Текст книги "От революционной целесообразности к революционной законности. Сущность и специфика эволюции советского права в 1920-е годы"

Последовательно соблюдался в УК РСФСР 1922 и 1926 гг. классовый принцип наказания. Например, принадлежность лица, совершившего преступление с целью восстановления, сохранения или приобретения какой-либо привилегии, связанной с правом собственности, в интересах восстановления власти угнетающего класса, к имущему классу квалифицировали как отягчающее ответственность обстоятельство. Совершение же деяния представителем неимущего класса в состоянии голода или нужды устанавливалось как смягчающее обстоятельство[68]68
  УК РСФСР 1926 г. Ст. 47.


[Закрыть]. Эти нормы имели долгосрочные последствия для формирования классово-обоснованной судебной практики.

В целом же к 1926 г. сложилась достаточно последовательная лестница наказаний. Все наказания делились на рода и степени и располагались в последовательном порядке – от объявления врагом трудящихся с лишением гражданства СССР и обязательным изгнанием из его пределов до возложения обязанности загладить причиненный вред[69]69
  УК РСФСР 1926 г. Ст. 20.


[Закрыть]. Смертная казнь не была включена в общий перечень видов наказаний», она характеризовалась в законе как «исключительная мера, применяемая для борьбы с наиболее тяжкими преступлениями, угрожающими основам Советской власти и Советского строя»[70]70
  УК РСФСР 1926 г. Ст. 21.


[Закрыть]. Исключительный характер смертной казни определял и особый порядок приведения смертного приговора в исполнение в виде его тщательной регламентации. 14 октября 1922 г. Пленум Верховного Трибунала ВЦИК утвердил инструкцию для ревтрибуналов о порядке приведения в исполнение приговора о расстреле. Требовалось выполнять строго следующие правила: исполнение смертных приговоров производить не публично и в наличном одеянии осужденного; непосредственное выполнение приговора поручается коменданту трибунала или его помощнику или состоящей при трибунале команде; при выполнении приговора кроме лиц, перечисленных в ст. 2, должны присутствовать: один из членов трибунала по назначению Председателя Трибунала в порядке очереди, представитель прокуратуры, допустимо и желательно присутствие врача; тело расстрелянного выдаче никому не подлежит, предается земле без всяких формальностей и ритуала, в полном одеянии, в котором он расстрелян, на месте расстрела или в другом месте, но чтобы никаких следов могилы не было; вещи, находившиеся при осужденном, передаются в органы социального обеспечения[71]71
  ГАТО. Ф. Р-5201. Оп. 1. Д. 116. Л. 8–9.


[Закрыть].

В середине 1920-х годов в развитии советской уголовной политики произошло качественное изменение. Вместо привычных понятий «преступление» и «наказание» основными категориями уголовного права становятся «социальная защита» и «социальная опасность», определившие парадигму развития системы наказания на последующие годы. Замена стала результатом долгих дискуссий о сущности наказания, его целях и задачах в новой общественной системе, заканчивавшаяся в пользу социологической школы права, наиболее видным представителем которой был П. И. Стучка. Будучи в ту пору председателем Верховного суда РСФСР и активным участником кодификационных работ, он энергично продвигал социологические идеи в теоретическом и практическом плане. В основе социологической школы, как известно, лежит юридический прагматизм, выраженный в парадигме «право надо искать не в нормах, а в реальной жизни», право возникает при реализации законов в повседневной жизни, юридическая практика есть «живое право», которое формируют судьи в процессе юрисдикционной деятельности. Позитивное же право – право «книжное и мертвое». Соответственно право интерпретировалось как «система (или порядок) общественных отношений, соответствующая интересам господствующего класса и охраняемая его организованной силой»[72]72
  Стучка П.И. Мой путь и ошибки // Советское государство и революция права. № 5–6. 1931. С. 70.


[Закрыть]. По мнению П. И. Стучки, законодательные нормы не могут накрыть всего многообразия действительности, поэтому достаточно установить в законах наиболее важные нормы, нарисовать основные контуры, революционное же правосознание восполнит пробелы в законе, используясь как «руководящее начало» в деятельности пролетарского суда: если прямого указания в законе нет, можно воспользоваться революционным правосознанием, «правильно с классовых позиций» оценивающим ситуацию[73]73
  Стучка П.И.Указ. соч. С. 58.


[Закрыть]. Нетрудно увидеть в советских кодификационных актах, в том числе и в уголовном кодексе, реализацию социологических аксиом – не детализированные кодексы, «текучесть» пролетарского права, широкое применение судейского усмотрения на основе «революционного правосознания», отраслевое деление права, наконец, отказ от категории «наказание». Социологическая школа в качестве основания применения принудительных мер считала не преступление, а «опасное состояние лица», соответственно в качестве меры воздействия суды должны применять не наказание, а меры социальной защиты. При этом преступление рассматривалось только как один из показателей опасности лица. Наряду с преступлением на равных критериями опасности лица были и другие факторы, в частности связь с преступной средой, прежняя антиобщественная деятельность, образ жизни и другие факторы. Социологическая теория идеально подходила для обоснования классового понимания общественного устройства и формирования классово ориентированного подхода к определению преступления. По мнению представителей этой школы, преступление не результат свободы воли, а совокупный продукт общественного устройства, преступность же есть известное вырождение социального организма[74]74
  Сафронова Е.В., Лоба В.Е. «Опасное состояние личности» как криминологическая категория // Криминологический журнал Байкальского государственного университета экономики и права. 2014. № 2. C. 13.


[Закрыть].

Стремление приспособить социологическую теорию к марксистскому классовому пониманию общественного устройства неизбежно вело советскую правовую мысль к отказу от классических представлений о категории «наказание» и трактовке ее с точки зрения марксистской теории, категорически отрицая связь наказания с буржуазным понятием «возмездие», где цель наказания – причинение страданий виновному. Новое уголовное право должно было быть свободно от возмездия, поскольку оно преследует целью не причинение страданий, а перевоспитание и исправление лиц, совершивших преступное деяние, социальное предупреждение преступления. В результате систематизирующим критерием преступления становится личность преступника, а не оценка преступного деяния, что выводило на первый план при определении мер наказания субъективную оценку личности подсудимого. Меры социальной защиты порождались не виной, а опасным состоянием личности преступника, цель же замены – превратить наказание из возмездия и воздаяния в целесообразную меру защиты общества и исправления данной социально-опасной личности, что в перспективе сделает излишним судебные процессы и судебные приговоры…»[75]75
  Пашуканис Е.Б. Избранные произведения по общей теории права и государства. М.: Наука, 1980. С. 165.


[Закрыть].

Следует отметить, что тенденция усиления субъективных качеств личности в ущерб оценки последствий деяния в советском уголовном праве прослеживается с самого начала его формирования. Это заметно уже в Руководящих началах 1919 года. УК РСФСР 1922 года закреплял обе категории: «наказание» и «меры социальной защиты судебно-исправительного характера», заменявшие по приговору суда наказание. Но все-таки качества личности преступника, хотя и считались важными и необходимыми, оставались вторичным критерием при определении наказания. В качестве полноценной практической криминологической теории социологические идеи были реализованы в «Основных началах уголовного законодательства СССР (октябрь 1924 г.) и в УК 1926 г., в которых категория «наказание» окончательно была исключена из советской юридической терминологии как ненаучная и реакционная и в силу этого неприемлемая для социалистического классового правосознания.

Отказ от категории «наказание» и замена его в УК 1926 г. категорией «меры социальной защиты» рассматривался как имевший принципиальное значение и трактовался как бескомпромиссный и окончательный разрыв советского уголовного права с прежними, буржуазными уголовно-правовыми построениями, и конструирование советской модели наказания на основе марксистской доктрины о социальных причинах преступности, полагавшей, что преступность вызывается в первую очередь укладом общественных отношений. «Преступность коренится в тех же условиях, что и существующее господство, и в буржуазном обществе – неустранимое явление»[76]76
  Маркс К.,Энгельс Ф. Немецкая идеология // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. Т. 3. С. 232.


[Закрыть]. Классики основополагающую причину преступности объясняли экономическими условиями капиталистического общества, видели в ней протест рабочего класса против капиталистов, когда рабочий крадет от нужды и бедности, тем самым выражая протест против эксплуатации[77]77
  Энгельс Ф. Положение рабочего класса в Англии (1844–1845) // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. Т. 2. С. 361–364.


[Закрыть]. Марксистская доктрина полагала, что преступление является исторически преходящей, изменчивой и сугубо классовой категорией. Именно классовые интересы, классовая точка зрения эксплуататоров определяли понятие преступления, а также круг и характер деяний, которые объявлялись законом преступлениями в соответствии с правосознанием господствующего класса. Эти положения имели для советской юридической мысли ключевое значение при определении целей и задач советской уголовной политики, маркировании отличительных черт и особенностей советской уголовной политики и, соответственно, системы наказания. А. Эстрин, один из теоретиков советского права тех лет, указал именно на эту сторону замены: «Отказ от понятия «наказание» не означает для нас простой терминологической замены слова «наказание» словами «МСЗ». В этом отношении выразился разрыв советского уголовного права со старыми, проникнутыми юридическим фетишизмом уголовно-правовыми построениями и с содержащимися в них критериями применения уголовной репрессии»[78]78
  Цитата по: Ной И.С. Вопросы теории наказания в советском уголовном праве: Понятие и цели наказания: автореф. дис… докт. юрид. наук. Л.: Ленинградский государственный университет им. А.А. Жданова, 1963. С. 7.


[Закрыть]. А. А. Сольц [79]79
  Сольц Арон Александрович (1872–1945). Член РСДРП с 1898 г., с 1921 член Президиума ЦКК, Верховного суда РСФСР, с 1923 член Верховного суда СССР.


[Закрыть]9, выступая на XIV партконференции РКП(б) в апреле 1925 г., характеризовал меры социальной защиты как защиту трудящихся от преступных, опасных лиц и действий. «Задача наша состоит в том, чтобы за всеми слоями населения обеспечить те права, которые мы считаем необходимым ему обеспечить в интересах нашего строительства. Меры, устанавливаемые советским законом против преступлений вообще, преследовали главную цель: защитить трудящихся от преступных, опасных лиц и действий. Они потому и называются «мерами социальной защиты»»[80]80
  XIV съезд ВКП(б). 18–31 дек. 1925 г. Стенограф. отчет. М.; Л.: Госиздат, 1926. С. 291.


[Закрыть].

Марксистская мировоззренческая доктрина выстраивалась у советских правоведов в последовательную цепочку правовых умозаключений. Если в буржуазном обществе преступность вызывается укладом общественных отношений, в котором живет преступник, и в силу этого неустранимо, то иначе обстоит дело в социалистическом обществе, в котором сломан буржуазный уклад общественных отношений, следовательно, ликвидированы условия возникновения преступности. Существующая же в новом обществе преступность является остаточным явлением прежних буржуазных отношений, преступник есть носитель старого правосознания, и преодолеваться преступность должна иными средствами. В социалистическом обществе, принципиально отличном от буржуазного общества, возмездие, устрашение не могут быть задачами уголовного права, доминирующей задачей являются исправление и перевоспитание преступника. Главная цель государства – не покарать, а защитить общество от неустойчивого и преступного элемента, предупредить преступление, защитить «здоровых» членов общества от «нездоровых», лишить общественно опасные элементы возможности совершать новые преступления путем изоляции преступника, а за время изоляции вывести преступника из состояния склонности к преступлению, сформировать у них социально приемлемую модель поведения.

В УК 1926 г. все эти умозаключения трансформируются в правовые нормы и предписания. Конструктивным признаком преступления, определяющим критерием признания деяния уголовно-наказуемым признается «общественная опасность», сформулированная как конкретное действие или бездействие опасное для советского строя или социалистического правопорядка, то есть его вредоносность, опасность для советского правопорядка[81]81
  Чельцов-Бутов М.А. Преступление и наказание в истории и в советском уголовном праве. Харьков, 1925. С. 84–85.


[Закрыть]. Соответственно, чем выше опасность для политических и экономических основ советского строя, тем суровее должны быть применяемые меры социальной защиты. Степень общественной опасности выступало и как своеобразный маркер преступления, обозначая объект и субъект преступления, так и служило основанием для установления правовых последствий совершения конкретного преступления, определяя условия реализации и прекращения уголовной ответственности. Исходя из этого, вполне понятна введенная в кодекс квалификация преступлений по степени их общественной опасности для системы: направленные против основ советского строя как наиболее опасные, и все остальные преступления[82]82
  УК РСФСР 1926 г. Ст. 46.


[Закрыть].

Введение в юридический оборот категории не опасного для системы преступления повлекло за собой закрепление в уголовном кодексе института освобождения от уголовной ответственности при отсутствии или незначительности в деянии общественной опасности. Этот институт рассматривался как опять же инструмент охраны интересов общества, перевоспитания лиц, совершивших преступления и предупреждения новых преступлений. Суть его заключалась в том, что в случае отсутствия или незначительности в действии общественной опасности, несмотря на его формальное подпадание под признаки какой-либо статьи Кодекса, действие не являлось преступлением[83]83
  УК РСФСР 1926 г. Ст. 6.


[Закрыть]. Общее юридическое правило состояло в том, что «не влекло за собой применение мер социальной защиты и в случае, если конкретное действие потеряло характер общественно-опасного вследствие изменения уголовного закона или в силу изменившейся социально-политической обстановки, или если лицо признавалось судом не общественно-опасным»[84]84
  УК РСФСР 1926 г. Ст. 8.


[Закрыть]. Таким образом, институт освобождения от уголовной ответственности базировался на признании преступления и лица, его совершившего, общественно не опасным. В каждом таком случае «прощения вины» должен был присутствовать результат – «исправление» преступника. Субъект преступления был общественно опасен на момент совершения преступления, но со временем он перевоспитался и в силу этого свою опасность утратил. Если признаки исправления были несомненны, к ним применялось условно-досрочное освобождение, амнистия[85]85
  Основные начала уголовного законодательства СССР и союзных республик 1924 г. Ст. 38 // СЗ СССР. 1924. № 24. Ст. 204.


[Закрыть]. Базисная идея концепции наказания состояла в беспощадной каре стойких врагов социалистического государства и воспитательная работа, приспособление к условиям социалистического общежития неустойчивых трудящихся, нарушивших в силу ряда причин и даже стечения обстоятельств социалистический правопорядок.

Что касается чисто юридического содержания категории «меры социальной защиты», то она не содержала в себе ничего нового, поскольку по своему юридическому смыслу «меры» выполняли ту же функцию, что и наказание – были мерой реализации уголовной ответственности. Категория «меры социальной защиты» скорее была субстанцией идеологической, подчеркивающая принципиальное отличие советской уголовной политики от буржуазной. Меры социальной защиты разделялись на меры судебно-исправительного характера и медицинско-биологического характера. Первые применялись за преступления, вторые – к невменяемым лицам и к несовершеннолетним.

Признание субъектом преступления только лица, представлявшего общественную опасность вследствие совершения им преступления, повлекло возникновение категории «опасное состояние личности», ставшей доминантой системы мер социальной защиты. Именно «опасное состояние личности» обусловливало применение «мер социальной защиты». Категория «опасное состояние личности», будучи порождением социологической теории, трактовалась как наличие в обществе определенного типа людей, которые по своим физическим (психическим) качествам, по образу жизни представляют серьезную опасность для общества. Эта опасность может и не быть связана с совершением конкретного преступления, но тем не менее ее носители потенциально склонны к преступлению, находятся как бы в состоянии внутренней готовности к его совершению. Поэтому для того, чтобы предотвратить преступление, наказание должно быть приспособлено к деятелю, а не к действию, им совершенному. Классическая социологическая школа к типу деятелю «опасное состояние личности» относила опасных рецидивистов, нищих и бродяг, психически дефективных, алкоголиков. Советская социологическая школа добавила к этому типу и «классово чуждые элементы». УК 1926 г. прямо не упоминает таковых, а в качестве критериев «опасного состояния личности» устанавливает два расплывчатых симптома – «связи с преступной средой» и «антиобщественная прошлая деятельность». В условиях жестко детерминированной модели политического и идеологического общественного устройства, когда выбор поведения обусловливался исключительно марксистским мировоззрением, «антиобщественная прошлая деятельность», будучи по своей сути категорией сугубо идеологической и юридически мутной, неизбежно приобретала юридическое значение и квалифицировалось судами в качестве критерия «опасного состояния личности». Таким образом, антисоциальное поведение во многом выводилось из классового происхождения и понималось как классово присущая склонность к совершению преступления. Есть классы, предрасположенные к преступности, а есть не предрасположенные. Именно в данном тезисе в наибольшей степени проявилось политико-идеологические воззрения большевиков на систему наказаний. Уголовный кодекс 1926 г. предписывал, что отягчающими обстоятельствами при определении той или иной меры социальной защиты являются идеологические и политические факторы: совершение преступления в целях восстановления власти буржуазии, совершение преступления лицом, в той или мере связанным с принадлежностью в прошлом или настоящем к классу лиц, эксплуатирующих чужой труд. Смягчающим же обстоятельством признавалось, если преступление совершено хотя и с превышением пределов необходимой обороны, но для защиты от посягательств на Советскую власть, революционный правопорядок; рабочим или трудовым крестьянином[86]86
  УК РСФСР 1926 г. Ст. 47, 48.


[Закрыть]. Таким образом, понятие «опасное состояние личности», помимо всего прочего, содержало точный политический смысл и включало в себя оценку личности с точки зрения его конгениальности новому общественному устройству, которое персонифицировалось с социальным происхождением и социальным статусом, в то время как «вина» и связанные с этим обстоятельства являлись второстепенным фактором. Таким образом, меры социальной защиты конструировались, исходя из опасного состояния личности преступника, а не из его виновности. В комментарии к Уголовному кодексу 1926 г. подчеркивалось: «Основное начало всей нашей судебной политики, основной принцип всего нашего советского права, стержень, вокруг которого вертятся все наши конкретные практические мероприятия, теоретические построения, основная идея нашего уголовного права – борьба с социальной опасностью, которую представляет собой данное лицо, с угрозой, которую оно в себе несет для установленного общественного правопорядка»[87]87
  Уголовный кодекс редакции 1926 г. Комментарий / А. Б. Вроблевский, Б. С. Утевский; под общ. ред. Е. Г Ширвиндта. М.: Изд-во НКВД, 1927.


[Закрыть]. Таким образом, общественная опасность личности трактовалась советской уголовной доктриной как важнейшее свойство преступления, как объективная способность деяния причинять вред общественным отношениям и интересам.

В основание системы наказания закладывался узкоутилитарный, идеологизированный принцип – неравенство субъектов уголовной ответственности исходя из социального происхождения и социального положения субъекта. Поэтому общая схема для судов при назначении наказания представлялась следующим образом: суд, назначая наказание, избирает его вид и размер в пределах санкции той нормы уголовного законодательства, которая предусматривала ответственность за данное преступление, при этом суд учитывает характер и степень общественной опасности совершенного преступления, личность виновного, смягчающие или отягощающие обстоятельства.

Таким образом, общая теоретическая схема наказания включала в себя принцип аналогии, концепцию мер социальной защиты, идею социально опасной личности и классовость наказания. Особое практическое значение для судопроизводства имел принцип классовости наказания в сочетании с аналогией, отдававшей приоритет в установлении оснований уголовной ответственности не закону, а судейскому усмотрению, что в условиях политизированной советской действительности означало не что иное, как применение в судопроизводстве революционного правосознания, что приводило к тому, что классовая принадлежность и социальное происхождение лица, совершившего преступление, определяли степень общественной опасности преступника и имели самое непосредственное значение при выборе меры социальной защиты. Принцип аналогии проявлялся в том, что в исключительных случаях допускалось признание преступлениями тех общественно опасных действий, которые непосредственно не предусмотрены в Особенной части уголовного кодекса. И наоборот, деяние, хотя и предусмотренное соответствующей статьей Особенной части УК, могло быть признано судом социально не опасным, т. е. не преступным в силу малозначительности и отсутствия вредных последствий на основании примечания к ст. 6 и в силу изменившейся социально-политической обстановки (ст. 8).