Текст книги "Жернова. 1918-1953. Книга восьмая. Вторжение"

Глава 21

На киевском аэродроме Жукова встретил Первый секретарь ЦК КП(б)У Хрущев. Еще с весны сорокового года, когда Жуков командовал Киевским особым военным округом, между ними сложились ровные, хотя исключительно официальные отношения. Встречались они не так уж часто: войска округа Хрущеву не подчинялись, хотя он и нес определенную ответственность за их состояние, а Жуков автоматически становился – в силу своей должности – членом ЦК Украинской компартии, на заседаниях которого ему положено присутствовать и поднимать вопросы, касающиеся армии. Да и округом он командовал недолго. Но Хрущева за эти несколько месяцев узнал хорошо: лукав и жесток, расположен к импровизации, однако линию держит твердо, всех сжал в кулаке и ведет за собой, то есть настоящий партиец, не знающий компромиссов.

– Прет немец, – заговорил Хрущев, пожимая руку Жукову, заглядывая в его пасмурные глаза, стараясь определить по его виду, какое настроение царит в кремлевских кабинетах.

Но Жуков даже бровью не повел на слова Хрущева. Да и что тут скажешь? Сказать пока нечего.

И тот продолжил:

– В Киеве большие разрушения. Противовоздушная оборона очень слабая. Многие военные аэродромы разбомблены немецкими самолетами в первые же часы. Не хватает даже винтовок. Но ЦК и я лично делаем все, чтобы нормализовать положение, мобилизовать все силы для отпора врагу.

Для Жукова сообщение о разбомбленных аэродромах было новостью, хотя атака на них ожидалась. Значит, указание на рассредоточение и укрытие авиации так и не дошло до исполнителей.

– Товарищ Сталин приказал мне и вам срочно отправиться в штаб фронта, – молвил он наконец. – А положение мы выясним на месте.

– О приказе товарища Сталина мне известно. Но самолетом не получится, Георгий Константиныч, – запротестовал Хрущев. – Немцы гоняются за всеми транспортными самолетами. Даже за одиночными машинами на дорогах. Но на машинах все-таки надежнее.

– Хорошо, поедем на машинах.

Два часа назад Хрущеву позвонил Сталин и сообщил о тех организационных мероприятиях, которые вытекают из перехода страны на военное положение. Было сказано и о возложенной на Жукова, вылетевшего на Украину, миссии и о том, что Хрущев назначается членом Военного совета Юго-Западного фронта, то есть в военном отношении подчиняется Жукову. И даже Кирпоносу. Что, наконец, Хрущев обязан постоянно докладывать в Москву обо всех изменениях военной и политической ситуации на Украине и предпринимаемых шагах как со стороны гражданских властей, так и военного командования сообразно обстановке.

В Тернополь, где размещался штаб Юго-Западного фронта, Жуков и Хрущев приехали около двенадцати часов ночи. Под бомбежку не попали ни разу, но следы бомбежек видели вдоль всей дороги. И всю дорогу их сопровождали пожары, далекие и близкие, тянущиеся навстречу вереницы беженцев, и чем дальше, тем поток их становился гуще.

– Тикает народ, – с досадой произнес Хрущев. – Еще немцев не видно, а уже паника, всякие слухи, вот и тикают. И все больше евреи…

И опять Жуков промолчал. Да, бегут. И в Первую мировую он видел на дорогах беженцев, и тоже евреи почему-то составляли большинство, и ничего не изменилось за эти годы: народ бежит от неизвестности, от мнимых и действительных опасностей. Не все, конечно. Если бы все, дороги стали непроезжими.

В штабе фронта, между тем, никакой суеты заметно не было. Как раз к этому времени сюда поступила директива за номером три, требующая от командования фронтом «…прочно удерживая государственную границу с Венгрией, концентрическими ударами в общем направлении на Люблин, силами Пятой и Шестой армий, не менее пяти механизированных корпусов и всей авиации фронта окружить и уничтожить группировку противника, наступающую на фронте Владимир Волынский, Крыстынополь, и к исходу 24.6 овладеть районом Люблин…»

Командующий фронтом Кирпонос, начальник штаба Пуркаев и член военного совета фронта Вашугин, собравшиеся вокруг стола с лежащими на нем картами, решали, как им исполнить эту директиву.

Жуков выслушал отчет Кирпоноса о положении на фронте – положение выглядело неясным. Затем прочитал директиву, составленную в Генштабе уже после его отбытия из Москвы. Директива в принципе верная, ее, разумеется, надо выполнять, другое дело, какие силы для этого существуют в наличии, имея в виду, что названные в директиве армии уже дерутся с врагом и пока о наступлении не помышляют.

После короткого совещания было решено нанести удар тремя механизированными корпусами. Правда, корпуса эти еще в пути, движутся своим ходом по разным дорогам, растянувшись на десятки километров, но других сил поблизости нет.

– Надо потребовать от командиров корпусов, – заговорил Жуков в своей жесткой манере, не терпящей никаких возражений, – чтобы они ускорили движение и, сосредоточившись к завтрашнему утру вот в этом и этом районе, обрушили на немцев всю свою бронированную мощь.

– Они не успеют подойти к этому времени, Георгий Константинович, – робко возразил Пуркаев. – Дай бог, как говорится, чтобы успели к двадцать четвертому. Лишь восьмой корпус в настоящее время выходит к месту сосредоточения, но из-за поломок техники и отставания рембазы еще не готов вступить в бой в полном составе. К тому же надо провести разведку, рекогносцировку местности, подтянуть тылы…

– Мы не на учениях и противник не ждет, пока мы соберемся! – оборвал Пуркаева Жуков. – У меня в Монголии танковая бригада без всякой разведки и рекогносцировки сходу вступила в бой и так долбанула япошек, что от них только пух и перья полетели. Разведку и рекогносцировку провести силами, имеющимися в распоряжении штаба фронта, чтобы внести полную ясность для командования корпусов. Используйте для этих целей авиацию. Без решительного удара по немецкой ударной группировке, наступающей севернее Львова по линии Луцк – Ровно – Новоград Волынский в сторону Киева, мы положения не изменим. Надо отсечь немецкий клин от основных сил и разгромить. Подтягивайте корпуса, а я поеду в Восьмой корпус. Разберусь на месте.

* * *

Место сосредоточения Восьмого мехкорпуса определено севернее города Броды. Чем ближе машина Жукова подъезжала к Бродам, тем гуще колонны танков, а над лесом и колосящимися полями пшеницы сплошной пеленой висит дым от моторов и пыль, поднимаемая сотнями гусениц и колес.

«Экая силища», – думал Жуков, глядя на проплывающие мимо танки, каких у него не было при Халхин-Голе.

По дороге катили, тяжело подминая землю широкими траками, двухбашенные пятидесятитонные Т-35, с тремя пушками и пятью пулеметами, с экипажем из десяти человек; новейшие КВ с вытянутыми башнями и изящные Т-34 со скошенными бортами. Но больше всего было колесно-гусеничных быстроходных танков БТ-7 с бочкообразными башнями и весьма тонкой броней. Эти танки были рассчитаны на европейские дороги, по которым можно катить на обрезиненных колесах со снятыми гусеницами, устремляясь на выручку пролетариата, который обязательно восстанет, как только начнется Вторая мировая война. Увы, о восстаниях пока ничего не слышно, ждать их не приходится, воевать же надо сегодня, сейчас. И не в Европе, а на своей территории.

Восьмой мехкорпус – самый боеспособный мехкорпус на Украине. Да и во всей Красной армии. В его составе около девятисот танков, сотни орудий и минометов. Вот только зениток нет. Об этом как-то не подумали в свое время. Теперь близок локоток, да не укусишь. Но самое неприятное – по всему пути стоят на обочинах танки. В моторах одних ковыряются сами танкисты, другие стоят, не поймешь почему, точно брошенные экипажами.

Остановились возле «тридцатьчетверки».

– Почему стоите? – спросил адъютант Жукова, приоткрыв дверь машины.

– Сцепление полетело, – ответил молодой танкист в черном комбинизоне без знаков различия.

– А где ремлетучки?

– А черт их знает, где они, – сердито ответил другой танкист, постарше. И пояснил: – Неделю назад услали на сборы… квалификацию повышать. Видать, еще не повысили, едри их в корень.

Адъютант вопросительно глянул на Жукова, тот повел головой, произнес:

– Поехали! И так все ясно.

Ясно было, что при такой организации ни о каком наступлении с решительными силами думать нечего. Танки пройдут еще сто-сто пятьдесят километров и встанут, израсходовав горючее. И подвезти его сразу не удастся: дороги забиты теми же танками. Однако стоять на месте и ждать, когда будет наведен порядок, тоже нельзя. Следовательно, порядок придется наводить в процессе движения.

Занимался рассвет.

В штабе корпуса, раскинувшего свои палатки между деревьями на опушке дубравы, Жуков застал все командование во главе с генералом Рябышевым.

– Товарищ генерал армии, Восьмой мехкорпус сосредоточивается в указанном районе для дальнейших действий, – доложил Рябышев.

– И какие действия вы собираетесь предпринять? – проскрипел Жуков, с неодобрением глядя на коренастую фигуру генерала в танковом комбинезоне.

– Атакующие, товарищ генерал армии.

– Показывайте, откуда, куда и когда.

– Корпус сосредоточивается здесь, здесь и здесь, – показывал Рябышев на карте. – Общее направление атаки – на Берестечко.

– Не атаки, а наступления, – поправил Жуков.

– Так точно! Именно наступления, товарищ генерал армии. Корпус будет готов к наступлению к утру 24 июня. За это время подтянутся дивизии, мы приведем в порядок материальную часть и проведем разведку местности и сил противника.

– Что ж, двадцать четвертого так двадцать четвертого. И свяжитесь с нашей авиацией. Имейте в виду, что вы столкнетесь с очень сильным противником, так что на легкую победу не рассчитывайте. И не сбивайтесь в кучу, не упрощайте немецкой авиации работу.

– А мы и не рассчитываем. И не сбиваемся. Идем в основном ночью… – обиделся Рябышев. И тут же посетовал: – До этого, товарищ генерал армии, все перемещения в корпусе совершали не более чем в масштабе одного полка. А тут, сами понимаете, такая махина. Пригодных дорог всего две-три, большинство мостов для прохода тяжелой техники непригодно. Рембаза, соперные подразделения плетутся в хвосте. Появится необходимость дозаправки горючим, пополнения боезапаса, я уж не говорю о продовольственном обеспечении, возникнут проблемы. Да и связь барахлит…

– Так решайте же эти ваши проблемы, черт вас побери! – вскипел Жуков. – Вы – командующий корпусом! Вы обязаны были предусмотреть всё! Всё до мельчайших деталей! В том числе отправку рембаз вперед и сопровождения полков и бригад цистернами с горючим, машинами с огнезапасами. Именно в масштабах корпуса! А вы жалуетесь: того нет, другого. Потребуйте от своих подчиненных выполнения ими своих обязанностей, записанных в уставах и наставлениях! Вплоть до трибунала и расстрела за саботаж и разгильдяйство! Они, видите ли, не проходили… Война! Извольте действовать так, как положено на войне!

– Возду-ух! – раздался тревожный крик и повторился среди деревьев, уходя в глубь леса.

– Легки на помине, – проворчал Жуков. – А у вас и зениток нет. Тоже, небось, учатся где-нибудь стрелять по воробьям? – И, сбавив тон: – Надеюсь, у вас поесть-то хоть найдется? А то от самой Москвы одним чаем кишки прополаскиваю…

Глава 22

Танковый полк под командованием подполковника Трегубова лишь под вечер 23 июня прибыл на место сосредоточения дивизии. Сам подполковник Трегубов, невысокого роста, плотный, со щеточкой усов под носом, модных в ту пору среди командиров технических родов войск, только что вернулся с совещания у командира механизированного корпуса генерал-лейтенанта Рябышева. На совещании – на удивление всех – присутствовал начальник Генерального штаба генерал армии Жуков. Правда, Жуков отмалчивался, но, судя по всему, перед этим накачал корпусное командование так, что оно, это командование в лице Рябышева, излагало задачи без запинки, и все совещание свелось к выслушиванию этих задач и к ответу на вопросы командиров полков, бригад и дивизий. О том, как Жуков может накачивать, подполковник знал не понаслышке: Жуков, будучи командующим округом, дважды приезжал к ним на учения и, если ему что-то не нравилось, в выражениях не стеснялся: чувствовалась унтер-офицерская закваска.

На этот раз Жуков выступил в самом конце.

– Вы располагаете самой мощной техникой на сегодняшний день, – заговорил он скрипучим голосом, чем-то явно недовольный. – Немцы наступают в направлении Киева узким фронтом, имея в авангарде сильную танковую группу и незначительное количество пехоты. Основная масса пехоты тащится сзади. Вряд ли у немцев больше танков, чем в вашем корпусе. Более того, их фланги наверняка имеют слабое прикрытие. Ваша задача состоит в том, чтобы разгромить эту группировку противника, подрезав ее под самое основание. Вы должны действовать решительно и быстро, огнем и гусеницами сметая все на своем пути. Другие мехкорпуса вам помогут. И авиация тоже. Это приказ Верховного командования Красной армии, приказ товарища Сталина. Командование верит, что вы исполните свой долг. – Помолчал, оглядывая командиров, спросил: – Вопросы есть?

– Есть, – встал подполковник Трегубов, пробежав пальцами вдоль ремня. – Мы движемся без прикрытия авиацией. Зениток тоже нет. Для танков КВ-2 нет бронебойных снарядов…

– И что прикажете – стоять и ждать, когда появятся авиация, зенитки, снаряды? – вскипел Жуков, оборвав подполковника Трегубова. – Враг напал неожиданно, вероломно. Не всё успели подготовить, учесть. В ближайшее время будут и самолеты, и зенитки, и снаряды. Все будет. А пока надо воевать тем, что есть… – Помолчал, раздумывая. – Что касается бронебойных снарядов, то можно использовать бетонобойные. Еще вопросы будут?

Еще вопросов не было.

Конечно, у подполковника Трегубова были еще вопросы, но он пожалел, что задал и этот. А хотел бы он знать, почему, например, у них, командиров полков, нет точных карт местности, на которой им придется сражаться? Были и еще вопросы, на которые может ответить только генерал армии Жуков, и главный из них, почему нападение фашистов оказалось неожиданным? Но подполковник рассудил: если бы сам Жуков знал ответы на все вопросы, то не было бы нужды у командира танкового полка их задавать. Тем более что бетонобойными снарядами танки КВ-2 стрелять не приспособлены, потому что при стрельбе бетонобойными отдача настолько сильная, что летит опорный подшипник, на котором вращается башня. А начальник Генштаба этого не знает. Возможно, ему и не нужно этого знать, тогда откуда такая уверенность, что бронебойные снаряды можно заменять бетонобойными? А может, генерал Жуков не знает и чего-то еще, более существенного, чем снаряды?

Получив дополнительные указания от командира дивизии, Трегубов вернулся в свой полк, который на трехсоткилометровом марше потерял не менее четверти боевых единиц из-за различных поломок и которому теперь предстоит двигаться дальше в авангарде дивизии.

Полк стоял в лесу около речки. Танкисты купались, стирали свои пропыленные комбинезоны. Со всех сторон слышалась веселая перекличка молодых голосов, смех, где-то звучала гармошка. Там и сям механики-водители ковырялись в моторах. Мальчишки из ближайшего села, белые мазанки которого и церковь виднелись на взгорке среди садов, с изумлением и восторгом глазели на танки. Девчата, грызя подсолнух, кокетничали с танкистами, взвизгивали от переполнявших чувств. Так всегда было во время маневров, считалось, что это сближает армию с народом. О том, что идет война, никто, похоже, не думал и на самолеты, пролетающие на большой высоте, уже не обращал внимания.

Трегубов вызвал командира разведроты старшего лейтенанта Вологжина, спросил:

– Все добрались до места?

– Никак нет, товарищ подполковник, – ответил тот. – Одна танкетка отстала по причине неисправности в моторе, и два мотоцикла. Надеюсь, что догонят.

– Ладно, с тем, что имеешь, разведку вести можно.

– Так точно, товарищ подполковник.

– Твоя задача, Вологжин, пройти со своей ротой до соприкосновения с противником. Скорее всего, ты встретишься с такой же разведкой. Или авангардом. Думаю, что это произойдет вот здесь, – ткнул Трегубов пальцем в черный кружочек, обозначающий село не то Лопатинка, не то Лопатино, оказавшееся на сгибе выцветшей карты. Действуй по обстоятельствам. Как только определишься, сразу же вышли связного на мотоцикле. – И, посмотрев на разведчика сузившимися глазами, добавил: – У тебя впереди вечер и ночь. Не зарывайся. Если встретишь противника, в открытый бой не вступай. При случае добудь языка. Если ситуация осложнится, пустишь три ракеты: две красные, одну зеленую. – Спросил: – Все ясно?

– Так точно, товарищ подполковник! – щелкнул каблуками молодцеватый старший лейтенант Вологжин. – Разрешите выполнять?

– Выполняй.

И Вологжин поспешил к своей роте.

А подполковник Трегубов обернулся к своему начальнику штаба майору Гаврилову, спросил:

– От летчиков ничего, Алексей Потапыч?

– Ничего, Арсений Игнатьевич, – ответил Гаврилов. И пояснил: – Связь ни к черту.

«У нас всегда что-нибудь обязательно ни к черту!» – подумал Трегубов, но вслух сказал совсем другое:

– Нам самое главное успеть захватить мосты через Стырь.

– Вы полагаете, что там нет наших войск?

– Рассчитывать надо на худшее.

А про себя подумал: «Были бы войска, не появился бы здесь сам начштаба Жуков. Знать, хреновые у нас дела».

Глава 23

Разведывательная рота старшего лейтенанта Вологжина имела в своем составе два легких разведывательных танка Т-70, вооруженных пулеметами и пушками калибра 45 мм, три бронемашины с пулеметами и одиннадцать мотоциклов с коляской. И тоже с пулеметами. Впереди колонны катили мотоциклисты, за ними танки и бронемашины. Сам старший лейтенант стоял в открытом люке башни переднего танка. В кармане крышки люка покоились красные, желтые и белые флажки для подачи команд. Раций не было. Рации имелись только на самых новых танках БТ-7М, КВ и Т-34. И то лишь у командиров рот и выше. В роте Вологжина таких танков нет, зато бойцы опытные, на учебных полигонах не одну сотню километров исколесили, дело свое знают, рация им до сих пор была без особой надобности. Но теперь, когда впереди полная неизвестность, рация бы не помешала. Хотя бы для связи с командованием.

Пыльная дорога вьется между полями пшеницы, кукурузы, подсолнечника, буряков. Или потянутся по сторонам яблоневые и грушевые сады, а между деревьями ульи, пчелы носятся, повыше ласточки, еще выше кружат коршуны. Небо чистое, голубое-голубое. Слева красное солнце висит над далекими холмами, справа бледная луна застенчиво смотрит на старшего лейтенанта будто сквозь кисейною занавеску, напоминая о доме, жене, детях. Рокочут моторы, но и сквозь их рокот слышны далекие раскаты, похожие на раскаты грома. Бои идут где-то севернее.

Миновали одно небольшое село, другое, третье… Белые хатки, плетни, вишни и яблони, усыпанные еще незрелыми плодами, пригорюнившиеся бабы возле калиток, угрюмые старики, мальчишки бегут впереди, поднимая пыль босыми ногами, собаки кидаются под гусеницы и колеса. Мычат коровы, блеют овцы, возвращающиеся с пастбищ. Уже и стрельбы не слыхать, будто война закончилась, так и не начавшись. Все как и неделю назад. Только тогда через села проходили с учений и на учения, а теперь…

Если верить карте, село Лопатинка – это еще три-четыре версты. Стемнеть как следует не успеет. Из Лопатинки он вышлет вперед дозоры, а ранним утром…

Вологжин не успел додумать свои несложные мысли, как навстречу в клубах пыли вымахала бричка, запряженная парой лошадей, а в ней стоит парень в белой рубахе навыпуск, крутит в воздухе веревочными вожжами, орет во все горло:

– Рятуйте! Германець блызько!

– Как то есть блызько? – успел крикнуть Вологжин, но парень его не расслышал, бричка свернула в боковую улочку и скрылась из глаз.

«Может, наши? – подумал Вологжин. – Может, из другой дивизии? А может, провокатор. Откуда тут немцы? Разве что десант?» Но, на всякий случай, сделал отмашку красными флажками, означающую, чтобы приготовились к бою и не зевали. Сзади над башенками замелькали флажки, подтверждающие получение приказа.

Миновали и это село. Минут через десять-пятнадцать стали спускаться в лощину, заросшую камышом, по дну которой извивалась узкая речушка, не шире пяти метров, но явно с топкими берегами. Речушки на карте нет, лощины тоже. Дорога узкая, на ней две брички едва разойдутся. Через речушку деревянный мост. Неизвестно, выдержит ли он технику. И спросить не у кого. На той, более высокой стороне, притаилось село. Среди густой зелени садов видны соломенные крыши хат, высокая колокольня, синяя маковка без креста.

Вологжин шарит по карте глазами – нет на ней никакого села. А те, что есть, значительно дальше. Не карта, а сплошное недоразумение! Не иначе, как вредители ее делали, чтобы ему, старшему лейтенанту Вологжину, затруднить выполнение своего воинского долга. Старший лейтенант отметил на карте приблизительное расположение речушки и лощины, чтобы доложить командиру полка: у того карта не лучше. А где-то здесь надо будет переправляться.

Тройным звуковым сигналом он остановил колонну, подозвал к себе командира мотоциклетного взвода лейтенанта Козлова.

– Пошли в село троих мотоциклистов. Интервал – десять метров. Пусть пройдут до конца села. Если все тихо, в этом селе остановимся и переночуем. Сам переправься по мосту на ту сторону, в село не входи. Посмотри мост, на что он годен. Мы будем ждать здесь.

Три мотоцикла сорвались с места и покатили вперед. На мосту остановились, лейтенант слез с мотоцикла, походил по мосту, заглянул вниз, выбросил руку вперед, другую вверх, что означало, что мост танкетки и броневики выдержит. Вот мотоциклы тронулись, стали подниматься по дороге вверх, исчезли из виду. За ними двинул весь мотовзвод. Но не успел он достигнуть моста, как вдруг там, в селе, протарахтел пулемет, потом ахнуло несколько взрывов гранат, затрещало уже густо и заухало. Не иначе – бой. Что-то загорелось там, в селе, попер вверх черный дым. Пулеметы так и сажают, несколько раз тявкнула пушка – и все стихло.

Старший лейтенант Вологжин шарил биноклем по соломенным крышам и вишенникам – ничего не нашарил, кроме все того же черного дыма, да еще одного, посветлее, поднимающегося за колокольней.

И тут глядь – с той стороны на дорогу выкатывают из гущи садов мотоциклы и прямо к мосту. И фарами светят, хотя еще не так уж и темно. А главное – седоки в них все в касках и, судя по мотоциклам, вроде не наши. Первых видно, а дальше пыль и силуэты – то ли танков, то ли еще чего. Стрелять? А вдруг все-таки…

И тут из-за реки шарахнула очередь из пулемета. Крупнокалиберного. Даже по одному только звуку старший лейтенант догадался: нет, не наши. Немцы!

По всем правилам боя должен он рассредоточить свою роту, но слева кювет и справа кювет же, а за кюветами сплошной стеной высоченные пирамидальные тополя в обхват толщиной. Такие его танкетка без разгону не свалит. Да и с разгону тоже навряд. Разве что КВ. А его мотоциклисты, не достигнув моста, скатились в кюветы, застрекотали ручные пулеметы. И остался старший лейтенант один на один с теми, которые с той стороны речушки. И до них метров триста. Не больше.

Крикнул вниз пулеметчику:

– Погулько, огонь!

Сам нырнул в башню, закрыл за собой люк, открыл замок орудия, сунул снаряд в приемник, затвор – клац, в прицеле показался немецкий бронетранспортер, с него уже сыплются солдаты, прыгают влево и вправо… как же они быстро все делают, сволочи!.. а бронетранспортер катит к мосту, фарами светит, нахал, и наверху пулемет плюется яркими вспышками огня. Вот уже и пули защелкали по броне танка… Вологжин дернул спуск, пушка тявкнула, отскочила назад, но он все же успел увидеть, как брызнуло огнем там, где был пулемет, и тут же отвлекся, загоняя в казенник следующий снаряд.

«Врешь! У зайца уши длиннее!» – вспомнил он любимую поговорку своего отца.

А на той стороне уже появился танк, похожий на жука. Он выполз на дорогу, остановился, повел пушкой. Вологжин поймал его в прицел, но в это время рвануло из-под низу – и сразу же едкий дым и огонь затянули сознание старшего лейтенанта…

Очнулся – тянут из танка. Показалось Вологжину, что тянут немцы. А на дворе ночь, хоть глаз коли. И при этом страшная жара… И ни ногой он пошевелить не может, ни рукой. И что же делать? Вот и голова соображает как-то не так – тяжело соображает, точно ей, голове то есть, все равно, что станет с ним, старшим лейтенантом Вологжиным. Тогда он подумал: главное – не показать им, что я живой. А как вытащат из танка, так выхватить пистолет и…

– Товарищ старший лейтенант! – услыхал Вологжин чей-то очень знакомый голос и понял, что тянут свои. – Живы, товарищ старший лейтенант?

– Жив, – прохрипел Вологжин, не узнавая своего голоса.

Потом его поволокли. По земле. Он даже чувствовал траву и терпкий запах полыни. А вокруг треск, грохот, дышать трудно, и все та же ночь.

– Где мы? – спросил он.

– Здесь, товарищ старший лейтенант! – ответил голос. И повторил для пущей убедительности: – Здесь мы, здесь. В кювете.

– Связного послали? Ракеты… ракеты дали? – вспомнил Вологжин о приказе комполка.

– Нет еще, не успели. Мотоциклисты застряли…

– А где лейтенант Козлов?

– Убит, товарищ старший лейтенант.

– Как – убит? – не понял Вологжин. – А вы кто?

– Сержант Кругликов мы. И механик-водитель Чекухин.

– А остальные?

– Броневушки успели отойти в сады. А танки подбиты. У них там, товарищ старший лейтенант, пушки в садах. У немцев-то. За речкой. Ждали они нас.

– Ув-вууу, – взвыл Вологжин по-волчьи с величайшей досады. – Что ж вы, черти полосатые, меня тащите? Надо в полк послать донесение… Они ж не знают, что тут засада, что тут речка…

Но его продолжали молча волочить по земле, и Вологжин понял, что Кругликов и Чекухин знают что-то такое, чего не знает он, командир роты. И замолчал. Затем осторожно пошевелил одной рукой, попытался пошевелить другой – не шевелится. Более того, оттуда, где должна быть рука, стегануло острой болью. То ли от самых пальцев, то ли от плеча. И боль охватила все тело, и тело вновь куда-то провалилось. А вместе с ним и сам Вологжин.