Текст книги "Сонька. Продолжение легенды"

Рокотов, милостиво глядя на потрясенную публику, неторопливо раскланивался, волосы его рассыпались тяжелыми прядями, и из-под них ярко и страстно сверкали глаза поэта, временами останавливаясь на плачущей Таббе.

– Боже, – шептала она, вытирая рукой мокрые щеки. – Как все страстно и страшно… Он действительно звезда. Великая и печальная.

Публика потянулась к поэту чокаться, он милостиво принимал поздравления, кланялся, не выпуская из поля зрения очаровательную молодую актрису.

Она подняла бокал, приветствуя его, и слегка пригубила вино.

Петр извлек из кармана сюртука мягкий шелковый платок и протянул девушке.

Она вытерла лицо, виновато улыбнулась.

– Простите…

– Я вас понимаю, – прикрыл глаза граф. – Это о нашей загадочной Родине, о несчастном народе, о нас всех, заблудших и никчемных!

– А я не понимаю! – решительно возразил Константин. – Все это сентиментальные штучки, рассчитанные на слабонервных дамочек и дуреющих от пресыщенности господ! – Он взял бокал шампанского и одним махом опрокинул его.

– Извините, Табба, – виновато улыбнулся Петр, – мой брат неисправимый оптимист. Но это качество исключительно возрастное.

– Возраст – воздушный шарик, который быстро сдувается! – засмеялся Константин, взял вновь наполненный бокал и поднялся. – Господа! Позвольте пару слов, господа! Я, как и все присутствующие, глубоко почитаю ваш талант, господин Рокотов! Но я категорически не способен воспринять ваш декаданс в отношении моей великой Родины! К чему стенания, вызывающие слезы и истерику? Почему мы видим в русской истории только «веревку, пулю и каторгу»?! Почему мы упиваемся мраком и безысходностью, словно стоим на краю пропасти?! К чертям нытье! К чертям растерянность! К чертям всяких юродивых вроде Гришки Распутина, дурачащих народ! Мы – великая страна! Мы – талантливый народ! У нас невиданные перспективы! Не ныть, не порочить, а любить свое отечество! Любить, как мы любим женщину! Как, к примеру, эту восхитительную молодую особу, от которой невозможно отвести глаз! Которую хочется целовать, целовать, целовать!

Константин лихо опрокинул бокал, поставил его на стол и неожиданно проделал то, чего никто не ожидал от него. Взяв Таббу за подбородок, он развернул девушку к себе и вдруг впился губами в ее губы.

Наступила тишина, кто-то робко попытался поаплодировать.

Поцелуй длился довольно долго. Затем Константин выпрямился, обведя взглядом победителя публику и ловя неуверенные аплодисменты, и в этот момент Табба изо всех ударила его по лицу.

– Негодяй! – Она схватила со спинки стула свою легкую шаль и, ни на кого не глядя, бросилась к выходу.

– Ты нахал, брат, – негромко произнес бледный и еще более вспотевший Петр и тут же бросился следом за Таббой.

Табба, провожаемая удивленными взглядами публики, покинула фойе ресторана и побежала вдоль каретного ряда, размахивая рукой.

– Извозчик!.. – Лицо ее было мокро от слез. – Сюда! Пожалуйста!

К ней бросилось сразу несколько извозчиков.

– Куда желает барыня?!

– Куда прикажете?

– К вашим услугам, мадемуазель!

Девушка, подобрав подол платья, уже направилась было к пролетке, когда ей наперерез выбежал князь Петр Кудеяров и с разбега рухнул перед ней на колени.

– Умоляю! Бога ради, простите! Это недоразумение, глупость! – Он принялся хватать ее за руки, за одежду. – Табба, дорогая, простите! Умоляю, вернитесь!

Она оттолкнула его.

– Я вам, господа, не дама полусвета! Ищите подобных в других заведениях!

– Все в растерянности, мадемуазель! В шоке! Костя не находит себе места! Он раскаивается! Искренне раскаивается!

Неожиданно сбоку возник Константин собственной персоной и тоже упал на колени.

– Клянусь, раскаиваюсь! Виноват. Сам не понимаю, как это получилось. Есть желание, пристрелите! Я готов. Хоть сейчас вынесу револьвер!

– Я лично пристрелю тебя, пьяная сволочь!

– Пристрели, брат. Прошу тебя! Готов лежать здесь трупом, лишь бы прелестная мадемуазель Бессмертная вернулась в общество!

Извозчики, посетители ресторана и прохожие с улыбкой наблюдали за происходящим.

– Для начала я изобью тебя, негодяй! – Хмельной Петр то ли в шутку, то ли всерьез стал колотить склонившего голову брата. – Как ты мог такое себе позволить? Поцеловать при всех девушку, от которой я без ума?!

– Но я, брат, тоже без ума! – вскричал тот и стал целовать подол платья артистки. – Как же мы будем жить, безумные?

– Жить будет один, второй же сойдет с ума от горя и тоски!

Кудеяровы обхватили друг друга за плечи и стали дурачась плакать, утешая и жалея друг друга.

Таббе от их хмельного шутовства становилось все веселее, она присела перед ними на корточки и стала гладить по головам, затем помогла подняться и под аплодисменты зевак повела их в ресторан.

Публика в ресторане встретила появление Таббы и Кудеяровых громкими приветствиями, девушку проводили к ее месту, рядом с ней уселись братья в испачканной дорожной пылью одежде.

Табба подняла глаза и тут же натолкнулась на горящий взгляд Рокотова. Он едва заметно усмехнулся ей и приподнял бокал.

Молодая артистка ответила тем же.

К ней наклонился Константин, хмельно дыхнув в лицо:

– Вы простили меня?

Она кокетливо опустила глаза.

– Считайте, что простила.

– Константин… Дорогой брат Костя, – потянулся к нему Петр. – Больше ни слова… Сидишь и молчишь. Понял?.. Весь вечер.

– Как скажешь, брат.

Неожиданно Табба заметила на соседнем кресле золотые, усыпанные бриллиантами часики, выпавшие из кармана Константина. Она с испугом отвела глаза, бессмысленно кому-то улыбаясь.

Часики блестели, манили… Публика поднимала тосты, шутила, смеялась, а Табба все не решалась что-либо сделать с часами.

Наконец она незаметно опустила руку и мягко прикрыла их ладошкой.

Снова поднялся под аплодисменты хмельной публики Рокотов и, не сводя глаз с прелестной молодой артистки, стал читать:

 
Я верил, я думал, и свет мне блеснул наконец;
Создав, навсегда уступил меня року Создатель;
Я продан! Я больше не Божий! Ушел продавец,
И с явной насмешкой глядит на меня покупатель[2]2
  Николай Гумилев. «Чужое небо».


[Закрыть].
 

Табба взглянула на младшего Кудеярова, сосредоточенно накладывающего закуску в свою тарелку, и коснулась его локтя.

– Ваши часы, граф, – и приподняла ладонь.

Улицы опустели, полная, сочная луна выкатилась на небо, отбил время колокол на пожарной каланче, изредка по улице с гулким цокотом проносились пролетки – город спал.

Время было далеко за полночь, в банкетном зале веселье катилось к концу, публика пребывала в хмельном, шумном состоянии – кто-то с кем-то отчаянно спорил, кто-то затягивал русскую народную, а кто-то спал, горько уронив голову на стол.

Табба также была довольно пьяна. Она, положив руки на плечи Петра Кудеярова, нежно заглядывала в его глаза и слушала непрекращающиеся речи.

– Вы грезите туманными снами о большой и чистой любви, – говорил граф, теребя жидкую бороденку. – Грезите! И не допускаете мысли, что подобная любовь существует. А она есть. Она бьется… трепещет рядом с вами! Неужели вы не слышите, как вопиет и замирает мое несчастное сердце?! Неужели вы, будучи тонкой и чувственной особой, не способны сострадать одинокому, отчаявшемуся господину. Я, милая девушка, ради вас готов на все! Кричать на весь мир о безответной любви! Немедленно предложить руку и сердце! А если прикажете, могу даже решиться на крайний, смертельный шаг! Погибну! Пущу пулю в сердце! Приму яд! Сделайте милость – прикажите, и я тут же исполню вашу волю!

Табба краем глаза видела Рокотова, порочно красивого и таинственного, снисходительно слушающего какого-то сухопарого господина с фанатично горящими глазами, но, почувствовав на себе его взгляд, рассеянно усмехнулась графу.

– Вот! Вы усмехаетесь? – печально заметил Кудеяров. – Усмехаетесь – значит, не верите. И какой смысл жить после этого? К чему стремиться? На что надеяться?

К нему сзади подошел младший брат и обнял его, бесцеремонно сбросив руки девушки с плеч.

– Надеяться, брат, надо только на себя! Не верь сладким словам, не принимай всерьез томные взгляды, не ищи утешения в лживых поцелуях и объятьях. Все ложь и суета! Все мимолетно и тщетно!

Петр вдруг стал пьяно, отчаянно плакать, тычась в грудь Константина, а тот гладил его по лысоватой голове и бормотал, будто утешал младенца:

– Нуте, нуте, родной… Нуте, маленький. Все отменно и просто замечательно… Сегодня худо, а проснешься и – слава Богу! Давай-ка, брат, слезки вытру.

Константин размазывал слезы по розовым щекам старшего брата, а тот все никак не мог успокоиться и жаловался:

– Но я люблю… Кирюша, люблю… Смертельно и безответно.

– Ну и хорошо. Ну и славно… Разве же может человек жить без любви? Тем более безответной!

Табба неожиданно увидела вошедшего в зал изрядно пьяного артиста их театра Изюмова. Он стоял в дверях, нагловато и по-хмельному недоуменно оглядывая присутствующих.

Табба, оставив занятых друг другом братьев Кудеяровых, решительно поднялась и направилась к незваному визитеру.

Изюмов вдруг увидел ее, дурашливо обрадовался, раскинул руки и сделал пару неуверенных шагов навстречу.

– Мадемуазель… А я как раз вас ищу! Какое счастье!

– Зачем вы явились сюда? – с нескрываемой злостью спросила артистка. – По какому праву вы меня преследуете?

– По праву исключительной влюбленности. – Изюмов был откровенно счастлив. – А для храбрости слегка выпив!

– Сейчас же исчезните и больше не смейте меня смущать!

– Это никак не в моих силах!

– Послушайте, вы… Завтра же я пожалуюсь в дирекцию и вас выгонят из театра!

– Пусть даже выгонят, я все равно не в силах оставить вас!

– Немедленно покиньте это заведение!

– Только вместе с вами!

Табба беспомощно огляделась: братья Кудеяровы, окончательно забыв о любви, слезах и предмете воздыханий, тянулись к бутылкам и о чем-то спорили.

Она, слегка пошатываясь и гордо подняв голову, направилась к выходу. Изюмов не отставал.

– Милая, желанная! Я провожу вас!

Девушка передала номерок пожилому швейцару с медалями, выхватила у него легкую шубку и бросилась к парадным дверям.

– Госпожа Бессмертная, куда же вы? На улице ночь! Это невозможно, сударыня! – воскликнул Изюмов, торопя швейцара со своим номерком: – Шевелись, милейший! – И снова обращаясь к девушке: – Умоляю, я мигом!

Неожиданно Табба налетела в дверях на какого-то господина и, подняв глаза, увидела поэта Рокотова.

Он спокойно смотрел на нее.

– У вас что-нибудь случилось, мадемуазель? – бархатным голосом произнес он. – Вас кто-то обидел? Вы поссорились?

– Нет-нет… Ничего особенного. – Артистка неожиданно оробела и как-то по-детски сжалась. – Просто утром надо пораньше в театр… Репетиция.

– Позволите проводить вас?

– Не знаю. Не знаю… – Табба оглянулась в сторону замершего Изюмова и зло бросила ему: – Не опоздайте на репетицию, сударь! – И тут же решительно кивнула Рокотову: – Проводите, если возможно. Так лучше будет.

Рокотов открыл перед ней дверь, оглянулся на переминающегося с ноги на ногу молодого артиста и негромко посоветовал:

– Ступайте спать, сударь. А то ведь проспите репетицию и вам же будет худо.

* * *

Табба снимала квартиру в доходном доме на Васильевском острове, путь до нее занимал не менее получаса.

Пролетка неслась по темному пустому городу, актриса и Рокотов сидели вплотную друг к другу. Поэт держал девушку за руку, несильно сжимая ее. Оба молчали.

Лишь однажды поэт склонился к девушке и полушепотом спросил:

– Вы дрожите… От прохлады или вас напугал пьяный господин?

– Не знаю, – пожала она плечами. – Наверное, и то, и другое.

– А он кто? Действительно ваш коллега?

– Коллега… Сумасшедший коллега. Я устала от него. Манерен, глуп, дурно театрален! У него даже речь как у персонажей из Островского!

– Хотите, я его пристрелю? – то ли в шутку, то ли всерьез спросил Рокотов.

Она испуганно взглянула на него.

– Вы на это способны?

– Я на все способен, – загадочно ответил он, затем добавил: – Ради вас.

Поэт осторожно приобнял ее, прижал к груди, стал гладить рукой по шубке, жалея и успокаивая.

Неожиданно спросил:

– Почему вы отдали графу часики?

– Какие часики? – повернулась к нему актриса.

– Часики графа. Вы вначале накрыли их ладошкой, потом все-таки решили вернуть Константину.

– Вам показалось, – резко ответила Табба. – Вам все показалось. И не говорите больше глупостей.

– Прошу прощения.

Миновали Дворцовый мост, поехали в сторону Васильевского острова, и наконец пролетка остановилась.

– Я провожу вас? – негромко спросил поэт, не отпуская руку девушки.

– Нет, я сама, – нервно ответила Табба.

– Вы не хотите попить со мной кофе?

– Как-нибудь в другой раз. – В голосе девушки прозвучала неуверенность.

Неожиданно Рокотов властно взял руками ее лицо и стал целовать – без стеснения, жадно, страстно.

Табба в какой-то миг коротко оттолкнула его, затем издала звук, похожий на стон, и ответила таким же искренним и ненасытным поцелуем.

Они целовались довольно долго. Поэт не отпускал девушку, заставляя ее задыхаться, едва не терять сознание.

Табба вдруг пришла в себя, словно очнувшись, испуганно и трезво взглянула на мужчину, с силой ударила его кулачками в грудь и рванула на себя дверцу.

– Не смейте!.. Не смейте же!

Поэт не стал преследовать ее, из пролетки он наблюдал, как Табба бежит, мелькая в редких лучах электрического света и кутаясь в воротник пальто.

Перед парадным она остановилась, резко оглянулась и скрылась за дверью.

Рокотов закутался в полы длинного драпового пальто и крикнул извозчику:

– На Мойку!

Табба поднялась на свой этаж, торопливо, словно за нею гнались, подошла к своему номеру и толкнула дверь.

Катенька, молоденькая прелестная прислуга, не спала, ожидая хозяйку. Увидев чем-то испуганную Таббу, она бросилась к ней.

– Что-то стряслось, барыня?

Та, не ответив, позволила снять с себя шубку и опустилась в кресло.

Катенька продолжала стоять, не сводя с нее глаз.

– Он меня погубит, – произнесла, почти не разжимая губ, Табба.

– Кто? – едва слышно спросила прислуга, приложив ладонь к губам.

Табба подняла на нее глаза и так же негромко произнесла:

– Я, похоже, влюбилась, Катенька.

– И слава Богу, – перекрестилась та. – Давно уж пора. Человек хотя бы хороший?

Актриса подняла на нее глаза.

– Черный. Я его боюсь.

– Свят, свят, – перекрестилась опять прислуга. – Так зачем он вам нужен? Бегите от него.

– Не могу, – усмехнулась Табба. – Первый раз увидела – и будто магнитом прихватило.

Катенька опустилась на корточки, заглянула Таббе в глаза.

– А может, все это ваши фантазии, барыня?

– Не знаю, – ответила тихо девушка и снова повторила: – Не знаю. Посмотрим. Приготовь мне кофе.

Недалеко от гостиницы «Англетер», за Исаакиевским собором, располагался тот самый ресторан под шатрами, где была назначена встреча Михелины и князя Брянского.

В ближнем сквере под присмотром мамаш и гувернанток шумно играла детвора, здесь же на отдельных скамейках заводили нежные знакомства молодые люди, а из модного ресторанчика доносились звуки фортепиано.

В ресторане за крайним столом сидела Сонька.

Шляпка, изящное пальто, легкий зонт, изысканные туфельки, мягкие, неторопливые манеры, высокомерный взгляд – все это подчеркивало породу, принадлежность дамы к аристократическим кругам.

Она неспешно попивала чай из фарфоровой чашки и листала какую-то газету, не сводя глаз с Михелины, сидящей за несколько столиков от нее и весело беседующей с князем.

Князь приехал точно к назначенному времени, за оградкой ресторана стоял его черный, похожий на дельфина, сверкающий автомобиль.

Пара – Михелина и Александр Брянский – о чем-то легко и непринужденно болтали и смеялись, причем князь отнюдь не стеснялся в выражении своих чувств к новой знакомой и нежно улыбался, поглаживал ее руку сухими длинными пальцами, иногда даже целовал тонкую девичью кисть в изящной перчатке.

Дочь почувствовала взгляд матери и непринужденно оглянулась – на короткий миг они встретились глазами, и Михелина продолжила милое кокетство с седовласым мужчиной.

Мать наблюдала очевидную состоятельность собеседника дочери – дорогие перстни на руках, трость с набалдашником из драгоценных камней, плотный бумажник, который господин пару раз неспешно извлекал из внутреннего кармана автомобильной кожаной тужурки, расплачиваясь за очередной заказ, – и в ней срабатывал ее давний цепкий инстинкт.

Сонька отчаянно гасила его в себе, тем не менее глаза ее ловили каждое движение княжеских пальцев с тяжелыми перстнями, прослеживая путь плотного бумажника от кармана на стол и обратно.

Неожиданно она увидела, что дочка встала из-за стола и направилась в сторону туалетных комнат в дальнем углу зала. Мужчина с откровенной животной заинтересованностью проследил за красивой фигурой девушки, жестом подозвал к себе ловкого официанта, снова извлек из кармана бумажник и вынул оттуда крупную купюру, делая серьезный заказ для столь привлекательной молодой особы.

И Сонька вдруг решилась.

Оставив на столе деньги за чай, она поднялась и не спеша направилась через зал к выходу.

Михелина остановилась перед дамской комнатой и, не понимая действий матери, капризно пожала плечиками.

Брянский по-своему понял замешательство девушки – он с некоторым недоумением поднялся и направился в сторону туалетных комнат, пытаясь понять, что происходит.

Сонька двигалась ему навстречу.

В какой-то момент она «зазевалась», отвлекаясь на что-то несущественное, и с размаху налетела на князя, уронив на пол сразу все – сумочку, зонт и даже шляпку.

– Простите, мадам! – подхватил ее князь. – Великодушно простите!

– Ничего страшного. – Сонька пренебрежительно отстранила его от себя, в мгновение ока выудив из кармана бумажник. – В следующий раз будьте повнимательней, сударь.

– Я случайно.

– Надеюсь.

Он принялся помогать даме собирать вещи, а к ним быстро подошла Михелина и озабоченно поинтересовалась:

– Что случилось, Александр?

– Вот, – несколько смущенно показал тот на Соньку, – по неосмотрительности столкнулись. – И снова извинился перед ней: – Простите, мадам.

– Прощаю. – Она сложила вещи в сумочку, надела шляпку и с высокомерной издевкой улыбнулась. – Прощаю прежде всего ради вашей прелестной дочери.

– Дочери?! – удивленно вскрикнула Михелина. – Я не его дочь!

– А кто же вы? – Сонька продолжала улыбаться.

Девушка с кокетливой надеждой взглянула на господина.

– Александр, кто я вам?

Глаза князя стали вдруг колюче-насмешливыми, он нагловато хмыкнул.

– Пока еще не знаю, Анна.

Михелина вспыхнула, будто получила пощечину.

– И как скоро, князь, вы определитесь?

– Буквально после нескольких встреч, мадемуазель.

– Любопытно… – Девушка медленно повернулась к Соньке, холодно пояснив: – Господин – известный в городе ловелас, а я его очередная знакомая, мадам, – и тут же повернулась к Брянскому: – Вас устраивает такой ответ, князь?

Сделав перед Сонькой легкий книксен, она с высоко поднятой головой направилась к своему столику.

Александр проводил ее слегка ошалевшим взглядом и посмотрел на Соньку.

– Я могу идти?

– Конечно, – насмешливо ответила та, – ваша спутница ждет вас, – и не спеша, с достоинством пошла к выходу.

Князь вернулся к Михелине, сел за стол и жестко произнес:

– Вы поставили меня в неловкое положение, Анна.

– Чем же? – Она холодно смотрела на него.

– Вашими словами… С чего вы взяли, что я известный ловелас?

– А разве не так?

– Вы видите меня второй раз. И вдруг такие суждения да еще в присутствии некоей дамы!

– Вы, князь, также видите меня второй раз, но уже представили как публичную девицу. И тоже в присутствии некоей дамы.

– Публичную девицу?

– Да, именно так…

– Неожиданный упрек.

Они смотрели в упор друг на друга, будто проверяя, кто дрогнет первым.

– Вы желаете моих извинений? – произнес наконец князь.

– Я желаю уйти. – Щеки девушки горели, она махнула официанту: – Подойди, любезный.

Александр жестом остановил официанта и тут же перехватил изящную руку девушки.

– Простите меня. Мои слова не были продиктованы злым умыслом – глупостью, дурным настроением, но никак не желанием оскорбить вас.

Михелина молчала, глядя куда-то в сторону.

Князь попытался заглянуть ей в глаза.

– Я бы желал, чтобы вы меня простили. Я искуплю свою вину.

– Хотите правду? – выдержав паузу, спросила девушка.

– Очень.

– Я бы немедленно покинула вас. Если бы не…

– Если бы не что?..

– Если бы не понимала, что потом буду горько сожалеть об этом. Думаю, мой максимализм объясняется моим возрастом.

Александр откинулся на спинку плетеного стула.

– Рискую получить по физиономии, но… вам сколько лет, мадемуазель?

Михелина улыбнулась.

– Узнаете, сбежите.

– Нет, теперь я определенно не сбегу.

Девушка поковыряла пальчиком скатерть на столе, подняла на князя глаза.

– Пятнадцать.

Повисло молчание, потом мужчина совершенно искренне переспросил:

– Вам только пятнадцать лет?

– Хотите сказать, что выгляжу старше? – засмеялась Михелина.

– Нет… Вы выглядите еще более юной. – Князь сжал ее кисть в лайковой перчатке. – Не откажите прокатиться со мной на авто. В порядке компенсации.

Михелина мягко провела ладонью по его плечу.

– Я вам говорила – от езды на авто у меня кружится голова.

– Я буду крайне осмотрителен.

– Обещаете?

– Конечно.

– Но только совсем недолго. Всего один раз вокруг Исаакия.

– Как прикажете.

Михелина послушно проследовала за князем следом к автомобилю, заметив мать, прогуливающуюся возле «Англетера», легко и весело поставила ногу на подножку автомобиля.

– Я готова!

Александр помог девушке сесть, уверенно завел машину, и авто тронулось к места.

– Один круг! – прокричала Михелина сквозь грохот машины. – У меня уже кружится голова!

– Как прикажете! – бросил на нее взгляд Брянский. – Но рекомендую все же привыкать к скорости!

– В следующий раз!.. К хорошему надо привыкать постепенно!

Автомобиль несся с непривычной для питерской публики скоростью, народ оглядывался, замирал, указывал вслед пальцем, извозчики нахлестывали лошадей, стараясь не отстать от чудо-техники. Михелина хохотала и игриво била автоводителя по плечу.

– Пожалуйста!.. Прошу вас! Не гоните так быстро! Это невозможно! Остановите, умоляю!

Александр сбросил скорость, авто довольно плавно подрулило к тротуару. Девушка, потирая пальцами виски, пожелала было покинуть машину, но голова закружилась, и она беспомощно взглянула на водителя.

– Помогите же…

Он выбрался из машины и подал Михелине руку. Она постояла какое-то время, держась за рукав тужурки князя, потом слабо улыбнулась.

– Благодарю, – и рассеянно поинтересовалась: – Мне в какую сторону?

– Мне, мадемуазель, неизвестно. Позвольте, я остановлю для вас извозчика?

– Нет-нет… Я сама. Вначале пройдусь, затем возьму извозчика.

Михелина неуверенным шагом пошла прочь, Александр догнал ее.

– Вы уходите?

– Да, мне пора.

– Я вас провожу.

– Нет, благодарю, я прогуляюсь.

– Но мы не условились о встрече!.. Я бы желал продолжить наши беседы!

– Вы не разочарованы мной?

– Скорее, напротив. – Брянский не сводил с девушки глаз.

Она беспомощно улыбнулась.

– В воскресенье. В это же время и в этом ресторане.

– Я буду ждать, Анна.

Она неуверенно пошла прочь, а князь, провожая ее взглядом внимательным и изучающим, негромко крикнул вслед:

– До завтра!

Она не оглянулась, только устало махнула рукой и продолжила путь.

Завернув за ближайший угол, она увидела, что Александр уже оседлал своего «железного коня» и помчался дальше. Забыв вдруг о своей слабости, девушка выпрямилась и заторопилась на поиски матери.

Сонька стояла возле того ресторанчика, где недавно пила чай, когда увидела спешащую к ней дочь, и рукой подала ей знак.

Михелина подошла и с нескрываемым раздражением негромко спросила:

– Мамочка, что за фокусы?.. Я ничего не поняла. Чего ты вдруг вскочила?

Мать молчала, с загадочной улыбкой глядя на нее.

– Ты меня с ним чуть не поссорила! – заявила дочка.

Сонька приоткрыла сумочку, показала бумажник князя.

Глаза Михелины округлились.

– Как ты успела?

Матери стало вдруг весело.

– Сонька Золотая Ручка.

– А вдруг попалась бы?!

– Он был слишком увлечен тобой, дочь.

– Сколько там?

– Достаточно. – Сонька огляделась. – Надо уходить!

Они сделали всего несколько шагов и вдруг услышали рев приближающегося авто. Это был князь Брянский. Его автомобиль мчался прямо к ресторанчику.

Михелина от страха приложила ладошку ко рту.

– Что делать?

Мать решительно взяла ее за руку, шагнула к крайнему столику и жестко приказала:

– Сидеть здесь!

Дочка в оцепенении опустилась на стул.

Князь уже выбирался из авто, явно собираясь направиться в ресторан.

– Сейчас он нас увидит, – прошептала Михелина.

– Я выронила бумажник, – раздельно пояснила мать.

– Какой бумажник?

– Свой бумажник. Потеряла… Теперь ищу.

– А я почему здесь?

– Задержала. Как свидетельницу! – бросила воровка и быстро пошла к официанту: – Любезный!

Тот немедленно подошел к ней, и Сонька довольно громко, почти скандально заявила:

– Вы должны были видеть, как некоторое время тому некий господин едва не сбил меня с ног!

– Да, мадам, – ответил официант, – я наблюдал это.

– Я выронила все! В том числе бумажник. В нем была приличная сумма!

– Я этого не видел.

– Но видела девушка! – показала Сонька на Михелину. – Именно она была с тем самым господином.

В это время в ресторан быстро вошел Александр, и официант увидел его.

– А вот и он, тот самый господин! – Он бегом направился к нему. – Сударь, здесь мадам с претензией… У нее пропал бумажник. С деньгами!

Брянский, бледный и решительный, остановился.

– Бумажник с деньгами? – Он направился к Соньке: – У вас пропал бумажник, мадам?

Она с раздражением взглянула на него.

– Почему я должна перед вами объясняться?

– Вы сказали этому человеку, будто у вас пропал бумажник?

– Да, – подтвердила она, – после того как вы едва не сбили меня с ног!

От возмущения Александр не сразу нашелся что ответить.

– То есть вы хотите сказать, что я… украл у вас бумажник?

– Я этого не сказала. Я сказала, что не обнаружила его после столкновения с вами. Поэтому сочла необходимым вернуться сюда!

Князь пожевал губами, после чего язвительно сообщил:

– К вашему сведению, сударыня, у меня тоже… после столкновения с вами… пропал бумажник. С очень приличной суммой!

Сонька даже отступила назад.

– Вы хотите сказать…

– Я ничего не хочу сказать. У меня пропали деньги, и я тоже вернулся сюда, чтобы разобраться с этим приключением!

Официанты и немногочисленные посетители с интересом наблюдали за происходящим.

– Я задержала вашу спутницу! – пошла в атаку Сонька.

– Какую спутницу? – не понял князь.

– Очаровательную девушку, с который вы укатили на авто, – женщина указала на сидевшую за столом Михелину. – Надеюсь, она даст в полиции соответствующие свидетельские показания!

Крайне удивленный, Александр, увидев девушку, направился к ней. Она тихо плакала, растирая кулачком слезы на щеках.

– Как вы здесь оказались? – Он присел рядом.

– Я спешила к маменьке по этой улице, и вдруг эта госпожа задержала меня, – всхлипывая, ответила Михелина. – Сказала, что у нее пропал бумажник и я почему-то должна буду отправиться в полицию… Как какая-то свидетельница.

Сонька стояла рядом, с усмешкой наблюдая за их разговором.

Александр повернулся к ней.

– Вы задержали ни в чем не повинную девушку.

– У меня пропали деньги. И чтобы не выглядеть аферисткой, я вынуждена представить свидетельницу.

Раздосадованный Брянский машинально полез в карман за бумажником, вспомнил, что его там нет, и тихо чертыхнулся.

– Сколько вы потеряли денег?

– Вы намерены их вернуть? – насмешливо поинтересовалась женщина.

– Да, я компенсирую вашу потерю. Сколько?

– Точную сумму назвать не могу… что-то около двухсот рублей.

– Двухсот? – опешил князь.

– Для вас это значительная сумма, князь?

– Да уж не маленькая.

– Полагаю, случайные девицы вам обходятся дороже.

Александр хотел что-то ответить, но с раздражением полез в узкий кармашек тужурки, извлек оттуда визитницу, протянул визитку Соньке.

– Жду вас в любое удобное время. – Он присел к продолжающей плакать Михелине. – Все уладилось… Успокойтесь. Мы с дамой все разрешили. – Он заглянул ей в глаза. – Ну, детка?.. Ну, улыбнулись.

Воровка сунула визитку в сумочку и, не попрощавшись, покинула ресторан.

Михелина вытерла мокрые щеки и улыбнулась.

– Вы, князь, воистину добрый человек.

– А вы воистину прелестны. – Довольный собственным поступком, Брянский легонько приобнял девушку, поинтересовался: – Чего-нибудь желаете?

Девушка весело, сквозь вновь нахлынувшие слезы, совсем по-детски рассмеялась.

– Но у вас же нет денег, князь!

– Действительно, – вспомнил тот.

– Позвольте, я за вас заплачу? Заказывайте.

– Простите, нет… Я не привык, чтобы за меня платили женщины.

Девушка вскинула бровки.

– Но мы ведь друзья! Разве не так?

– Все верно. Тем не менее в некоторых вопросах я остаюсь консерватором. – И князь вдруг предложил: – А не желаете ли посетить мое жилище, Анна?

Михелина отодвинулась от Брянского, мгновенно став серьезной.

– Князь, – укоризненно произнесла она, – я же сказала, мне всего лишь пятнадцать лет. Мне не пристало ходить в гости к взрослым незнакомым мужчинам.

Он приложил руки к груди.

– Я не желал вас обидеть… Я крайне редко приглашаю к себе незнакомых людей. Тем более женщин… И поверьте, никакого подвоха в моем приглашении нет. Я взрослый, ответственный господин, Анна… – Он извлек из визитницы карточку. – Если решитесь, сообщите мне по телефону.

Она приняла визитку, помолчала, смущенно улыбнулась.

– Хорошо, князь, я подумаю, – и протянула руку для поцелуя.

Был полдень. За окном плескалась закованная в гранит Нева, до слуха доносился привычный шум улицы – перезвон колоколов ближнего храма, выкрики продавцов свежего хлеба, фырканье лошадей, цокот копыт по брусчатке.

Михелина, одетая в легкую с кружевами ночную сорочку, валялась на кушетке с каким-то модным журналом, мать сидела за туалетным столиком и приводила в порядок лицо.

В столовой, гремя тарелками и чашками, накрывала завтрак горничная Ольга, неповоротливая и как всегда чем-то недовольная.

Неожиданно с улицы донеслись какие-то возгласы, словно кого-то били, после чего раздался пронзительный женский визг, заглушаемый длинным свистком то ли дворника, то ли полицейского.

– Что это? – насторожилась Михелина.

Первой поглазеть на происходящее к окну побежала горничная. Сонька, оставив свое занятие, встала за широкой спиной Слона.

Дочка замерла рядом.

Внизу, прямо под окнами их дома, человек пять мужиков в картузах, в черных сорочках и сюртуках, окружили пожилую пару – мужчину и женщину. Они остервенело лупили женщину, а та, закрывая лицо, отчаянно кричала. Мужчина попытался обороняться от нападавших, но они повалили его на землю и стали избивать тяжелыми сапогами.

Иудейская кипа свалилась с головы мужчины, он пытался дотянуться до нее, но удары сыпались со всех сторон и ему оставалось только одно – закрывать лицо руками.