Текст книги "Прошлое остается с тобой. Рассказы. Романтическая повесть"

Увидев нас, вопросительно глянул, то на Кэт, то на меня. Она подошла к отцу, обняла его и представила меня. Поздоровались, затем крепко пожали друг другу руки. Он был среднего роста, сухощавого телосложение. Пользуясь правом гостеприимного хозяина, предложил нам присесть. Прежде чем начать разговор, Кэт напомнила ему, что я именно тот солдат, с которым она познакомилась и встречалась несколько раз.

Ее отец уверенно разговаривал на русском языке. Расспросил, откуда я родом, а когда узнал, что я из Москвы даже обрадовался. Потом он слегка задумался и начал рассказывать о себе. В связи, с чем он решил поведать свою историю мне, малознакомому человеку, тем более солдату другой армии, для меня так и осталось загадкой, но его рассказ оказался достаточно интересным, хотя и типичным для многих немцев, воевавших на стороне фашистской Германии.

Ее отец во время войны воевал на русском фронте. Зимой сорок второго года, во время зимнего наступления советских войск, недалеко от Москвы, был ранен и попал в плен. В лагере военнопленных, где в основном были немецкие солдаты рядового состава, русские обращались с ними, в целом, снисходительно. Хоть и было голодно, но кормили и лечили.

Пленным поручали строить различные оборонительные сооружения. И только, когда военные действия начали перемещаться далеко на запад, его перевели в лагерь, рядом с Москвой в районе Кунцево, где они так же строили объекты военного и хозяйственного назначения и жилые дома. В этом лагере он так и пробыл до последнего дня.

В конце сорок восьмого года его отпустили домой. Вернулся в свой родной город Мюнхен, который война практически не затронула. Он входил в ту часть Германии, которая вошла в оккупационную зону США. Американцы вели себя там как хозяева и при каждом случае унижали немцев, а когда в сорок девятом году образовалась ГДР, то, не раздумываясь, переехал в Советскую зону оккупации, в город Плауэн.

Во время войны этот город был, как и Дрезден, практически полностью разрушен англо-американскими ВВС, но с помощью русских его потом быстро восстановили. Там же он познакомился со своей будущей женой, матерью Кэт.

В настоящее время, работает техническим директором на машиностроительном заводе. Пользуется уважением в городе. Иногда сожалеет, что в свое время, покинул Советский Союз, хотя ему предлагали остаться там. Правда он иногда также сожалеет о том, что когда-то уехал из Западной Германии.

В настоящее время живут они втроем; он, жена и его дочь, Кэт. У них, хорошая, благоустроенная квартира. Но есть мечта, переселиться в свой домик, где-то на окраине города, посадить цветы, конечно, если все будет хорошо.

Потом, достав из саквояжа несколько бутылок пива, предложил угоститься. Хоть, с одной стороны, я и не прочь но был вынужден отказаться от его предложения. Не хотел прибыть в часть с запахом пива, так как знал, что есть такие дежурные офицеры по полку, которые любят придирчиво осматривать прибывших отпускников и испортить им настроение, если, не дай Бог, услышат запах алкоголя. Приговор будет один – гауптвахта.

Колеса вагона отстукивают такт своей незатейливой мелодии. Скоро прибудем в наш город. Кэт показала глазами на дверь, давая понять, что пора заканчивать разговор.

Попрощавшись с ее отцом, выходим в коридор, а потом в тамбур, подальше от людских глаз. Мы одни. Кэт сразу прижимается ко мне. О, лучше бы этого она этого она не делала. Все вдруг внутри забурлило, а голова, как хмельная. Обнимаю ее. Наши губы притягиваются друг к другу, как магнитом. Чувствую ее прохладно-горячие, влажные губы. Отрываюсь и снова, и снова бросаюсь к этим манящим, опьяняющим губам. Целую ее лицо, глаза, крепко держу в своих руках ее подрагивающее тело, зарываюсь в ее душистые волосы. Чувствую, как ее тело начинает источать возбуждающие запахи и звать к себе. Отпускать, отходить, и тем более уходить от нее так не хочется. Но надо, время.

Кэт спрашивает, как скоро мы можем снова увидеться. Как могу, объясняю, что трудно ей что-то обещать. Пока служу, я себе не принадлежу. И если судьба окажется против нашей встречи, то только через год, в канун следующего нового года, если конечно не передумаем, напишем, друг другу письма и решим, как нам дальше поступить.

Еще раз держу ее в своих объятиях и чувствую, как ее тело тянется ко мне и кажется, нет, я уверен, что оно не хочет расставаться со мной, да и мне ой как не хочется прощаться. Еще раз целую это милое лицо, гляжу в ее блестящие, широко распахнутые глаза и вынужденно расходимся по своим купе.

Мои попутчики с нетерпением ждут моего возвращения и, естественно, ждут моих рассказов. Но я не оправдываю их ожиданий. Все, что было между мной и Кэт, это не для чужих ушей.

Поезд подходит к станции и останавливается. Без суеты выходим из вагона и располагаемся в сторонке. Кэт с отцом выходят почти следом. Приветливо махнув нам рукой, растворяются в городских улицах.

Закуриваем и не спеша ждем своего сопровождающего и дальнейших его распоряжений. Но он не спешит. Понимаем, что его попутчики для него намного интереснее, чем мы. Все-таки, вспомнив о нашем существовании, как о наказании, подходит к нам и спрашивает, кто из нас хорошо знает дорогу в полк. Узнав, что я могу без проблем довести всех до места, старшина удовлетворенно кивает головой и отдает нам команду возвращаться в часть самостоятельно.

Идти предстояло, практически, с одного края города на другой. Можно было бы воспользоваться городским трамваем, пока они еще ходят. Но отказываемся. А куда спешить? К отбою все равно не успеем. А пока, вроде бы на свободе. Когда еще представится такой случай идти самостоятельно по ночному городу.

С видом знатока, рассказываю своим попутчикам, по каким улицам идем, показываю, где находится ратуша, где центральный универмаг. Проходим центр города. Ни души. Так в полном одиночестве прошли город. Идем мимо пограничного училища, преодолеваем длинный подъем и вот они, ворота нашего полка.

Проходим через КПП, докладываем дежурному по полку о нашем прибытии. Строимся в одну шеренгу. Он придирчиво осматривает нас, потом досматривает наши вещи, на предмет возможного наличия спиртного. Убедившись, что его у нас нет и мы сами трезвы, как стеклышки, разрешает разойтись по своим подразделениям.

Прихожу в роту. После отбоя, прошло больше двух часов, но многие сослуживцы ждут меня. Ждут моих рассказов. Не спешу. Пусть все угомонятся. Угощаю всех, кто курит, московскими сигаретами. Рассказываю, как провел отпуск, с кем встречался, где был и что видел. Особенно дотошно спрашивали меня коренные москвичи. Москва им не чужой город и каждая мелочь важна для них, тем более я привез им маленькие подарки от их матерей.

Выкурив по последней сигарете, ложимся спать. Закрыв глаза, вижу, как тихо всплывают лица моих родных и друзей, и неожиданно милое лицо Кэт, и вдруг раздается противный голос дневального: «Рота подъем!».

Служба продолжается. На подъеме присутствует командир роты. Докладываю ему о своем прибытии без каких-либо происшествий. Ротный поздравил с возвращением и дал разрешение присоединиться ко всем. После завтрака построение на развод.

Вдруг меня вызывает командир и сказал, чтобы я прибыл немедленно к особисту полка. Я не понял, чем мог заинтересовать этого начальника, и пошел в штаб.

По дороге встретил своих бывших попутчиков. Отошли в сторонку, и они рассказали, что особист узнал, что я долго о чем-то разговаривал с немкой. Он вызвал и спрашивал их подробно, как они возвращались в полк и, кто, что делал в это время и кто, куда отлучался из купе. Ребята сказали все как было, за исключение того с кем действительно я встречался. Они примерно так обрисовали картину недолгой моей отлучки. Что я ходил только к проводникам, узнать, есть ли у них чай, кофе или минералка, так как очень хотелось всем пить. Но поскольку у немцев в поезде данного класса такое не практиковалось, то я вернулся обратно с пустыми руками.

На вопрос, кто же мог проинформировать особиста, то ребята выразили мнение, что обо всем доложил тот самый старшина, который нас должен был сопровождать до полка.

Им стало известно, что он предпочел продолжить встречу со своими попутчиками. То, что в вагоне они хорошо приняли «на грудь», им показалось мало. Дальше последовало продолжение в немецком ресторане, где они добавили и очень прилично, что сами еле добрались до места своего назначения.

Особисту доложили об их художествах, и он решил с этим разобраться. Я понял, что старшина хотел отвести от себя беду, путем обычной подставы другого, то есть меня.

Через минуту я стоял перед майором особистом. Он пригласил меня присесть и рассказать, как мы возвращались в расположении части. Я был зол на старшину и решил доложить об этом, не опуская никаких деталей, за исключением, конечно, своей отлучки для встречи с Кэт.

Особист выслушал спокойно мой рассказ, однако был удивлен, что мы одни провели весь день на вокзале в Дрездене, а затем, по прибытии в город, возвращались самостоятельно в свою часть, без сопровождения старшины. После всего, он разрешил мне удалиться.

Вернувшись в роту, доложил командиру о своем прибытии и по его просьбе кратко изложил, о чем шел разговор с особистом. Больше меня никакие чины не трогали. Только потом, наш старшина роты, как-то обмолвился, что я хорошо «приложил» того старшину. Все его коллеги-сверхсрочники не лестно отзывались об этом человеке. Знали, что не чист на руку, не брезговал тем, что позволял себе по мелочи обирать своих солдат, то не дадавал сигареты, то урезал норму выдачу сухого пайка. Воровал все и постельное, и нижнее солдатское белье, сливал с бронетранспортеров в канистры бензин и все это продавал немцам.

Глава 9
КЭТ

Неужели такое бывает. В этот день отец поехал в Дрезден по своим делам, и я решила составить ему компанию. Свободного времени было достаточно, летние каникулы еще продолжались. Мне нравился этот город, нравилось гулять по старой исторической его части, осматривать его музеи. Многие здания, разрушенные во время войны, еще продолжали восстанавливать, но еще многие другие здания ожидали своей судьбы.

Шли споры надо ли полностью восстанавливать руины или оставить что-то оставить так, как есть, в назидание будущему поколению, чтобы оно видело, как прекрасное может в один миг стать хрупким и беззащитным.

В городе проходили различные культурные мероприятия, и я старалась, при каждом удобном случае, их посещать, а если предоставлялась возможность побывать там просто так, то я тоже не отказывалась.

Так было и в этот раз. Но кроме ожидания поездки, у меня было такое предчувствие, что должно, обязательно должно еще что-то произойти хорошее. Оно подогревало меня изнутри и заставляло подчиниться этому чувству.

Прибыв в Дрезден, отец пошел по своим делам, ну а я по своим. Договорились, ближе к вечеру, встретиться около вокзала, пообедать в ресторане, а потом сесть на свой поезд и ехать обратно домой.

На привокзальной площади стоял экскурсионный автобус, и экскурсовод приглашал всех желающих посетить бывший концентрационный лагерь «Бухенвальд». Я решила поехать на эту экскурсию, и то, что там увидела, не поддавалось моему восприятию, это было место настоящего ада. Нельзя было понять, как там, нормальные люди, еще могли как-то существовать, и все же, кому-то фантастически повезло, он сумел выжить. Комната пыток, сохранившиеся печи крематория, выставка изделий из настоящей человеческой кожи. Было ужасно слышать из уст экскурсовода рассказы о тех зверствах, которые совершал самый просвещенный народ планеты, и к этому народу принадлежала и я.

Теперь мне стала понятна та агрессивность моего отца, когда кто-то из его друзей и сослуживцев старался возвеличить немецкую расу, принизить роль победы русских и понесенные ими потери в этой ужасной войне.

Я почему-то вспомнила Сашу и с ужасом подумала, что мой отец на той войне мог убить его отца и тогда бы мы точно никогда не встретились. Всю дорогу, пока возвращалась обратно на привокзальную площадь, эта возникшая спонтанно мысль не давала мне покоя. Только встретив отца и вспомнив, что Саша реально существует, начала понемногу успокаиваться.

Хоть и было времени в обрез, но его хватило, чтобы пообедать и не опоздать на свой поезд. Сели вагон и заняли свободное купе. Отец решил заняться своими рабочими бумагами, а я пошла к проводнику, чтобы прокомпостировать наши проездные документы. Возвращаясь обратно, и о чудо, я увидела в другом купе Сашу. От радости у меня внутри все зазвенело, зазвучало и закричало. Это он, живой и настоящий. Он встал, раскрыл свои объятия, и я поняла, что только в них я буду всегда под надежной защитой от всех невзгод.

Отбросив все приличия, я бросилась к нему, в его объятия и старалась буквально охватить всем своим телом. Он мой, и пусть все пропадет пропадом, он мой, и только мой. А Саша сразу, как-то по-своему, притянул меня к себе и начал целовать, и мне показалось, что это и есть настоящее счастье.

Мы что-то рассказывали друг другу, но это не было главным. Для меня главным было только то, что это он, он жив и он рядом. Потом, как бы очнувшись, Саша познакомил меня со своими товарищами, с которыми он вместе возвращался в свою часть. Обменявшись, для приличия, несколькими учтивыми фразами, я опять вернулась к Саше. И пусть они не обижаются, ведь этой встречи я так долго ждала. И чтобы они нам не мешали, решила увести его в другое тихое место, а за одно, обязательно познакомить его со своим отцом, которому я очень доверяла и даже поверяла ему, как это ни странно, и свои девичьи тайны.

Я почувствовала сразу, что отец принял Сашу, что называется, на равных. Он делился с ним некоторыми своими размышлениями, а также рассказывал ему то, что мало кому говорил, о себе и о нашей семье. Но как бы ни было хорошо, я понимала, что хочу большего и незаметно намекнула Саше, что пора покинуть это купе и перейти в другое, тихое место. Я почувствовала себя готовой к отношениям, хотя и не представляла, как это должно случиться, но я полностью доверяла своему Саше.

Свободных купе мы не увидели, и прошли дальше в тамбур, где было сумрачно, пахло кислым железом и прогорклым, несгоревшим углем. Здесь больше всего ощущалось качание вагона и визгливый скрип сцепленного вагонного устройства. Но, несмотря на это, я решила, будь, что будет и бросилась в его объятия. Каким-то своим женским чутьем поняла, что и его тело хочет меня, но его разум запрещает ему это делать.

Только потом поняла, как Саша был прав, Не место и не время было заниматься тогда этим, там, в том тамбуре, и для себя решила, что следующий раз я обязательно попытаюсь создать более приемлемые условия и сделаю то, что хотела.

Я знала, что абсолютное большинство девчонок из нашего выпускного класса, убежденные сторонницы свободных, ранних отношений. Многие из них уже имели и продолжают иметь свои любовные истории и постоянно обсуждают их между собой, и только я, как белая ворона, все еще девственница, не могу найти между ними свое место. Решиться, как они, и заняться любовью, просто так, с каким-нибудь знакомым мальчишкой, считала неприличным.

В нашем классе учится мальчик Курт. Он, который год крутится вокруг меня и настоятельно требует, чтобы я стала его девушкой. Многие девчонки мне завидуют и удивляются, что я до сих пор не поддаюсь на его уговоры.

Отец Курта очень влиятельный чиновник в нашем городе, и его сын неплохая для меня партия. Я также знаю, что этот чиновник встречался с моим отцом, и рекомендовал ему повлиять на меня, чтобы я согласиться с предложением его сына. Но я не хочу и не приму таких отношений, тем более с Куртом.

Поезд прибыл на станцию, и наша встреча завершилась, но осталась только надежда, что она обязательно повториться. Надо только постараться создать этот счастливый случай. И создать, как мне показалось, его смогу только я, только как?

ГЛАВА 10 САША И КЭТ

Саша

Позднее, я много раз вспоминал свой отпуск и негаданную встречу с Кэт. Каждый раз все снова и снова перебирал каждую мелочь и в тайне надеялся, что судьба предоставит мне очередную возможность, вновь встреться с моей очаровательной знакомой. Но служба продолжала монотонно идти своим чередом и, как назло, не оставляла никаких шансов на выполнение моего трепетного, естественного желания.

В начале ноября вызвали в солдатский клуб из нашей роты несколько солдат, в том числе и меня. Поняли, что опять намечается какое-то культурное мероприятие, а это, как-никак для нас хоть, какое-то очередное развлечение. Нам сообщили, что местное начальство решило широко отметить в городском оперном академическом театре пятидесятилетний юбилей Советской власти. Они решили повторить опыт городского фестиваля, собрать точно такой же по составу сводный хор, но включить туда еще и артистов городского академического оперного театра.

По их задумке, это музыкальное объединение, после завершения торжественной части должно исполнить интернационал. Времени было мало, поэтому мы сразу приступили к репетиции. Лично я считал это везением и был уверен, что и Кэт окажется там. Когда мы стояли уже на сцене театра, я чаще смотрел в сторону, где находилась молодежная группа. Но та часть сцены была плохо освещена, и я никак не мог рассмотреть, кто там.

Репетиция закончилась, нам разрешили расходиться. Первыми ушли со сцены молодежь. Наконец, в этой группе вижу ее, ту, которую так ждал. Но она, всего лишь, робко посмотрела на меня, слегка кивнула головой и отвела свой взгляд в сторону. Внутри меня, как-то неприятно зашевелилось, потому что в это время рядом с ней шел юноша, холеный, довольный собой, наглый и высокомерный, или мне так показалось.

Он шел и смотрел на всех свысока, как бы давая понять о своем превосходстве над всеми. Сзади слышу голос солдата из соседнего мотострелкового батальона: «И этот гаденышь, тоже здесь». Поворачиваюсь к нему и спрашиваю его, за что такая нелюбезность прозвучала в адрес этого молодого человека.

Он вкратце рассказал, что их батальон участвовал в городских соревнованиях по футболу. Они играли в один круг со многими командами города, в том числе и с командой старшеклассников. Надо отдать должное, молодые немцы играли довольно удачно, с огоньком, и выиграть у них стоило большого труда. Все было хорошо за исключением того, что этот подонок играл просто плохо, и он компенсировал это тем, что бил тупо по нашим ногам откровенно и со всей силой, а судья почему-то не хотел этого замечать. Когда он повторно ударил по ноге одного нашего игрока, то тот не выдержал и ответил ему за эту наглость.

Поднялся скандал. Оказывается его отец высокопоставленный городской чиновник, который, узнав об инциденте, быстро приехал в полк и просил командование примерно наказать обидчика его сына. Командиры хоть и понимали, что они не правы, но солдата наказали и перевели, от греха подальше, в другое место.

Дело в том, что в руках этого чиновника были сосредоточены большие материальные ресурсы, в том числе и дефицитные товары. Зная это, советские офицеры всегда обращались к нему с просьбой помочь купить немецкие мебельные гарнитуры, ковровые и гобеленовые изделия, фарфор и прочие утварь, которые в Союзе были дефицитом. А наши, в свою очередь, оказывали ему так же другие «дружеские услуги», где с топливом помогут, а то и негласно солдатиков направят, в качестве дармовой рабочей силы. Так что связь была крепкой, а судьба, какого-то простого солдата, не в счет.

Вечер, на который возлагал такие надежды, повстречаться с Кэт, также прошел неудачно. Судьба в этот раз была не нашей стороне. Все мероприятия прошло настолько быстро, что не было возможности разглядеть присутствующих, не то, что с кем-то там поговорить. Как только мы исполнили интернационал, нас тут же вывели из театра, построили и быстрым шагом вернули обратно в полк.

У всех на лице отображалось разочарование. Не такого мы ждали. Для нас праздник оказался скомканным. Вот такая судьба – солдата срочной службы. Те, кто оставался в полку, с удивлением встретили наше столь раннее возвращение. Рассказывать им было нечего.

Единственное, что осталось от этого события, о котором все-таки вспоминали, только то, что мы выступали на сцене настоящего академического оперного театра, и пели с настоящими оперными артистами.

Кэт

Как я обрадовалась, когда узнала, что в нашем городском театре собираются отмечать пятидесятилетие Октябрьской революции и что будет собран общий хор, где примут участие и русские. Я была уверенна, что там будет Саша, и мы обязательно с ним встретимся.

Наконец настал тот вечер. Но как нам не повезло. Меня весь вечер своими приставаниями донимал Курт. Он, как дурно пахнущая жвачка, лип ко мне весь вечер, а группу русских солдат никуда не отпускали, и, как только закончилось мероприятие, их тут же увели домой. Мы только успели обменяться своими взглядами и больше ничего. Обидно.

Саша

Следующий, последний год моей службы, пошел, как по накатанной дороге, но легче от этого не становилось. Требования к старослужащим не ослаблялись ни в чем. Теперь к нам перешла задача – натаскивать молодежь. Да и как по-другому.

И опять, как в прошлые годы, полетело и одновременно тянулось время. Сейчас, через столько лет, все те события проскакивают мгновенно, а тогда. Иногда казалось, что время для нас остановилось навсегда. Даже возможность поспать, становилось пыткой, как только склонял голову, то тут же охватывала бессонница и необъяснимая тоска. С наступлением весны, мы стали жить в состоянии постоянной боевой тревоги. Чаще обычного выезжали на полигоны, но, не успев прибыть туда, максимум через два, три дня по тревоге срочно возвращались обратно в полк.

В конце июля, подняли по тревоге и вывели из расположения части, а затем направили в сторону границы с Чехословакией. Через месяц, с двадцатого на двадцать первое августа, мы вошли на территорию ЧССР.

По одной легенде проводили учения стран Варшавского договора, а по другой, оказывали помощь братскому народу Чехословакии в борьбе с контрреволюцией.

Первая неделя нахождения в этой стране была для нас настоящей боевой задачей. Только спустя месяц стало, как-то спокойнее. Пробыли там до конца октября, а в первых числах ноября вернулись обратно в Германию, в свой город Плауэн.

Кэт

Ура! Я окончила в этом году школу и, благодаря рекомендации и ходатайству руководства общества Германо-Советской дружбы, была зачислена на специальные подготовительные курсы для поступления в Московский вуз.

Занятия должны начаться только после Нового года, а пока, все свое свободное время, работала, на общественных началах, в нашем городском отделении. Туда стекалась различная информация, не только о деятельности самого общества и его отделений, а также некоторая закрытая информация о международной обстановке, которую ни в наших газетах не прочитаешь и по радио не услышишь. Было предчувствие, что скоро может что-то произойти, нехорошее.

На сердце как-то стало непонятно тревожно, когда я узнала, что в июле полк, в котором служил Саша, вечером по тревоге покинул свое расположение и ушел в неизвестном направлении.

Это сообщение было передано почему-то через Мюнхенское телевидение. Они все снимали скрытой камерой, но было отчетливо видно, как русская военная техника шла по центральным улицам через весь город. Когда показали танковую колонну, мне показалось, что на одном танке я увидела Сашу.

Однако было странным, что впервые за все время настоящие, грозные русские танки идут по центру города. На следующий день все информационные агентства молчали и мы подумали, что начались, возможно, крупные военные учения.

Прошло несколько недель, а полк так и не вернулся назад. И только в августе центральное телевидение ГДР сообщило, что войска стран Варшавского договора вошли на территорию Чехословакии.

Среди этих войск были немецкие воинские части, что сильно обеспокоило моего отца. Он считал, что немецкий солдат не имеет право входить на чужую территорию с оружием в руках. Мир еще помнит, кто развязал вторую мировую войну и чем это кончилось. Он говорил, что если немецкие военные в чужой стране откроют огонь, то это обязательно приведет к большому кровопролитию и, в конечном итоге, неизвестно чем кончится.

К сожалению, своим возмущением он делился не только с домочадцами, но и обсуждал эти события на работе. С этого момента у него и начались неприятности. Его постоянно вызывали в различные органы и требовали, чтобы он публично отказался от своих взглядов. Правда потом все, как-то утихло, и я подумала, что все прошло.

Но в это время я также беспокоилась о судьбе еще одного дорого для меня человека, Саша. Когда он был в Германии, мы не виделись с ним больше года, но я знала, я чувствовала, что он здесь, рядом, а сегодня, я уверена, он там, в другой стране, в Чехии, где вот-вот может начаться война.

Когда по телевизору показали, как на площади в Праге, чехи подожгли русский танк, мне стало совсем страшно и еще тревожнее за жизнь Саши.

К счастью, постепенно события в соседней стране начали успокаиваться. Однако поползли слухи, что наши русские военные могут там остаться навсегда. Говорили, что наше городское руководство это не устраивало, и они от имени горожан обратились с просьбой к Советскому командованию, чтобы русский полк вернули обратно в Германию, в свои казармы.

К моей радости просьба была удовлетворена и я узнала, что наши русские солдаты скоро возвратятся домой, в Плауэн. В этой связи, у меня возникло несколько идей по организации встречи наших русских. Я поделилась этим с моим руководством, с которыми они, в целом, согласились, а меня включили в созданную по этому поводу комиссию.

Саша

Мы опять возвращаемся в Германию, в свои казармы. И что странно, немцы встречают нас как своих. Как только поезд, стал приближаться к городу и замедлил свой ход, в наш вагон поднялся немецкий пограничник и проговорил на страшно ломаном русском языке следующее: «Я поздравляю вас с прибытием на вашу вторую Родину, на вашу родную немецкую землю». Для нас это было столь неожиданно, но через несколько мгновений приходим в себя и дружно кричим троекратное ура.

После разгрузки, идем на танках по центральным городским улицам, которые, как многие города Германии, сплошь вымощены брусчаткой, а чтобы не повредить дорожное покрытие, идем медленно и делаем, при необходимости, более плавные повороты.

Шесть часов утра. Но в это время на улицах города уже много народу. Люди стоят на остановках общественного транспорта и с удивлением смотрят на нашу колонну. Вижу, как из окна одного дома выглянула женщина. Потом скрылась в глубине комнаты, и скоро появилась вновь, держа в руках флаги СССР и ГДР.

Как по команде, немцы начали кричать ура и приветливо махать нам руками. У многих сразу появились в руках разноцветные флажки. На улице было настоящее ликование. Конечно, мы были в шоке, такой встречи от немцев просто не ожидали. Вдруг вспомнили кадры военной кинохроники, как встречали наши войска, освободившие многие народы от немецко-фашистских оккупантов, а тут, сами немцы встречают нас как победителей.

После нас, танкистов, в середине дня в город вступили пехотинцы, все горожане вышли их встречать. Как потом нам рассказывали, их практически останавливали на каждом перекрестке, солдат одаривали цветами, угощали конфетами, печеньем, а некоторые потихоньку, чтобы не видели командиры, угощали солдат пивом, а то и более крепкими напитками.

А чтобы ненароком кого-нибудь в этой сутолоке не задавили, командование разрешило всех желающих горожан сажать в бронетранспортеры, пусть едут хоть до самой части. Так и сделали. Немцев довезли не только до самой части, но и привезли на святую святых, на саму территорию части. Чтобы исключить хаос, для них сразу организовали экскурсии по казармам и автопарку. Гости покинули полк только ближе к вечеру.

Где-то, через два дня, после прибытия в полк, нашу поющую группу вызвали в клуб и сказали, что в честь праздника 7 ноября и честь триумфального возвращения нашего полка, городское отделение общества Германо-Советского дружбы организует вечер для городского актива и командования советского гарнизона. На этом вечере будут выступать немецкие и советские самодеятельные коллективы. Их выступление будут чередоваться с выступлениями членов общества.

Уточнили состав и репертуар каждого участника. После этого, с каждым поочередно проводили репетиции, отшлифовывая его номер. Для нас это опять же хорошая смена обстановки. Я так же надеялся увидеться с Кэт. Скучал по ней. Сколько времени прошло после нашей последней встречи.

Перед выходом из полка, снова собрали нас в солдатском клубе. Внимательно осмотрели внешний вид каждого. Замечаний не было. Затем, ознакомили с программой вечера, где с немецкой точностью было расписано, кто за кем выступает. Так же предупредили, что для всех участников самодеятельности будет накрыт шведский стол, чтобы мы не набрасывались на еду, вели себя прилично. Нам категорически запретили употреблять спиртные напитки в любом виде и количестве, как бы немцы нас не просили. Для нас установили виртуальную границу, дальше которой мы не имели права удаляться.

Закончив инструктаж и построив в колонну, вывели из полка. Вечер проходил в городском здании культурного центра. Как всегда мы пришли раньше всех. Нас на месте подробно ознакомили с обстановкой центра, показали, где будут сидеть гости, а где мы и другие участники самодеятельности. Осмотрев все наши помещения, мы с удовлетворением отметили, что места для всех будет достаточно.

Через некоторое время подошли немецкие пограничники, с которыми мы поздоровались, как со старыми друзьями. Начали приходить другие участники концерта, и обстановка становилось все оживленнее. Последними прибыла группа молодежи, среди которых, наконец, я увидел Кэт.

За этот год она опять еще больше похорошела. Черты ее лица, движения приобрели свою очаровательную взрослость. Она стала еще красивее и милее. Чувствую, как сердце начинает ускорять свое биение, а горло предательски перехватывает спазм. Гляжу и гляжу на нее сквозь толпу и не могу отвести свой взгляд. Кэт постоянно оглядываясь, давала своим товарищам, какие-то указания, дружески кивала своим знакомым.

Ее взгляд, наконец, дошел и нас. Медленно, будто обходя невидимые препятствия, она движется в нашем направлении, а глаза внимательно осматривают каждого и останавливаются на мне. Я тоже смотрю на нее. Господи, как долго мы не виделись. Подходит к нам, здоровается со всеми, задает какие-то незначительные вопросы по нашему размещению. Потом смотрит на меня и, незаметно для всех, приглашает меня последовать за ней.