Текст книги "Разум – на службе у Бога или дьявола? Почему мы веками строим рай, а получаем ад? Психологическое исследование"

2.2. Разум и душевные качества человека

Нет у тебя, человек, ничего, кроме души.

Л.Н. Толстой

Душевные качества – это то, что приходит к человеку изнутри, по душевным каналам (через душу) и фактически не зависит от веяний реального мира. В их числе – любовь, совесть, вдохновение, интуиция, «зрячесть сердца». Миру разума, выстраивающему бытие людей на логических жизненных схемах, знаниях, постоянстве убеждений и предсказуемости поведения, душевные качества видятся только помехой. Он стремится их подавить, лишить активности, заполнить человеческое сознание тем, что нужно ему, а не высшим запросам человека. Но не может полностью уничтожить входящее через душу – истоки такого рода особенностей человека вне его власти. Душевные качества, по словам Л.Н. Толстого, – «оттуда», из высшего мира. Они не рождаются даже душой, а только приходят через нее во внутренний мир индивида.

В дорациональную эпоху, когда «границы, отделяющие этот мир от миров иных, не были еще столь резки» (Бердяев, 87), именно эти качества заполняли сознание человека и определяли его жизненные запросы, характер поведения. Тогда люди имели возможность воспринимать исходящее из духовных сфер; свободная, не затуманенная шаблонами логического мышления интуиция давала непосредственную созерцательно-чувственную связь с природой и высшими сферами мироздания; господствующие во внутреннем мире любовь, совесть, сердечность обеспечивали непрерывное благополучие всей системы отношений. Только позже, усвоив стереотипы рационально выведенных представлений о жизни и застряв в «интеллектуальном формализме», они утратили представление о ключевой роли душевных качеств и полностью погрузились в разумность.

Однако вплоть до XIX века люди еще верили в существование души, воспринимали ее как реально действующую сущность на пути к Богу, знали, в каком внутреннем состоянии можно услышать приходящие через нее веяния высшего мира. Показательно в этом отношении письмо поэта Ивана Аксакова будущей жене Анне Тютчевой (дочери Ф.И. Тютчева), написанное в июле 1865 года. Вот фрагмент из него. «Ничто так иногда не умудряет, как молчание. Как хорошо иногда бывает, когда молчишь, когда не раскидываешь свою думу направо и налево, когда вся она уходит в душу и проникает собой всего человека. Мириться с пошлостью и подлостью нельзя, но мир души, почерпаемый из Бога, сам умудрит человека, как воевать ему с мерзостью, пошлостью, прощая людей и не оскорбляя их» (Российская газета, 2015, № 30).

Для современного человека представление о душе, ее посреднической роли на пути к Богу – сплошная не имеющая практической значимости абстракция. Мы уже не готовы, подобно россиянину XIX века, вслушиваться в свою душу, обращаться к ней, рассчитывать на ее подсказку. Тогда как И. Аксаков искренне верит в «мир души, почерпаемый из Бога» и одновременно знает, что душа требует уединения, «водворяющейся тишины», умения человека не «раскидывать… думу направо и налево», избегать суеты слов и мыслей. И тогда «мир души… сам умудрит»(!) человека, подскажет, как бороться с мерзостями реальной жизни, научит любить и прощать людей, наполнит сознание «душевными качествами».

Рациональному миру такая недоступная контролю извне самодеятельность внутренних глубин человека не нравилась всегда, а в двадцатом столетии, в век разума и науки, стала просто нетерпимой. Отказавшейся от Бога рыночно-технократической системе нужен во всем понятный исполнитель и потребитель, без какого-либо двойного дна.

В истекшем столетии мир кесаря всерьез, сразу по нескольким направлениям принялся править человека – подавлять, не допускать в сознание или по крайней мере делать доступным научному анализу исходящее из его сущностных глубин. Это была одна из главных задач в деле формирования пресловутого «нового человека». Фрейдизм в течение всего столетия пытался для «спасения» человека вывести из глубин внутреннего мира на «свет разума» таинственное Нечто («Оно») – до конца не понятное ни самому Фрейду, ни науке, – чтобы под этим светом его осознать, упорядочить и в конечном счете нейтрализовать. Р. Хаббард – основатель популярной сайентологии – разработал систему методов очищения («стирания») глубин человеческой психики от всего связанного с переживаниями, неуправляемыми эмоциями, душевными порывами для того, чтобы затем сформировать из человека «клира» – предельно разумное и только разумное существо. На борьбу с «внутренним человеком» были сориентированы господствовавшие в странах Восточной Европы марксистская идеология и связанное с нею атеистическое воспитание населения. В прикладной психологии лейтмотивом теории и практики бихевиоризма было превращение человека в полностью манипулируемое существо. И первой задачей на пути к этому считалось подавление в человеке исходящих изнутри устремлений к автономии, независимости. Фактически этим же занималась и занимается – не понимая толком, что творит, – современная психотерапия. Как ни парадоксально, в деле очищения человека от чего-то внутреннего (непонятного и неуправляемого, требующего особой свободы) союзниками оказались самые разные учения и сферы культуры, нередко противостоящие друг другу в иных весьма принципиальных вопросах.

К началу XXI века на поле противостояния «душевного» и «разумного» в человеке появились новые фигуранты. Теперь за полную понятность и однозначность человека выступают представители делового мира. Тех, кто уверовал в определяемое понятиями «экономика», «прибыль», «потребление», раздражает в человеке и жизни все, что не приносит реальной пользы, не связано с добыванием денег, с перспективой дивидендов. Их «тошнит» от беспредметного слова «духовность». Они уже не только против искусства, обращенного к сакральным глубинам человеческого бытия, но и против науки, бесполезной для бизнеса, – им не нужны ученые, исследующие библейские тексты или клинопись Урарту.

В чем проблема? Почему мы любим одну сторону нашего внутреннего мира и не хотим признавать другую? Не является ли такой выбор роковым для человека и мира? Да и понимаем ли мы то, с чем столь непримиримо боремся?

Духовность и разум – самые значимые для жизнедеятельности человека качества его внутреннего мира, две его опоры в земном бытии. Одна – исходная, пришедшая с ним «оттуда», из высшего мира и делающая человека сотворенным «по образу и подобию Бога»; другая – приобретенная здесь, в процессе земной жизни, под влиянием ее условий и требований. Обе имеют фундаментальное значение для жизненной адекватности человека.

Согласно К. Юнгу, психически нормальный человек – тот, у которого сознательная, основанная на активности разума, и духовная (иррациональная) составляющие психики находятся в равновесии. Любые перекосы в этом сочетании ведут к появлению разного рода комплексов, акцентуаций, порождают внутреннее окостенение, затем – глубокие срывы в душевной жизни и поведении.

Почти подобное звучит в словах Христа, призывавшего молиться и бодрствовать; «отдавать кесарево кесарю, а Божие Богу» (Лк. 20:25). Эти слова относятся не только к сфере внешнего поведения человека, но и к его психической жизни. Для адекватной – не ведущей к психическому и нравственному искажению – внутренней жизни человеку необходимо поддерживать в активном состоянии как душу (творение Бога), так и разум (творение мира кесаря). То и другое ему необходимо в процессе земного бытия.

Апостол Павел призывал христиан стать «совершеннолетними по уму», но одновременно требовал не отрываться от духовного внутри себя, не позволять разуму полностью овладеть собой. Применительно к собственному поведению это сочетание он определил словами: «…буду петь духом, буду петь и умом» (1 Коринф. 14, 15). Известно, что на Руси в первые столетия после Крещения существовало выраженное стремление к реализации идеала «симфонии» (согласия) духовной и светской жизни при преобладании духовного начала в ней. В дальнейшем представление о важности постоянного единства духовного и земного было утрачено.

Ненормально, когда происходит искусственное искажение отношений между сущностными силами во внутреннем мире человека. В итоге утрачивается связь либо с реальностью, либо с глубинным духовным центром. Например, человек теряет адекватную связь с реальностью, и его сознание или умолкает, или делает существенные сбои в работе. Мы говорим: «потерял сознание», «находится без сознания», «в бессознательном состоянии». Примерно так же оцениваем психически больного: он не осознает, что делает.

Почти аналогично мы апеллируем к недостаткам сознания человека в том случае, когда он утратил духовные ориентиры и ведет себя в жизни цинично, нагло. Говорим: «несознательный», «у него нет сознания». Эти сложившиеся веками терминологические шаблоны очень показательны: нормально функционирующее сознание имеет место лишь в том случае, если человек живет одновременно двумя натурами, в двух разных мирах.

При этом необходимо постоянно помнить, что первичным и главным в сочетании двух опор внутреннего мира является то, что от Бога. Приобретенное психикой в мире кесаря человек обречен использовать лишь в силу жизненной необходимости. Как настаивал один из российских гениев XIX века Н.В. Гоголь, человеку нужно постоянно помнить, «что он вовсе не материальная скотина, а высокий гражданин высокого небесного гражданства. Покуда он хоть сколько-нибудь не будет жить жизнью небесного гражданина, до тех пор не придет в порядок и земное гражданство» (35).

Однако, по словам Ф. Ницше, человек, не понимая этого, делает свою жизнь чуждой главной основе, как следствие, тяжелой, страдательной. Начиная с раннего детства грузит на себя много внешнего, неестественного и потом «тащит много чужого на своих плечах. Как верблюд, опускается он на колени и дает как следует навьючить себя» (98, 174). В итоге дух оказывается в беспощадной зависимости от тела – и как физической плоти с ее вожделениями, и как личностного образования с его затвердевшими наслоениями из разного рода психических приобретений: конечных знаний, убеждений, привычек, традиций, привязанностей и обязанностей. Рациональность представляет собой лишь наружный слой психического мира. Но мы привыкли только за него держаться, главным образом им пользоваться, забыв о подлинных глубинах нашей психики.

Видимые окружающим характеристики человека непостоянны. Они то доминируют в психической жизни, то исчезают, то появляются в новых «одеждах» и сочетаниях. Не они составляют подлинную сущность человека. Есть в нас иной «элемент», благодаря которому мы, собственно, и получаем возможность иметь все то, что можно определить как человеческое. Но сам этот «элемент» не определяется ни социальной средой, ни семейным положением, ни воспитанием и обучением, ни профессиональной подготовкой или какой-либо иной игрой обстоятельств. Более того, действие этой части нашего внутреннего мира обнаруживается только в ситуации, когда рушится приобретенное и видимое.

Наука традиционно относится с пренебрежением ко всему выходящему за рамки того, что можно проверить в эксперименте, подкрепить объективными фактами и расчетами. Но ХХ век и здесь многое изменил. Пройдя через состояние чрезмерных ожиданий от науки и утратив значительную часть веры в нее, общество теперь уже с большей терпимостью и даже надеждой начинает относиться к тому, что нельзя определить в рамках материалистического монизма. Уже трудно уйти от признания, что человек неискоренимо содержит в себе нечто загадочное, таинственное, не укладывающееся в любые упрощенные, по сути редукционистские концепции, – есть в нем некая недоступная науке сакральная глубина. Она и составляет подлинно человеческое в человеке, позволяющее считать его «подобием Бога», «венцом творения».

Ты носишь в себе Бога и не ведаешь этого, несчастный! Он всегда с тобой, а ты даже не замечаешь, как пятнаешь его своими нечистыми помыслами и делами.

Эпиктет, древний философ

В отличие от науки в повседневной жизни народа веками сохраняются обращения к душе, духовному смыслу человеческого существования, к Богу. В русском языке сложилась своего рода «языковая модель» человека, в которой наряду со словами, характеризующими реально осязаемую сторону его психики, всегда присутствуют слова «душа», «духовное», «высшее», «вечное», «божественное», указывающие на существование внутри психического мира чего-то внешне невидимого, но главного, сущностного для него. В таком признании – многовековая народная мудрость, всегда более достоверная, чем переменчивые научные теории.

Показательно, что в наиболее трудные, критические минуты человек, даже не будучи религиозным, церковным, обращается за помощью к Богу. По воспоминаниям ветеранов Великой Отечественной войны, в окопах не было атеистов. Оказавшись на волосок от смерти (например, перед атакой или при бомбежке), крестились и политруки, и бывшие уголовники. Может быть, внешне невидимое, но массовое обращение россиян к Богу в годы безмерных страданий стало важной сакральной причиной нашей победы в этой казавшейся уже проигранной войне. И не только в этой. Говорят, с кем Господь, у того и победа.

Впрочем, и сегодня при взлете и посадке самолета немалая часть пассажиров шепчет про себя что-то вроде: Господи, прости и помоги! В таких ситуациях срабатывает не логическое знание, а подсознательная потребность искать защиту от опасности у высшей силы, вера в которую сохранилась глубоко внутри нас под внешней оберткой навязанных цивилизацией рациональных знаний и убеждений. Многие авторитетные для молодого поколения люди (спортсмены, тренеры, актеры и т. д.), не стесняясь телекамер, шепчут молитву и крестятся, начиная ответственное дело.

Во все времена верными сторонниками идеи присутствия Бога в человеке были различные мистические учения – от неоплатоников III–IV веков до теософов ХХ века. «Есть в душе нечто настолько родственное Богу, что является не только соединенным с ним, но составляет с ним одно», – писал знаменитый мистик XIII века Мейстер Экхарт (56, 480). По версии Е. Блаватской, в человеке есть, во-первых, некая божественная сущность, или являющееся вечным высшее, духовное «Я», которое мы можем чувствовать только сердцем; во-вторых, – преходящее личностное Эго. Примерно так же структурирует внутренний мир индивидуума крупный писатель и один из авторитетных представителей мистицизма ХХ века О. Хаксли. Он говорит о присутствии в человеке «личностного Эго», которое изучает наука, и «вечной Сущности», являющейся идентичной или, по крайней мере, близкородственной Божественной Первооснове (156, 63).

У человека западной цивилизации рассудочная часть психического мира уже приобрела такую власть, что роль его сокровенной духовной сущности стала практически неощутимой. Все в жизни делается по уму и только по уму. «На Западе внешний человек забрал такую власть, что она заставила его отвернуться от своей сокровенной сущности и глубинного бытия», – писал авторитетный западный психолог К. Юнг.

Ф. Ницше называл разумность, стремящуюся к полной победе, опасной, подрывающей силой, способной подавить «высшее, священнейшее» в человеке (97, 419). О «рационалистическом безумии», которое «производит большие разрушения в душевной жизни людей», говорил Н.А. Бердяев (20). Многие авторы подчеркивают наличие обратной связи между разумностью и духовностью. По утверждению Шри Ауробиндо, чем ниже ментальное развитие человека, тем доступнее ему переживание своей близости к вселенскому Духу: «у пастуха под звездным небом или у рыбака из Галилеи есть для этого больше шансов, чем у всех философов мира вместе взятых» (132, 170). Господство разума обрекает человека «на мучительный душевный холод» (Л.Н. Толстой).

Современной культуре свойственно убеждение, что через воспитание и обучение можно обеспечить движение к «духовному совершенству». При этом духовность рассматривается как особый, высший результат развития человека, и прежде всего умственного развития. Разум, как змей-искуситель, изо дня в день нашептывает нам: я все знаю, все могу, со мной вы спланируете и достигнете всего желанного, доверьтесь мне, и станете выше Бога. И мы верим, затем путаемся вместе с ним в частностях и неизбежно оказываемся в тупике очередной омертвляющей стабильности. Г.Х. Андерсен в сказке «Снежная королева» показал, как мальчик Кай, оторванный от семейного тепла и увлеченный в царство ледяного рационализма, складывает из кусочков льда, будто из холодных бездушных блоков знания, слово «вечность». Стремление только из знаний «складывать» все в человеке, включая такие особенности его внутреннего мира, как духовность, совестливость, сердечность, свойственно и современной воспитательной системе.

Высшее никогда не получится из низшего.

Н.А. Бердяев

Причиной такого рода искаженных представлений о формирующих возможностях внешних воздействий является отсутствие в настоящее время адекватного понимания того, что есть человеческая духовность.

Лет 25-30 назад россияне о духовности почти не вспоминали – говорили о нравственности, образованности. Духовность считали прерогативой религии. Теперь это понятие используется в разговорах на любую тему и, как видно из этих разговоров, чаще без малейшего представления о том, что за ним стоит. Происходит, как правило, легковесная, поверхностная игра модным словом. У большинства людей нет адекватного понимания духовности, как нет и предполагаемой этим феноменом готовности оценивать свои действия с точки зрения ответственности перед вечностью и Богом.

Истоки определяемого данным понятием феномена, как правило, переносятся в сферу воспитания и обучения, а сам он ассоциируется с такими характеристиками человека, как культурность, воспитанность, религиозность, интеллигентность. Мы можем позволить себе выражение типа «высокодуховная личность», не осознавая антагонизма между входящими в него понятиями.

Понять неадекватность подобных представлений позволяют ключевые особенности духовной составляющей внутреннего мира человека, принципиально отличные от характеристик разума (и личности в целом). Первая особенность – неизменность (вечность) сокровенного духовного «Я» человека. Как уже было показано, все характеристики разума приобретаются и многократно меняются. Ничего подобного с духовностью жизнь сделать не способна. В древнеиндийской веданте человеческая духовная самость («атман») представляется устойчивой и постоянной – в отличие от той части психики, что приобретается человеком в процессе жизни. «Духовное тело бессмертно», – вторит веданте Будда. У Платона все свойства его «идеи», или «бессмертного принципа», определены божественным провидением и не зависят от жизненных условий. Для Августина «истинно существует только то, что пребывает неизменным» (1, 95). С ним согласен Кришнамурти, мыслитель совсем другой исторической эпохи: «В нас не может расти ничего такого, что имеет духовное значение… истинное не развивается» (118, 505). «Я остаюсь в своем вечном возрасте юности, – пишет Н.А. Бердяев, – старости духа нет, в духе есть вечная юность. Есть лишь старость тела и той части души, которая связана с телом» (19, 307). Идея неизменности первосущностного в человеке – одна из принципиальных для философии экзистенционализма. По убеждению К. Ясперса, человек в своей сути всегда тот же. Несовпадение индивидуальных и возрастных черт означает не различие – с возрастом – в сущностном, а различие в том, что приобретено здесь, в этом мире.

Нетленность высшего в человеке определяется его прямой связью с трансцендентным, божественным. Истинное и неизменное человеческое «Я» не только создано «божественной дланью» (Ясперс), но и является частицей, находящейся в прямом родстве с Творцом всего сущего. Она – «малый свет великого Света» (Сатпрем, 155). Но, согласно Священному Писанию, Бог неизменен. «Я – Господь, Я не меняюсь» (Мал. 3:5). Следовательно, неизменна и его частица в человеке.

Вечное, бесконечное и неизменное невозможно улучшать, развивать, совершенствовать. Его нужно освобождать, говоря языком религии, от всего греховного, которое, как ржавчина, стремится покрыть истинную натуру человека, да так, чтобы она и вовсе была не видна и не слышна. Не случайно Иисус призывает: станьте детьми. То есть дайте возможность своему истинному «Я» обрести то чистое, незамутненное состояние, каким оно было в раннем детстве.

Вторая признанная характеристика человеческой первосущности – ее скрытность, таинственность, «недосягаемость для системного анализа» (Н. Бор). «Самое главное для глаз невидимо», – замечает Сент-Экзюпери в «Маленьком принце». Познанию человека наступает конец, как только наука выходит за границы приобретенного им и упирается в его экзистенцию. Вычислить человека, измерить бездны его души не дано «жалкому прямоугольному уму», утверждал Ф.М. Достоевский. Главное и неизменное в человеке недоступно нашему изменчивому разуму; доказуемо для него лишь второстепенное, «прочее» (Б. Паскаль). Это «прочее» изучает и научная психология. Познаем не то, что нужно, а то, что можем.

От веданты на Востоке и неоплатоников на Западе идет убеждение: прорваться сквозь наслоения разумного, личностного и хотя бы приблизиться к духовному в человеке, частично осознать его можно «только в нерасчлененно-восторженном состоянии, в особого рода наитии и исступлении, в сверхумном экстазе» (83, 88). «Понимание самого себя – это просветление», – писал древнекитайский мыслитель Лао-цзы. Наше сокровенное «Я» может обнаружить себя только в моменты полного очищения субъективного мира от всего земного, навязанного извне, в состоянии глубокого внутреннего кризиса, – находясь «за последней чертой» (Ф. Ницше), в пограничной ситуации (К. Ясперс), в «нулевой точке» (М. Мамардашвили).

Сугубо специфично и само проявление активности нашего духовного начала во внешней жизни. Его, как правило, характеризуют:

– непредсказуемость и оригинальность (все происходит вопреки ожиданиям, логическим прогнозам и с принципиально новым результатом);

– мгновенность, краткость (само действие осознается как внезапное пробуждение, вспышка «искры Божьей», мимолетный «поцелуй Бога»);

– целостность (конечный результат проявляется сразу в полном объеме, без каких-либо отдельных элементов и этапов);

– экстатичность (момент осознания сопровождается переживанием экстаза, неземного блаженства).

У Достоевского один из героев романа «Бесы» говорит: «Есть секунды, их зараз приходит пять или шесть, и вы вдруг чувствуете присутствие вечной гармонии, совершенно достигнутой. Это не земное. Если более пяти секунд – то душа не выдержит и должна исчезнуть. Чтобы выдержать десять секунд, надо перемениться физически» (45, 529). Целостность исходящего от духовной первосущности человека непосредственно связана с ее непознаваемостью. Нашему разуму трудно понять то, что нельзя расчленить, разобрать на детали и оценить роль каждой из них в отдельности.

Еще одна общепризнанная особенность духовного начала связана с его противостоянием внешней среде, а также своей физиологической оболочке и всему психическому, что было сформировано прижизненно, следовательно, в первую очередь главному качеству среди приобретенного – разуму! Уже в древней индийской философии существовало убеждение, что духовное в человеке, его «атман», стремится освободиться от модусов, с помощью которых вынуждено сосуществовать с реальным миром. Приобретенное в этой жизни и для этой жизни мешает ему поддерживать связь с высшим духовным началом – «брахманом». Согласно Платону, душа находится в теле как в оковах и, будучи иной природы, слабеет от них, становится будто пьяная. Она заинтересована в том, чтобы разрушить эти оковы. Тело же, напротив, стремится сохранить статус кво и подавить рвущуюся изнутри силу.

Почти повторяют слова Платона ведущие идеологи христианства. «Ибо плоть желает противного духу, а дух – противного плоти: они друг другу противятся», – пишет апостол Павел (Галат. 5:17). По выражению блаженного Августина, «тело замышляет против духа, а дух против тела» (1, 104). Б. Паскаль был убежден, что не стремление к единству и гармонии, но антагонизм характеризует отношения между душой и телом. Причем анализ текстов показывает, что указанные авторы понятие «тело» толковали в широком смысле – как все земные привязанности и обретения, погружающие человека в реалии практической жизни.

Таким образом, разуму не дано улучшать духовность, а вот обратное влияние возможно и необходимо. Б. Паскаль говорит о «разуме, просветленном благодатью» – то есть просветленном чем-то вошедшим в него свыше, по душевным каналам, и выведшим его за пределы привычной колеи, указавшим новое русло для движения. Если же он «питается» только через себя самого, происходит, по выражению П. Флоренского, «переразвитие ума», подобное «переразвитию» похотливого чрева. При закрытых душевных каналах и молчании интуиции разум начинает ходить по кругу. Более того, разум, не освященный Благодатью, становится дьявольским инструментом.

Ум, отступивший от Бога, уподобляется либо скотскому, либо бесовскому.

Григорий Палама, святитель

Оставаясь верными сократовской идее, мы все еще убеждены, что подняться к доброму и светлому в жизни (и в самом человеке), в том числе к духовным высотам, можно через совершенствование разумности и накопление знаний. Но нет моста от разума к духовности. Напротив, разум, желая все расчленить, дифференцировать, представить в череде черно-белых двойственностей (добро и зло, друг и враг, свое и чужое, радостное и несущее страдания), чтобы затем составить свою, искусственную систему из полученных деталей, уводит нас от свойственного духу безальтернативно-целостного понимания происходящего в мире, значит, и от самого духа тоже. Его путь – в дебри мелочей и абстрактных построений, в которых, по народной молве, любит прятаться дьявол. Кроме того, барахтаясь в выделенных им же деталях, группируя их тем или иным способом, разум неизбежно проявляет непостоянство – он готов иметь сто противоположных мнений об одном и том же предмете.

По словам М. Монтеня, разум представляет собой инструмент из свинца и воска, который можно удлинять, сгибать и приспосабливать ко всем размерам: нужно только хорошо владеть им (139). Но кто лучше владеет данным инструментом, тот больше способен не на добродетель, как верилось на заре эры разума, а на хитрость, ловкачество, обман, предательство. Вопреки надеждам Сократа, знающие грешат, да еще так, что незнающим подобное и не снилось.

Духовность – это не сумма знаний, умений, нравственных качеств, приобретенных в процессе жизни и способных развиваться, совершенствоваться под влиянием ее требований. Духовность – нечто неземное, то, что, по словам Л.Н. Толстого, приходит с младенцем в качестве сакральной силы, призванной поддерживать связь с иным миром и одновременно быть творящим началом для человека в земной жизни, позволяющим ему активно развиваться после рождения с учетом почти любых требований среды. Это – способность ощущать нечто высшее, находящееся за пределами привычной обыденности мира. Адекватное понимание духовности неизбежно предполагает признание того, что есть жизнь вечная. Иначе исчезает сам предмет обсуждения, и можно забыть о духовности.

Духовность – единственное качество человека, способное обеспечить ему реализацию своего богоподобия, доказать, что он может быть (подобно Христу) одновременно Сыном Человеческим и Сыном Божьим. По словам Н.А. Бердяева, «духовность – богочеловеческое состояние. Человек в духовной своей глубине соприкасается с божественным и из божественного источника получает поддержку».

В религиозной сфере духовность ассоциируется с верой в Бога. В такой ассоциации есть определенная логика. Истинно верующие не похожи на нас – суетящихся, запуганных жизнью людей. Их отличают покой, смелость, внутренняя свобода. Вера многое дает человеку. Напротив, многое отнимает у него отсутствие веры. У Достоевского были основания заявить: «Без веры русский человек – дрянь». Об этом же и слова известного философа начала ХХ века В.В. Розанова: «Неверующий человек мне не интересен». Но все же вера – еще не духовность. Это близкие, но не идентичные понятия. Духовность глубже веры, и, в отличие от веры, она непреходяща. Вера во что-то или в кого-то всегда вещь приобретенная (приобретенная прижизненно). Точно так же и «церковность» (принадлежность к церкви), в силу своего земного происхождения, не может быть синонимом духовности.

Церковность – вторичное приобретение нашего сознания. Она формируется подобно другим личностным качествам. И может меняться в течение жизни, как нередко меняются политические убеждения, приверженность той или иной идеологии. Не случайно церковные догматы разделяют людей в не меньшей мере, чем идеологические установки. Подлинная духовность разделять людей не может. Пример стран с развитым гражданским обществом показывает, что церковность нередко оказывается хорошо усвоенной нормой общежития, своего рода социальным этикетом, которому необходимо следовать только потому, что ему следует окружающее большинство.

С понятием «духовность» тесно соседствует понятие «душа». Эти понятия характеризуют два родственных феномена, завязанных на Высший мир и находящихся в тесных функциональных отношениях внутри человека. По словам великого индийского мыслителя Шри Ауробиндо, душа – частица Божества. Видимо, таковой она приходит с младенцем в наш мир и в этом качестве остается примерно до 2-3 лет – до того времени, как у ребенка начинается оформление Эго и он приобретает свои земные привязанности. С этого момента душа невольно оказывается завязанной на земное бытие человека. Теперь она – не только частица Божества, но и частица внешней жизни своего носителя. Отсюда – «роптание вечное души» (А.С. Пушкин); она «разрывается», вынужденная одновременно служить двум непохожим, даже противостоящим сторонам психического мира.

Таким образом, душа – это посредник, особое переходное устройство или пропускной пункт на границе между той частью психики, которая имеет непосредственную связь с высшим Промыслом, и той, что сформирована в процессе земной жизни и отражает требования «мира кесаря». Она действует, по словам Ф. Тютчева, «на пороге двойного бытия» и является «полем битвы» между Богом и дьяволом (Достоевский). Согласно христианскому учению, после смерти человека душа соединяется в ином мире со сродным ей духом. Если в земной жизни она, при всех ее метаниях, не оторвалась от исходно связанной с ней духовности, стремилась к правде и справедливости – соединяется с Духом Божьим; если поработилась порочными страстями – с духами ада.