Текст книги "Люди и Нелюди"

Глава 2

Детство, детство, куда же ты бежишь?

Витоли

Паровичок появился из-за угла внезапно, и, как с Витоли обычно случается, он стормозил и ничего не успел сделать.

Во всем, что не касалось его любимой игры в боло (разновидность местного футбола), Витоли был задумчивый, медлительный и даже в какой-то степени, скорее, рассеянный, тормоз, одним словом.

Теперь – по порядку, что предшествовало этому нерадостному событию.

Школа второго круга столицы, идут занятия.

– Витоли Вилесс, к доске, – грозная, как всегда, Натали Сергеевна.

Вызвала его к доске зачем-то, еле-еле ответил на ее дурацкие вопросы, да еще и с примерами. – Тяжко вздыхает, поминая свои никакие ответы и будущую реакцию родителей на полученную оценку.

И еще эта математичка… – что там подымала «математичка» Витоли уже додумать не успел. Его путь домой прервал визг тормозов…

О ком идет речь у нас?

Натали Сергеевна – учитель математики и довольно молодая женщина 38 лет, прямо скажем, выглядящая не на свой возраст, а где-то не более чем на 28 лет.

Почему так?

Потому как следит за собой и принимает известное лечебно-волшебное снадобье энерджазинов, именуемое в просторечии у людей «флаконы» и сильно замедляющее процесс старения и дающее телу бодрость и, главное, полностью без всяких последствий. Правда, не сильно часто принимаемое населением в силу своей высокой стоимости и краткости времени воздействия.

Характер учителя математики да и ее прежнее место работы – имперская служба безопасности – не сильно способствовали потаканию вот таким вот Витолям.

– Старая кошелка, маразматичка, уу-у, а как пристает все время ко мне, – бурчал по дороге домой Витоли, не обращая ни на что внимания, и донеобращался.

Витоли можно понять где-то, не часто две «любимые» учительницы в один день устраивают головомойку, пусть и за дело. О ком идет речь?

Бригида Петовна, совсем молоденькая, в отличие от Натали Сергеевны, учительница и только пришедшая к ним в школу, пару лет назад всего, но уже ведущая язык руси (русинов) устно и письменно, а также и географию в придачу. Очень разносторонне развитая личность эта Бригида Петовна, как говорили в школе, и Витоли даже что-то слышал про нее, но и она за что-то также невзлюбившая его.

Вот она-то и вызвала Витоли к доске и по обоим своим предметам сразу и влепила соответственно не самые высокие оценки, если не сказать низкие, а именно четыре и пять соответственно.

Учитывая десятибалльную систему здесь, от нуля и до девяти, то, считай, он получил два и два с плюсом.

«За что?» – мысленно вопрошал Витоли, идя или, скорее, бредя домой, потому как спешкой эту ходьбу назвать нельзя было ну никак.

Она или они обе, учительницы, почему-то взъелись на него за пониженные знания, и, в общем, им всем от него что-то было нужно.

По всему видно было: день начался неудачно…

А ведь очень хотелось погонять боло вечерком, а не эти уроки опять гон… учить и прочие задания дурацкие.

Немецкую игру в боло, которой заразились и болели все окрестные да и столичные дворы, и даже, в халифатах она была не менее популярна, как Толини и говорил, во двор к Витоли, где он жил с родителями, эту игру притащил его друг Толини Хоникер. Немец по национальности, но давно живущий здесь, на Руси. Вот с тех пор Витоли и был страстный поклонник и завзятый игроман, или боломан. Временами за игрой забывая про уроки и даже про еду, за что и нагорало ему и повсеместно, и неоднократно, то от учителей, как сегодня, то от папы с мамой иногда.

Мир Этелла. Благословенный мир.

Немножко истории

Сто лет назад был сменен календарь и вместо тогдашних двенадцати месяцев в году их стало или осталось всего десять. Зато по сорок дней в месяце их стало вместо прежних 35 дней и летней половинки. Раз в восемь лет один день добавлялся, он никак не считался, но нужен был для более точных астрономических расчетов длины года.

Власть империи Руси представляла собой монархо-республиканско-церковный строй. Почему так? Потому как был монарх, император Владен, и двухпалатный парламент. Он состоял из представителей двух республик, входящих в империю Руси, и десяти опять же представителей от глав провинций-губерний, это наиболее близкое понятие, и высший, божественный – от жречества и его уже двенадцати представителей от всех богов. Правда, в основном от Единого и не полных жрецов от остальных богов, но об этом будет сказано дальше.

Вот такая смесь, непонятно чего и с чем. Это когда-то непримиримые враги, республиканцы и иже с ними и почитатели Бога или – правильно – тогда еще богов. Война между ними была страшная и кровопролитная, но в силу слишком больших потерь в своих рядах, да и просто потерь рядового населения, их поддерживающего, они вынуждены сейчас мириться между собой.

Как ни велики были их совместные претензии друг к другу, но за многолетнее совместное проживание и притирание друг к другу они таки нашли некий компромисс, и вот уже сто лет империя Руси прекрасно себя чувствовала и разваливаться пока никак не собиралась. Это несмотря на вот такие довольно сложные внутригосударственные интриги, в результате которых пришлось кроить даже месяцы, да и счет переводить только в десятичный, тогда как раньше был и десяти– и двенадцатеричный, ходивший параллельно. Рядовых граждан из плебеев и дворян всех сословий это все никак не касалось, и слава Всевышнему.

Сто лет назад, как читал Витоли, была тьма религий и различных богов.

Всего двенадцать, но ведь для Витоли это уже количество. Ужас просто и как это возможно – не было стройной десятичной системы, как сейчас. Каждый верил в кого хотел и творил что хотел. Вот тогда и пришел Великий, или, как его звали сейчас, Всевышний и Единый в одном лице, и навел во всем строгий порядок.

Причем если в государстве Руси порядок наводился более-менее мягко и неторопливо, то в Немецкой – это в соседней и союзной республике – уже дело было чуть пожестче. По крайней мере это так писалось в учебниках истории Руси и мира. Про войну в Халифатах – это соседняя и уже не союзная страна, с которой у Руси такой вооруженный нейтралитет, – то там резня, говорят, была будь здоров, это в вольном переводе и понимании самого Витоли. Все-таки к ним в Халифаты пришел не сам Всевышний, а только его представитель.

Это все описывали в учебнике той истории Руси, что между делом, игра в боло, и ремнем отца, иногда почитывал Витоли.

Какой-то Просказатель, или как-то чуть по-другому, на руси это дословно переводилось целой заумной и длиннющей фразой, но учителя допускали, если просто сказать «Просказатель», что Витолю безмерно радовало, ибо историю он не любил, как и все остальные предметы, впрочем тоже, за исключением пения и… рисования.

Что там за война случилась, было ему непонятно и «до звезды», как говорят, но в результате на Руси осталось около не более сотни миллионов человек всего населения из более чем трехсот миллионов на время ее, войны, начала. У немцев и того меньше, всего около 80 или где-то половина от былого их количества, а в халифате примерно 120 миллионов человек, сколько их было до прихода, никто теперь и не знает. Раньше не считали, но, наверное, и за миллиард переваливало, как говорил учитель по той истории Руси Смилин Старович.

Это просто громадное число в голове у Витоли даже и не укладывалось. Когда же он пытался выписать все нули на доске и не ошибиться при этом, то по три раза пересчитывал, переписывал, сомневаясь, правильно ли, благо никто не видел тогда его. А то было бы стыдно перед девочками из класса, а особенно перед одной одноклассницей Мартой. При воспоминании о ней Витоли краснел, даже будучи один, и количество нулей здесь было совершенно ни при чем.

Все тогдашние преобразования, в понимании Витоли, вылились в то, что сейчас требовалось один раз в неделю (десять дней – местная неделя, здесь и далее адаптировано под наш календарь, насколько возможно, и правильно, «декада» будет наименование ее) в первый выходной, соответственно, девятый день недели, надо, и до обеда желательно, сходить в храм Всевышнего. Там вместе с молитвой благодарения за мир во всем мире, и здесь это не иносказательно даже, прослушать там же еще и небольшую лекцию. Слушать ее надо обязательно, – делал пометку Витоли для себя. Потом, зараза, обязательно спросят про нее в школе, и придется еще и держать экзамен после, по окончании уже учебного года.

Здание храма Всевышнего было большим, если не сказать огромным, и больше напоминало столичный институт, где Витоли как-то был с экскурсией всем классом. Оно, кстати, поэтому и называлось «Храм-институт Всевышнего», где было много кафедр, по мнению, Витоли – просто больших помещений, но сказали – кафедр, ну и ладно. Эти помещения были для всех возрастов и разных степеней приближения к Всевышнему.

Благодаря своей достаточно неплохой памяти, Витоли пока проскакивал и экзамены по этим лекциям-беседам богословов сдавал с ходу. Не то чтобы там уж сильно придирались, но это были совмещенные экзамены и по всем законам государства Руси в том числе. Не только одни божественные заповеди, поэтому приходилось существенно напрягаться, что он не сильно любил, а еще меньше понимал, что и зачем это все ему надо.

Законы Руси были строгие, по сравнению со старыми, той, еще старой империи, это так, как говорили все учителя. Да и его отец подтверждал, при редких, эх-хе, раньше и довольно частых беседах в последнее время сейчас.

Один закон о курении чего стоит – и чего к нему придрались? Не такая уж и большая проблема, как на взгляд самого Витоли.

Ну курит кто-то – и что с того? Правда, раньше, говорят, курили какие-то травы, вызывающие то ли привыкание, то ли отравление, короче, Витоли ничего не понимал в этом, да и не интересовался, в общем, сильно этим.

Сейчас все было по-другому, это его просвещал как-то под настроение отец. «Курение, сын, только после твоего совершеннолетия, это в двадцать один год на Руси у нас. Считай, после обязательной службы в войсках самообороны или флота, – понял, сын?»

В общем, на Руси призыва как такового и не было, но дворянин, каждый дворянин обязан. В смысле он не обязан по призыву, но по велению совести и долга должен отбыть два года после совершеннолетия, где укажет император Руси.

Во где ужас – вздрагивал он всем телом тогда.

По поводу же курения Витоли так думал: и зачем оно ему после совершеннолетия надо? Нюхал он тот табак, не понравилось ему совершенно.

Отец его иногда курил, редко, но все же. Закон о табаке, кстати, его учили одним из первых. Первую сигарету можно получить только по паспорту, серьезная такая гербовая бумага и с фотографией, это только для дворян и опять-таки с 21 года.

Фотография появилась совсем недавно, и качество ее было пока не очень, Витоли так рассуждал, листая документ отца, что он нарисует портрет отца и лучше, если что.

Сам Витоли неплохо рисовал, иногда под настроение и одноклассников мог после матча изобразить, на фоне, допустим, «активных» ворот. Можно и одноклассниц, но он пока стеснялся этого и сильно стеснялся.

– Тебя запишут, – нудил с объяснениями отец, как лицо в данном случае заинтересованное, – в магазине присвоят там номер, и можешь брать сколько хочешь. Даже можешь послать своего будущего сына или дочь за ними потом уже, и неважно кого. Он называет номер и получает, что хочешь.

Видимая ловушка и несуразность очень проста, как любил порассуждать с ним отец после кухни, где они, отец с мамой, бывало, приговаривали бутылочку вина на двоих.

Если выяснится, что он, Витоли, например, взял не отцу или кому там еще, а себе и сам, то на первый раз он получает суток пятнадцать отработки или на ферме за городом, или по городу чистить канализацию, или вот улицы от вездесущего конского навоза их «яблоки» убирать. Причем это к любому сословию относится. Отец приводил в пример сына самого губернатора Семила. Если же выяснится, что родители разрешают своему сыну курить сами и не принимают никаких мер воздействия, то один из родителей получает сразу срок, один год тюрьмы. За что такие строгости, Витоли было совершенно не понятно. Правда, и действовало, на улице курящих практически нельзя было встретить, только в парке иногда забивали костяшки пожилые дворяне, вышедшие в отставку. Вот те курили, Витоли около них раз стоял, там дышать же невозможно было, поэтому закон он даже где-то одобрял про себя. Особенно когда надо было сбегать отцу, а его в этот момент ждали ребята на боло.

Удар паровика был внезапный и сильный, хотя видимых повреждений Витоли он, и не нанес.

Первое время врачи ничего не могли сказать определенного про состояние здоровья пострадавшего безутешным родителям Витоли Вилесс. Только разводили руками: все в руках Всевышнего, уповайте на него.

Был момент, даже клинической смерти, но потом применили новый метод электрического стимулирования сердца, изобретенный и применяемый до этого только в имперской академии.

Все это родителям рассказывал седой степенный доктор с окладистой бородкой, которую он периодически поглаживал рукой.

– Сейчас все хорошо, и благодаря моим новейшим методикам ваш сын уже где-то через полдекады – что-то подсчитывая про себя, – да, да, пациент будет совершенно здоров.

Родители Витоли на это рассыпались в благодарностях.

Родители Витоли, Сереги и Миритина Вилесс, были из хорошего рода специалистов. Обедневшие по разным причинам в прошлом их родители-дворяне, но с хорошей историей и без пятен ереси, что важно, и неплохим послужным списком, что, надо сказать, помогло в жизни им обоим. Сначала они, оба родителя, весьма неплохо окончили институт, правда, разный и в разных местах, а потом устроились на работу на местный военный завод. Где Витолина мать по имени Миритина начала работать технологом, а отец Сереги уже был к тому времени ведущим инженером-чертежником. Где они и познакомились в свое время и в последующем поженились.

Витоли было 16 лет, и он заканчивал десятый класс стандартной одиннадцатилетки во втором округе столицы.

На первый круг столицы родители Витоли все-таки не тянули ни происхождением, ни деньгами, скорее, не миларды, чай. Сто злотов – не мало, как для плебеев, но и не шибко разгуляешься на такие деньги.

Родителям, правда, знакомые при заводе предлагали специализированную профильную школу для их сына, намекая на их самих образование и их довольно выдающиеся успехи на работе, но они не решились портить единственному сыну жизнь: а вдруг будущая профессия не понравится и что тогда делать? В этом они, кстати, не прогадали, или, Всевышний их надоумил в этом.

Сын отнюдь не блистал успехами, от слова «совсем», и если физически он был развит весьма неплохо, то вот в остальном, прямо говоря, да-а-с.

Их сын неплохо рисовал, хорошо пел в классе на уроке, но уже с техническими науками шел большой напряг и это сильно мягко выражаясь.

Если еще химию – мать химик-технолог как-никак – и тоже черчение – отец в помощь – еще полбеды и хоть как-то вытягивались, то с точными науками, той же математикой, суть алгебра и геометрия, это был полный провал, а на этом фоне почерк курица лапой с массой ошибок по-русинскому вдобавок. В общем, слава Всевышнему, что оградил их чадо от специализированной школы. Потому что как бы они сейчас выглядели, если он и в общей школе плавал, то что бы он делал в специализированной, где знания нужны намного углубленнее и требования к ним существенно выше. Правда, оттуда и берут охотнее и на более престижные работы, но есть большое но: знания и умения требуются тоже такие же соответствующие, углубленные.

Вот по этому поводу семья Вилесс и собралась сегодня вечером на семейный совет.

До выхода из больницы осталась половина недели, пять дней, по словам профессора. До конца учебного курса, или учебного же года, четыре месяца. Надежды, что сын сдаст экзамены по всем предметам, нет никакой. По части предметов из них – да, может быть. По основным, той же математике и руси, ну, можно помечтать, конечно, но толку-то с тех мечтаний нет никакого. Решено было сначала тряхнуть кошельком, отец, правда, по простоте душевной, предлагал начать с ремня, но Миритина уперлась, и супруг вынужден был сдаться. Но на первый раз он предупредил.

На первых порах решили не нанимать официального репетитора. Все-таки немножко стыдно, они потомственные дворяне-специалисты, а сын оболтус и недотепой растет. Поэтому решили просто по-тихому, ненавязчиво попросить на первое время хотя бы двух учителей по предметам: той же руси и математике. Благо по математике она одна и по теоретической, и по практической части была.

Сереги Вилесс, происхождением, конечно, не дворянин-купец, но быстро просчитал, что это уже большой плюс по деньгам выходит. На большее они, скорее всего, и не потянут материально, а если официального репетитора нанимать, то и тем более, да и сын тоже ведь и отдыхать когда-то должен. Свой ведь сын, да и не плебей же, в самом деле, не за ремень браться, что пару раз приходилось, и жена Миритина потом дулась за жестокое воспитание их сына, на что и соглашалась до, видимо не очень задумываясь, о чужой попке.

Договориться вышло на удивление просто.

Бригида Петовна, учительница по русинскому, согласилась на два занятия в декаду. Она и сама будет приходить к ним домой, ей это не трудно, и два часа заниматься руси письменно и устно литературой – по часу каждым из предметов. За это они пообещали ей новую мебель в ее квартиру.

Бригида Петовна жила в общежитии, и то, что там была за мебель, вам уже понятно. Причем с Бригидой Петовной им повезло, можно сказать, дважды. Она не настаивала на немедленной оплате и была согласна, так сказать, по результатам и оплата. Она была довольно молодая еще учительница и немного сомневалась в своих силах. Что, надо сказать, несказанно обрадовало родителей Витоли, получивших на этом такую своеобразную нежданную рассрочку платежа. Они, правда, в силу своей профессии или, скажем, не частой покупки мебели, видимо, не знали еще и цен вдобавок, но пока не суть.

Учитель математики, наша знакомая Натали Сергеевна, наоборот поначалу наотрез отказалась от сомнительной славы репетитора их сына.

Мол, такой оболтус, как их Витоли, ей не по зубам и случай вдобавок еще и очень и очень запущенный. Тогда в бой был пущена тяжелая артиллерия в виде знакомства с Гесиком Смайловичом.

Гесик Смайлович – это муж математички Натали Сергеевны и большой любитель сложной, суперсовременной техники. Ему по знакомству и в виде такого своеобразного презента и был обещан тюнинг его паровичка, силами рабочих завода, где работала семья дворян-специалистов Вилесс.

Этому любителю новой техники жена уже не смогла отказать. После этого «математическая» крепость была взята и учительница, хоть и с сомнением, но согласилась все-таки помочь. Правда, только наотрез отказалась приходить к ним домой.

Как она сказала – «Еще чего не хватало. Я по ученикам еще домой только не ходила, девочку нашли, что ли, здесь пусть остается после уроков».

Сказала, что будет заниматься после уроков и только один раз в декаду на два часа, и все на этом, сказала как отрезала.

На вопрос родителей Витоли, не мало ли будет, ответила: «Если увижу рвение и хоть какой-то результат, можно будет и увеличить число занятий. Если же за месяц не будет ни малейшего сдвига и результата, извиняйте» – она откажется тогда совсем от таких бессмысленных занятий с их сыном.

Скрепя сердце и скрипя зубами пришлось согласиться с ней – а что делать?

Что сказать? Если с учительницей руси им очень повезло: и оплата потом и два занятия в декаду, что давало уже большую надежду на успехи, то здесь только одно занятие, а еще и неизвестен результат этого.

До полного их счастья этот Гесик, муж Натали Сергеевны, приперся на завод буквально на следующий день после согласия своей жены на репетиторство. Как только его пропустили на проходной? Завод-то военный как-никак. Можно сказать, пока чернила на договоре не остыли. Вдобавок и тюнинг паровичка вышел в совсем не слабые деньги.

Как оказалось, инженер-дворянин Сереги очень хорошо понимал, что и как надо делать теоретически в механизмах и дизайне. Но он, оказывается, ни демона не знал, сколько все это стоит практически и в злотах – это местные монеты такие.

Значит, вот этот вот тюнинг, о-о, и продлившийся-то всего пять дней, аккурат до выписки Витоли, и обошедшийся их семье всего-то в триста злотов. И то только потому, что их инженер – свой человек и рабочие на заводе сделали ему хорошую скидку. Сереги, правда, сильно кривился на это, скидка для дворянина – это как-то по-торгашески совсем выходит и сильно не по чести дворянина-специалиста, но чего не сделаешь ради их любимого сына. – Хотя и нехорошо это, – вздыхал Сереги, – но кошелек не бездонный все-таки.

Дворяне-специалисты издавна не очень любят дворян-купцов, торгашей по их наименованию, и взаимно друг друга презирают, не повсеместно, конечно, но есть такое дело.

По этому поводу глава семьи вот что сказал: если все это не поможет Витоли, он самолично купит хороший новый ремень из кожи старого сможа и лично отходит любимое чадо не взирая, – при этом выразительно смотрел на свою жену. Потому как его ежевечернее пиво исчезло как дым, кстати, как и выходная бутылочка хорошего вина уже на двоих им с женой. Чем недовольна была еще и его супруга. Поэтому отвертеться сыну, скорее всего, не удастся, а только примерной учебой и сдачей экзаменов на отлично или хотя бы на хорошо, они были реалистами все-таки.

Новое утро иногда как день рождения.

Сергей

Сергей плавал в темноте. Где-то вдалеке шумели волны моря или озера – неясно. Они медленно накатывали на берег, и вдобавок противно и монотонно кричал ишак.

Что? – Сознание начало всплывать. Что? Какой ишак? Он что, в плену? – мысленно задергался, но тело не слушалось и лежало совершенно без движения. Связан, ранен, затекло или отлежал? – мысли неслись без остановки. Ужасы плена он неоднократно слышал от других. Да и видеть приходилось, чего уж там, та журналистка надолго запомнилась, еще пара солдат, которых он как-то самолично даже освобождал. Какие-то сломленные, не люди, а скорее как дрессированные животные. За кусок хлеба готовые на все и ни на что уже не годные как собственно люди. Они вздрагивали от всего, и их любимая поза – по-любому поводу упасть, сжаться в комок, закрыв голову руками, и делай с ними что хочешь после этого.

Нет, Сергей их не осуждал и не презирал, как некоторые сослуживцы, его коллеги, брезгливо морщившиеся, глядя на таких опустившихся и потерявших все человеческое узников. Еще не факт, что бы он сделал сам в таком положении и кем бы стал через месяц или тем более год вот такого плена. Те же сестрички в госпитале, хоть и не бандитки, но строили всех вплоть до полковников, и с такой милой улыбочкой, что прямо дрожь пробирала и в начале лечения, когда их видел впервые, и в конце, только причины были уже совершенно различные.

Что он в плену, он понял сразу. Во-первых, связан, не удалось пошевелиться ни рукой, ни ногой. Во-вторых, темно как, как… в общем, темно, вы поняли? – Такая естественная темнота, что бывает исключительно в одном месте.

Лежал так или сидел он по собственным ощущениям дня три. Как это может быть? Если темно и нельзя пошевелиться, но между тем было понятие – прошло три дня. За это время только одно событие его взбудоражило, хотя как сказать, лучше бы его, наверное, и не было совсем. На третий день его пришли бить или, видимо, совсем убить. Кто пришел? Неясно. – Это по известным уже причинам.

Он не видел и не слышал, и даже удары не совсем чувствовал. Хотя по кости они же должны передаваться, но как же у него все болело после этой экзекуции, буквально каждая клеточка на его теле. Такое впечатление, что не оставили ни одного участка, где не прошлись бы сапогом или дубинкой. Голова просто раскалывалась. Он уже ничего не хотел и только ждал, когда же все… отмучился, после такого все равно ведь не жилец.

Звезды светили в окно, и было их как-то неожиданно много. Даже в тот кусочек неба, что попадал в квадрат окна, он насчитал 12 штук. Странно, то ли у него сильно улучшилось зрение, то ли это участок неба такой попался.

За окном были интересные звуки. Слух заработал, и первая или, скорее, уже вторая после зрения радостная новость. Вроде, как старинный паровоз пропыхтел за окном.

Был такой у него случай в далеком детстве. Он видел, как из депо выгоняли старинный паровоз, и он его даже трогал тогда. Правда, кроме вымазанной в саже руки воспоминаний больше и не осталось, но ведь это был настоящий паровоз, оо-о.

Вот и сейчас он сначала даже подумал, что он едет куда-то, но еще раз окинул помещение и понял: нет, скорее всего, в комнате лежит.

За окном через некоторое время выглянула луна. Правда, была она какая-то совсем маленькая и не совсем даже как бы круглая, ущербная какая-то.

Неожиданно в памяти всплыло: не Луна это, а Селена.

Луна будет там выше, и она больше размером, и круглая она.

Шизофрения, однако, – проснулась несвоевременная мысль из несостоявшейся профессии.

Болезнь не самая хорошая и желанная воспринялась легко и просто. На фоне чеченского плена, войны и кошмаров, возможной инвалидности, голос в голове уже воспринимался как нечто само собой разумеющееся, такой милый и даже чем-то приятный и уже почти не вызывал отрицательных эмоций. Такое легкое сожаление и не более того, даже в чем-то хорошо.

Хотелось пить, но руки еще не слушались, и приходилось ждать утра.

Тем временем на стене тикали старинные ходики, и в свете луны или не луны, черт его разберет теперь, на них были видны стрелки. Ничего необычного в них он не заметил: стрелки и стрелки, пока не прошло примерно около получаса.

Он долго смотрел на циферблат. Сначала ему показались неправильные цифры и их начертание.

«Какие-то они не такие. Римские, что ли?» – мысль Сергея.

«Нет, – не согласилась на это его шизофрения, или, как решил Сергей ее называть, осознание, – обычные халифатские цифры. Ничего не римские, и вообще “римы” – это их старинное название, сейчас они “немцы” зовутся».

Спорить со своим вторым сознанием, которое осознание, будет себе дороже. Поэтому решил для себя, что халифатские, значит, пусть будут халифатские.

Еще минут пятнадцать попялившись на настенные часы-ходики и окончательно убедившись, что стрелки вращаются в другую сторону, и согласившись с своим осознанием-шизофренией, что в ту, что надо, он окончательно успокоился и заснул сном младенца. Утро встретило его сначала бодрой санитаркой в сером халате, которая сначала молча засунула ему утку под зад, а потом так же молча повернулась и вышла. Уже привычно напрягся, спасибо госпиталю, никакого стыда он не испытывал уже давно по этому поводу. Струя зажурчала, и тут он понял, что руки его неожиданно слушаются. Попробовал ноги… ну, не все прямо так и сразу же.

Через время зашла санитарка вытащила утку, сказала: «Молодец, мальчик», – и ушла.

«Молодец, мальчик, – не такая она и старая против меня будет, чтобы я был для нее мальчик», – подумал Сергей и удивился. Что-то было не то?

Первое: опять влезла шизофрения и сообщила, ну весьма своеобразно сообщила, но пусть будет в виде диалога, хотя это не совсем так.

– Сереги будет правильно, Сергей – это имя моего отца в полном его наименовании, то бишь в отчестве, только тогда это слово так и произносится.

И это, – тетя санитар старая, ей лет, наверное, больше тридцати будет, а может, и все тридцать пять будет. Значит, старая уже и плебейка вдобавок, – осознание явно нос от нее воротило, хоть и стеснялось при этом сильно.

– Во-о ответ, а мне тогда сколько? – переговаривался Сергей сам с собой, не особо обратив внимание на незнакомое слово «плебейка».

Получил – шестнадцать сейчас есть, а в конце лета будет уже семнадцать.

Крыша, не спеша, шифером шурша, ехала к земле, прохожие визжали и шарахались в стороны.

Не к месту вспомнился анекдот, совсем не к месту.

Сознание действительно ненадолго покинуло его. Он отстраненно смотрел, как пришел добрый доктор, вставил трубочки в уши и стал что-то слушать и спрашивать его. Причем очень удивился речи. Именно тому, что пациент скорее жив, чем мертв. Даже двигает руками, что вдвойне странно.

Правда ноги пока никак, но это временно, как пояснил добрый доктор.

Все это отстраненное сознание воспринимало как бы со стороны, причем если только прислушиваться, не прислушиваясь, просто слушать, – получалась какая-то ближе к немецкой каркающая речь и абсолютно непонятная.

Он стал слушать, как и прежде, через осознание и неожиданно волевым усилием закрыл сам себе рот. Причем на половине фразы, буквально в последний момент и только что не руками.

Что заставило его так поступить?

Фраза, которую собралось сказать его тело или он сам, как бы это сказать правильно, была следующая:

«В меня кто-то подселился, он управляет моим телом, помоги мне, о Всевышний».

Сергей успел остановить фразу буквально на первом слове: в меня…

А добило его слово «Всевышний», то, что он все-таки успел не произнести. Хоть и не большой любитель земной истории, но про происки инквизиции прошлого мы слышали все и в институте проходили, правда только краем уха и на первом курсе еще. Что бы сейчас оно ни было, как бы оно ни происходило, а изгнание дьявола ничем хорошим для него не кончится, это он знал точно.

Уже ночью рассматривая звезды, а потом и часы со стрелками, вращающимися в обратную сторону, он понял: от земли он очень и очень далеко. Это несмотря на то, что лежит он сейчас на первом этаже.

Все это, конечно, хорошо, но фразу надо было закончить, а то уже добрые доктора косились, и он не нашел ничего умнее, чем спросить:

А меня будут колоть еще?..

Что вызвало здоровый смех и утвердительное высказывание – что да и всенепременно, молодой человек. Но я же хороший мальчик, и он уже не боится уколов, а то они расскажут его одноклассницам-девочкам, и ему-мне будет потом очень и очень стыдно смотреть им в глаза.

Утверждение о девочках подвигло целые пласты информации в осознании, и Сергей надолго завис в молчании. Светка, Валери, еще какая-то Марти – как-то все это было слишком непонятно и волнующе, причем неправильно волнующе. Если сам Сергей думал, что вот бы заняться, так сказать, процессом воспроизводства людей, то то, что в нем поселилось, – какое-то осознание непонятное. Вот оно только мечтало о каком-то поцелуе, причем хотя бы мимолетном, и уже от одного этого млело и впадало в экстаз и нирвану.

Два доктора между тем посовещались и, кивнув медсестре, уже в более привычном белом халате вышли, а она, достав обычный, не одноразовый, а стеклянный шприц, стала деловито готовить его к сей неприятной процедуре. Поглядывая то на меня, то на пузырьки с микстурами. Видимо, не дождавшись от меня никакой реакции, спросила: «Не боишься?».