Текст книги "От пред-верия к вере. Статьи на христианские темы"

От пред-верия к вере
Статьи на христианские темы
Виктор Кротов

© Виктор Кротов, 2017

ISBN 978-5-4483-4156-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

На обложке: картина Валерия Каптерева «Мишень».

За что я люблю атеистов

Верить надо не в силу традиции, не из страха смерти, не на всякий случай, не потому что кто-то велит и что-то пугает, не из гуманистических принципов, не для того, чтобы спастись, не ради оригинальности. Верить надо по той простой причине, что Бог – есть.

Андрей Синявский

Атеизм – это тонкий слой льда, по которому один человек может пройти, а целый народ ухнет в бездну.

Фрэнсис Бэкон

Атеист – свет разума, всячески затемняющий своё происхождение.

Насколько мировоззрение определяет «качество» человека? Наверное, мы инстинктивно склонны завышено оценивать своих, близких по взглядам, – и выискивать недостатки в остальных: тем больше, чем дальше. Но всегда ли естественно следовать своему инстинкту?

Если учиться любить ближнего-по-жизни, а не только по ближнего-по-сходству, если искать с ним общий язык, исключительно полезно задаваться вопросами, подобными тому, на который ответил Александр Круглов. Решил попробовать и я. Ведь значительную часть жизни я тоже принадлежал к атеистам. Из них состояла моя семья, моё окружение, то есть все, кого я любил и с кем дружил. Да и сейчас я знаком с некоторыми замечательными людьми, которые причисляют себя к атеистам. Как же мне не спросить себя: за что я их люблю?

Прежде всего – за мужество! Мужество жить перед лицом хаоса, в сознании неизбежной и окончательной смерти. Мужество выносить отсутствие высшего смысла человеческой жизни, отсутствие надежды на вечную жизнь. Если раньше такое объяснялось официальной атеистической идеологией, опорой на сформированное советской системой общественное мнение, то сейчас, когда каждый волен думать самостоятельно, такая позиция становится удивительным, героическим свойством. И как замечательно, когда ещё при этом атеист не озлоблен на верующего, относится к нему спокойно, снисходительно. «Блажен, кто верует, тепло тому на свете». Не раз я слышал фразу: «Тебе хорошо, ты в Бога веришь», – подразумевающую, что мой психический заскок дарит мне душевный комфорт. Тут легко угодить в объятия зависти, и если этого нет – честь и хвала атеисту.

Люблю атеистов за то, что их легко понимать. У них всё при себе. Нет ни Бога, ни чёрта (это ещё Воланда забавляло). Нет Тайны с большой буквы. То, что не познано сегодня, будет изучено завтра или немного позже. А всё остальное – мистика, вообще не достойная изучения. Не надо никого обожествлять (приятный побочный результат: высшим существом при этом оказывается человек). Не нужно ни во что верить (разве только во что-нибудь хорошо доказанное). Атеист напоминает мне жизнерадостного подростка, который расположен до всего дойти своим умом и твёрдо уверен, что если чего-то не бывало с ним и его знакомыми, то этого не бывает вообще. Классный, юный взгляд на мир! В своё время я и математикой увлёкся, потому что был уверен: по ступенечкам формул она доведёт меня до всех высот человеческого знания.

Ещё люблю их за внимание к природе: творению, на которое они переносят всю любовь, причитающуюся Творцу. Она отвечает за создание мира, за его красоту и осмысленность. Любому христианину стоит поучиться у них умению видеть величие природы, вникать в тонкости её устройства, ценить заложенные в ней фантастическое разнообразие и возможности познания жизни. Когда я встречаю прославление природы атеистом – в лирическом духе или в свете научного мышления – мне это очень близко, потому что понятно, Кто автор того, что нас восхищает. Атеисту пока не до автора, но будем вместе радоваться картине.

Преданность земной жизни приводит к созданию множества конструкций, помогающих атеистическому мышлению воспринимать её. Разве не заслуживает признания захватывающая изобретательность в этом деле! Искусство моделировать бесконечное в ограниченном, вечное в смертном, духовное в душевном. Многие из этих идей близки мне, они помогают приучать себя к тому невероятному масштабу мира, который рано или поздно откроется перед нами.

Стоит любить атеистов и за то, что они уже в самом названии своём носят напоминание о Боге: корень слова именно «теос», «Бог». Короткое отрицание в одну букву снова и снова побуждает думать о Боге, о том, что Он повсюду, даже в тех, кто в Него не верит. Может быть, наша любовь к ним поможет преодолеть это отрицание…

С любовью отношусь к атеистам и за их почитание разума – этого величайшего дара человеку. Пусть они приписывают роль дарителя природе. Николай Бердяев, глубочайший философ двадцатого века, замечательно говорит о том, что разум – именно внеприродный дар Творца человеку, и с Бердяевым мне согласиться легче. Но это не мешает нам вместе ценить разум, пользоваться им и в отношениях с миром, и в дискуссиях друг с другом (как, например, в нашей дружеской полемике с Александром Кругловым).

А ещё люблю атеистов за то, что у каждого из них впереди – величайшее открытие человеческой жизни. Открытие того, что Бог всё-таки существует и обращён к любому человеку, терпеливо и с любовью ожидая его. Лишь бы не опоздать с этим открытием!..

Журнал «Общий язык» №2, М., 2005 г.

Определения христианства

Удивительное дело – как по-разному понимаем мы то или иное явление, на которое смотрим вроде бы одинаково. Право, не меняет ли оно свой облик под нашим взглядом, подобно фантастическому существу из рассказа Брэдбери, принимавшему внешность того человека, которого в нём «узнавали»? Или это мы изменяемся в соответствии с тем пониманием, до которого доросли?..

А может быть, разные понимания нужны нам для того, чтобы мы не закоснели в единственно привычном клише. Тогда их значение в том, чтобы снова и снова освежать наше восприятие того, что особенно важно для каждого из нас.

Прислушаемся к афористичным определениям христианства, принадлежащим мыслителям разных времён и разных народов. В каждом из них заключена личность автора. Каждое из них служит вызовом нашей собственной мысли. С чем мы согласны, а с чем нет? И то и другое заставит нас задуматься, и в этом уже великая польза.

«Христианство – это иудейство для толпы», – с лёгким пренебрежением изрёк когда-то английский политик и писатель Бенджамин Дизраэли. Что ж, он лорд как-никак, не человек из толпы. Право, зачем ему христианство?..

«Христианство – религия историков». Здесь тоже сначала слышится определённая снисходительность. Но не всё так просто. Это слова французского историка и писателя Марка Блока. Может быть, для него, для историка, то, что он сказал, подсознательно означает: это и моя религия?..

«Христианство – это религия религий», – говорит немецкий философ Фридрих Шлейермахер. Величественное определение. Но нет ли и в нём толики рационализма, упрощения истории Откровения до истории верований?..

«Христианство – религия человечности». Это философ Семён Франк. Он по-своему выделил главное, фундаментальное свойство.

«Христианство – сияющий мост, соединяющий две сияющие цивилизации». Метафора писателя Гилберта Честертона говорит не только о религиозной истории цивилизаций, но и о сияющем, радостном взгляде самого писателя.

А вот снова о человеке, но совсем по-другому. «Христианство – не только вера в Бога, но и вера в человека, в возможность раскрытия божественного в человеке». Философ Николай Бердяев.

Развитие этой мысли – у философа Владимира Соловьёва: «Христианство – откровение совершенного Бога в совершенном человеке».

И ещё дальше (по мысли, хотя хронология высказываний обратная): «Христианство – это уподобление Богу в той мере, в какой это возможно для природы человеческой. Слова епископа и богослова Василия Великого.

Приведём и два высказывания наших современников:

«Христианство – не восстание против мира, а восстание из мёртвых» (отец Яков Кротов, историк и журналист).

«Христианство – надежда слабого, то есть каждого» (Андрей Дмитриев, современный афорист, офицер и научный работник).

Впрочем, даже самые удачные, самые красноречивые, самые веские слова не могут помешать нам по-своему думать и понимать главные для нас вещи. И мы можем сказать, что христианство – это служение делателей. Это преображение Рождеством и Воскресением. Это учение о путях и о Пути к вечной жизни. Это спасение через юродство проповеди. Это сила любви, освобождающая от любви к силе…

Даже тот афоризм, с которым мы не согласны, может помочь нам в понимании. Даже скептичное или ироничное определение может оказаться на пользу, если мы не боимся взглянуть на себя со стороны.

Вот как, например, американский писатель Амброз Бирс определяет христианина. «Это человек, верующий в Новый завет как в божественное учение, вполне отвечающее духовным потребностям его ближнего».

Иронизирует и финский писатель Мартти Ларни: «Христианин – это человек, который сердечно любит всех тех, к кому не испытывает ненависти». Возмутимся ли мы – или постараемся не быть такими христианами?

И тогда подумаем, что же такое христианин в нашем собственном понимании. Христианин – это осуществитель заповедей, исповедник и провозвестник. Этот тот, кому Христос помогает прорываться к Богу сквозь все несуразицы мира. Человек, участвующий в эстафете по передаче Благой вести. Тот, кто знает, что Христос обращается именно к нему – и к каждому, кто готов прислушаться.

Афоризмы, говорящие о самом Христе, не являются, конечно, определениями – Бог не определим. Но форма определения располагает к тому, чтобы высказать своё самое главное о Сыне Божьем.

Мы помним, что сказал апостол Павел: «Христос – образ Бога невидимого».

«Христос – Человеческое Лицо Бога», – пишет христианский писатель отец Сергей Желудков.

Современный философ и писатель Владимир Микушевич: «Христос – Истина в первом лице».

«Христос – вечная победа Бога над злом; Он есть единственное осуждение греха от вечности и вечное спасение всякого грешника, Его не отметающего». Это слова философа Алексея Хомякова.

А вот что говорит другой философ, Николай Бердяев: «Христос – единственный абсолютно разумный факт мировой жизни: в победе жизни над смертью, правды над злом есть Разум».

Швейцарский психолог Карл Густав Юнг формулирует своё понимание не столь страстно, более научно, но тоже искренне и углублённо: «Христос – это образец, который живёт в любом христианине как интегральный компонент его личности».

И за каждым из нас остаётся право на своё понимание самой необычной Личности мировой истории. Христос – это наш Провожатый к Первоисточнику жизни. Это Новый Завет во исполнение Ветхого. Это Учитель без кафедры, преподающий жизнь без смерти…

Сколь по-разному ни понимали мы главные для нас вещи, все эти понимания служат одному: стремлению ощутить, почувствовать, осознать – с помощью земных слов – то Слово, которое было в начале и пребывает вечно.

Молитвы, которые нам не слышны

Самый удивительный ребёнок, которого я знал и который разговаривал с Богом, вовсе не мог говорить.

Сашенька, как все его называли, родился со странным заболеванием, не опознанным медициной. Речь ему была недоступна, члены тела у него были расслаблены, не позволяя ни встать, ни протянуть руку. Взгляд у него был ясный, но нездешний.

Он был молитвенник за нас, за мир. Это знали его родители. Это чувствовали многие из тех, кто был рядом. Такой необычной и важной была его недолгая жизнь.

Но даже если ребёнок говорит вслух, даже если мы слышим эти слова – много ли мы знаем о его молитве?..

«Ребёнок – пришелец из вечности», – как сказала писательница Мария Романушко. В его душе ещё растворена память о ней. Он полон унаследованной оттуда гениальностью, из которой в дальнейшем общество, к сожалению, всеми силами старается выточить посредственность. Он полон поэзии – и не только как объект любви восторженных родителей. Он и сам поэт.

Дети вообще – самые непризнанные поэты в мире. Мы не всегда замечаем их языковое творчество, не всегда слышим их первые поэтические строки, которые могут показаться бессвязным лепетом, или песенки, которые они выпевают, раскачиваясь на качелях. А наше невнимание успешно загашает те язычки светлого пламени, которые вспыхивают в их душе. И вот уже ребёнок постепенно подлаживается под своё глуховатое окружение, тускнеет, чувствуя, что его общение со словом никому особенно не интересно.

Хорошо, если он сберегает то общение со Словом, которое живительнее всего. Наверняка оно происходит совсем по-другому, чем с нами, не умеющими оценить непосредственный порыв. Марина Цветаева называла молитву «стихами к Богу» – исходя, наверное, вовсе не из наличия рифм или соблюдения метрики, а из чего-то намного более важного.

Для взрослого молитва может быть «врачеванием печали и уныния», как говорил о ней Нил Синайский. Но для ребёнка это чаще нечто другое: устремление от того, как есть, к тому, как хотелось бы, как должно быть, это раскрытие повседневности к чуду.

Стоит остерегаться приучать ребёнка молиться по клише, наработанным нами, взрослыми. Стоит доверять ему говорить с Богом по-своему. Наверное, тогда он сумеет вести беседу гораздо лучше, чем с нами. Ничего, если мы не услышим этот разговор. А если услышим, нам будет чему поучиться.

Ведь каждый из нас может лишь мечтать о том, чтобы его молитвы становились всё более детскими…

«Нет» – ради «да!»

Почему бы и нет?

Заповедь строга и лаконична. «Не прелюбодействуй» – вот и всё. Нас, современных людей, строгость настораживает. Или, как порою сейчас говорят, «напрягает». А лаконичность побуждает к тому, чтобы попробовать толковать её так, как нам удобнее и приятнее.

Может быть, оставить в рамках заповеди только церковно узаконенные супружеские отношения? А всё остальное считать свободными отношениями свободных людей. Если всё по доброй воле, по взаимному согласию, если никому от этого не хуже, то что же греховного в близких отношениях? В конце концов, что же плохого в любви?..

А может быть, и для супружеских отношений возможны разные варианты? Скажем, не приостанавливает ли действие заповеди болезнь одного из супругов? Или какие-то другие особые обстоятельства…

Вот ведь и Христос пощадил грешницу, которую собирались закидать камнями за прелюбодеяние.

Нелегко пробиться сквозь многозначность слов. Ведь для того, чтобы понять, что такое прелюбодеяние, мы должны представлять себе, что такое любовь мужчины и женщины, что такое супружество, какие силы укрепляют их и какие разрушают. А даже слово «любовь» употребляется сейчас всё реже, вытесняемое простеньким и коротким, как плевок, словом «секс», современным и понятным. Секс становится заменителем любви, одним из многочисленных обстоятельств жизни.

Любовь и Замысел

Но всё-таки христианину естественно постараться взглянуть на любовь мужчины и женщины с духовной точки зрения – и уже исходя из этого, осмыслить всё остальное.

«Любовь – душа души», – писал поэт Низами. Что это: всего лишь поэтическая метафора? Но вот что говорит христианский философ Тейяр де Шарден: «Любовь – единственная сила, способная соединить живые существа так, чтобы сделать их совершенными и завершёнными, ибо только любовь затрагивает самые глубины человеческого „я“ и соединяет людей самой глубинной связью». Близка к этому мысль ещё одного христианского мыслителя, Николая Бердяева: «Любовь – нисхождение, внедрение духовного в душевное и телесное». Это освоение – хотя бы по отношению к одному избранному тобой, любимому тобой человеку – той подлинной любви, о которой говорит апостол Павел: «Если имею [дар] пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что [могу] и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто» (1 Кор, 13,2).

Опираясь на это, мне хотелось бы нарисовать такую картинку. Господь не случайно посылает каждого из нас в этот мир. В каждого из нас он вкладывает Свой замысел о нашей жизни. Замысел, который нам предстоит постепенно разгадывать и осуществлять. Вокруг этого разгадывания и осуществления – удачного или неудачного (в зависимости от наших стараний) – строится вся наша жизнь. Частью этого персонального Замысла для большинства из нас является и встреча с той совершенно особой для нас личностью, с которой нас может соединить настоящая любовь. Такая, которая соединила когда-то Адама и Еву. Любовь, делающая двух людей чем-то единым. Любовь, соединяющая две жизни в одну.

Если представить себе, что дело обстоит именно так – а как же иначе? – у нас есть уверенная точка отсчёта для понимания смысла заповеди. И в отношении нарушения супружеской верности, и в отношении «сексуальной свободы» вообще. Ведь заповедь говорит нам о сути, а суть здесь одна и та же.

Любовь и любёночки

Секс – это отношения, в которых вопрос любви вынесен за скобки. Есть она или нет, навсегда она или на сегодня, любовь это или, как говорил поэт, «любёночек», особого значения здесь, кажется, не имеет. Но так может казаться только тому, кто не знает, что такое подлинная любовь. Та любовь, которая вписана в Божий замысел о нас.

Врачи могут объяснять нам медицинскую опасность «случайных связей». Учёные могут с удивлением обнаруживать, что перебегание от «любёночка» к «любёночку» постепенно травмирует и психику человека, и его физическое состояние. Но для христианина важно и другое. Важно, что каждый «любёночек» наносит ущерб нашей настоящей любви, встретились ли мы уже с ней или ещё не встретились. То, что в заповеди названо прелюбодейством, – это просто наша неразумная готовность пожертвовать тем чудом, которое припасено Господом нам в дар, наша неспособность к разгадке Замысла о себе. И вот это особенно серьёзно.

Тот, кто испытал настоящую любовь, знает, как она преображает нашу душу, всю нашу жизнь. Но к этому преображению, к тому, чтобы узнать это настоящее, нужно быть готовым. Всякий «любёночек» эту готовность уменьшает.

Если говорить о «сексуальном опыте», можно упиваться его расширением, стремиться к разнообразию получаемых удовольствий. Но секс вне настоящей любви – это удовольствие, разрушающее счастье. Вот почему – не прелюбодействуй.

Ради будущей любви

Хорошо если обладаешь глубинной интуицией. А если не обладаешь? Как же обычному человеку распознать, с настоящей он встретился любовью или нет? Есть ли какое-нибудь знамение, какой-нибудь опознавательный знак?

Наверное, нету. «Любовь – это свободное избрание», – считал Павел Флоренский. Любой опознавательный знак убивал бы эту свободу. Но ничего не гарантировал бы взамен, потому что любовь надо не только найти, но и сохранить. И то, и это зависит от нас самих.

Тут важен не опознавательный знак, а наша собственная устремлённость. Чего мы ищем в другом человеке? Кем мы сами готовы быть для него или для неё? Дружелюбным братом – или любящим мужчиной, который готов стать женихом и мужем? Дружелюбной сестрой – или любящей женщиной, которая готова стать невестой и женой? Если мы определимся с этим, мы будем знать, как себя вести. И даже если мы ошиблись в своём устремлении, это будет честная ошибка. Но если не определимся, эта внутренняя нечестность может принести много вреда, внутреннего и внешнего. Вот почему – не прелюбодействуй.

Ради настоящей любви

С настоящей любовью тоже иногда бывает очень непросто. Не только светлые силы поддерживают её, но и тёмные усердствуют, стараясь её разрушить. Ведь это часть Божьего замысла, ненавистного тёмным, и с разрушения любви они могут начать успешное разрушение человеческой жизни, даже двух жизней, а то и больше.

Кому мы будем помогать? Светлому или тёмному усердию будем мы содействовать своим поведением, своими поступками, своим отношением к жизни? Уступим соблазну, прельщению – или будем держаться Замысла?

Известно, что человек может подыскать себе оправдания для чего угодно. Так что дело не в том, чтобы построить для себя оправдательную систему. Дело в том, чтобы снова и снова дать себе отчёт: что в твоей жизни настоящее, а что – соблазн и прельщение, чем бы они ни были обоснованы. Вот почему так коротка заповедь: не прелюбодействуй.

Ради вечной любви

Настоящая любовь, наверное, тем и отличается, от всего остального, что она не может стать преходящей. Бывают прошедшие увлечения, убежавшие в прошлое «любёночки». Прошедшей любви не бывает.

Христианин, веруя в жизнь вечную, ждёт новой встречи с теми, кто был ему дорог. Не может быть, чтобы замысел соединения судеб исчерпывался земной жизнью.

Вот почему, даже оставшись в одиночестве: не прелюбодействуй.