Текст книги "Сонька. Продолжение легенды"

– У меня вечером спектакль, граф, – покачала головой Табба.

– Буквально пару часов. Будет замечательная… исключительная компания. Вам будет интересно. Я предупредил, что прибуду с вами.

Артистка взяла за руку Петра, мягко улыбнулась.

– Нет… Лучше после спектакля.

– Но это не просто светский обед!.. Вам как яркой личности нашего общества положено знать, чем живет Россия!.. Вы не можете, не имеете права находиться в стороне.

– Там будут… революционеры? – с открытой наивностью спросила Табба.

Граф быстро огляделся, зашептал в самое лицо испуганно и страстно:

– Да, да, да!.. Там будут люди, за которыми будущее! Вы увидите их, услышите, и вам многое станет понятно!

– Ваш брат не разделяет ваших устремлений?

– Ни в коем разе!.. Более того, осуждает меня и всех господ, зовущих к мятежу!.. Ему это тошнотворно!

– А вам зачем это, Петр? – с укоризной произнесла Табба, не отпуская его руку. – Вы ведь относитесь к высшему свету! Вам должны быть чужды все эти призывы к бунтам и терроризму!

– Они мне чужды. Более того – отвратительны! Но дальше страна так жить не может! Что-то надо делать, миленькая! Лица и речи данных господ убедят вас во многом!.. Там не только простолюдины!.. Там достаточно светлых личностей! Идемте же!.. – Он силой потащил артистку в сторону поджидавшей пролетки, помог забраться внутрь, и экипаж понесся в сторону Лиговки.

Перед домом, в стороне от Лиговки, в котором помещался ресторан «Горацио» и где проходила сходка, стояло несколько повозок, возле которых с вороватым видом расхаживали мрачные мужики, одетые в черные суконные лапсердаки.

Навстречу вышедшим из пролетки Кудеярову и Таббе направился лысый мужик, Петр что-то полушепотом бросил ему, тот кивнул и жестом указал в сторону входа в ресторан.

Когда Табба и граф спустились в прокуренное помещение подвального кабака, в уши ударил чей-то пронзительно-скандальный голос.

– …Мы должны отчетливо понимать – Отечество в опасности! И опасность эта исходит не от внешнего врага, а прежде всего от властей предержащих!.. Страна раскалывается на две части – на сытых и беспечных, с одной стороны! И озлобленных и голодных – с другой! Вы только подумайте – талантливый народ, богатейшая страна, а каков результат?! Результат один – в воздухе пахнет, господа, революцией. Любая революция – это кровь, беспорядки, возможная катастрофа для государства!.. Но ведь катастрофы можно избежать, если мы сейчас решимся на самый радикальный шаг…

Кудеяров, не выпуская из руки теплую ладонь девушки, протолкался в полумраке поближе к говорившему, и Табба с некоторым удивлением обнаружила, что оратор был неказист и мал ростом, хотя голосом обладал резким и проникающим.

Петр усадил артистку на свободное место, сам куда-то исчез, и она не спеша, никак не вникая в суть речей, стала рассматривать присутствующих.

Лица действительно здесь были самые разные – от простых до породистых, да и по возрасту народ был разнообразный. Глаза ее постепенно привыкали к полутьме, и вдруг она увидела среди прочих того самого господина, который приходил давеча к ней в театр.

Да, это был пан Тобольский. За его спиной, почти вплотную, темным силуэтом выделялся поэт Рокотов.

Он тоже обнаружил ее, смотрел с интересом и удивлением. Табба оглянулась в поисках Кудеярова, поднялась и стала довольно решительно проталкиваться к выходу.

Неожиданно ее кто-то остановил, и она от приблизившегося к ней темного лица даже вздрогнула.

Поэт Рокотов смотрел на нее тяжело и едва ли не агрессивно.

– Что вы здесь делаете? – спросил он.

– Хочу уйти, – прошептала она.

– Правильно делаете.

Он крепко перехватил ее руку сухой ладонью, повел к выходу.

По пути спросил:

– Кто вас сюда привел?

– Граф Кудеяров.

– Идиот…

– Вы дружны с господами, здесь собравшимися?

– Ни в коем разе. Шапочно…

– Там находился некий господин… он однажды предлагал мне покровительство.

– Могу даже предположить, кто это… Некий пан Тобольский, очень состоятельный господин, хотя и со странностями.

– Вы с ним тоже знакомы?

– Более чем. Очень богат, все ищет смысл собственного существования, и, по-моему, плохо кончит.

Они выбрались на улицу, поэт крепко взял ее за плечи, приблизил, негромко произнес:

– Я все дни думаю о вас.

Она неловко улыбнулась, промолчала.

– Я действительно много думаю о вас, – повторил Рокотов, не отпуская девушку.

– Я о вас тоже, – тихо ответила Табба.

– Мы сейчас отправимся в гостиницу, и вы не должны здесь больше появляться. Никогда.

– В гостиницу? – приостановилась растерянно девушка. – Зачем?

– Вы должны, вы обязаны поехать со мной. Вам надо знать, где я живу, чем дышу, куда выходят мои окна!.. Я не могу вас отпустить, тем более после лицезрения этого сборища варваров и проходимцев!

– У меня вечером спектакль.

– Успеем. Все успеем.

Рокотов махнул одному из извозчиков, тот мигом подкатил к ним, они забрались внутрь, и пролетка понеслась прочь.

Они успели сбежать вовремя. Почти в тот же момент, будто по сигналу, к «Горацию» с трех сторон ринулись повозки, наполненные жандармами, их немедленно поддержали конные казаки из переулка. Мужики в лапсердаках частью бросились врассыпную, частью нырнули предупреждать находящихся в ресторане, кто-то болезненно завопил, раздалось несколько выстрелов, и Табба, сидя в несущейся пролетке, видела, как жандармы уже тащили к повозкам некоторых задержанных, среди которых был и граф Кудеяров, глуша их прикладами и полосуя плетьми.

Колеса тарахтели по камням, Нева блестела свинцом, солнце висело над Петропавловкой туманно и тревожно. Когда карета выскочила на Николаевский мост, Табба огляделась, повернула голову к поэту.

– Зачем мы едем к вам?

Тот, по-прежнему не отпуская ее от себя, молчал.

– Марк, ответьте же! – повторила девушка.

– Я вам неприятен? – спросил глядя в никуда Рокотов.

– Напротив.

– Так в чем же дело?

Он повернул к ней голову, лицо его перечеркнула ироничная и дьявольски завораживающая улыбка.

– Вы видели плакаты, расклеенные по городу? – оскалился он. – Огненный дьявол сидит на метле, а далеко, в дымке, едва виден Спаситель… Знаете, к чему это?

– Нет.

– Мир рушится, наступает вселенская катастрофа. Поэтому надо любить, наслаждаться, писать стихи, читать их всякому быдлу, которое ни черта не понимает в поэзии, но все равно читать, рыдать, проклинать все на свете, поднимать тщетно руки к небу, прося у Господа пощады!.. Ненавижу власть, ненавижу страну, народ! Ненавижу и боюсь революцию, к которой призывают безумцы! Я боюсь, милая! Но спасение есть. Спасение только в одном – в любви!

Табба, зачарованно глядя на него, какое-то время молчала, затем прошептала:

– Я люблю вас.

Он взял ее за подбородок, приблизил девичье лицо к себе.

– Молчите… Любить надо молча!.. Молча… – Резко отодвинулся и стал смотреть на темную речную воду за мостом.

Табба вдруг вжалась в самый угол пролетки, боялась вздохнуть, пошевелиться, глохла от грохота колес по булыжникам.

Гостиница находилась совсем недалеко от Невского, ухоженная, помпезная, с надменными швейцарами при входе.

Поэт отпустил повозку, подхватил актрису под руку, быстро миновал высокую вертящуюся дверь.

Швейцары склонились перед импозантной парой, Рокотов направился к портье, сунул ему гостиничную визитку, получил ключ и повел девушку в глубь богатого вестибюля.

На какой-то миг поэт замешкался в поисках лестничного марша, затем быстро зашагал в сторону лифтовой площадки.

Сопровождающий лифтер поклоном поприветствовал гостей, поинтересовался:

– Какой этаж, господа?

Поэт мельком взглянул на ключ в ладони, бросил:

– Пятый.

Лифт на пятом этаже остановился, поэт бросил взгляд по сторонам, определяя, в какую сторону идти, взял девушку под руку и уверенно повел ее по длинному, выложенному ковровой дорожкой коридору.

Дверь открыл легко и привычно.

– Прошу.

Табба вошла в номер и с приятным удивлением спросила:

– Вы здесь живете?

Номер был не менее чем пятикомнатный, с хорошей мебелью, с тяжелыми шторами, с камином.

– Да, я здесь живу, – ответил Рокотов, снял пальто, бросил его в одно из кресел, повернулся к девушке. – Поэт иногда должен позволять себе некоторые роскошества. – Он крепко и решительно обнял Таббу и стал целовать ее.

Она полностью подчинилась ему, отвечала на поцелуи трепетно и страстно, трогала пальцами его лицо, задыхалась от тяжелых, хорошо пахнущих волос, ноги ее подкашивались.

– Я жажду любви!.. – бормотал он. – Скажите же что-нибудь, умоляю!.. Мне одиноко, мне страшно. Вы единственная, способная согреть, дать глоток счастья. Ну, любите же!

– Любимый… Любимый мой, – тихо стонала девушка. – Я схожу с ума… Не делайте этого сегодня… Умоляю… Не сегодня. Я и без того вас люблю.

Рокотов неожиданно остановился, удивленно и едва ли не испуганно посмотрел на актрису, отбросил волосы с лица, сел на кровать.

– Простите меня…

Посидел еще несколько секунд, затем поднялся и исчез в одной из комнат.

Табба, чувствуя дрожь в ногах, опустилась на стул, увидела свое отражение в одном из зеркал, поправила волосы.

Рокотов вскоре вышел в гостиную, рассеянный и чем-то озадаченный, взял с кресла пальто, вскользь бросил девушке:

– Буквально несколько минут, – и закрыл за собой дверь.

Актриса неуверенными шагами приблизилась к огромному, во всю стену, зеркалу, стала рассматривать свое лицо, красное, в пятнах. Чему-то усмехнулась, вернулась и села на стул.

Рокотов не возвращался.

Табба заглянула во все комнаты, осталась довольна увиденным, подошла к окну и стала бесцельно смотреть на подъезжающие и отбывающие экипажи.

Неожиданно в дверях послышался какой-то звук, Табба быстро направилась к своему стулу, и в это время в номер в сопровождении администратора вошел пан Тобольский.

Увидев в номере приподнявшуюся со стула актрису, он от неожиданности замер.

– А вас, сударь, оказывается, здесь ждет приятная дама, – усмехнулся администратор.

– Ступай, – бросил ему пан, положил шляпу на тумбочку, шагнул к нежданной гостье. – Какими судьбами?

Она, справившись с растерянностью, вполне достойно ответила:

– Меня пригласили.

– Кто?

– Почему я должна перед вами отчитываться?

– Но это мой номер, мадемуазель.

От такого сообщения Табба на миг растерялась.

– Ваш?..

– Да, из моего кармана вытащили гостиничную визитку. А вообще-то номер мой.

– Мне известно, что это ваш номер, – вдруг нашлась артистка. – Вы не ждали визита?

– Если честно, нет. Но мне более чем приятно видеть вас здесь. – Тобольский кивнул на стул. – Присаживайтесь… Велите что-нибудь принести?

– Нет, спасибо. Мне скоро в театр.

Табба опустилась на стул, мужчина сел напротив.

– Как вы попали в номер?

– Мне помог мой знакомый.

– Кто же?

– Вам важно знать, кто мне открыл номер или по какой причине я здесь? – Девушка отчаянно искала выход из ситуации.

Поляк снисходительно улыбнулся.

– Пожалуй, второе.

Табба вновь замялась.

– Вы помните свой визит в театр?

– Конечно.

– Вы интересовались некоей мадам Блювштейн.

– Да, я ищу ее.

– Ваш визит был в высшей степени бестактен.

– В чем же?

– Вы могли серьезно подорвать мою репутацию в театре.

– Если это так, прошу меня простить. – Тобольский приложил руку к груди.

Актриса посмотрела на пана в упор.

– Вам известно, что мадам Блювштейн воровка?

– Да, мы вместе были на Сахалине.

– Вы тоже вор? – подняла брови Табба.

– Нет. Там была другая история, – ушел от ответа мужчина. – Значит, вы приехали в отель предупредить, чтобы я больше не переступал порог театра?

– Именно так.

– Всего лишь?

– Вам этого недостаточно?

– Пожалуй, достаточно, – усмехнулся Тобольский. – Жаль только, что я вынудил вас коротать здесь время в одиночестве. – Он развел руками. – Но в этом моей вины нет.

– В этом нет и моей вины, – ответила девушка и поднялась. – Благодарю, что постарались понять меня.

– Да, я вас понял, – склонил голову пан. – Может, спустимся в ресторан?

– Нет, я и без того опаздываю.

– Дай бог, мы еще встретимся.

– Не думаю.

– Мир тесен, госпожа Бессмертная.

– Да, именно Бессмертная, а не Блювштейн! – подтвердила Табба и с гордо запрокинутой головой покинула номер.

Был поздний час, и церковь была пуста. Батюшка ждал Таббу.

Она пересекла большой, сверкающий позолотой и редкими огоньками свечей зал, подошла к священнику. Он молча протянул ей руку, она приложилась к ладони, смиренно опустила голову.

Молчала Табба, молчал батюшка.

– Говори, – произнес наконец он.

– Не знаю, с чего начать.

– Начинай с больного.

Она подняла большие красивые глаза.

– Во мне поселился черный дух.

– Мужчина?

– Мужчина. Он едва не ввел меня в грех.

– Он пытался овладеть тобой?

– Пытался. Но не это главное. Он едва не толкнул меня на тот путь, от которого я бегу. Путь распутства.

– Это его грех.

– Это мой грех. Я сама пошла за ним.

– Ты его любишь?

– Да.

– Значит, вступай с ним в священный союз.

– Он не сможет. Он болен душой. И меня это манит.

– Юродивый?

– Почти.

– Через юродивых Господь иногда произносит истину.

– Мне не нужна истина. Мне нужен он. Но я боюсь его. Боюсь и не понимаю. Не понимаю речей, не понимаю поступков. Боюсь взгляда, теряю рассудок от прикосновения… Что мне делать, батюшка?

Священник подумал, вздохнул, осенил голову девушки крестом.

– Это не твой господин, милая. Оставь его. Он может испепелить тебя, и ты потеряешь все.

– Умом понимаю, сердцем – нет. Я не в силах забыть о нем.

– Молись, проси у Спасителя защиты, и Он поможет тебе.

Телефон, стоявший в углу на мраморной тумбе, зазвонил резко и как-то неожиданно. Сонька и Михелина, обедавшие в просторной столовой, переглянулись, и мать махнула Слону, выглянувшей из кухни.

– Возьми.

Та, переваливаясь могучими бедрами, подплыла к аппарату, зычным голосом произнесла:

– Вас слушают… – Удивленно вытаращила глаза, посмотрела на хозяев, переспросила: – Кого желаете?.. Какую еще Анну?.. Извините, здесь нету таких.

Хотела было повесить трубку, но тут с места сорвалась Михелина.

– Не вешай трубку!

– Так ведь Анну просят!

– Слон, ты дура…

Девушка выхватила из рук горничной трубку, приложила к уху.

– Анна слушает… – И с улыбкой объяснила: – Это новая горничная, не привыкла еще.

Слон обиженно поплыла на кухню, под конец повертела пальцем у виска и с силой захлопнула дверь. Из столовой вновь послышалось приглушенное «Боже, царя храни…».

Сонька напряженно слушала разговор дочери.

– Кто это? – щебетала та. – Настенька?.. Дочь князя? Никак не ожидала, здравствуйте. Рада вас слышать… А как удалось узнать мой номер?.. У папеньки подсмотрели? Кланяйтесь ему. Нет, что вы?! Очень рада. В гости?.. Когда?.. Завтра? Вполне возможно. У вас праздник или просто так? Хорошо, я подумаю и непременно позвоню. Всего вам доброго.

Михелина повесила трубку, озабоченно посмотрела на мать.

– Ждут в гости.

– Вот и первая проблема, – поджала губы та. – Знают номер телефона, могут узнать и адрес.

– Ну и что делать?.. Менять квартиру?

– Подождем. Но если зовут в гости, надо, дочь, ехать, – развела руками Сонька.

Из кухни вдруг решительно вышла Слон, широко уперлась руками в дверные наличники.

– А дурой себя обзывать не позволю!.. Ежели вы такие умные и благородные, а к тому же еще и евреи, то мне, дуре, делать здесь нечего! – Развязала фартук, бросила его на стул. – Платите заработанные мною полтора рубля, и чтоб ноги моей здесь боле не было.

– Слон, с ума сошла? – удивилась тихо Михелина.

– Вот, Слон… – ухмыльнулась горничная. – Может, я и Слон, как меня здесь прозвали, зато не жиганю и мозги кугутам не парю!

– Что с тобой? Чем ты недовольна? – прервала ее Сонька. – Чего тебе не хватает?

– Уважения человеческого не хватает, вот чего!

– При работе, при жалованье, от Крестов отчеканили!.. Этого мало?

– А ты меня Крестами не стращай!.. Как бы самой там не оказаться!

– Что ты вякнула?

– А то и вякнула!.. Думаешь, не догадываюсь, какие вы тут с дочкой выпасы готовите?!

– Уж не собираешься ли закозлить в полицию?

– А это уж как пожелаю, госпожа-барыня!

– Не потому ли, что стала горланить песни с черносотенцами?

– А вам не нравится, когда русский человек воли желает?.. Сразу в бельмы черносотенцы лезут?!

– В защите, значит, себя почувствовала!

– Да я завсегда в защите, потому как русская!.. А вы, Блюм… Блюв… тьфу ты!.. вот вам надо ходить по улицам да оглядываться. А то ненароком возьмут и голову проломят!

– Мама, гони ее, тварь! – вскочив, закричала Михелина.

– А меня гнать не надо, сама уйду… И даже денежек с вас заработанных не приму… – Ольга подошла к двери, погрозила большим белым пальцем. – Гляди, Сонька… Это пока я добрая. А как доброта кончится, так и накаблучу, куда положено!

– Пошла вон! – Сонька выхватила из сумочки купюру, бросила ее прислуге.

Та поднимать не стала, наступила сапогом на бумажку, с силой крутанула по ней носком и толкнула дверь.

– Ох и покрутитесь вы у меня, господа хорошие!

Дверь громко хлопнула, всколыхнулись шторы на окнах, мать и дочь некоторое время молчали.

– А ведь она и впрямь может наслать полицию, – сказала Михелина.

– Может… Вполне может, – усмехнулась Сонька. – Надо поскорее заканчивать дело и съезжать с квартиры.

– Княжне звонить?

– Не надо. Приедешь без звонка, – подумав, решила Сонька и стала разъяснять: – Первой к князю отправлюсь я. Он должен мне двести рублей. Постараюсь у него задержаться, пока не явишься ты.

– Ну, явлюсь. И что дальше?

– Дальше? – Мать внимательно посмотрела на дочь. – Дальше, дочка, нас поведет судьба.

Пролетка остановилась рядом с небольшой гостиничкой на Невском, и Сонька, оставив дочь дожидаться, вошла в вестибюль и протянула портье монету.

– Позвольте позвонить.

Тот кивнул в сторону телефонного аппарата в кабинке, воровка вошла в нее, сняла трубку, назвала телефонистке номер.

На том конце провода ответили почти сразу.

– Князь Брянский слушает, – послышался суховатый баритон.

– Здравствуйте, князь, – мило улыбнулась Сонька. – Это звонит дама, которой вы задолжали некоторую сумму денег.

– Я задолжал денег? – искренне удивился Брянский.

– Неужели запамятовали? – так же искренне поинтересовалась воровка. – Вспомните ресторан возле «Англетера», где мы с вами невзначай столкнулись.

– Как вас зовут, сударыня?

– Меня зовут Софья.

– Вы, Софья, желаете получить с меня двести рублей?

– Именно так.

– А вы уверены, что именно такая сумма действительно была вами утеряна?

– Вы не желаете, князь, платить?

– Пока что я желаю кое-что уточнить.

– Мы можем проделать это в полицейском участке. Вас устраивает подобная перспектива?

– Шантаж?

– Всего лишь предложение. Не думаю, что из-за столь незначительной суммы вам стоит попадать в скандальную газетную хронику.

Последовала довольно длинная пауза, Сонька терпеливо ждала.

– Итак, двести рублей? – наконец переспросил Брянский.

– Да, именно столько пропало из моего бумажника.

– Хорошо, – решительно заявил князь. – Сегодня в шестнадцать часов я жду вас у себя дома.

Сонька с улыбкой вышла из кабинки, покинула вестибюль, направилась к пролетке.

Когда уселась рядом с Михелиной и пролетка тронулась, она стала вдруг серьезной и едва ли не напряженной.

– В четыре пополудни я у князя. А через полчаса должна появиться ты. Главное, не опаздывай.

– Но мне надо предупредить его!

– Не надо. Скажешь, пригласила дочка, Анастасия.

– Воры нас прикроют?

– Они всегда будут нас прикрывать.

Воровка, статная и элегантная, обнаружила изящный звонок на воротах и нажала его решительно, требовательно. Оглянувшись, она увидела на другой стороне Фонтанки повозку с Артуром и Улюкаем.

По ту сторону ворот послышались тяжелые неторопливые шаги, и чей-то недовольный голос прокричал:

– Чего желаете?

– К князю Брянскому, – ответила Сонька.

– Как доложить?

– Госпожа Софья.

– Извольте подождать.

Шаги удалились, женщина взглянула на наручные часики – они показывали ровно четыре. Она опять посмотрела на повозку с ворами, нетерпеливо вздохнула, стала ждать.

Вскоре во дворе снова послышались шаги, загремел засов на массивной калитке, она приоткрылась, и привратник Семен, наглый и самоуверенный, сдержанно поклонился.

– Милости просим, барин ждут.

Сонька пересекла пустой двор, обратила внимание на присутствие здесь прислуги, сторожей, угольщика с тачкой, мужиков, выбивающих от пыли ковры, увидела на высоком крыльце сухопарого дворецкого, поджидающего ее, поднялась по ступенькам.

Бросив на него взгляд, воровка от неожиданности едва не споткнулась: Никанор был невероятно похож на штабс-капитана Горелова, утонувшего несколько лет назад под Одессой. Отличался лишь длинными, до плеч, волосами и изучающим спокойным взглядом.

Никанор, не говоря ни слова, проводил гостью в длинный коридор, затем они завернули направо, прошагали через несколько гулких и пустынных залов и вышли неожиданно в небольшую, похожую на антикварную лавку, комнату.

Дворецкий откланялся, попятился к выходу и исчез.

Князь Брянский сидел в глубоком кресле, внимательно смотрел на посетительницу, молча неспешным жестом указал ей на второе кресло, стоявшее напротив.

Она уселась, так же молча смотрела на князя.

– Слушаю вас, – проскрипел он наконец.

– В телефонной беседе я все вам сообщила, – спокойно ответила воровка.

– Можете мне напомнить суть беседы? – Брянский усмехался.

– Вы желаете поиграть со мной?

– Я желаю понять, кто вы такая.

– Вам это интересно?

– Весьма. У меня осталось много вопросов после нашей встречи… У вас имеются при себе какие-нибудь документы? Паспорт, например?

– Да, паспорт у меня при себе. Но предъявлять вам его я не собираюсь.

– Причина? Боитесь, что я заявлю на вас в полицию? – Он неожиданно улыбнулся, показав желтые крепкие зубы. – А я ведь действительно могу сейчас вызвать околоточного, и вас отведут в участок. – Брянский торжествующе смотрел на посетительницу. – Вас не пугает подобная перспектива?

– Меня пугают ваше бесчестие и глупость, – с насмешкой ответила Сонька.

– Глупость? – поднял брови князь. – Грубовато, сударыня. Но вы меня заинтриговали. Чем же я глуп?

– Хотя бы тем, что обманом завлекли меня в свой дом и пытаетесь извлечь из этого выгоду.

– Никакой выгоды я не ищу, сударыня. Просто я стараюсь вывести аферистку на чистую воду.

– Аферистку?

– Именно, аферистку. Ведь никаких денег вы не теряли, а двести рублей решили получить самым легким и нечестным путем. Вы даже пытались шантажировать некую девицу, с которой у меня был разговор. – Александр вытянул вперед руку, потребовал: – Паспорт, пожалуйста.

Сонька улыбалась.

– Двести рублей, пожалуйста.

– Я велю слуге силой извлечь его из сумки.

Сонька бросила взгляд на ручные часики, времени прошло достаточно, а дочка не появлялась.

– Я буду кричать, – заявила она, продолжая улыбаться, – обвиню вас в намерении изнасиловать, и у вас будет проблем не меньше, нежели у меня.

– Вас – изнасиловать?!

– Именно.

– Любопытно… Хорошо, кричите, – развел руками князь. – Все равно никто не услышит. Комнат много, прислуги мало – кричите. – Он подался вперед, лицо его перекосило. – Я ведь, мадам, за двести рублей и придушить могу, и тоже никто не узнает!

И в это время раздался звонок.

Князь напрягся, повернулся к Никанору.

– В чем дело?.. Кто это?

– Не могу знать, барин, – ответил тот. – Сейчас доложу.

Дворецкий ушел, князь поднялся и встал за спиной Соньки, произнеся жестко и решительно:

– Денег я вам не дам. Поэтому извольте пойти вон.

Женщина, продолжая сидеть, отрицательно покачала головой.

– По вашей вине у меня пропали большие деньги, и я не уйду отсюда, пока вы их мне не вернете.

Снова послышались шаги Никанора, и он с поклоном сообщил:

– Мадемуазель Анна, князь.

– Анна? – нахмурился тот. – Кто ее звал?

– Сказали, ваша дочь…

– Почему я об этом не знаю?

– Не смею знать, барин.

– Хорошо, приглашай.

– Вашу дочь?

– Мадемуазель Анну пригласи, болван!

Дворецкий ушел, князь достал из сейфа-ящика в столе сторублевую купюру, протянул Соньке.

– Берите, и не дай бог, наши дороги когда-нибудь еще пересекутся.

Женщина с улыбкой смотрела на деньги, но не брала.

– Двести.

– Ни единой копейки больше, берите!

– Двести.

Издали послышался звук приближающихся шагов.

Князь и воровка не сводили глаз друг с друга.

– Пошла вон, – шепотом произнес Брянский.

– Деньги.

Он быстро вынул из сейфа еще одну сторублевую купюру, сунул обе бумажки женщине.

– Мразь.

Сонька взяла деньги, сунула их в сумочку, и в это время в комнату вошла Михелина в сопровождении дворецкого.

Девушка с удивлением посмотрела вначале на Соньку, затем на князя.

– Я не вовремя?

– Нет-нет, – быстро ответил Брянский. – Мы закончили, – и кивнул слуге: – Проводи даму, Никанор.

– Я вспомнила вас, – улыбнулась Михелина матери.

– Я вас тоже, – такой же улыбкой ответила та.

– Вы уходите?

– Да, – ответил вместо посетительницы князь. – Мадам торопится.

Сонька бросила сначала насмешливый взгляд на князя, затем на дочку.

– Вы, мадемуазель, все-таки очаровательны. Но опасайтесь данного господина. Ко всему прочему он еще и скряга. – И пошла, сопровождаемая дворецким.

Михелина вопросительно посмотрела на князя.

– Почему она здесь?

– У нее были претензии ко мне.

– Относительно денег?

– Оставим это. Пустое. – Князь не мог скрыть раздражения и досады по поводу случившегося. – Я удивлен вашим визитом, Анна. Вас пригласила Анастасия?

От подобного заявления Михелина даже отступила на шаг.

– Вы не рады мне?

– Рад… Безусловно рад. Но о визитах все-таки следует ставить в известность меня.

– Я могу уйти, князь.

Гостья повернулась, Брянский придержал ее за локоть.

– Простите меня… Визит этой дамы окончательно вывел меня из равновесия.

– Князь… Дорогой князь… – Михелина с нежным сочувствием посмотрела на него. – Я все вижу и понимаю. И действительно могу уйти без всякой обиды. Позвольте мне сделать это?

– Нет-нет. – Князь взял ее руку, поднес к губам. – Вы как никогда кстати. Вы обязаны остаться. Я приму валерианы, и все уладится. Я даже не буду сердиться на Анастасию.

– Хорошо. – Девушка коснулась склоненной лысеющей головы. – Как скажете, князь… – Она оглянулась в сторону соседней комнаты. – Может, позвать Анастасию?

– Потом, – попросил Александр. – Вначале мне следует успокоиться, иначе я натворю глупостей. Я бываю несдержанным. Пожалуйста, никого. Только вы и я…

* * *

Сонька, следуя бесконечными коридорами и чувствуя спиной размеренные гулкие шаги дворецкого, вдруг остановилась, приложила ладонь к виску.

– Что-то мне худо.

Никанор, держась на расстоянии, сухо поинтересовался:

– Может, подать воды?

– Будьте любезны.

Дворецкий склонил голову и неспешно удалился.

Сонька быстро огляделась и тут же стремительно бросилась в другую сторону.

Она пробежала несколько комнат, оказалась возле узкой дубовой лестницы, ведущей куда-то наверх, и стала подниматься по ней.

Когда Сонька оказалась наверху, перед нею открылся вид на анфиладу комнат, на стенах которых висели старые картины, а в углах стояли монументальные бронзовые скульптуры.

Никанор вернулся в комнату со стаканом воды, огляделся, но женщины нигде не было. Он заглянул в другие комнаты и быстро направился к выходу.

Во дворе он озабоченно спросил привратника:

– Семен! Здесь барыня не выходила?

– Которая? – не понял тот.

– Которая к князю приходила.

– Так их две приходило… Молодая или старая?

– Старая!

– Не, не выходила. Не видал!

– А может, все-таки выходила?

– Не выходили – ни старая, ни молодая.

Никанор, едва не уронив стакан с водой, поспешил в дом.

Воровка тем временем на цыпочках проследовала дальше и вдруг обнаружила, что одна из комнат позволяет прекрасно просматривать нижние этажи, в том числе ту самую комнату, где недавно она беседовала с князем и где теперь находилась ее дочь.

Сонька замерла у стены, наблюдая за происходящим внизу.

Князь сидел напротив Михелины, по-прежнему держал в руках ее ладонь и что-то говорил – слова на таком расстоянии разобрать было сложно.

Затем в комнату торопливо вошел дворецкий и о чем-то доложил князю. Сонька снова удивилась схожестью Никанора и покойного пьяницы штабс-капитана.

До слуха донесся раздраженный голос хозяина:

– Как это – не выходила?

– Не заметил никто! Попросила воды и пропала!

– Что значит «не заметил»? Ищите!

Брянский в раздражении поднялся.

– Осмотреть весь дом!.. Каждый уголок!.. И немедленно сюда полицию!

Сонька собралась было уходить и неожиданно почувствовала на себе чей-то взгляд.

Она вздрогнула.

На нее молча, с испугом, в упор смотрела девочка – Анастасия.

В молчании стороны внимательно изучали друг друга.

По дому разносилась истеричная брань князя.

– Не могла же она раствориться, черт возьми! Ищи в доме!

Ни воровка, ни девочка не двигались.

Первой не выдержала Сонька. Улыбнувшись, она поманила к себе ребенка.

Анастасия не тронулась, отрицательно качая головой.

Воровка снова улыбнулась и шагнула к ней.

Девочка отступила, не сводя глаз с незнакомой женщины.

Сонька бросила взгляд вниз и поспешно на цыпочках, чтобы не скрипеть половицами, направилась к лестнице.

Оглянулась – девочка следовала за ней.

– Не смейте идти за мной! – шепотом приказала воровка.

Анастасия не отставала.

Сонька остановилась, пытаясь быстро оценить ситуацию, и начала спускаться, но девочка вдруг догнала ее, вцепилась ей в платье и злым шепотом предупредила:

– Я закричу.

Воровка остолбенела.

– Зачем?

– Чтобы вас задержали.

– Хотите, чтобы ваш отец сдал меня в полицию?

– Да, хочу.

– А что я вам сделала?

От этого вопроса девочка на секунду растерялась.

– Вы прячетесь.

Шаги раздавались со всех сторон – Соньку усиленно искали. Она вдруг прижала девочку к стенке.

– Не смейте, мне больно! – прошептала та.

– Я вам ничего не сделаю, – так же шепотом ответила женщина. – Вы ведь не знаете, зачем я здесь!

Девочка снова оттолкнула ее.

– Не хватайте же меня! Я буду кричать!

– Ваш отец жестокий, безжалостный человек.

– Не смейте мне это говорить!

Женщина не сводила с девочки глаз, затем неожиданно расплакалась и присела на корточки.

– Что с вами? – нахмурилась та.

– Вы ведь знакомы с Анной?

– С Анной? Вы откуда ее знаете?

Сонька печально усмехнулась.

– Я ее мама.

– Вы мама Анны?! – Глаза у девочки округлились.

– Да, это так.

Анастасия все еще не могла осмыслить услышанное.

– А что вы здесь делаете?

– Я пришла защитить честь моей дочери.

– От кого?

Сонька помолчала, не решаясь произнести дальнейшую фразу, но все-таки осмелилась.

– От вашего отца, Анастасия.

Девочка от неожиданности даже отступила на шаг.

– Он намерен что-то сделать с ней?

– Конечно. Для этого он пригласил ее.

– Так идите и защищайте! – едва ли не воскликнула Анастасия. – Я не стану задерживать вас.

Воровка легонько прикрыла ей рот ладошкой.

– Не надо так шуметь… Я должна вывести отсюда дочку так, чтобы никто не заметил. Иначе князь вызовет полицию и меня отправят в участок как злоумышленницу.

Девочка ошеломленно смотрела на неожиданную гостью.