

Наша группа была замечена из кошары, располагавшейся неподалеку и выше этого места. Оттуда уже спешил всадник. Подъехав, он о чем-то спросил моего проводника. Я разобрал слово «алтын» и понял, что вновь прибывший интересовался, не золото ли мы ищем. Чабан отрицательно покачал головой.

Всаднику на вид было около семидесяти лет. Такой же худощавый и просмоленный солнцем, как и знакомый нам чабан, он был невысокого роста. Старик был одет в поношенный синеватый френч с подвернутыми рукавами – то ли френч был с чужого плеча, то ли его хозяин со временем немного усох. Из открытого ворота френча выглядывал наружу теплый пятнистый шарф, намотанный вокруг шеи. На голове – черная фетровая шапочка, надетая поверх армейской панамы с короткими полями. На ногах поношенные кирзовые сапоги с разрезами на голенище. На лошади от старой добротной кожаной сбруи, украшенной бронзовыми узорными деталями, осталось лишь головное снаряжение и ремень на седле, остальное было доработано из переплетенной косичкой веревки. На седле – свернутый обтрепанный овечий полушубок.

К нам подошел Дима Лужанский. Посмотрев на холмики из камней, он изрек:

– Это не калмакские захоронения, а типичные киргизские. Девятнадцатого века.

Чабан сразу потерял интерес к могилам: в них точно никакого золота не найдешь.

Из кустов вышел еще один пожилой киргиз в армейских штанах, полосатом свитере, легкой куртке и в огромной кожаной кепке. Между местными жителями завязался оживленный обмен мнениями. Я, видя, что Анна не намерена подниматься к нам, поспешил с Димой вернуться вниз.

До конца нашей экспедиции оставалось два дня. Я решил, что уже достаточно познакомил Анну с комплексом в дельте реки Чет-Кой-Суу. Она увидела наиболее интересные, с моей точки зрения, петроглифы, разнообразные и по стилю, и по сюжетам. Новой для нее информации было много, требовалось время, чтобы переработать ее. Не имело смысла перегружать Мухареву показом новых и новых рисунков. Рядом с Чет-Кой-Суу, вдоль недостроенной дороги Алматы – Чолпон-Ата есть еще один комплекс петроглифов, который ей будет любопытно осмотреть.

Мне тоже нужна была передышка, чтобы понять, что делать дальше. Я собирался выпустить альбом, посвященный уникальному комплексу Чет-Кой-Суу, но плохо представлял себе, каким он должен быть. Научные статьи – это дело ученых. Мне же хотелось привлечь внимание простых людей к удивительной «каменной галерее» Чет-Кой-Суу, поэтому альбом должен быть красивым и вызывать у читателя желание увидеть это удивительное место своими глазами.

Сейчас очень модно рассуждать об энергетике определенных зон, об их чудесных свойствах. Почему бы не посмотреть на комплекс Чет-Кой-Суу как на уникальный район проявления мистических сил? Ведь он являлся культовым местом с древнейших времен. Наверняка, в Чет-Кой-Суу есть следы древних капищ. Несколько таких культовых мест я уже знал. Большой валун с петроглифами, ниша под камнем, просторное пространство перед валуном, окруженное декорациями – рисунками на близлежащих камнях – отличительная особенность древнего капища, решил я. Людей словно магнитом тянет в подобные места. Всегда найдется ловкий экстрасенс, который разъяснит желающим, какой камень от каких болезней лечит, какой снимает порчу, где нужно встать, чтобы впитать в себя космическую энергию, с какого валуна скатиться, чтобы получить благословение небес на рождение ребенка, и т. д. Я понимал, что сами по себе петроглифы вряд ли привлекут чье-нибудь внимание, кроме специалистов. А вот если в рисунках будет некий тайный смысл… тогда, я думаю, любопытных будет хоть отбавляй.

Мне хотелось показать в альбоме и людей, живущих в районе Чет-Кой-Суу. Для них этот полупустынный ландшафт, усеянный скоплениями валунов, – родной дом. Их отары овец и коз, табуны лошадей оживляют дикий край предгорий Кунгей-Алатау. Пока мы бегали в поисках петроглифов, эти люди мало интересовали меня. Теперь я понял, что без них альбом о Чет-Кой-Суу будет скучен и лишен жизни. Значит, впереди новые поездки и новые встречи. Любая моя книга – это часть прожитой жизни. Я живу тем, что мне интересно, и надеюсь, что найдутся читатели, которых увлечет рассказ о моих скитаниях в поисках разгадок древних тайн нашей земли.