Текст книги "Пять загадок России"

2.4. Чем отличаются менталитеты народов русской и европейской цивилизаций?

Русские философы XIX века на основании древнерусских летописей и «Истории государства Российского» официального историографа Российской империи Н.М. Карамзина так определили условия формирования различий между менталитетами русского и западноевропейских народов: Россия основывалась путем добровольной уступки славян одному роду, а западные государства – насилием. Поэтому формирование менталитета западных народов происходило в условиях гнёта и насилия со стороны народов-победителей над побеждёнными народами, а характер русского народа формировался в условиях добровольной покорности самодержавной власти.

Признав эти выводы, попробуем понять, откуда и как взошли эти ростки покорности самодержавной власти. Почвой для них стала географическая среда проживания славянских народов с плохими природными условиями для сельского хозяйства и лишённая естественных геологических образований для защиты от врагов. Плохие природные условия привели к необходимости создания хозяйств с общинной помощью друг другу, а набеги восточных кочевников были причиной объединения для своей защиты. Привнесённое на Русь христианство православного вероисповедания упало на почву уже обретённого русским народом свойства общинности и ещё сильнее его укрепило. Вместе с этим византийское православие передало Руси характер чересчур близких отношений между церковью и государством, что и стало тем семенем, которое взрастило в народе покорность самодержавию. В Византии церковь всеми способами старалась поддержать государство и тем самым объединить многоязычное византийское общество. В Византии «император, как представитель государства и как страж-оберегатель церкви, так высоко стоял в сознании разноплемённого народа, что негде было возникнуть политическим правам от него независимым и ограничивающим власть его» /16, с. 37/. В итоге это «сознание разноплемённого народа» стало сознанием покорности самодержавной власти русского народа.

В отличие от Руси, в Западной Европе произошло разделение между католической церковью и государством: католическая церковь, приняв обет безбрачия, выделилась в отдельное сословие и относилась недоверчиво к государственной власти, что не могло не отразиться и на отношении к государству у западноевропейских народов. Не было у западного человека и особого стремления к общности в сельском хозяйстве, существенно лучшие природные условия и естественные геологические образования, используемые для защиты от противника, давали людям возможность выживания в уединении.

В результате в русском человеке произошёл перевес общественного интереса относительно личного, а у западных народов начал формироваться индивидуализм, который нашёл отражение в восприятии христианской веры католического направления.

В этих условиях западный человек стал по своему менталитету индивидуалистом, и сейчас он предпочитает индивидуальную свободу, придаёт первостепенное значение личности и личной свободе в рамках государственного правопорядка. В отличие от него, русский человек в большей степени обладает чувством коллективизма, для него общественное значит больше, чем личное, он готов пожертвовать личным в интересах общественного, для него важнее отношение к нему общества, чем государства.

Индивидуализм западного человека и коллективизм русского прослеживается и в одной из важнейшей составляющей цивилизации – языке. Так в русском языке имеется большое количество сложных слов, первую часть которых составляет «обще-» (общенациональный, общенародный, общепринятый и так далее). Полные эквиваленты данных слов в английском языке отсутствуют и переводятся описательно несколькими словами. Это же наблюдается и в грамматике языков, так доля местоимения «мы» в русском языке, в сравнении с английским языком, больше, чем доля «я». К примеру, русские говорят «мы с другом», а англичане – «мой друг и я», русские спрашивают «мы знакомы?», а англичане – «я вас знаю?» /24, с. 76–77/.

К чему приводят ментальные различия? Конечно, к восприятию жизни и поведению в ней. Это наглядно можно продемонстрировать на опыте работы в Российской Федерации различных известных западных фирм глобального характера: McDonalds, Coca-Cola и прочих. От них в производственном сленге появилось слово «команда», взятая из спортивной терминологии, а затем пришло и выражение «командный стиль управления». Под «командой» стали понимать некий производственный коллектив, выполняющий производственную задачу при определённых отношениях между исполнителями. Эти отношения настраивали на общую победу за счёт усилий всех членов команды под девизом: «победа команды – победа каждого ее члена». В производственную сферу вносился спортивный дух соперничества, где все зависят от каждого, а каждый от всех. При этом каждый стремится стать первым или лучшим в своей области производства, для чего, как и в большом спорте, надо идти на сверх усилия. Здесь тебе никто из твоей команды не поможет, ты должен выполнять свои обязанности блестяще, и если у тебя это не получается, то ты подлежишь замене, поскольку становишься недостоин команды. Таким образом, «команда» является коллективом индивидуалистов, что вполне соответствует менталитету западного человека.

В русской коллективной общности, называемой в старые времена «общиной», правила взаимодействия между её членами устанавливаются принципиально другие. В ней, так же как и в «команде», все работают на общую задачу, но главным «неписаным» правилом работы является стремление прийти к победе тем коллективом, который взялся за работу. Поэтому, если член «общины» не справляется со своими обязанностями, он надеется на помощь и получает её, вплоть до возможности перекладывания части своих обязанностей на плечи других членов «общины». Именно это и позволяет назвать «общину», в отличие от «команды», коллективом коллективистов, что, в свою очередь, соответствует менталитету русского человека.

Если сравнить эффективность работы «команды» и «общины», то наверняка командный стиль работы более эффективен в производственном плане, но только не в человеческом. Работа в «команде», исходя из православного лексикона, организована «не по-божески». «Община» помогает человеку выжить в трудных условиях, «команда» выжимает из человека все силы, а затем выбрасывает из своего состава, плодя ряды неудачников, или, как их называют на Западе, «лузеров».

Может возникнуть вопрос: а как влияет работа в «команде» на русского человека? У автора был достаточный опыт взаимодействия с американскими и западноевропейскими предприятиями в области информационных технологий: Hewlett-Packard, Cisco, Siemens и другими. В их дочерних организациях, расположенных в Российской Федерации, работают наши русские молодые люди, очень толковые и грамотные специалисты, получившие образование в России, а затем «подточенные» на различных методических сборах для работы в «команде». После одного года, максимум двух лет работы некоторые не выдерживали и покидали её стройные ряды, а оставшиеся в команде постепенно вживались в ритм работы, воспринимая западные отношения в коллективе. Параллельно они теряли и присущие русскому человеку черты, в первую очередь, сострадательность и сочувствие к другому человеку, желание стать «успешным» постепенно превалировало над простыми человеческими чувствами. Но в дальнейшем они сталкивались с обратной стороной достигнутого успеха. Большую часть сотрудников, добравшихся до некоторого уровня карьерного роста и материального достатка, постигала участь отброшенных ранее «лузеров»: с ними расставались без особого сожаления и объяснения, а на их места набирали новых работников. Этим самым зарубежные руководители достигали двух производственных целей: уменьшали свои затраты на заработную плату для вновь принятых и повышали эффективность работы «команды» за счёт ещё не израсходованной энергии более молодых сотрудников. Основное, что испытывали люди, отстранённые от своей «команды», было ощущение опустошённости. Это объясняется отсутствием у русских людей иммунитета к работе в режиме «non-stop». Они, помимо сил и интеллекта, отдавали и свои человеческие чувства (иначе можно сказать – «вкладывали душу»), что никогда не будет делать западный человек, индивидуалист по своему менталитету.

Чтобы понять менталитет русского народа, его часто сравнивают с западноевропейским – с одной стороны, он наиболее близок к русскому, а с другой, противоречит ему. Обратимся к мнению русского философа начала XX века Николая Александровича Бердяева, прожившего первую половину своей жизни в России, а вторую – в Западной Европе. В своей книге «Новое средневековье (размышления о судьбе России и Европы)», изданной в Берлине в 1924 году, он пишет следующее (прошу извинения за длинную цитату, но мне кажется, что она здесь очень кстати): «В русском народе всегда была исключительная, неведомая народам Запада, отрешенность, он не чувствовал исключительной прикованности и привязанности к земным вещам, к собственности, к семье, к государству, к своим правам, к своей мебели, к внешнему бытовому укладу. Русский народ приковывался к земной жизни грехом, и грехи у него были не меньше, даже больше, чем у народов Европы. Русский народ, вероятно, менее честный и добропорядочный народ, чем народы Запада. Но народы Запада добродетелями своими прикованы к земной жизни и к земным благам. Русский же народ добродетелями своими отрешен от земли и обращён к небу. В этом духовно воспитало его Православие» /4, с. 564/.

Бердяев Николай Александрович (1874–1948) – русский философ, публицист. Родился в Киеве, воспитывался в Киевском кадетском корпусе. Из знатного дворянского рода. По отцу имел предков из рода Бахметьевых – потомков татарских князей. По матери являлся потомком именитых в истории польских родов – Потоцких, Мнишек. С 1894 года учился на естественном, а потом на юридическом факультете технического университета Святого Владимира (Киев). Увлечение марксизмом, участие в социал-демократическом движении стали причиной ареста Бердяева и исключения его из университета. В советское время был дважды арестован и в 1922 году выслан за пределы России на «Философском пароходе». Жил и работал сначала в Берлине, затем в Париже. Последние годы провёл под Парижем в местечке Клемар, где и был похоронен. Бердяев создал свою философию истории, философию культуры, философию религии, развил философию человека – антропологию. Его работы до сих пор являются наиболее известными на Западе среди произведений русских философов-публицистов.

Проще говоря, Бердяев считал, что русский народ любит и живёт в крайностях, свой грех он готов искупить покаянием, он аполитичен, духовное богатство для него более значимое, чем земное, он чувствует себя временным на земле, готовясь к лучшей жизни на небе. Примем на веру бердяевскую характеристику русского человека и попробуем объяснить себе происхождение этих черт.

Откуда крайности в характере русского человека? Их основным источником явились противоречия между первыми двумя корнями русской цивилизации. Сам Бердяев писал по этому поводу: «Два противоположных начала легли в основу формации русской души: природная, языческая, дионисическая стихия и аскетически монашеское православие» /5, с. 165/. В результате русский человек часто стоит перед выбором: всё или ничего, отбрасывая возможность серединного компромисса. Отсюда же и отношение к греху: если очень хочется, то можно. Эта особенность ярко проявлялась на христианских праздниках, которые отмечались в виде народных языческих игрищ со скоморохами, колядками, плясками и кулачными боями, народ радости духовной предпочитал радость плотскую (остатки языческих праздников остались и поныне в нашем народе в его праздниках и фольклоре). Его же принуждением загоняли в рамки христианского смирения: в 1648 году царём Алексеем Михайловичем было даже издано специальное распоряжение об уничтожении народных языческих игрищ и суеверий, и местным властям предписывалось бить батогами людей, нарушавших это постановление. Но русский человек предпочитал согрешить, а потом покаяться и на этом отдать долг и своему телу, и душе.

В аполитичности русского человека виден след православного воспитания. Русская православная церковь всегда особое внимание обращала на воспитание своих прихожан в духе смирения и намного меньше времени и сил уделяла другим морально-этическим качествам. Причина этого кроется опять-таки в противоречии между исконно-русским и православным корнями русской цивилизации. Нужно было как-то усмирить свойственную русской душе широту и свободу, чтобы не допустить её стремление к анархии. Человек, воспитанный в смирении, не может быть политически активен, он тих и спокоен, но до определённых пределов: дальше начинает работать принцип «всё или ничего», выливающийся в ужасе русского бунта, в котором русский человек требует справедливости и правды, потерянных в годы смирения.

С отношением к собственности дело обстоит более серьёзно. Западный человек собственность считает почти священной и понимает её как своё вечное. Русский человек к собственности относится как к чему-то временному (Бог дал – Бог взял) и без особого уважения. Быть может, прав современник Бердяева русский философ В.В. Розанов, заявляя: «В России вся собственность выросла из «выпросил», или «подарил», или «обобрал». Труда в собственности очень мало. И от этого она не крепка и не уважается» /33, с. 88/. Поэтому мы и делаем всё кое-как, быстро, «на скорую руку». А человек западной цивилизации создаёт материальные ценности не спеша, капитально, на долгие годы для себя и своей семьи. Мы же не надеемся, что всё созданное нами просуществует долго. Придёт новый государственный строй или даже новый правитель, и всё изменится. Через наш участок поведут дорогу или начнут стройку, или Бог знает, что еще придумают там, наверху, – и пойдёт наш домик под снос, а родной участок с грядочками под свёклу и морковку вытопчут и загадят. Зачем особо стараться? Всё это отражается и на качестве созданных в России товаров, и на всей нашей некомфортной жизни.

Здесь мой уважаемый читатель может сказать, что все эти черты характера русскому человеку были присущи давным-давно, а сейчас всё переменилось, особенно после общения с европейскими людьми в конце XX– начале XXI века. Теперь мы к собственности относимся по-другому, и уже не стали такими коллективистами: на своих дачных участках отгородились от соседей трехметровыми заборами и знать их не знаем. Да, в эпохи кризисов происходят быстрые изменения в характерах людей, но это всего лишь как волна по воде в непогоду, – проходит она и всё возвращается на круги своя. Конечно, изменения происходят с людьми и с цивилизациями, но не так быстро, как мы можем предполагать. Они идут очень и очень медленно. Как отмечал французский психолог Гюстав Лебон, «судьбой народа руководят в большей степени умершие поколения, чем живущие… Мы несем тяжесть их ошибок, мы получаем награду за их добродетели» /25, с. 14/.

Черты характера русского народа не понятны народам Западной Европы, они объясняют русские особенности варварством и дикостью. В свою очередь русский человек считает жлобством (русское простонародное название «мещанства») западные материальные добродетели, не видит искренности в западной духовной жизни и уж совсем не уважает их политические предпочтения.

Насколько серьёзны и важны различия между русским и западноевропейскими народами? Они могут как дополнять друг друга, так и разделять их. Зададим себе вопрос:

2.5. Как цивилизационные отличия отражаются на отношениях между народами?

В первую очередь они проявляются в отсутствии христианской любви между ними. Что же мешает России и Европе проникнуться друг к другу если уж не христианской любовью, то хотя бы уважением?

Начало взаимной нелюбви надо искать в конфликте между восточной и западной частями христианской церкви. Принятие Киевской Русью в 988 году христианской веры от греко-православной церкви поставило её в ряд противников латинско-католической церкви, и в течение последующих пяти веков Константинополем прививалась русскому православию нелюбовь к «латинянам».

Пример «религиозно-бытового воспитания» русского человека можно привести из «Слова Феодосия Печерского о вере латинской или варяжской». Оно принадлежало Феодосию Греку, избранному игуменом в 1142 году, и было написано как предостережение князю киевскому Изяславу Мстиславовичу: «Следует нам не связываться с латинской верой, не держаться их обычая, избегать причастия их и всякого их учения, и гнушаться их нравами; и беречь своих дочерей, не выдавать за них, не брать замуж их дочерей; не брататься с ним, не кланяться ему, не целовать его, не есть и не пить с ним из одной посуды и не принимать их еды. Однако, если попросят ради Бога есть и пить, то дать им, но в их посуде; если не будет у них посуды, в своей дать; потом, вымывши её, сотворить над ней молитву, потому что они неправо веруют и не чисто живут, едят вместе с кошками и собаками…» /цит. 1, с. 9/.

С этого времени началось религиозное противостояние между Россией и Западной Европой. В свою очередь в Западной Европе воспитывалось отношения ко всем славянам как к «варварам», в дальнейшем такое отношение усилилось вследствие существенного отставания русской цивилизации от европейской из-за позднего становления русской государственности и трёхвекового владычества татаро-монгольских орд. В этот период на волне эпохи Возрождения Западная Европа далеко ушла в своём техническом и культурном развитии от славянских народов. Технический прогресс помог им поработить народы Африки, Азии и Америки, создать колониальные империи и за счёт них существенно обогатиться. После ряда тяжёлых и безуспешных крестовых походов в Палестину, католические страны Западной Европы в конце XII – начале XIII века увидели продолжение своей экспансии в восточном направлении. Созданные католической церковью военизированные Ливонский и Тевтонский рыцарские ордена были направлены против двух русских государств: Великого княжества Литовского (Литовской Руси) и Московского государства (Московской Руси). Религиозное противостояние переросло в цивилизационное. Оно закончилось победой западной цивилизации после заключения в 1569 году унии между католической Польшей и Великим княжеством Литовским с образованием государства Речь Посполитая. Тогда же произошло разделение и внутри славянства: на славянский Запад, во главе с Польшей, и славянский Восток с ведущей ролью России. «Славянский Запад почувствовал себя более цивилизованным, носителем единой европейской культуры. Славянский Восток противополагал Западу свой собственный духовный тип культуры и жизни» /5, с. 46/. Московское государство осталось единственной славянской православной страной, противостоящей религиозной и цивилизационной экспансиям католической Западной Европы. Ливонская война 1558–1583 годов стала первым вооружённым конфликтом между Россией и объединённой Европой, и с того времени к взаимной нелюбви и неуважению добавилось чувство страха.

Это состояние взаимоотношений между Россией и западной Европой осталось на долгие века. Вот как их описывают русские философы XIX века. Н.Я. Данилевский: «Враждебность Европы слишком очевидна: она лежит не в случайных комбинациях европейской политики, не в честолюбии того или иного государственного мужа, а в самих основных её интересах» /12, с. 437/. А.С. Хомяков заменяет слово «враждебность» на «недоброжелательность» и её причины видит «во всех началах духовного и общественного развития России и Западной Европы»: «Недоброжелательство к нам других народов, очевидно, основывается на двух причинах: на глубоком сознании различия во всех началах духовного и общественного развития России и Западной Европы и на невольной досаде перед этой самостоятельной силою, которая потребовала и взяла все права равенства в обществе Европейских народов… Поэтому полной любви и братства мы ожидать не можем, но мы могли бы и должны ожидать уважения. Наша сила внушает зависть» /46, с. 4–5/. Выводы русских философов подтверждаются и заявлениями со стороны представителей их западных коллег. Так, по мнению австрийского профессора Гумиловича, «в основании европейской политики должно быть признание такого начала, что Европа разделена на два мира, существенно один от другого отличные. Хотя Западная Европа состоит из нескольких отдельных государств, все они в совокупности составляют одно целое, цивилизованное и совершенно противоположное с Россией. Россия по обилию естественных богатств и по обширности своей территории представляет громадную силу, натурально возрастающую, – и Западная Европа должна употреблять всевозможные средства, чтобы противодействовать России в её стремлении к развитию своих сил» /цит. 16, с. 21. Даже трудно поверить, что это сказано в XIX веке, задолго до двух мировых войн, начатых между странами, входящими в «одно целое» Европы. Терминологию ста пятидесятилетней давности один в один повторяют и современные западные лидеры. Хотя удивляться, пожалуй, не стоит, ведь «когда после более или менее долгого периода блужданий, переделок, пропаганды какая-нибудь идея приобрела определенную форму и проникла в душу масс, то она образует догмат, то есть одну из тех абсолютных истин, которые уже не оспариваются» /25, с. 84/.

Различия между русской и европейской цивилизациями мешают процессу сближения двух родственных друг другу цивилизаций. В этом вина не только западных государств, но и России тоже. Её политическая противоречивость (по-видимому, взятая из противоречивости черт русского человека) приводит к непредсказуемости её действий, и именно этого остерегается Западная Европа, именно здесь кроется одно из препятствий к сближению между Россией и Западной Европой на государственном уровне. Но может быть это цивилизованное сближение не нужно и даже опасно? Обратимся к истории появления и развития русской философской мысли, попробуем там найти ответ на очередной вопрос нашего самопознания: