Текст книги "Придурки, или Урок драматического искусства (сборник)"

Действие второе

Шум эфира, треск радиопомех.

МУЖСКОЙ ГОЛОС. Вышлите на линию вездеход с монтерами!.. Алло, слышите меня?.. Нет связи с пятым участком!..

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Костя, как только получишь телеграмму, сразу же вылетай!.. Нет, не смогу встретить, по двенадцать часов дежурим… В том-то и дело, что некем заменить, все на пусковом перегоне!..

ГОЛОС ТЕЛЕФОНИСТКИ. Абоненты, освободите линию! Экстренное сообщение. Тоннельный вызывает пятый участок. Говорите, Тоннельный!..

Картина четвертая

Обстановка конца первого действия. В палатке ОЛЬГА, КАТЯ, ГОРДЕЕВ, ЦЫГАН, ТКАЧ, ШУТОВ, СТАС. На пороге – АРHОЛЬД. Это импозантный мужчина лет тридцати – тридцати пяти, несколько потрепанный жизнью, но сохранивший уверенность и обаяние покорителя официанток и продавщиц. На нем белый плащ, в руке зонт-трость, на затылок сбита элегантная шляпа.

АРНОЛЬД. Мой вам привет, сеньоры! (Заметил Ольгу, с интересом осмотрел ее, поклонился в ее сторону.) И сеньориты!

КАТЯ. Явился, не запылился!

АРНОЛЬД (протягивает ей коробочку духов). Мадам, силь ву пле! Шанель номер пять. Только для вас!

КАТЯ. Сказать тебе, что с ними сделать?

АРНОЛЬД. Вас понял. Миль пардон. (Небрежно выбрасывает духи.)

ОЛЬГА. Они же восемьдесят рублей стоят!

АРНОЛЬД (любезно). И двадцать сверху.

КАТЯ. Готова? А представь, что мне было делать, когда он свалился на меня с мосты и немедленно стал тонуть!

ОЛЬГА. Почему?

КАТЯ. Потому что, как выяснилось, он не умел плавать.

АРНОЛЬД. Какая проза! Все-таки женщины, не при них будь сказано, скучные существа. Разве главное – это уметь плавать? Нет, леди и джентльмены, главное – это уметь жить!.. Ну что, мужики, как вам нравятся происки этих подлюк-империалистов на Ближнем Востоке? Не знаю, как вы, а я считаю, что народ Палестины имеет полное право на создание своего государства на землях правого берега реки Иордан и в полосе Газы.

ГОРДЕЕВ (Ольге). Трепло несусветное, но приличный бульдозерист. И умеет работать.

АРНОЛЬД. Разве главное – это уметь работать?

СТАС. Нет. Главное – это уметь пить.

АРНОЛЬД. Стасик, не уговаривай. Ни-ни. Не стану. Ни капли. Всё, завязал!

КАТЯ. Давно ли?

АРНОЛЬД. Минут сорок. И сразу, черт возьми, чувствую прилив сил. Хочется жить и работать. Чтобы не было мучительно стыдно. Чтобы оставить свой след на земле! (Поет неожиданно тоненьким голосом.) «Дорога железная, как ниточка тянется. А то, что построено, всё людям останется…» (Помолчав, негромко.) Катерина!

Катя молчит.

АРНОЛЬД. Продолжаем наши вечерние передачи. Разговор с интересным собеседником. От всей души. (Ольге.) Вопрос: возможна ли, по-вашему, любовь с первого взгляда?

Ольга пожимает плечами.

АРНОЛЬД. Вас понял. Ответ: когда как. Аплодисменты. (Стасу.) Можно ли сделать из дерьма конфетку? Ответ: можно, но это будет конфетка из дерьма. Бурные аплодисменты. (Пауза.) Катя!

КАТЯ молчит.

АРНОЛЬД (взял у Цыгана гитару, поет).

 
Ямщик, не гони лошадей,
Мне некуда больше спешить,
Мне некого больше любить…
 

Катерина! Возлюбленная моя!

КАТЯ (резко). Молчи! (Шутову.) Это ты, ты во всем виноват! Это ты всё подстроил!

АРНОЛЬД. В чем этот юноша виновен? Его впервые вижу я!

КАТЯ. Нолик, миленький, помолчи две минуты…

АРНОЛЬД (Ольге). Нолик – к вашим услугам. Тоже я. Партийная кличка.

КАТЯ. Потому что всё, что ты скажешь, я уже слышала сто раз. Я даже знаю, что ты дальше скажешь, хотя и сам ты этого еще не знаешь! Так что притормози, дай поговорить с человеком. (Шутову.) Зачем ты это устроил? Что я тебе такого сделала? За что я должна к нему вернуться?

ГОРДЕЕВ. Он ни при чем. Это я все подстроил.

КАТЯ. Ты? Володечка, не смеши, у меня на губе трещинка. Ты хороший бригадир, ты можешь наряды хорошо закрыть, фронт работ организовать. Да еще моего суженого отловить в Тоннельном и сюда привезти. И всё. Остальное – не в твоих силах. (Шутову.) Ведь всё это уже было. Клятвы. Стихи. Песни и пляски народов мира. И будет – через два-три месяца. Снова он исчезнет, а я буду до утра руки ломать, не случилось ли с ним чего. А потом мне будут рассказывать, как он вусмерть упоил всех бичей в Тоннельном…

АРНОЛЬД. Это был самый простой способ их успокоить. Они мешали мне размышлять.

КАТЯ. Или выступал возле клуба. Или скупил у грузин все гвоздики и одарил девчат-штукатуров. Всю получку ухнул! Что, неправда?

АРНОЛЬД. Мне случайно стало известно, что в тот день они выполнили норму на сто шестьдесят процентов. Мог ли я, советский человек, воспитанный на традициях коллективизма, остаться равнодушным к такому факту?

КАТЯ. А что твоя жена в драном тулупе ходит – к этому факту ты мог остаться равнодушным?!

АРНОЛЬД. Катерина! О чем ты говоришь?! Подумай! Разве в тулупе счастье?

КАТЯ. Знаю. Нет, конечно. В любви. (Всем.) Вот видите!

АРНОЛЬД. А как иначе можно существовать среди безжизненной пустыни графиков, цифр, процентов, тонно-километров, планово-предупредительных ремонтов, запчастей?

КАТЯ. Ты всё перечислил? Ничего не забыл?

АРНОЛЬД. Среди авансов, зарплат, телевизоров в кредит, гарнитуров по записи, среди концертов художественной самодеятельности и фильмов о наших славных милиционерах и положительных героях из рабочего класса!

КАТЯ. Теперь всё. Продолжай.

АРНОЛЬД. Если замкнуть этим круг души, человек превращается в приставку к своему телевизору и по интеллектуальному уровню сразу после него идут грибы! Ответьте же мне: как можно жить без взлетов духа, без воспарений свободы? Докажите мне, что я должен вытаптывать алые маки праздника в своей душе, докажите мне это – и я повешусь на первой сосне!

КАТЯ. Ну, Валера? Что же молчишь? Ответь ему.

ШУТОВ. Что я могу ответить? От прав. (Арнольду.) Только здесь вот что не совсем понятно: а как быть с алыми маками праздника в её душе?

Пауза.

КАТЯ. Нет. Не вернусь я к нему. Что хотите обо мне думайте – нет!

АРНОЛЬД (раскрывает зонт, надвигает на глаза шляпу и садится на пол, обняв колени). Шел по улице сиротка, Он промок и весь дрожал…

КАТЯ. Нет! Во имя чего? Три года это уже тянется, сколько можно? И во имя чего? Это главное – во имя чего?

АРНОЛЬД (Складывает зонт, втыкает его в землю, вешает на него шляпу. Затем ложится на спину, сложив крестом руки на груди, негромко поет).

 
Умер наш дядюшка, жалко нам его,
Он нам в наследство не оставил ничего…
 

(Помолчав, неожиданно громким, тонким голосом.)

 
Тетушка рыдает, она еще не знает,
Что он нам в наследство не оставил ничего…
 

КАТЯ. Всё! Я сказала: нет!

Пауза.

ШУТОВ. Тебе же никто ничего и не говорит.

СТАС. Ты так думаешь? А давно ли было отмечено, что люди на БАМе (помахал газетой) отличаются благородством? «Вот, например, наша повариха Катя, удивительно красивая молодая женщина,,» (Помолчав.) «Но красота эта заметна не сразу…»

Катя круто поворачивается и скрывается в своем закутке.

АРНОЛЬД. Ну что, мужики, похоже, что наша передача подошла к концу. Как было сказано в одной книге: что должен сделать рыцарь, если в бою под ним убили лошадь? Небось, не знаете. А я вам скажу: встать и почиститься! (Встает, отряхивает плащ.) Леди и джентльмены, адью! (Залихватски сдвинув на затылок шляпу и помахивая зонтом, уходит.)

КАТЯ (выходит из закутка). Ушел?.. Ну и хорошо, что ушел. Очень хорошо!.. И пусть!.. Пусть себе, очень хорошо!..

И тут, роняя по дороге зонт, срывая и отбрасывая в сторону шляпу, в палатку врывается АРНОЛЬД и утыкается в колени Кати.

АРНОЛЬД. Вернись, любимая! Ты единственное мое спасение! Нет мне без тебя ни света, ни радости, ни любви!

КАТЯ. Горе ты мое луковое… Что ж с тобой поделаешь… Ладно, давай попробуем еще разок…

Пауза.

ГОРДЕЕВ (Стасу). Ты хочешь что-то сказать?

СТАС. Первый раунд за тобой. Но еще не вечер. (Быстро уходит.)

ОЛЬГА. Послушайте… что здесь происходит?

АРНОЛЬД. Собрался. Мобилен. Мадам, что вам подать к подъезду – отечественный КРАЗ или Магирус-Диц с объемом кузова шестнадцать кубометров?

КАТЯ. Поди-ка отоспись для начала. (Ткачу и Цыгану.) Пристройте его пока у себя. А мне же нужно хозяйство сдавать.

АРНОЛЬД. Экскорт, на-краул! (В сопровождении Цыгана и Ткача идет к выходу. Неожиданно – Ольге.) Если вы спросите, существует ли любовь с первого взгляда, я вам отвечу: да. Но очень, очень редко!

Уходят.

КАТЯ (Гордееву). Что ж, пошли посмотрим, что из продуктов осталось. Сами виноваты, теперь будете по очереди кашеварить.

Катя и Гордеев уходят.

ОЛЬГА. Валера… ты слышишь меня?

ШУТОВ. Я хочу умереть.

ОЛЬГА. Я начинаю верить. Во всё, что ты рассказал. Как это у тебя получается?

ШУТОВ. Не знаю. Я не вру. Просто сначала говорю, а потом сбывается. Правда, не всё. Иногда сбывается наоборот.

ОЛЬГА. Я возненавидела тебя. Когда я увидела всё это – тебя, моё письмо, гогот… Расскажи мне, что он полюбит меня. Что грязи нет. Что он великодушен и мудр. Кто он? Какой он?

ШУТОВ. Ты сама знаешь.

ОЛЬГА. Да, знаю. Расскажи мне о нем!

ШУТОВ. Он великодушен и мудр.

ОЛЬГА. Нет, не так. Ничего не выдумывай. Только то, что есть – по жизни.

ШУТОВ. Тебе это не понравится.

ОЛЬГА. Пусть. Не хочу больше никаких выдумок! Никаких сказок! Какой он?

ШУТОВ. Гордеев? Ну, если по жизни – так, обыкновенная шелупень. Из тех, кто считает, что сначала нужно купить холодильник, а потом можно начинать жить.

ОЛЬГА. Холодильник? Какой холодильник? О чем ты говоришь?

ШУТОВ. Не холодильник, так шкаф. Или кооператив. Или другую какую-нибудь муру. Дерьма-пирога.

ОЛЬГА. Ты сходишь с ума. А этот, Арнольд, он кто?

ШУТОВ. А ты не поняла? Обыкновенный алкаш.

ОЛЬГА. А она – Катя?

ШУТОВ. Обыкновенная потаскушка.

ОЛЬГА. А я?

ШУТОВ. По жизни?

ОЛЬГА. По жизни!

ШУТОВ, Да тех же щей. Хочешь, чтобы всё было прекрасным, пальцем для этого не шевельнув.

ОЛЬГА. Ты врешь! Ты опять врешь!

ЩУТОВ. Вру? Ладно, сейчас проверим…

В палатку возвращаются ГОРДЕЕВ и КАТЯ. В руках у Кати амбарная книга, в каких ведется учет продуктов.

ГОРДЕЕВ. Ольга, у меня к вам просьба. Даже нет – очень важное дело. Катя от нас уходит. А вы всё равно будете устраиваться на работу? Понимаете, сейчас предпусковой период, и если мы даже одного человека оставим на повара, сразу пойдет напряженка. Не поработаете у нас хотя бы эти полтора-два месяца?

ОЛЬГА. Кем?

ГОРДЕЕВ. Вместо Кати. Поварихой.

ОЛЬГА. Но… Я же ничего не умею!

КАТЯ. Тут особых умений не надо. Утром – макароны или кашу с тушенкой. Если в четыре встать, к семи нормально управишься. На обед – картошки начистить, борщ, можно из банок. На ужин кашу. Про чай не забывай. Что еще? Раз в неделю постирушку устроить. Робы не бери, все пальцы о брезент обдерешь, пусть сами. А белье там, рубашки – это в котел, прокипятить. Ну, а носки, портянки – это можно в тазу.

ОЛЬГА. Портянки?

Пауза. Шутов начинает негромко смеяться.

КАТЯ. Ну да, а что? Сами они тебе только грязи тут разведут. Ну, и платки там, это тоже в тазу.

ОЛЬГА. Платки носовые?

Шутов смеется все громче.

КАТЯ. Ты чего это развеселился? (Подходит, трогает его лоб.) Господи, да ты весь горишь! Тебе в постель надо. Где-то у нас был аспирин…

ШУТОВ. Сейчас. Подожди, мне нужно сказать. (Ольге.) Ты по-прежнему хочешь, чтобы всё было по жизни?

ОЛЬГА. Нет! Ничего не знаю! Да! И все-таки да!

ШУТОВ. Тогда входи же к нам! Настоящее счастье – оно не из облаков. Оно из кирпичей и бетона. Вот печка – грейся. Среди больших и сильных людей.

Входит СТАС. За ним – ЦЫГАН и ТКАЧ.

ШУТОВ. Среди них. Других нет. Расскажи им, какие они. Они поверят тебе. Потому что ты прекрасна, и все они влюблены в тебя. Во главе с бригадиром! (Уходит.)

ЦЫГАН. Что это с ним?

КАТЯ. Да то! Бегаете нараспашку, а потом вас аспирином отпаивай. (Уходит вслед за Шутовым.)

ГОРДЕЕВ. Только этого не хватало! Дня три проваляется. И одного человека на кухню.

ОЛЬГА. А я? Разве я уже сказала «нет»?

ГОРДЕЕВ. Это не для вас. Извините, я предложил, не подумав. Кем вы дома работали?

ОЛЬГА. В детском саду, музыкальным работником.

ГОРДЕЕВ. Вот, может быть, когда-нибудь сыграете нам на рояле.

СТАС. Элегию Масснэ.

ГОРДЕЕВ. Что?

СТАС. В этом роде. Что-нибудь в легком миноре. У Ольги это должно хорошо получиться. Как насчет второго раунда, бригадир?

ГОРДЕЕВ. Кончай, без тебя тошно! (Ольге.) Уезжайте. Домой. Потом приедете. Когда мы построим мосты, пробьем тоннели, пустим скорые поезда. Вот тогда вы приедете и сыграете нам. Не будет портянок, мата. Будут прекрасные вокзалы и города. Мы построим их для вас. Мы научились работать, а к тому времени, может быть, научимся жить. А сейчас уезжайте.

ОЛЬГА. Почему вы меня прогоняете?

ГОРДЕЕВ. А вы еще не поняли? Потому что больше всего на свете я хочу получить письмо. От тебя. И чтобы в нем были такие слова: «Мой милый друг! Как тягостно знать, что тебя нет рядом, как давят на сердце тысячи километров, разделившие нас!..»

В палатку входит КАТЯ. С ней ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА в кирзовых сапогах, в ватнике и платке.

КАТЯ. Заходите, погрейтесь. Чаю? Или хотите поесть?

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА (с легким «оканьем»). Спасибочки, не утруждайся, мне токо погреться. Машина сломалась, одрогла на ветру, шофер и говорит: поди пока к ребятам погрейся. (Показывает небольшую коробочку.) Вот, у палатки валялась. Обронил, видно, кто-то. Вроде духи, не по-нашему написано.

ТКАЧ. Это, тетка, не «вроде духи», а «Шанель номер пять»! Слыхала? И не обронил кто-то, а выбросили.

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Пошто так-то?

ТКАЧ. А мы их не потребляем. Предпочитаем «тройняшку». На все случаи жизни – и побриться, и похмелиться.

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Неужто правда?

КАТЯ. Шутка это. (Берет у нее духи.)

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Нехорошо, паренек, шутишь. Так-то вот поврешь, поврешь, да и доврешься до правды. Зять у меня всё шутил: «А не набраться ли нам, маманя, до легкого изумления?» Это значит, что много выпить. И дошутился, совсем с круга сошел, на БАМ уехал – нову жизнь строить.

ГОРДЕЕВ. Давно?

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Третий уж год. Старшенький как раз в школу пошел, а нынче уж в третьем классе.

ЦЫГАН. И как новая жизнь у него – получилась?

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Получилась, миленький, слава Богу. Прошлый год письмо прислал. По восемьсот рублей в месяц зарабатывает, а бывает, что и по тыще.

ТКАЧ. По сколько, по сколько?

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Бывает, писал, и по тыще. Плотник он, где-то тут, в Тоннельном.

ТКАЧ. Врет. Так и на проходке не получают.

ЦЫГАН. Похоже на бичевскую трепотню.

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Бог с тобой, как можно? Не врет. Он даже перевод один раз прислал. Тридцать девять рублей двадцать копеек. Он-то сорок послал, да восемьдесят копеек за пересылку вычли, почтальонша нам объяснила.

ОЛЬГА. За все три года?

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Да мы-то и не просили, нужды не было. Дочка зарплату получает, счетовод она, мне колхоз пенсию платит. Да дед, пока здоровье было, сторожем прирабатывал. (Ткачу.) Ты сказал, паренек: врет. Почему так сказал?

ТКАЧ. Где он работает?

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. В Тоннельном же, БАМ строит.

ТКАЧ. Мы все тут БАМ строим. Как его фамилия?

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Козелков. Николай Степанович Козелков.

ЦЫГАН. Как?! Козелков?

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Никак знакомый?

ЦЫГАН. Он у нас в бригаде работал.

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Вот повезло-то! А то адреса у меня нету, на почту письмо. Как мне его в Тоннельном сыскать?

ГОРДЕЕВ. Сыскать-то его нетрудно… Зачем он вам?

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Нужда вышла.

ГОРДЕЕВ. Какая?

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Да что вам, ребятки, до чужих болячек. У каждого, небось, своих хватает. За привет вам спасибо. Пойду, а то, может, починили машину, как бы мне пешком не идти, водитель-то строгий попался.

ГОРДЕЕВ. Подождет. И Козел никуда не денется. Козелков. Зачем вы к нему едете?

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Нет, сынок, не могу. Неспокойно на сердце. Пойду. Третьи сутки добираюсь.

ГОРДЕЕВ. Сходите кто-нибудь, скажите, чтобы ждал. Какая машина?

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Да больша така, желтая, с кузовом. Колесо у ней прохудилось.

СТАС. Я схожу.

КАТЯ. Сиди, схожу. Мне все равно своего проведать, да на Валерку глянуть. А вы не стесняйтесь, рассказывайте. Смотришь, что и подскажут. (Вышла.)

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА (весело). Да ведь как оно в жизни бывает? Над чем посмеешься, тому и поплачешь. Старушка у нас по соседству, бабка Графа, спина шестеренкой, клюкой поклюкиват, чисто баба Яга. И в электричество, говорит, не верю. С лампой сидит. Детишки смеются, сын ругается, он бригадиром в колхозе, а ей хоть бы что. А так добрая, всегда порадеет. И ведь как вышло: дети в школе, дочка на работе, а внучка с дедом осталась, прихворнула, не повели в садик. А мне в сельпо надо было, крупы взять. Я и попроси бабку Графу: пригляди за моими, старый да малый. А стемняться начало. Дак нет бы ей, дуре старой, выключателем шшолкнуть – за лампой пошла. Ну, и в дверях, видно, запнулась или еще что… Не верю, говорит, в электричество, а?

ЦЫГАН. И что?

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Да и всё, родненький. Много ль надо, сто лет срубу – как порох пыхнуло. Хорошо, дед с внучкой успели выскочить, да и сама бабка Графа. И смех, и грех. Я когда прибежала, а дед как лежал на печи в подштанниках, так и стоит – тесемки болтаются, чистый бусурман, весь в белом…

ТКАЧ (вдруг). Стой. Тетка, молчи! Молчи, говорю! И кончай плакать!

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Господь с тобой, я не плачу. Я смеюсь: весь в белом и тесемки на ветру болтаются…

ТКАЧ. Тетка! Я кому говорю – молчи!

ЦЫГАН. Ты что – обалдел?

ТКАЧ. Не обалдел. Сам не видишь? Она же подстроенная!

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Да что же это? Как с цепи. Что с ним?

ТКАЧ. Отвечай – быстро, не задумываясь! Откуда сама?

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. С Поярково мы, Красноярского края, Нижнекаменский район, колхоз «Красный партизан».

ТКАЧ. Фамилия председателя? Имя-отчество?

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Костомаров. Андрей Иннокентиевич. Из городских он, после войны прислан, одна нога на деревяшке. Ты никак наши места знаешь?

ТКАЧ. Как сюда добиралась? Быстро говори, не задумывайся!

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. До Тайшета на поезде, потом на другом до Усть-Кута, где река Лена, маленькая такая. Потом еще на другом, коротеньком, в два вагона. Без света. Мужики всю ночь свечки жгли, в карты играли. А молодые – те все на гитаре и пели. А дальше уж на попутках пришлось.

ТКАЧ. А вот и врешь! От перевала до нас на попутках от силы восемь часов, а у тебя получается больше суток!

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Так стояли-то сколько! У одного моста часов шесть, считай, пока насыпь подсыпали, да в других местах – тоже дорогу размыло. Только здесь быстрей поехали, на месте была бы уж, если б не колесо. Да за что ты на меня напустился, Господь с тобой?

В палатке появляется КАТЯ.

ТКАЧ. Машина стоит?

КАТЯ. Стоит.

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Он у вас чего это такой ненормальный?

СТАС. У него есть на это причины.

ТКАЧ. И ты молчи! Все молчите!.. Значит, к зятю едешь, в Тоннельный?

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. К зятю, к зятю, ты только близко не подходи.

ТКАЧ. Денег у него попросить на избу, да?

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. На избу, миленький, на избу. Жить-то где-то надо, трое малых, да дедка, до дочка, и сама не курица, на шестке до смерти не досидишь.

ТКАЧ. Тысячу рублей, правильно?

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Да где уж там тыщу! Сколь пожалует, и на том спасибо. Детишки-то его, не дядины – может, вспомнит.

ТКАЧ. А председатель ваш что ж – не помог?

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Он-то помог, хорошо помог. Сруб амбарный бесплатно отдал, шиферу обещал. А людей-то не дал, наперечет работники. Рук не хватает, хлеб на току горит. А пришлые запросили триста рублей разобрать сруб да триста поставить.

ТКАЧ. Шесть сотен разобрать и поставить? Это же бандиты!

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Да шофер с соседнего леспромхоза запросил тоже триста, на себе-то не повезешь.

ТКАЧ. Ну, гад! Нет, ты гляди, что делают! Их же, подлюк, стрелять надо!

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. А других-то где возьмешь? Хороших-то на войне поубивало, из ста человек вернулось шестеро, а целых, с руками-ногами, и того трое. А молодежь – она кто где, мало осталось. Кто в городе, а кто, вот как вы, БАМ строит. Тоже нужное дело…

ТКАЧ. Девятьсот. Да стропила. Да столярка. Да шифер положить. Да печку…

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Печку не надо, печка осталась. Хорошая печка, только подправить малость.

ТКАЧ. Да что же это делается, а? Что же это творится?!.. Тетка, посмотри на меня! В глаза мне смотри! Ты настоящая?

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Отпусти ты меня, голубчик. Поеду я. Мне и назад надо поскорей, детишки-то по соседям.

ТКАЧ. Куда тебе ехать, куда?! Ничего тебе зять не даст, ни копейки! Он бы, может, и дал, да нет у него ни рваного рубля – бич он, это ты понимаешь?

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Бич. Это что?

ТКАЧ. Алкаш. Бродяга. У магазина ошивается, рубли сшибает. Он у нас и трех месяцев не продержался, пришлось выгнать.

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Это… правда?

ГОРДЕЕВ. Да.

Пауза.

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. А вот это беда…. Вот это беда так беда… А я всё думала: тыщи получает, а прислал одно письмо и сорок рублей за всё время… Вы правду мне сказали?

СТАС. Правду. Час назад его видел.

ТКАЧ. Вот подлюка! Вот гад, что делает! Он под забором, падаль, валяется, ему хорошо, а другие за него отдувайся?! Ну, встречу я его, паразита!

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. А чего это тебя, сынок, так выворачивает? Неужто раньше беды рядом не видывал? Ох, а её много еще, так много по людям ходит!

Пауза.

ТКАЧ. Что вы на меня все уставились? Это что, мое дело, а вам до феньки?

Пауза.

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА (встает). Пойду. Не понимаю я ваших дел. А на добром слове, как говорится, спасибо.

ТКАЧ. Вот что, мать, ты погоди… Чего я тебе хочу сказать?.. Да не бойся, не трону – видишь, даже не подхожу!.. А где Шутов?

КАТЯ. Заснул. Может, к ночи жар спадёт.

ТКАЧ (потрогал горло). И хрящик, опять же, двигается!

ГОРДЕЕВ. Да забудь ты про этот хрящик! Кадык это. Адамово яблоко. У всех двигается!

ТКАЧ. И у тебя?

ГОРДЕЕВ. И у меня. На, попробуй!

ТКАЧ (подходит к Гордееву, трогает горло). И вправду… (Показал на Ольгу.) А у неё почему не двигается?

ГОРДЕЕВ. Потому что она – женского рода. А яблоко – адамово! Чувствуешь разницу?

ТКАЧ. Немного… Вот что, мать, у меня тут немного бабок… так ты, пожалуй, возьми. (Кладет деньги на стол.)

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Что ты, голубчик? Не надо, что ты! Тут же… Господи, тут же целых триста рублей!

СТАС. Триста? Понятно. (Взял у Цыгана гитару, негромко поёт.)

 
Нет, мы не птицы, а жаль.
Жаль, что живем не крылато…
 

ТКАЧ. Вот тебе, а не триста! (Показывает Стасу фигу, с треском выкладывает на стол пачку денег.) Вот – тысяча! Можешь не считать. Бери, мать, не думай!

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Что ты, сынок? Нет-нет!

ТКАЧ. Бери, говорю! Не тебе – малым твоим. И деду с тесемками! И помни меня. (Махнул рукой). Если посчитать – пропиваем больше!

Пауза. Деньги лежат перед Пожилой женщиной. Не притрагиваясь к ним, она поворачивается к Стасу. В ее манере держаться что-то неуловимо меняется, исчезает «оканье».

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Это и есть то, чего вы хотели добиться?

СТАС. Не совсем. Но всё равно – это было впечатляюще. Спасибо вам.

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Нет, это вам спасибо. (Ткачу.) И особенно вам. Как вас зовут?

СТАС. Его имя – Григорий Ткач.

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Я запомню ваше имя, милый мой Гриша Ткач. Я читала, что такие люди бывают, играла в фильмах, спектаклях. А теперь вижу вас.

ТКАЧ. Выходит, вы артистка? (Кате.) А ты сказала – машина стоит!

КАТЯ. Стоит. Только ты не спросил, какая машина?

ТКАЧ. Какая?

КАТЯ. «Волга» начальника стройки. Нина Андреевна, шофер просил напомнить – через полчаса ваш концерт.

ОЛЬГА. Ну, конечно же! Нина Андреевна. А я всё время думала: да где же я слышала ваш голос, где я могла вас видеть?

ТКАЧ. Погодите! Выходит, что всё – липа?

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Нет. Здесь всё было – правда. Я почему и согласилась на просьбу вашего товарища сыграть этот этюд… хоть и не без колебаний. У нас в деревне так было. С пожаром. Правда, давно. И так же мать ездила по родственникам. Новое – этот ваш Козелков. Но разве про него – неправда? А главная правда – вот! (Показывает на деньги.)

ТКАЧ. Так и заберите их!

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Это ваши деньги. Вы их заработали нелегким честным трудом.

ТКАЧ. Я их отдал? Отдал иди не отдал?! Зачем же вы душу-то мне выворачивали наизнанку?!. Не берёте? Ладно! (Сгребает со стола деньги, идет к печке,)

ЦЫГАН. Ты что? (Преграждает ему дорогу.)

ТКАЧ. Пусти!

Цыган и Гордеев удерживают Ткача.

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА (Стасу). А теперь я снова не уверена, нужно ли было соглашаться на вашу просьбу.

СТАС. А разве очищение через страдания уже не является целью искусства?

ОЛЬГА (подходит к Ткачу). Всё в порядке, Гриша. Неважно, у вас останутся деньги или не у вас. Вы их отдали – незнакомому человека, попавшему в беду. По-настоящему отдали, мы все свидетели. Вы это сделали. А всё остальное не имеет значения.

С дороги доносится автомобильный гудок.

СТАС. Нина Андреевна, вам пора.

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Вот, значит, как вы живёте… (Гордееву). Вы, как я поняла, бригадир?

ГОРДЕЕВ. Да.

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА (Кате). А кто вы?

КАТЯ. Я? Поварихой в отряде бела.

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА (Ольге). А вы?

ОЛЬГА. Я – новая повариха…

Пожилая женщина уходит. Стас провожает ее, затем возвращается в палатку. Долгая пауза.

СТАС. Знаете, у меня такое ощущение, что всё это с нами уже было… что мы вот так сидели… Минутку! (Достал газету, читает.) «Мы сидели в палатке, был тихий вечер, не предвещавший ничего плохого. Вдруг с дороги послышались шаги и вошел человек. Ребята, беда, сказал он…»

Входит ШУТОВ. Он в резиновых сапогах на босу ногу, закутан в одеяло.

ШУТОВ. Ребята, беда. Поднимается вода в реке, может снести мост.

Дружный хохот. От всей души, давая выход чувствам, хохочут Ткач, Гордеев и Стас, смеются Катя и Ольга, катается по полу, хлопая себя от восторга по ляжкам, Цыган. Ничего не понимая, смотрит на них Шутов. Молча уходит. Смех постепенно стихает.

СТАС. Тише! (Прислушивается.)

ТКАЧ. Вроде какие-то голоса…

Быстро входит АРНОЛЬД. Он в рабочей одежде. Включает транзистор.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Сообщение метеоцентра. Предполагаемый уровень паводка в районе мостов – шесть метров. Вода подняла в верховьях штабели леса, бревна идут на мосты. Примите срочные меры!..

АРНОЛЬД. Ну что, мужики, начинается война грибов и титанов?

ГОРДЕЕВ. Пошли!..

Все уходят. Шум эфира.

МУЖСКОЙ ГОЛОС. Надя, я тебя люблю, слышишь меня?.. Я только одну тебя люблю, а если что Галка еще что напишет, так ты этому тоже не верь!..

ГОЛОС ТЕЛЕФОНИСТКИ. Абонент, отключитесь! Пятый участок, передаю приказ штаба. «При защите малых мостов не допускать, чтобы бревна застревали в опорах. Завалы разбирать при обязательной страховке. Багры, шесты и веревки с кошками посланы вездеходом…»

В палатке появляется ШУТОВ, начинает надевать рабочую куртку. Быстро входят КАТЯ и ОЛЬГА. Они в резиновых сапогах, в брезентовых плащах с капюшонами.

КАТЯ. Я захвачу тушенку и хлеб. А ты, как закипит чайник, сразу тащи. Кружки не забудь. (Увидела Шутова.) А ты куда?

ШУТОВ. Туда.

КАТЯ. Только тебя там не хватало! Еле на ногах стоишь. Ветром с моста сдует – ищи-свищи. (Ольге.) Не пускай его никуда! (Уходит.)

МУЖСКОЙ ГОЛОС. Приказ штаба: «Начинать выводить людей с мостов, как только вода подойдет к верхним пролетам на полметра. Повторяю: на полметра. Со связи не уходить, сообщать обстановку каждый час…»

ОЛЬГА. Когда же она кончится, эта ночь!.. Ты всё знаешь, ты всегда всё угадываешь. Скажи мне, что я буду счастлива!

ШУТОВ. Ты будешь счастлива.

ОЛЬГА. Что я буду любима!

ШУТОВ. Ты будешь любима.

ОЛЬГА. Что с ним ничего не случится!

Шутов молчит.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Я пятый. Сообщаю обстановку: до верхнего пролета метр двадцать…

ОЛЬГА. Там – ад, ветер, вода, бревна из темноты. И он всё время внизу, у самой воды. Почему ты молчишь? Загадай, придумай, что с ним ничего не случится!

Шутов молчит.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Я пятый. До верхнего пролета – метр…

ОЛЬГА. Пусть я больше никогда не увижу его, но пусть с ним ничего не случится!

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Я пятый. До верхнего пролета – шестьдесят сантиметров…

ОЛЬГА. Пусть мы никогда не будем вместе, но пусть с ним ничего не случится!

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Я пятый. До верхнего пролета – полметра…

ОЛЬГА. Пусть я никого никогда не полюблю, пусть никто не полюбит меня, но пусть с ним ничего не случится!

ШУТОВ. С ним ничего не случится.

ОЛЬГА, Ты уверен? Почему ты так думаешь?

ШУТОВ. Потому что ты любишь его…

Ольга берет в печки чайник, уходит. Шутов натягивает куртку, обувает резиновые сапоги.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Я пятый. До верхнего пролета сорок сантиметров.

МУЖСКОЙ ГОЛОС. Приказ пятому: убирайте людей с моста! Пятый, как поняли?

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Отказываются уходить. Говорят, весь лес пронесло, вода чистая. Просят разрешения остаться.

МУЖСКОЙ ГОЛОС. Пятый, докладывайте обстановку!

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. До пролета – сорок сантиметров… (Пауза.) Сорок сантиметров…. (Пауза.) Пятьдесят сантиметров!.. Пятьдесят пять сантиметров!.. Вода начинает спадать! Вода начинает спадать! Вода начинает спадать!..

Шутов проходит в угол палатки, берет рюкзак, уходит.

ГОЛОС ТЕЛЕФОНИСТКИ. Москва, ответьте Тоннельному!.. Говорите, Тоннельный!..