Текст книги "От революционной целесообразности к революционной законности. Сущность и специфика эволюции советского права в 1920-е годы"

Концепция «революционной законности». Противоречия и трудности формирования

Вся эта организационно и юридически многосложная работа, осложненная политическим ранжированием, велась в рамках официальной концепции «революционной законности», которая должна была заменить концепцию «революционной целесообразности». Центральная идея концепции формулировалась как переход от чрезвычайных методов регулирования общественной жизни к ее регулированию на основе закона. Ставилась весьма претенциозная задача изменить общественное отношение к закону. «До настоящего момента существовал только один подход к праву: чтобы то не стояло на пути укрепления советской власти, оно должно быть уничтожено. Но теперь времена изменились. Нашей великой задачей является сделать так, чтобы народ почитал закон»[14]14
  Калинин М.И. Выступление на четвертом съезде деятелей советской юстиции // Четвертый Всероссийский съезд деятелей советской юстиции. М., 1922. С. 6–7.


[Закрыть]. Означал ли декларируемый переход к «революционной законности», основанной на непререкаемом авторитете закона, полноценный отказ от «революционного правосознания» как правовой категории и «неправовой» основы для принятия судебных решений? Как показали дальнейшие события, в полной мере этого не произошло. Большевикам, исходя из понимания приоритетности задачи экономического возрождения, пришлось искать баланс между мировоззренческими и политическими приоритетами и объективной необходимостью повышения роли права в системе государственного управления. Требовалось серьезное изменение черт, характера и способа применения правовых норм, в частности, перейти исключительно к судебной форме разрешения конфликтов и преследования преступников. Кроме того, абсолютно невозможно было обеспечить проведение нэпа с его достаточно развитой системой гражданских правоотношений и разнообразием хозяйственной жизни без четко юридически обозначенных условий. Таким образом, во-первых, интерес к праву объективно повышался, во-вторых, менялись его содержание и форма. В целом ведение нэпа требовало пересмотра правовой политики в форме ее примитивного чрезвычайного характера в деструктивный период на политику, соответствовавшую созидательной фазе революции. В связи с этим возникла проблема формирования теоретической конструкции социалистического права в новых условиях. Главный вопрос – каким должен быть советский закон в условиях мирного периода? Однозначным в большевистской среде было понимание того, что в основе советского права должна лежать марксистская концепция правопонимания. Детальная же конструкция советской модели права представлялась весьма расплывчатой теоретически и не вполне ясной в практическом плане. Теоретической и практической основой советского права, основополагающей правовой категорией становится «революционная законность», хотя ее теоретическая и практическая конструкция была весьма путаной, что требовало уточнения содержания данной правовой категории. В мае 1921 года по инициативе газеты «Известия» началась дискуссия по вопросам «революционной законности». Ставилась задача вовлечь в дискуссию возможно большее количество участников, выявить различные точки зрения по этому вопросу. Разброс мнений был достаточно широк – от официального признания безусловного классового характера содержания «революционной законности» до концепции бесклассовости законности, трактовавшейся как «система устроения общественного бытия, независимо от экономических форм и политических условий их существования». Немало было и сторонников теории чрезвычайного законодательства и революционной совести, отрицавших вообще необходимость системного правового регулирования при социализме, достаточно было, по их мнению, иметь в качестве источников права декреты, приказы, имевшие характер не правовых норм, а боевых приказов и распоряжений»[15]15
  Камалова Г.Т. Концепция законности в годы НЭПа: теория и практика // Вестник Южно-Уральского государственного университета. № 18. 2008. С. 3–11.


[Закрыть].

Важнейшей, прежде всего, практической проблемой было вписать в концепцию «революционной законности» революционную целесообразность. Право на сохранение этого понятия в юридической практике было принципиально важно для большевиков, поскольку оно было критерием безусловного следования во всех юридических действиях политической догме. Он позволял при необходимости проигнорировать требования закона и действовать на основе прямых директивных указаний. Особенно важно это было в условиях нэпа, когда требовался контроль над частным капиталом с целью своевременного предотвращения возможных угроз с его стороны для советской системы. Теоретически трудно найти взаимосвязь революционной законности и революционной целесообразности, поскольку при любых теоретических построениях законность не предполагает иного, кроме как точного выполнения законов, революционная целесообразность же – прямая противоположность, так как в ее основе игнорирование закона ради достижения политических целей. Решалась эта неразрешимая проблема теоретическими ухищрениями и практически малосодержательными рассуждениями. Утверждалось, что любой закон содержит революционный смысл, дух и революционную цель (революционная законность – это законы, установленные революцией), и при применении закона надо руководствоваться не только мертвой буквой закона, но и данными категориями. Поэтому революционная законность не исключает революционной целесообразности, а должна комбинироваться с ней, чтобы достичь революционной цели[16]16
  Брандебургский Я. Просто законность или революционная законность? // Еженедельник советской юстиции. 1922. № 31/32. С. 1–2.


[Закрыть]. В результате общий подход правопонимания в рамках «революционной законности» сводился к двум основополагающим тезисам. С одной стороны, право есть инструмент воздействия на развитие страны правовым порядком, когда «диктатура пролетариата действует через революционную законность»[17]17
  Стучка П.И. Избранные произведения по марксистско-ленинской теории права. Рига, 1964. С. 474, 482.


[Закрыть], с другой, возникающие революционные интересы и потребности при необходимости могут потеснить правовые средства, когда они не обеспечивают решение возникающих политических и идеологических проблем.

Не могли большевики и отказаться от принципа классовости права, ибо это противоречило бы самой сути марксистского мировоззрения. Классовая трактовка права позволяла интерпретировать законность как волю господствующего класса, которая, в свою очередь, олицетворялась с политикой правящей партии, что давало возможность действовать государству при необходимости вне правовых рамок. Поэтому революционная законность воспринималась не иначе как правопорядок, установленный диктатурой пролетариата. «Что такое советский закон? Советский закон, если у нас есть пролетарская диктатура, есть закон пролетарской диктатуры. Что такое нарушение законов пролетарской диктатуры? Нарушение законов пролетарской диктатуры есть ломка пролетарской диктатуры» [18]18
  Бухарин Н.И. Партия и оппозиция. На пороге XV партсъезда // Избранные произведения. М.: Политиздат, 1988. С. 351.


[Закрыть].

Необходимо акцентировать внимание и на еще один существенный фактор, принципиально повлиявший на содержание концепции «революционная законность» – это новая экономическая политика. Новая экономическая политика породила, как уже говорилось, для большевиков острейшее политическое и мировоззренческое противоречие. С одной стороны, невозможно было сохранить власть без улучшения экономического положения путем предоставления свободы экономической деятельности. С другой стороны, это влекло за собой неизбежное усиление капиталистических элементов, представлявшие опасность для режима. «Свобода торговли, даже если она вначале не связана с белогвардейцами, как был связан Кронштадт, все-таки неминуемо приведет к этой белогвардейщине, к победе капитала, к полной его реставрации. Я повторяю, эту политическую опасность мы должны осознать ясно»[19]19
  Ленин В.И. X съезд РКП(б). Отчет о политической деятельности ЦК РКП(б) 8 марта // ПСС. Т. 43. С. 25.


[Закрыть]. Разрешение острейшего политического противоречия виделось в усилении идейно-политического контроля над обществом, в механизме которого существенным элементом становилось политизированное право. На этой основе сформировалась и общая схема нэпа: жесткость в политике, либерализм (относительный) в экономике. Это потребовало наличия в общей правовой концепции убедительных правовых гарантий сохранения советской системы при наличии капиталистических элементов в экономике. Гарантия виделась в создании системы жестокого государственного капитализма, в которой, с одной стороны, для частного сектора экономики должна быть сохранена экономическая мотивация и частная инициатива не была бы чрезмерно законодательно ограничена, с другой, присутствовали бы жесткие ограничения частного капитала в виде правоограничений и запретов, препятствующих полноценному развитию капитализма и возникновению потенциала его полной реставрации. Для того чтобы своевременно реагировать на возможные угрозы, Ленин предлагал в случае возникновения «злоупотребления нэпом» не связывать себе рук законом. «Если текущая жизнь обнаружит злоупотребления, которых мы не досмотрели раньше, мы сейчас же внесем нужные исправления. На этот счет вы все, конечно, прекрасно знаете, что быстроты законодательства подобной нашей, другие державы, к сожалению, не знают»[20]20
  Ленин В.И. Речь на IV сессии ВЦИК IX созыва // ПСС. Т. 45. С. 248.


[Закрыть]. Таким образом, законодательство виделось текучим, подверженное изменениям в зависимости от политической и экономической ситуации. Стратегическая задача – создать надежные юридические ограничения частного капитала в форме государственного регулирования нэповской экономики.

В целом при выработке концепции «революционной законности» большевикам пришлось столкнуться с серьезными теоретическими и практическими проблемами. Главная проблема заключалась в том, чтобы в теоретическом и практическом плане прийти к компромиссу в форме оптимального сочетания двух противоположностей. С одной стороны, создать систему законодательства, обеспечивающую все элементы жизни общества, в том числе и в экономической сфере, ограничить произвол органов власти периода деструктивной фазы, с другой, обеспечить правовыми средствами устойчивость политической системы. Именно этот круг проблем и определял мотивы практических действий большевиков при разработке концепции «революционной законности».

Все эти обстоятельства и политико-идеологические условности вели к тому, что формировавшаяся под реальные потребности созидательной фазы революции концепция «революционной законности» не содержала в себе значительного созидательного потенциала, поскольку она не меняла принципиальных основ понимания роли права, закона, правотворчества в обществе, сконструированных на основе революционной ортодоксальности деструктивной фазы революции, смещались лишь акценты в понимании терминов. Понимание закона в интерпретации «революционной законности» сводилось к неукоснительному следованию политической доктрине, что на практике означало ориентацию в первую очередь на выявление способов наиболее эффективного в конкретных условиях достижения экономических и политических целей, причем вторая цель, как правило, превалировала. Таким образом, сложившаяся сразу же после октября 1917 года односторонняя ориентация права на политическую доктрину продолжала быть определяющей и в 1920-е годы, что приводило в правоприменительной практике неизбежно к постоянной подмене принципа законности принципом «революционной целесообразности», которую следует рассматривать как один из способов реализации политической доктрины посредством механизма правотворчества и судебной практики, не вытекавших прямо из закона.

В итоге советская правовая мысль 1920-х годов так и не могла выйти из узкого круга мировоззренческих и классово-политических ограничений и создать приемлемую для мирного периода правовую концепцию. «Революционная законность» была предметом дискуссии на протяжении всех 1920-х годов, оставаясь теоретически до конца не сформированной, а практически двусмысленной[21]21
  Папырин В.В. Концепция «революционной законности» и особенности ее воплощения в политико-правовой жизни советской России в период НЭПа // История государства и права. 2007. № 8. С. 35–36.


[Закрыть]. Такое положение в принципе не затрудняло большевиков, неясность категории позволяло в практической деятельности трактовать «революционную законность» широко, придавая и усиливая те или иные нужные нюансы, необходимые для решения идеологических, политических и экономических задач. Политико-идеологические рамки концепции не могли не сказаться на содержании основных кодексов, принятых в 1920-е годы. Несмотря на наличие в кодифицированном советском праве известных позитивных элементов, очевидно, что кодификация законодательства была проведена в рамках сложивших концептуальных подходов к праву. В силу этого принятые в начале 1920-х годов кодексы, созданные на основе концепции «революционной законности», не могли стать основным и исчерпывающим источником права. В реальной жизни действовали и источники права, относимые к категории «право власти»: революционная целесообразность, указания партийно-государственных органов, идеологические концепции, теоретические представления большевиков о праве и государстве. Концепция «революционной законности» была концепцией, приспособленной к задаче создания устойчивой новой общественной системы.

Глава 2
Уголовный и гражданский кодексы. Принципы и особенности формирования

Для реализации концепции «революционной законности требовался инструментарий в виде систематизированного и устойчивого законодательства. С этой целью в первой половине 1920-х годов в советской России была проведена полномасштабная кодификация, в результате которой оформились единая система советского права, выделились его основные отрасли и институты. Кодексы занимали особое положение во всей системе отраслевого законодательства, что подчеркивалось специальным порядком их утверждения, внесения дополнений и изменений исключительно на сессиях ВЦИК в отличие от простых законов, которые принимались Президиумом ВЦИК или СНК РСФСР. В 1922–1926 гг. были приняты десять кодексов РСФСР: уголовный, гражданский, УПК, ГПК, земельный, лесной и кодекс законов о труде, утверждены новый брачно-семейный кодекс. В 1929 году было издано систематическое собрание законов РСФСР, в которое вошли все действующие законы.

Кодификация, с одной стороны, безусловно, являлась комплексом законодательных мер, направленных на замену несистематизированного законодательства на системное законодательство. Вторая сторона кодификации заключалась в материализации доктринальных положений концепции «революционной законности», которые были закреплены в принятых кодексах. Попытаемся на основе анализа содержания двух основных кодексов, принятых в 1920-е годы, Уголовном и Гражданском, выявить материальные проявления «революционной законности».

На XI конференции РКП(б) (19–22 декабря 1921 г.) кодификация становится партийной директивой, а следовательно, и правовой реальностью. В резолюции «Об очередных задачах партии в связи с восстановлением хозяйства» указывалось, что необходимо установление «во всех областях жизни строгих начал революционной законности. Новые формы отношений должны получить свое выражение в законе и защиту в судебном порядке. Для разрешения всякого рода конфликтов в области имущественных отношений должны быть установлены твердые гражданские нормы»[22]22
  КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК, 8 изд. Т. 2. М., 1970. С. 471–472.


[Закрыть]. Подготовка кодексов находилась под пристальным вниманием Ленина, понимавшего, что кодексы, с одной стороны, определяют на длительное время политику государства в правовой сфере, с другой, должны обеспечить правовыми средствами устойчивость политической системы. Поэтому его основные устремления заключались в недопущении деполитизации права, что проявилось в концептуальной целостности политической доктрины и кодексов.

Общая модель кодификации базировалась на двух принципиальных положениях. Во-первых, было признано, что правовая система военного коммунизма неспособна обеспечить решение стратегической задачи – восстановление экономики, необходим новый правопорядок, обеспечивающий жизнеспособность и экономическую эффективность нэповской системы, что требовало частичной реабилитации традиционных правовых теорий, концепций и институтов в кодексах. Во-вторых, новый правопорядок должен был гарантировать сохранение советской политической системы и основополагающих принципов советского государства. Таким образом, общие политические требования к нормативному содержанию кодексов заключались в создании правовых условий развития экономики и обеспечении устойчивости советской государственности.

Уголовный кодекс

Решение о разработке Уголовного кодекса было принято на III Всероссийском съезде деятелей советской юстиции в июне 1920 г. И хотя к 1922 году проект кодекса был недостаточно проработан, содержал множество пробелов и неясностей, 23 мая 1922 г. сессия ВЦИК утвердила Уголовный кодекс РСФСР, и он вступил в силу с 1 июня 1922 г. Кодекс в нормативном плане представлял собой как систематизированное обобщение ранее принятых нормативных актов в области уголовного права, судебной практики народных судов и революционных трибуналов, так и комплекс впервые вводимых норм. УК РСФСР 1922 г. в структурном плане воспринял конструкцию и юридическую технику дореволюционного уголовного права. Он состоял из двух частей, общей и особенной. Общая часть устанавливала пределы действия УК, общие начала применения наказания, определяла меры наказания, род и виды наказаний и порядок отбывания наказания. Особенная часть состояла из 8 глав, в которых были систематизированы преступления по видам и их общественной опасности. Действие УК распространялось на все преступления, совершенные в пределах РСФСР, как ее гражданами, так и иностранцами, не пользовавшимися правом экстерриториальности. Действие УК распространялось на граждан РСФСР и в том случае, если они совершили преступление за пределами республики, а также на пребывающих в РСФСР иностранцев, совершивших вне РСФСР преступление против основ государственного строя и военной мощи РСФСР. Несмотря на краткость (состоял из 227 статей и был одним из самых коротких уголовных кодексов в мире), кодекс содержал все же достаточно развитую систему наказаний по сравнению с предыдущей и включал в себя широкий спектр применяемых уголовных санкций.

В литературе подробно охарактеризованы юридическая сторона кодексов, поэтому акцентируем внимание лишь на их специфических «политически ангажированных» аспектах, в которых нашли реализацию идеи «революционной законности», определявшие «дух советского закона». Во-первых, в уголовный кодекс была органически вписана одна из центральных идей «революционной законности» – революционная целесообразность. Она проявлялась в нескольких аспектах, и в первую очередь, в наличии в уголовном кодексе законодательной основы для применения санкций против политических противников. На необходимости этой нормы особенно настаивал Ленин, в этом вопросе он был бескомпромиссен. В переписке с наркомом юстиции Д. И. Курским он настаивал на усилении политических моментов в кодексе в плане усиления возможностей преследования и наказания контрреволюционеров. Предложение исключить из кодекса как меры наказания расстрела Ленин решительно отверг. Более того, он настаивал на расширении сферы применения расстрела (с возможностью замены высылкой за границу). В первоначальном варианте кодекса в качестве условия, гарантирующего советскую власть от посягательства на нее контрреволюционных элементов, Ленин предложил революционным трибуналам предоставить право применения в качестве высшей меры наказания – расстрела по контрреволюционным преступлениям и преступлениям против порядка управления. Ему же принадлежала формулировка статьи кодекса, в которой давалось определение контрреволюционного преступления и меры наказания за него. Ленин определил контрреволюционное преступление как пропаганду, агитацию, участие в организации или содействие ей путем или интервенции, или блокады, или шпионажа, или финансирования прессы и т. п. средствами[23]23
  Ленин И В. Дополнения к проекту вводного закона к уголовному кодексу РСФСР. Письма Д. И. Курскому. 15 мая 1922 г. // ПСС. Т. 45. С. 189–190.


[Закрыть]. Не отрицал он и возможностей возвращения к террору как форме самозащиты революции. Он настаивал на том, чтобы «открыто выставить принципиальное и политически правдивое (а не только юридически-узкое) положение, мотивирующее суть и оправдание террора, его необходимость, его пределы. Суд должен не устранять террор: обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас»[24]24
  Ленин В.И. Дополнения к проекту вводного закона к уголовному кодексу РСФСР. Письма Д. И. Курскому. 15 мая 1922 г. // ПСС. Т. 45. С. 190.


[Закрыть]. Именно эти предложения легли в основу 58-й статьи УК РСФСР, ставшей основной репрессивной политической статьей УК. Ленинская жесткость в отношении политических статей кодекса особых возражений не вызвала, хотя порой раздавались и робкие несогласия. На третьей сессии ВЦИК 9-го созыва (12–20 мая 1922 г.) при обсуждении проекта Уголовного кодекса некоторые участники сессии выступили за исключение из кодекса такой меры наказания, как расстрел. Известный большевик Д. Б. Рязанов, был одним из немногих, отстаивавших такой подход[25]25
  Рязанов Давид Борисович (Гольдендах Давид-Симха Зельман-Беро-вич)1870-1938 гг., деятель российского социал-демократического движения, коммунист, в революционном движении с 1887 года. В 1921 году основал и возглавил Институт К. Маркса и Ф. Энгельса, которым руководил до середины февраля 1931 года. В 1931 году был обвинен в связях с меньшевиками. В феврале 1931 года арестован, исключен из партии, снят со всех постов, исключен из Академии наук СССР, выслан в Саратов. Работал на историческом факультете Саратовского государственного университета. В январе 1938 года приговорен к расстрелу. Реабилитирован 22 марта 1958 года.


[Закрыть]. Расстрел, утверждал он и его сторонники, может применяться лишь в качестве внесудебной меры революционной борьбы с врагом, а не по суду. Это предложение не могло быть принято, поскольку сужало возможности борьбы с политической оппозицией. Нарком юстиции Д. И. Курский объяснял, что подобные предложения возвращают нас «к тому моменту, от которого мы отошли. А советская республика на новом этапе считает необходимым и с контрреволюционными преступлениями бороться путем закона»[26]26
  Бюллетень III сессии ВЦИК 9-го созыва. № 4. Заседание 23 мая 1922 г. С. 4–5; 13–14.


[Закрыть]. Уголовный кодекс был принят с учетом указаний Ленина. Кодекс признавал, что рассмотрение дел о контрреволюции должно производиться судебным порядком на основе точно определенных законом положений, и допустил расстрел в качестве высшей меры наказания за такие преступления. Состав преступлений 19 статей Уголовного кодекса 1922 г. предусматривал в качестве санкции меру наказания – расстрел, из которых состав 13 преступлений назначался за контрреволюцию. При этом предусматривалась возможность замены расстрела лишением свободы от 5 лет и ниже при наличии смягчающих обстоятельств. Состав преступления 11 статей УК предусматривал расстрел при наличии отягчающих вину обстоятельств. Смертная казнь предусматривалась также за 9 воинских преступлений, в большинстве своем совершенных в военное время или в боевой обстановке. К числу контрреволюционных УК 1926 г. стал относить и «экономическую контрреволюцию», под которой понималось «подрыв государственной промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения или кредитной системы, а равно кооперации, совершенный в контрреволюционных целях путем соответствующего использования государственных учреждений и предприятий или противодействия их нормальной деятельности, а равно использование государственных учреждений и предприятий или противодействие их деятельности, совершаемое в интересах бывших собственников или заинтересованных капиталистических организаций»[27]27
  Уголовный кодекс РСФСР редакции 1926 г. (УК РСФСР 1926 г.) // СУ РСФСР. 1926. № 80. Ст. 600.


[Закрыть].

В полноценном формате была реализована в уголовном законодательстве и другая определяющая идея «революционной законности» – классовость права. В УК РСФСР 1922 года (ст. 58—7) осознанно закреплялся классовый характер советской уголовной политики. Классовость, как принцип уголовной политики, неизбежно приводил законодателя к классовому определению правонарушения. К классическому приему построения понятия «преступления и наказания» – «преступление есть деяние, нарушающее нормы правопорядка» – добавлялся тезис, утверждавший, что преступными актами являются те правонарушения, которые нарушают или угрожают наиболее важным интересам определенной социальной группы и политической доктрины. В результате к преступным актам причислялись наиболее вредные и опасные для положения определенной социальной группы и данной системы власти действия. Эта формула отчетливо проявлялась в статье 6 УК, которая определяла преступление как «всякое общественно опасное действие или бездействие, угрожавшие основам советского строя и правопорядку, установленному рабоче-крестьянской властью на переходный к коммунизму период времени». Классовый принцип отчетливо проявлялось и в статье 5 УК: «Задача УК – правовая защита трудящихся от преступлений и от общественно – опасных элементов»[28]28
  Уголовный кодекс РСФСР 1922 г. // СУ РСФСР. 1922. № 15. Ст. 153.


[Закрыть]. Не защита личности так таковой, а защита именно трудящихся. Особенно рельефно классовое начало акцентировалось в нормах ст. 24 и 25, в которых перечисляется, что должен учесть суд, определяя наказание, и где особенно обращалось внимание на классовую принадлежность преступника и мотивы преступления. Так, статья 24 определяла, что при определении меры наказания учитывается степень и характер как самого преступника, так и совершенного им преступления. Статья 25 на первое место в качестве критериев определения наказания выделяет такие факторы, как совершено ли преступление в интересах восстановления власти буржуазии или в интересах личных; направлено ли преступление против государства или отдельной личности. Таким образом, классовой или политической принадлежности личности придавалось юридическое значение, что имело немалое значение при определении наказания. Наказание за преступление против государства были значительно жестче, чем против личности.

Революционная целесообразность и классовость неизбежно вели к реализации в УК третьей идеи «революционной законности» – возможность широкого толкования статей УК судом, что позволяло суду, как «орудию охраны интересов господствующего класса», успешно решать задачу обеспечения идеологических и практических интересов власти. Тезис о постоянной изменчивости пролетарского права, «вытекающего из взаимоотношений между классовыми группами», свидетельствовал о социологическом начале в Уголовном кодексе. Не отрицали этого и официальные толкователи кодекса. Представитель Наркомата юстиции, разъясняя подходы к «новому праву» на съезде судебных работников Тамбовской губернии в октябре 1923 года, акцентировал внимание именно на этой особенности советского права: «В противоположность понятию буржуазного права, которое считает право постоянной мерой справедливости, право с точки зрения марксизма не является таковым, а есть классовая норма, которая вводится в действие классом, находящимся у власти. Советское законодательство в отличие от буржуазного является «текучим», в зависимости от экономических функций страны. Мы будем в первую очередь защищать рабочих и крестьян. Закон является действительным только на тот период, на который он дан. Прошел срок, и мы строим новый закон, который расчищает путь к коммунизму»[29]29
  ГАТО. Ф. Р-524. Оп. 1. Д. 376. Л. 28.


[Закрыть]. Именно в этом со всей очевидностью проявлялось понимание законности как, прежде всего, соблюдение советской лояльности в политическом и мировоззренческом смысле и возможности быстрого изменения закона в зависимости от развития политической ситуации.

Возможности широкого толкования УК предоставляли суду огромные права толковании духа законов. «Мы не делаем так, как буржуазия: каждый конкретный случай имел описание в законе. Мы говорим: судья должен обследовать дело со всех сторон, мы в одной статье не даем определения наказания. У нас есть небольшой кодекс, который находится в руках классового суда, который применяет его по своему сознанию и должен прийти на помощь слабейшей стороне»[30]30
  ГАТО. Ф. Р-524. Оп. 1. Д. 9. Л. 76.


[Закрыть]. В официальных разъяснениях отличия УК РСФСР от буржуазного, обращалось внимание на три принципиальных положения: первое – просто написан и приспособлен для понимания людьми без специального образования. Второе – его классовое основание, обеспечивающее «классово-справедливое» решение суда. Третье – отсутствие стесняющей суд лестницы наказаний, возможность применять любое из наказаний, ныне указанного в данной статье при наличии соответствующих мотивов»[31]31
  ГАТО. Ф. Р-524. Оп. 1. Д. 376. Л. 28.


[Закрыть]. Циркуляр Верховного суда «О степени обязательности смягчения наказания в зависимости от обстоятельств, предусмотренных ст. 25 УК» (февраль 1924 г.) разъяснял, что при вынесении приговора суд не может быть стеснен в избрании меры наказания и таковая определяется им по своему внутреннему убеждению и социалистическим правосознанием. Согласно ст. 24 и 25 УК, суд при этом учитывает все обстоятельства, способные свидетельствовать о степени и характере опасности, как преступника, так и преступления и в зависимости от результатов изучения всех конкретных данных, даже при наличии смягчающих вину признаков, указанных в ст. 25 УК, имеет право назначать максимальное наказание, установленное соответствующей статьей УК[32]32
  ГАТО. Ф. Р-524. Оп. 1. Д. 181. Л. 2.


[Закрыть].

На возможности классового толкования УК было направлено и санкционирование применения аналогии. «В случае отсутствия в УК прямых указаний на отдельные виды преступлений наказания… применяются согласно статьям УК, предусматривающим наиболее сходные по важности и роду преступления, с соблюдением правил общей части Кодекса»[33]33
  УК РСФСР 1922 г. Ст. 10.


[Закрыть]. Естественно, возникал вопрос: как может судья применять по аналогии конкретный случай к тому, который написан в законе, притом что в УК законодатель отказался от практики описания каждого случая в законе? Ответ был прост: «Классовый суд должен применять пролетарское правосознание»[34]34
  ГАТО. Ф. Р-524. Оп. 1. Д. 376. Л. 81.


[Закрыть]. Таким образом, социалистическое правосознание во многом оставалось мотивировочной основой назначения наказания, что позволяло судьям достаточно вольно трактовать статьи УК с классовых позиций, прежде всего с точки зрения мягкости или жесткости наказания в зависимости от классовой принадлежности.

Кодекс 1922 года, по мнению многих исследователей, был первой и в целом не совсем удачной попыткой создания систематизированного советского уголовного законодательства. Уголовный кодекс был написан «языком тяжелым, малопонятным для широких масс, принося в жертву точности юридических формулировки соображения доступности Кодекса»[35]35
  Крашенинников П. Страсти по праву: Очерки о праве военного коммунизма и советском праве. 1917–1938. М.: Статут, 2018. С. 82.


[Закрыть]. Ввиду явных упущений в кодексе он впоследствии подвергался значительным корректировкам. В ноябре 1926 года ВЦИК принял новый УК и ввел его в действие с 1 января 1927 года. Появление нового кодекса официально объяснялось двумя причинами: желанием исправить отдельные недостатки и пробелы УК 1922 года, обнаружившимися в ходе его применения, а также необходимостью привести кодекс в соответствие с «Основными началами уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик». Кодекс 1926 г. не внес значительных изменений в УК 1922 года, лишь исправив в отдельных частях недоработки предыдущего УК. В качестве заметных отличий его от кодекса 1922 года можно выделить усиление в его нормах политических аспектов, что выразилось более детальной разработке разделов о государственных и воинских преступлениях. Для этого была произведена перегруппировка уголовных статей в пользу интересов государства. Наибольшему изменению подверглась глава 2 о преступлениях против порядка управления. Пополнение данной главы произошло в основном за счет включения в нее хозяйственных преступлений. Если в УК РСФСР 1922 г. преступления против порядка управления занимали 30 статей (ст. 74—104), а преступления хозяйственные – 15 статей (ст. 125–141), то в УК РСФСР 1926 г. число первых возросло до 60 статей (ст. 59(1)—108), из которых 14 перенесены из главы о хозяйственных преступлениях[36]36
  Чердаков О.И. Формирование правоохранительной системы Советского государства, 1917–1936 гг. (историко-правовое исследование): дис… докт. юрид. наук. Саратов, 2002. С. 201.


[Закрыть]. Перенесение части хозяйственных преступлений в разряд преступлений против порядка управления объяснимо, учитывая колоссальный рост в условиях новой экономической политики экономических преступлений и их разнообразия, что потребовало более детального их регламентирования и более жесткого подхода.