Текст книги "Придурки, или Урок драматического искусства (сборник)"

СУДЬЯ. Свидетель, вы свободны… Слово имеет общественный обвинитель Сорокин, председатель народной дружины Дзержинского района города Ленинграда.

СОРОКИН. Наш великий народ строит коммунизм. В советском человеке развивается замечательное качество – наслаждение общественно полезным трудом. Процветает только то общество, где нет безделья. Бродский далек от патриотизма. Он забыл главный принцип: кто не работает, тот не ест. А Бродский на протяжении многих лет ведет жизнь тунеядца. В 1956 году он бросил школу и поступил на завод. Ему было пятнадцать лет. В том же году увольняется. Последние четыре года он вообще не работает нигде. Мы проверили, что Бродский за одну работу получил 37 рублей, а он говорит: 150…

БРОДСКИЙ. Это аванс! Только аванс! Часть того, что я потом получу!

СУДЬЯ. Молчите, Бродский! Вам будет предоставлено последнее слово.

СОРОКИН. Там, где Бродский работал, он всех возмущал своей недисциплинированностью и нежеланием работать. Статья в «Вечернем Ленинграде» вызвала большой отклик. Особенно много писем поступило от молодежи. Она резко осудила поведение Бродского. Молодежь считает, что ему не место в Ленинграде. Что он должен быть сурово наказан! У него полностью отсутствует понятие о совести и долге. Каждый человек считает счастьем служить в армии. А он уклонился. Отец Бродского послал своего сына на консультацию в диспансер, и он приносит оттуда справку, которую принял легковерный военкомат. Еще до вызова в военкомат Бродский пишет своему другу Шахматову, ныне осужденному: «Предстоит свидание с комитетом обороны. Твой стол станет надежным прибежищем моих ямбов». Бродский принадлежал к компании, которая сатанинским хохотом встречала слово «труд» и с почтением слушала своего фюрера Уманского. Бродского объединяет с ним ненависть к труду и к советской литературе. Особенным успехом пользуется здесь набор порнографических слов и понятий. Шахматова Бродский называл «сэром». И не иначе! Шахматов был осужден. Вот из какого зловонного болота появился Бродский. Говорят об одаренности Бродского. Но кто это говорит? Люди, подобные Шахматову!

ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Кто? Чуковский и Маршак подобны Шахматову? Ахматова? Шостакович? Паустовский? Позор!

Дружинники выволакивают нарушителя спокойствия из зала.

СУДЬЯ. Прошу соблюдать порядок, иначе я прикажу очистить зал! Продолжайте, обвинитель.

СОРОКИН. Бродского защищают прощелыги, тунеядцы, мокрицы, жучки. Бродский не поэт, а человек, пытающийся писать стишки. Он забыл, что в нашей стране человек должен трудиться, создавать ценности: станки, хлеб. Бродского надо заставить трудиться насильно! Надо выселить его из города-героя. Он тунеядец, хам, прощелыга, идейно грязный человечек… Мы сегодня судим не поэта, а тунеядца. Почему тут защищали человека, ненавидящего нашу Родину? Надо проверить моральный облик тех, кто его защищал!

ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Позор!

СУДЬЯ. Прошу соблюдать тишину!

СОРОКИН. Он писал в стихах: «Люблю я родину чужую». В его дневнике есть запись: «Я давно уже думал о выходе за красную черту». В другом письме он пишет: «Плевать я хотел на Москву!» Вот чего стоят Бродский и те, кто его защищает!

СУДЬЯ. Слово имеет защита.

АДВОКАТ. Общественный обвинитель использовал материалы, которых в деле нет, которые в ходе дела возникают впервые и по которым Бродский не допрашивался и объяснений не давал. Подлинность материалов, заимствованных из заслушанного в 1961 году спецдела, судом не проверена, и то, что общественный обвинитель цитировал, мы не имеем возможности проверить… Общественный обвинитель приводит как мнение общественности письма читателей в редакцию газеты «Вечерний Ленинград». Авторы писем Бродского не знают, стихов его не читали и судят о нем по тенденциозной и во многом неверной по фактам газетной статье. Общественный обвинитель оскорбляет не только Бродского, употребляя слова «хам», «тунеядец», «антисоветский элемент», но и лиц, вступившихся за него: Чуковского, Маршака, а также наших уважаемых свидетелей. Таким образом, не располагая объективными доказательствами, обвинитель пользуется недозволенными приемами. Чем же вообще располагает обвинение? Справка о трудовой деятельности с 1956 по 1962 год. В 1956 году Бродскому было 16 лет, он мог вообще учиться и быть на иждивении родителей до 18 лет. Частая смена работ – влияние психопатических черт характера и неумения сразу найти свое место в жизни. Перерывы объясняются, в частности, сезонной работой в экспедициях. Нет никакой причины до 1962 года говорить об уклонении от труда. Далее. Штатно Бродский не работает с 1962 года. Однако представленные договоры с издательствами, справка студии телевидения и журнала «Костер», вышедшие книги переводов свидетельствуют о творческой работе. О качестве этой работы есть справка, подготовленная Воеводиным, резко отрицательная, с недопустимыми обвинениями Бродского в антисоветской деятельности – справка, напоминающая документы худших времен культа личности. Выяснилось, что эта справка на комиссии Союза писателей не обсуждалась и, таким образом, является единоличным мнением прозаика Воеводина. Есть отзыв таких людей, как Маршак и Чуковский. Свидетели, являющиеся профессиональными литературоведами и переводчиками, высоко оценивают работу Бродского как переводчика и говорят о большой затрате труда, которая понадобилась ему, чтобы перевести то, что он перевел за 1963 год. Вывод: справка Воеводина не может опровергнуть мнение этих лиц. Ни один из свидетелей обвинения Бродского не знает, стихов от него не получал и не слышал, свидетели дают показания на основе непонятным путем полученных и непроверенных в судебном заседании документов и высказывают свое мнение, произнося обвинительные речи. Другими материалами обвинение не обладает. Суд должен исключить из рассмотрения следующее. Первое. Материалы спецдела, рассмотренного в 1961 году, по которому в отношении Бродского было вынесено постановление: дело прекратить… Второе. По мнению защиты, суд дожжен признать себя некомпетентным при оценке качества стихов Бродского. Во-первых, мы не знаем, какие из приложенных к делу стихов принадлежат самому Бродскому. Во-вторых, чтобы судить о том, упадочнические это стихи, пессимистические или лирические, должна быть проведена авторитетная литературоведческая экспертиза. При всем моем уважении к настоящему составу суда, среди заседателей нет человека, который был бы специалистом в вопросах литературного труда. И без специальной экспертизы ни суд, ни стороны не в состоянии решить вопрос о качестве стихов Бродского. Да и не это наша задача. Задача суда – установить, являлся ли Бродский тунеядцем, живущим на нетрудовые доходы, ведущим паразитический образ жизни. Бродский – поэт-переводчик, вкладывающий свой труд в переводы поэтов братских республик, стран народной демократии, в дело борьбы за мир. Он не пьяница, не аморальный человек, не стяжатель… Никаких нетрудовых источников существования у него не было. Он жил скудно, чтобы иметь возможность работать, заниматься любимым делом. Выводы. Ответственность Бродского не установлена. Он не тунеядец, и меры административного воздействия к нему применить нельзя. Значение Указа от 4 мая 1961 года очень велико. Он – оружие чистки нашего города от действительных тунеядцев и паразитов. Неосновательное привлечение Бродского дискредитирует идею Указа. Бродский был необоснованно задержан с 13 февраля и лишен возможности представить суду доказательства своей невиновности. Однако, и представленных материалов достаточно для вывода о том, что Бродский не тунеядец. На этом основании защита просит суд снять с Бродского все обвинения и освободить его из-под стражи.

СУДЬЯ. Суд удаляется на совещание.

Судья и заседатели выходят. БРОДСКИЙ покидает скамью подсудимых, проходит на авансцену и садится на край ее, как сидел, возможно, на полуразрушенных ступенях Колизея, давно уже написав или даже не зная еще, что напишет стихи из своего «римского» цикла.

БРОДСКИЙ.

 
Мой Телемак, Троянская война
окончена. Кто победил – не помню.
Должно быть, греки: столько мертвецов
вне дома могут бросить только греки.
И все-таки ведущая домой
дорога оказалась слишком длинной,
как будто Посейдон, пока мы там
теряли время, растянул пространство…
Мне неизвестно, где я нахожусь,
что предо мной. Какой-то грязный остров,
кусты, постройки, хрюканье свиней,
заросший сад, какая-то царица,
трава да камни… Милый Телемак,
все острова похожи друг на друга,
когда так долго странствуешь, и мозг
уже сбивается, считая волны,
глаз, засоренный горизонтом, плачет,
и водяное мясо застит слух…
Не помню я, чем кончилась война,
И сколько лет тебе сейчас, не помню.
Расти большой, мой Телемак, расти.
Лишь боги знают, свидимся ли снова.
Ты и сейчас уже не тот младенец,
Перед которым я сдержал быков.
Когда б не Паламед, мы жили б вместе.
Но может быть, и прав он: без меня
Ты от страстей Эдиповых избавлен.
И сны твои, мой Телемак, безгрешны…
 

ПРИСТАВ. Встать, суд идет!

Входят Судья и Заседатели. Одновременно с ними – ЖУРНАЛИСТ и ПОЭТ-ЛАУРЕАТ. БРОДСКИЙ продолжает сидеть на краю сцены. Все, что происходит в зале суда, для него уже давно в прошлом.

СУДЬЯ. Именем Российской Советской Федеративной Социалистической республики. Суд установил. Гражданин Бродский систематически не выполняет обязанностей советского человека по производству материальных ценностей и личной обеспеченности, что видно из частой перемены работы…

БРОДСКИЙ.

 
Нынче ветрено и волны с перехлестом.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
чем наряда перемена у подруги.
Дева тешит до известного предела —
дальше локтя не пойдешь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела:
ни объятье невозможно, ни измена…
 

СУДЬЯ. Гражданин Бродский предупреждался органами МГБ в 1961 году и в 1963 году милицией. Обещал поступить на постоянную работу, но выводов не сделал, продолжал не работать, писал и читал на вечерах свои упадочнические стихи…

БРОДСКИЙ.

 
Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
«Мы, оглядываясь, видим лишь руины».
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный…
 

СУДЬЯ. Из справки Комиссии по работе с молодыми писателями видно, что Бродский не является поэтом. Его осудили и читатели газеты «Вечерний Ленинград»…

БРОДСКИЙ.

 
Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.
Разыщу большой кувшин, воды налью им…
Как там в Ливии, мой Постум, – или где там?
Неужели до сих пор еще воюем?..
 

СУДЬЯ. На основании вышеизложенного суд постановляет: применить к Бродскому Указ от 4 мая 1961 года и сослать гражданина Бродского в отдаленные местности сроком на пять лет с применением обязательного труда.

ЖУРНАЛИСТ (показывает Поэту-лауреату запись в блокноте). Даю в номер: «Тунеядец получил по заслугам». Пойдет?

Поэт-лауреат одобрительно кивает.

БРОДСКИЙ.

 
Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья,
там немного, но на похороны хватит.
Поезжай на вороной своей кобыле
в дом гетер под городскую нашу стену.
Дай им цену, за которую любили,
чтоб за ту же и оплакивали цену…
 

СУДЬЯ. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

БРОДСКИЙ (поднимается и подходит к своему «судному» месту). Ваше величество! Уважаемые академики, члены Нобелевского комитета! Дамы и господа! Для человека частного и частность эту всю жизнь какой-либо общественной роли предпочитавшего, для человека, зашедшего в этом предпочтении довольно далеко – и, в частности, от родины, – оказаться внезапно за этой трибуне – большая неловкость и испытание…

ЖУРНАЛИСТ. Какой блистательный ряд имен: Киплинг, Метерлинк, Фолкнер, Гамсун, Тагор, Роллан, Хемингуэй, Черчилль! И наши соотечественники: 1933 год – Иван Бунин…

Взрыв «общественного негодования»:

СОРОКИН. Дворянский прихвостень!

ЛОГУНОВ. Певец разложения и упадка!

РОМАШОВА. Это так называемое искусство чуждо народу!

СМИРНОВ. К стенке этого белогвардейского негодяя!

БРОДСКИЙ. Если искусство чему-то и учит, и художника – в первую голову, то именно частности человеческого существования. Будучи наиболее древней и наиболее буквальной формой частного предпринимательства, оно вольно или невольно поощряет в человеке именно его ощущение индивидуальности, уникальности, отдельности, превращая его из общественного животного в личность…

ЖУРНАЛИСТ. 1958 год – Борис Пастернак…

НИКОЛАЕВ. Позор литературному ренегату!

ТЯГЛЫЙ. Я этого Живагу не читал, но до глубины души возмущен!

СОРОКИН. Гнать таких из нашей советской страны!

ДЕНИСОВ. Я рабочий, и от имени рабочих осуждаю!

БРОДСКИЙ. Многое можно разделить: хлеб, ложе, убеждения, возлюбленную – но не стихотворение, скажем, Райнера Марии Рильке. Произведение искусства, литературы в особенности и стихотворение, в частности, обращаются к человеку тет-а-тет, вступая с ним в прямые, без посредником, отношения. За это и недолюбливают искусство вообще, литературу в особенности и поэзию, в частности, ревнители всеобщего блага, повелители масс, глашатаи исторической необходимости…

ЖУРНАЛИСТ. 1965 год – Михаил Шолохов…

Мертвая, благоговейная тишина.

БРОДСКИЙ. Ибо там, где прошло искусство, где прочитано стихотворение, они обнаруживают на месте ожидаемого согласия и единодушия – равнодушие и разногласие, на месте решимости к действию – невнимание и брезгливость…

ЖУРНАЛИСТ. 1970 год – Александр Солженицын…

СМИРНОВ. К стенке этого мерзавца!

СОРОКИН. Антисоветчика к ответу!

РОМАШОВА. Не могу поступаться принципами! Под суд его, под суд, под суд!

ТЯГЛЫЙ. Я Солженицына не читал и не буду, но от лица общественности требую: вон из нашей советской страны!

ДЕНИСОВ. Позор литературному власовцу!..

БРОДСКИЙ. Иными словами, в нолики, которыми ревнители общего блага и повелители масс норовят оперировать, искусство вписывает «точку-точку-запятую с минусом», превращая каждый нолик в пусть не всегда привлекательною, но все же человеческую рожицу…

ЖУРНАЛИСТ. 1987 год – Иосиф Бродский…

СУДЬЯ. А кто это признал, что вы поэт?

СМИРНОВ. Его нужно лечить трудом, только принудительным трудом!

ЛОГУНОВ. Я сравниваю Бродского с Олегом Шестинским!

ДЕНИСОВ. Почему он не работает? Меня его трудовая деятельность как рабочего не удовлетворяет!

НИКОЛАЕВ. С людьми, подобными Бродскому, надо действовать без пощады!

СОРОКИН. Он тунеядец, хам, прощелыга, грязный человечек! Надо проверить моральный облик тех, кто его защищает!

ВОЕВОДИН. Поэта Бродского не существует!..

БРОДСКИЙ. Независимо от того, является человек читателем или писателем, задача его состоит прежде всего в том, чтобы прожить свою собственную, а не навязанную или предписанную извне, даже самым благородным образом выглядящую жизнь. Ибо она у каждого из нас одна, и мы хорошо знаем, чем все это кончается. Было бы досадно израсходовать этот единственный шанс на повторение чужой внешности, чужого опыта, на тавтологию – тем более обидно, что глашатаи исторической необходимости, по чьему наущению человек на тавтологию готов согласиться, в гроб с ним вместе не лягут и спасибо не скажут… И до тех пор, пока государство позволяет себе вмешиваться в дела литературы, литература имеет право вмешиваться в дела государства… Благодарю.

БРОДСКИЙ покидает «трибуну».

ЖУРНАЛИСТ. Иосиф Александрович, сегодня, когда ваши книги пришли в Россию, неужели у вас нет желания вернуться на родину?

БРОДСКИЙ. Нет.

И все-таки он возвращается: каждым воспоминанием, каждым стихотворением – от больших поэм, выстраданных на чужбине, до этих вот юношеских, «так называемых» стансов, написанных в незабываемые шестидесятые – в пору надежд, поэзии и весны.

БРОДСКИЙ.

 
Ни страны, ни погоста
Не хочу выбирать,
На Васильевский остров
Я приду умирать.
Твой асфальт темно-синий
Я впотьмах не найду,
Между выцветших линий
На асфальт упаду.
И душа, неустанно
Поспешая во тьму,
Промелькнет под мостами
В петроградском дыму.
И апрельская морось,
Под затылком – снежок,
И услышу я голос:
«До свиданья, дружок».
И увижу две жизни
Далеко за рекой,
К равнодушной Отчизне
Прижимаясь щекой.
Словно девочки-сестры
Из непрожитых лет,
Выбегая на остров,
Машут мальчику вслед.
 

Ключ
Комедия в 2-х действиях

Действующие лица

ЕРШОВ – бригадир монтажников

ЖЕНЯ – его жена, учительница

СЕМЕНОВ – секретарь комитета комсомола

МЕДВЕДЕВ – начальник стройки

ПОПОВ – старший прораб

МИТРОФАНОВ – монтажник из бригады Ершова

ГОГИ – молодой рабочий, азербайджанец

ЕРОХИН – капитан милиции

КУКУШКИНА – бригадир отделочниц

НИНА ПЕТРОВНА – секретарь Медведева

АНЯ – жена Семенова

НЕЗНАКОМЕЦ

ПАРЕНЬ В ТУЛУПЕ

Члены комитета комсомола, молодые рабочие.

На севере. Наши дни.

От автора:

Это моё первое театральное сочинение. До этого было несколько телевизионных спектаклей, а с театром я встретился в первый раз. Пьеса была поставлена в Московском Новом театре режиссером Юрием Мочаловым. Позже она довольно широко разошлась по стране. На премьере я на поклоны не выходил. Представил, каким идиотом буду выглядеть, и остался сидеть в зале. Цветы, которые принесли друзья, они вручили мне приватно, из рук в руки. Когда я с шикарным букетом выходил вместе с другими зрителями из зала, какая-то девушка смерила меня презрительным взглядом и громко сказала подруге:

– Посмотри на этого жлоба. Надо же, пожалел цветов артистам за такой спектакль!

Лучшего комплимента я больше не получал никогда.

Добро пожаловать в 1978-й год!

Действие первое

На просцениуме – фрагмент комсомольской свадьбы.

СЕМЕНОВ (заканчивая поздравительную речь). Так пусть же пока хоть одна наша молодая семья начнет жизнь так, как все будут начинать в будущем – чтобы с ведрами не бегать и все такое! Объявляю решение руководства стройки: выделить семье Ершовых однокомнатную квартиру в новом доме гостиничного типа – в Доме молодоженов! Разрешите мне от имени комитета комсомола и от себя лично еще раз горячо поздравить молодоженов и вручить им этот, так сказать, ключ! (Поднимает над головой ключ и вручает его Ершову). Ура, товарищи! Горько!..

Просторная комната в здании управления строительством – трехэтажной блочной коробке на полдороге между Новым городом, опоясанным цепочками жилых вагончиков, и промплощадкой, где под бессонным солнцем северного лета чернеют конструкции будущей теплоэлектростанции.

В комнате куцые шторки на окнах, канцелярская мебель. Сейф, два телефона, свернутое знамя в углу. На шкафу – пыльные спортивные кубки. На стене – новая рабочая куртка и такая же новая белая строительная каска с надписью «ТЭЦСТРОЙ». Здание управления, по-видимому, только недавно построено, во всем чувствуется необжитость, в углу комнаты – ведра с краской, перепачканная известкой стремянка. Сюда же стащено, за неимением другого помещения, разномастное спортивное оборудование: конь, маты, боксерская груша; у стены приткнулась ударная установка.

Раннее утро. Только что по всему городу отзвенели, отпели, отгремели, отхрипели и отверещали будильники. По гулкому коридору управления звучат шаги, гремит ключ в замке, дверь открывается. Входят ЕРШОВ и ЖЕНЯ. Ершов в строгом черном костюме, в каком он был на свадьбе, при галстуке, с белой гвоздикой в петлице. Воротник его пиджака поднят от холода. На плечах Жени легкий плащ, она в длинном белом платье, из кармане плаща струится белая кисея – отслужившая свою службу фата.

ЕРШОВ (рассматривая ключ). А ты сомневалась. Комната шестнадцатая, и здесь, на бирке, тоже шестнадцать! Ну, паразит!

ЖЕНЯ. Здесь хоть тепло…. Сашка!

ЕРШОВ. А?

ЖЕНЯ. Санечка!

ЕРШОВ. Что?

ЖЕНЯ. Ничего…. Ты только его не бей.

ЕРШОВ. Ну, бить-то я его, положим, не буду…. Постараюсь…

Быстро входит КУКУШКИНА. Она в спецовке, в руках папка с бумагами.

КУКУШКИНА. Доброе утро. А где Валерка?

ЕРШОВ (мрачно). Сами ждем.

КУКУШКИНА. Я тут ему сводки подготовила… (Выкладывает на стол бумаги). План мероприятий перепечатывают, к вечеру успеют… (Роется в папке). Не забыть бы чего…. (Посмотрела на часы)…. Ой, опаздываю!… (Убегает).

ЖЕНЯ. Кажется, я только сейчас почувствовала, как устала… Пойдем-ка, Санечка, домой.

ЕРШОВ. Куда?

ЖЕНЯ. Ты к себе в общежитие, я к себе. Отложим будущее на будущее. Пока полвагончика не освободится. Или в самом деле Дом молодоженов сдадут… Слушай, может, он просто не знал?

ЕРШОВ. Это мы с тобой могли не знать. Шампанское пили? Вот и потеряли ориентировку…

За дверью слышится какая-то возня, она неуверенно открывается. Заглядывает, а потом входит СЕМЕНОВ. Ему, как и Ершову, лет 25–27. В меру добродушен, в меру серьезен, бесспорно обаятелен – вполне современный молодой человек. Он в прекрасном настроении. В руках у него – пожарный топор.

СЕМЕНОВ. Открыто? Вот хорошо, а то я прямо обыскался – нет ключа, хоть ты что! Думал, замок придется ломать! (Ставит топор в угол). Здорово!

ЕРШОВ (не подавая руки). Привет-привет!

ЖЕНЯ. Из будущего.

СЕМЕНОВ. Из какого будущего?

ЕРШОВ. Из светлого, наверное. В какое будущее ты нас вчера отправил с такой помпой?

СЕМЕНОВ. А! Свадьба. «Ах, эта свадьба пела и плясала…» (Наводит на столе порядок). Ну и какое оно, будущее?

ЕРШОВ. Светлое.

ЖЕНЯ. И довольно прохладное. Особенно у воды.

СЕМЕНОВ. У какой воды?

ЖЕНЯ. У обыкновенной. У озера.

СЕМЕНОВ. Вы хотите сказать, что всю ночь гуляли по тундре? Ну, ненормальные! Неужели нельзя было договориться со своими, чтобы они вымелись куда-нибудь – на одну-то ночь!

ЕРШОВ. Договорились. Но когда ребята увидели, как ты нам вручаешь ключ, они решили, что все устроилось лучше.

СЕМЕНОВ. Пришли и завалились спать? Ну, ненормальные! Так растолкать надо было и выгнать на улицу! Свадьба – святое дело!

ЖЕНЯ. А потом?

СЕМЕНОВ. Известно – самим зайти.

ЖЕНЯ. А дальше?

СЕМЕНОВ. Дальше? Что дальше?

ЕРШОВ. Нет, это мы тебя спрашиваем – что!

СЕМЕНОВ. Понятия не имею. Можно, наверное, партию в шахматы сыграть. Или газету почитать, если нет другого занятия.

ЖЕНЯ. А ребята в этом время будут ходить вокруг общежития?

СЕМЕНОВ. Слушайте, что вы ко мне пристали? Если вам нравится шататься по тундре в первую брачную ночь – я что, против? «А потом…» Даже в краску вогнали!.. (Роется в столе, обшаривает карманы рабочей куртки). И здесь нет… прямо чудеса!.. А как вы сюда вошли?

ЕРШОВ. Через дверь.

СЕМЕНОВ. Ясно, что не через окно. Второй этаж, не воробушки. А как вы ее открыли?

ЕРШОВ. Ключом.

СЕМЕНОВ. Каким?

ЕРШОВ. А ты подумай. (Пауза). Догадайся. (Пауза). Не сообразил? (Показывает ключ). Вот этим!

СЕМЕНОВ (облегченно). Ну, голова! А я – ну, все переворошил! Даже с полдороги домой вернулся. Даже жену обругал под горячую руку!.. А, черт. Придется извиняться (Подумал). А то хуже будет. (Вздохнул). Знаете, что самое главное в семейной жизни? Вовремя извиниться!.. (Набрал номер). Детсад? Мне Аню Семенову… Это я. Ты, это самое… нашелся ключ. Я же его, оказывается, вчера на свадьбе Сашке Ершову вручил – ну, как будто от его комнаты в Доме молодоженов! И ты, между прочим, рядом стояла, могла и напомнить!.. Что думала? Тоже ненормальная?… Ну и что, что снаружи как новенький! Там еще недели на три работы: полы не крашены, обои не клеены..

ЕРШОВ. В половине квартир дверей нет.

СЕМЕНОВ. И дверей нет – вот Сашка подсказывает… Как не знала, когда Люська еще прибегала ругаться… Да ты… Да я… (Аккуратно положил трубку на стол. Ершовым.) Огонь!.. (Подошел к окну, отодвинул штору, полюбовался пейзажем). Прекрасное в этом году лето! Но дождей маловато, в тундре грибов не будет… (Покосился на трубку, со вздохом). Зато ягоды будут сладкие…

Звонит второй аппарат. Семенов быстро поднимает трубку и тут же опускает ее на рычаги.

СЕМЕНОВ. Знаете, что самое трудное в семейной жизни? Умение выслушать друг друга, так сказать, до конца!.. (Слушает жену), Вот язва! Да ты… Ну, понял, понял! Я же позвонил, чтобы извиниться! Вот Сашка и Женя радом стоят, не дадут соврать!.. Привет она вам передает.

ЕРШОВ. Спасибо, ей тоже.

СЕМЕНОВ. Они тоже передают тебе привет. (Ершовым). И вам спасибо. (В трубку). Все? Ну, целую тебя, моя… (оглянулся на Ершовых, чуть отвернулся) рыбка!.. (Положил трубку). Ну и утро сегодня… суматошное!.. (С деловым видом), Так, друзья мои, вы зачем пришли?

ЕРШОВ. Мы? А как ты думаешь?

СЕМЕНОВ. Никак не думаю.

ЕРШОВ. На тебя посмотреть!

СЕМЕНОВ. Посмотрели? Тогда – привет! Сейчас из райкома будут звонить, а у меня еще… (Разбирает бумаги).

ЖЕНЯ (мужу). По-моему, все, что мы хотели ему сказать, он уже услышал… (Кивает на телефон).

ЕРШОВ. Все? Ну, нет, далеко не все! (Семенову), К тому, что сказала тебе жена, прибавь погуще – знаешь чего?

ЖЕНЯ (поспешно, преграждая путь Ершову к столу). Метафор.

ЕРШОВ. Вот-вот! И прочих красочных выражений! Погуще! Ясно? Ну, что ты молчишь?

СЕМЕНОВ. Ничего не ясно… Если коротко, она мне сказала: «Если я еще хоть раз услышу об этой Люське, в тот же день заберу дочь и уеду к маме…» (Пауза). Мама у нее под Черниговом живет, замечательные там места!.. (Пауза). Люська Кукушкина – ну, подруга ее бывшая, бригадир отделочниц, член комитета. Помогает опять же – один бы я с этими бумагами совсем зашился… (Пауза). Что вы на меня уставились? Ну, ревнует к каждому столбу – что я могу сделать?! (Пауза). Слушайте, да что вы, собственно, ко мне прицепились? Целый допрос устроили!

ЕРШОВ. А насчет ключа – ничего тебе не сказала?

СЕМЕНОВ. Насчет какого ключа?

ЕРШОВ (показывает ключ). Вот этого.

СЕМЕНОВ. Ну, сказала какую-то ерунду – вроде думала, что ключ и правду от вашей комнаты.

ЕРШОВ. Но ты-то знал, что это не так?

СЕМЕНОВ. Конечно, знал.

ЕРШОВ. И все-таки вручил?

СЕМЕНОВ. А ты как хотел – отложить мероприятие?

ЕРШОВ. Валера, я с тобой говорю очень серьезно. Понял? Без шуток! Значит, ты твердо знал, что Дом молодоженов не сдан и не будет сдан в ближайшее время…

СЕМЕНОВ. Теперь, считай, до конца квартала…

ЕРШОВ. И все-таки под видом ключа от нашей комнаты вручил ключ от комитета. Я все правильно понял?

СЕМЕНОВ. Не от сейфа же было вручать! Сразу видно: ненатуральный, слишком фигуристый. И не от квартиры же: английский, маленький, не разглядишь. А этот – что надо: простой, наглядный, видный всем издалека. Поэтому я вам его и вручил.

ЕРШОВ. А зачем вообще нужно было вручать ключ, если дом еще не готов?

СЕМЕНОВ. То есть как зачем? Если руководство выделило молодоженам квартиру, ясно, что на свадьбе им должен быть вручен и, так сказать, ключ. Молодежь должна увидеть своими глазами, что мы идем навстречу лучшим и все такое.

ЕРШОВ. Валера! Но ведь каждая собака знает, что дом не сдан!

СЕМЕНОВ. Ну и что?

ЕРШОВ. А то! А то, скажет молодежь, что секретарь комитета Семенов от имени руководства пудрит людям мозги!

СЕМЕНОВ. Ну, ты за все молодежь-то не говори. Все прекрасно понимают, что нельзя понимать все буквально. Если понимать все буквально… (Задумался). Ой!..(Усмехнулся). Ой-ой!.. (Засмеялся). Ой-ой-ой!.. Ну, Ершов, рассмешил ты меня!..

Стук в дверь. Входит ГОГИ. Ему 18 лет. В резиновых сапогах, заляпанных глиной, в брезентовой робе, каска под мышкой. В руках листок бумаги.

ГОГИ. Заявление подписать.

СЕМЕНОВ. Какое заявление?

ГОГИ. На расчет. Отдел кадров говорит, пускай сначала Семенов подпишет. Давай подписывай!

СЕМЕНОВ (Ершову). Вот – тоже! Считается, что без комитета нельзя ни принимать на работу, ни увольнять. А если я не подпишу – что, не уволят? Не примут?… Если понимать все буквально, то всякое представление о реальности потеряешь!..

Гоги по-прежнему стоит перед ним с листком в руке.

СЕМЕНОВ. Чего тебе?

ГОГИ. Заявление подписать.

СЕМЕНОВ. Какое?

ГОГИ. На расчет. Отдел кадров говорит…

СЕМЕНОВ. Я же тебе сказал: потом приходи. Пойди пока сдай спецовку. И комсомольский принеси – с учета же тебя надо снимать!

ГОГИ. Сейчас подпиши!

СЕМЕНОВ. Занят! Не видишь?

ГОГИ. Не вижу.

СЕМЕНОВ. А между тем я действительно занят. С народом! (Показывает на Ершова и Женю). Провожу разъяснительную работу! Ясно? Чеши!

Гоги выходит. В дверях он едва не сталкивается с ПОПОВЫМ. Это опытный, уверенный в себе инженер-строитель. Ему 27 лет. Ироничен. Прекрасно знает цену всему и всем. Или думает, что знает.

ПОПОВ. Доброе утро. (Оглянулся вслед Гоги. Семенову.) Готова?

СЕМЕНОВ. Что? А, рекомендация! Черт, совсем из головы вылетело! Сам понимаешь: конец полугодия, тут еще эта комсомольская свадьба – все-таки первая в истории стройки, сам понимаешь, нерядовое событие….

ПОПОВ. Ну, смотри. Я так и скажу: некогда Семенову, а чем ты был занят, это уж ты сам объяснять будешь.

СЕМЕНОВ. Слушай, напиши сам а? Ну, как полагается: насчет общественной работы и все такое. И приходи к семи вечера прямо на комитет, сразу и затвердим. Договорились?

ПОПОВ (кивнув на дверь). Этот что – жаловаться прибегал?

СЕМЕНОВ. Кто? А, да нет – увольняться.

ПОПОВ. Ясно. Ну, привет!.. (Ушел).

СЕМЕНОВ (вслед). Видали? А какая там к черту общественная работа у него, когда он даже со мной разговаривает через губу! А ведь напишет. И мы утвердим. Так что, как видишь, если понимать все буквально…

ЕРШОВ. А что за рекомендация?

СЕМЕНОВ. Вопросы задаешь! Сам не можешь сообразить, какая ему рекомендация от комитета нужна? В партию, куда же еще. Медведев его в главные инженеры тянет…

Прерывистый телефонный звонок.

СЕМЕНОВ (поспешно хватает трубку). Все слушают!.. Спасибо, и вас также… Ну, как? Если мы успешно работаем, значит вы нами успешно руководите… Сводка? Конечно, готова! Диктую: сто один и четыре десятых процента… сто два и три десятых… Третья графа: шестнадцать… четвертая – двадцать четыре… Это повышение квалификации молодежи… Учеба? Секунду! (Быстро перебирает бумаги на столе, Ершову, прикрыв трубку). Больше ничего не оставляла? Ну – Люська, Кукушкина!

ЕРШОВ. Понятия не имею.

СЕМЕНОВ. Сейчас-сейчас!.. (Лихорадочно шарит по столу, бумаги веером разлетаются в разные стороны). Пишите: всего было охвачено, так сказать, сетью учебы более чем… (Посмотрел на потолок). Семьсот тридцать шесть человек…. Соревнование? А как же! (Ершову). Какая у тебя средняя выработка?

ЕРШОВ. Сто пятьдесят четыре.

СЕМЕНОВ (в трубку). Первое место за полугодие – у комсомольско-молодежной бригады монтажников Александра Ершова. Средняя выработка у него – сто пятьдесят четыре!.. (Ершову). Чего?

ЕРШОВ (хмуро). Килограммометров.

СЕМЕНОВ (в трубку) Килограммометров!.. (Ершову), Каких килограммометров?

ЕРШОВ. Голубых.

СЕМЕНОВ (в трубку). Голубых. (Смотрит на Ершова).

ЕРШОВ. Я пошутил. Процентов, конечно.

СЕМЕНОВ (показывая ему кулак. В трубку). Мы пошутили. Процентов, конечно… Итоги? Секунду!.. (Напевая туш, снимает со стены вымпел, жестом подзывает Ершова, надевает вымпел ему на шею и демонстративно пожимает руку.) Ура!

Женя аплодирует.

СЕМЕНОВ (в трубку). Алло, вы слушаете? Буквально только что мы подвели итоги и наградили вымпелом, так сказать, победителя….