Текст книги "Жесткая ротация"

С особым цинизмом

Вынесенные в заголовок слова – обертон заканчивающегося года. Политического года – но не только политического.

С особым цинизмом отправили в отставку небезуспешного премьер-министра Касьянова и провозгласили его преемника Фрадкова человеком, само имя которого ясно покажет всей стране, в каком направлении ей предстоит развиваться.

С особым цинизмом отменили льготы наименее защищенным слоям населения, посулив взамен призрачные выплаты.

С особым цинизмом упразднили выборность губернаторов и думские выборы по одномандатным округам под предлогом борьбы с терроризмом.

С особым цинизмом объявили о нескольких сотнях предотвращенных терактов и о куда меньшем числе школьников, взятых в заложники в Беслане.

С особым цинизмом жестоко покарали за «цветочный терроризм» мальчишек-нацболов.

С особым цинизмом воевали весь год с учеными, выдавая их за шпионов, и с ветеринарами, принимая их за наркоторговцев.

С особым цинизмом вместо Басаева ликвидировали Яндарбиева.

С особым цинизмом, провалив запуски боевых ракет, отрапортовали об успешном запуске муляжей.

С особым цинизмом добивали «ЮКОС» и провели в конце года притворный аукцион по «Юганскнефтегазу».

С особым цинизмом сдали Абашидзе с Аджарией и устроили «мандариновую блокаду» дружественной Абхазии.

С особым цинизмом подтолкнули к гражданской войне Украину.

С особым цинизмом весь год безуспешно втирали очки Западу и контрпродуктивно уступали деньги и землю Востоку.

С особым цинизмом расправились с неугодными тележурналистами и руководителями печатных СМИ, пригрозили театрам, творческим союзам и даже Академии наук, замахнулись на свободу слова в Сети.

С особым цинизмом решили учредить Общественную палату, формируемую президентом страны.

С особым цинизмом переименовали 7 ноября в 4…

Конечно, адекватно реагирует на особый цинизм властей и общество – пусть скорее стихийно, чем сознательно. С особым цинизмом капиталы бегут за рубеж и капиталисты – вслед за ними. С особым цинизмом каждый тащит всё, что плохо лежит, уклоняется от любой повинности, начиная с уплаты налогов, игнорирует заранее фальсифицированные выборы и смотрит вместо новостей сериалы. Снятые, разумеется, тоже с особым цинизмом.

Самое же прискорбное в том, что особый цинизм свидетельствует о полном и безысходном бессилии. О бессилии низов и о бессилии верхов. Власть пошла вразнос, а нам словно бы все равно. Мы настолько беспомощны, что нам все равно. Мы заражены (и вооружены) особым цинизмом. Но и власть вооружена сегодня единственно тем же. И эта главная (и тоже единственная) государственная тайна окончательно стала в заканчивающемся году секретом полишинеля.

2004

Системная ошибка социологии

Социологическим опросам присуща системная ошибка: уличные интервьюеры, а это, как правило, студентки или их хлипкие однокурсники, побаиваются обращаться к людям брутальной внешности, хмурым дядькам и заряженным внутренней агрессией теткам, в результате чего мнение недоброй половины населения не учитывается и так называемая репрезентативная выборка перестает отвечать своему названию. В число традиционных полутора тысяч респондентов попадают чуть ли не исключительно люди приветливые, заведомо безобидные или еще более робкие, чем сами интервьюеры. Меж тем именно на результаты подобных опросов ориентируются политики – и всякий раз удивляются, попадая впросак, хотя удивляться тут вроде бы нечему.

Хуже, однако, другое: та же системная ошибка просматривается в деятельности спецслужб, прежде всего ориентированных на контрразведку. Они опять-таки ищут не там, где потеряли, а под фонарем, потому что там светлее. И, не в последнюю очередь, безопаснее. Внедряются не в террористические формирования и преступные группировки, а к безобидным нацболам или на кухонные девичьи посиделки. Ловят не диверсантов, а шпионов, потому что последние не оказывают сопротивления при аресте. Правда, и шпиона поймать трудно и хлопотно, а уж довести дело до суда тем более. Главная же загвоздка в том, что шпионы предпочитают держаться в тени, а контрразведчикам комфортабельнее, да и просто привычнее под фонарем. А шпионов под фонарем не водится – там разве что ученые, поддерживающие открытые контакты с Западом. Или с Востоком. Вот их-то и выдают за шпионов наши мюллеры и айсманы, часть которых и сама, не исключено, уже успела податься в «ихние» штирлицы.

После физиков, химиков и, понятно, экологов наши мюллеры ухитрились добраться как раз до социологов. С весны вяло тлеет дело известного петербургского ученого Ольги Цепиловой, проводящей социологические исследования в атомградах. Работу группы Цепиловой со всегдашней щедростью финансирует Российская академия наук: «в поле», как, впрочем, и «дома», в академическом институте, социологи получают где-то по полторы тысячи в месяц. «Долларов или евро?» – решили уточнить у Цепиловой на допросе. И взяли тайм-аут, услышав в ответ: «Рублей!»

Тайм-аут взяли, но фельетон, грубо извращающий фактическую сторону дела, опубликовать под оперативным псевдонимом в одной из центральных газет не поленились. Пустили «наружку», организовали «прослушку», несколько раз провели на квартире негласный обыск. Спасибо еще, ничего не подбросили – ни наркотиков, ни взрывчатки, – а иметь дело с обогащенным ураном, похоже, робеют. Впрочем, еще не вечер – и «разработка» наверняка будет продолжена.

Будут, разумеется, продолжены и научные исследования. Дело Цепиловой получило шумную огласку до ареста – и это наших мюллеров, скорее всего, остановит. Люди они склада негероического – иначе ловили бы не социологов, а мышей. И не в Питере, а на Кавказе.

Хотя вот и в Питере за это время отравили чуть было не состоявшегося «разводящего» по делу «ЮКОСа» – бизнесмена, владельца охранного агентства и, по слухам, личного друга президента страны Романа Цепова. Цепов и Цепилова почти однофамильцы, и досье на них должны храниться рядышком. Вот только загадочным и, по некоторым оценкам, зловещим Цеповым и солями тяжелого металла, которыми он был отравлен, заниматься страшно, а простодушной Цепиловой – нет. Лимоновым легко, а Басаевым трудно. Зато можно требовать для лимоновцев по суду таких сроков, что мало не показалось бы и самому Басаеву!

Колонку эту, как басню, хочется закончить моралью: не доверяй, политик, социологам – ни результатам опросов, ни протоколам допросов. Ох, не тех они опрашивают, но и когда их самих допрашивают, то допрашивают явно не тех!

2004

Сказано – сделано

Ровно десять лет назад – в канун думских и в близком преддверии президентских выборов – в нашей стране началась полномасштабная антикоммунистическая истерия. «Независимые» (в основном «гусинские») СМИ неистовствовали; «во всем виноватый» Чубайс отмалчивался; семибанкирщина, еще толком не сформировавшись, была готова к историческому компромиссу с КПРФ; армия увязла в Чечне; рубль тяжелел вопреки тому, что цены на нефть падали; обнищавшая интеллигенция, по-прежнему почитая Гайдара, прислушивалась к Явлинскому, несущему всегдашнюю ахинею; в президенты рвались Святослав Федоров и Станислав Говорухин; Коржаков еще не писал мемуаров; политтехнологи из вчерашних демократов, вместо Герцена, будили генерала Лебедя и только начинали осваивать черный кремлевский нал в коробках из-под ксерокса.

Спокойствие сохранял – по временам приходя в сознание – только Ельцин, сразу же заявивший, что коммунистов к власти он не допустит ни в коем случае, и подкрепивший эти слова ужасающим, если вдуматься, афоризмом: «Победа коммуниста на президентских выборах означает гражданскую войну». Потому что гражданскую войну, выходит, собирался в случае поражения развязать сам Ельцин.

(Подлинную цену его умению «не допускать» мы узнали через два года без малого: «Девальвации я не допущу!» – прозвучало из президентских уст ровно за два дня до дефолта. Кстати, в книге Ельцина «Марафон» это обещание переврано еще несусветнее: «Инфляции я не допущу!» Но тогда, десять лет назад, все равно все было очень серьезно и очень страшно.)

И вот то же самое «Не допущу!» звучит из уст второго президента России – в принципиально ином, хотя столь же оптимистическом, контексте и в совершенно новом смысле. Президент пообещал ни в коем случае не допустить дестабилизации в процессе окончательного решения проблемы-2008, причем само решение не оглашено и, скорее всего, еще не выбрано. Однако дестабилизации не будет ни в коем случае. Ее не допустят. Ее не допустит Путин. У нас есть Путин – и он ее не допустит. Подобно тому, как Ельцин – отдадим ему должное – так и не допустил коммунистов к власти, хотя Зюганов в 1996 году набрал, похоже, свои 51 % уже в первом туре.

Президент Путин впервые пообещал не допустить дестабилизации, выступая перед голландскими бизнесменами. Чтобы эти буратины спокойно несли свои денежки на нефтяные и газовые поля. То есть его слова приобрели характер государственной гарантии зарубежным инвесторам. И, надо полагать, так и будут истолкованы на Западе. Грамотно вложись (на сленге сильных мира сего) – и не суетись под клиентом.

Однако о том, что он не допустит дестабилизации, Путин сказал в рамках более широких рассуждений о нежелательности изменения Конституции в сторону третьего президентского срока. То есть на третий срок идти нельзя, если не будет дестабилизации, допустить которую не просто нельзя, а нельзя ни в коем случае. А если появится опасность дестабилизации, если возникнет альтернатива – дестабилизация или третий срок, – что тогда?

Другое дело, что никакой дестабилизации и впрямь не предвидится – не при Ельцине-95, чай, живем. Той живности, что нынче водится в пруду, – ископаемым демократам, головастикам-нацболам, скинам с панками – лодку не раскачать. Да и вообще – лодку можно раскачать, только находясь в самой лодке.

Но для того чтобы президент сдержал слово, дестабилизации надо не допустить. Неуправляемой дестабилизации, если уж договаривать до конца. А как ее не допустить, если отсутствует даже угроза дестабилизации? И куда смотрят наши органы, если угрозы дестабилизации они не видят?

А вот туда и смотрят. Ее, миленькую, и видят. И президента слушают – им положено. И слушаются – у них дисциплина. И даже по ненаписанному умеют читать между строк.

Так что страна может спать спокойно, только если она называется Голландией.

2005

Существенные факторы

Что общего у трех-с-половиной-часовой пресс-конференции президента страны с назойливой рекламой некоего порошкового бульона по всем метровым телеканалам сразу? На первый взгляд ничего. Но только на первый.

Нахваливая президентскую пресс-конференцию, новостники и политаналитики в один голос именуют ее рекордной по продолжительности и говорят о неизбежном включении в Книгу Гиннесса. А хорошенькая моделька, в образе офисной секретарши нахваливающая порошковый бульон, называет его «самым горячим».

Совершенно очевидно, что в число существенных, да и сущностных характеристик порошкового бульона входят доброкачественность, питательность (калорийность), вкусовые и ароматические ощущения (как пишут порой на упаковке – «со вкусом говядины»), предположительное отсутствие вредных добавок, срок годности и т. д., но никак не температура воды, которой его заливают. Заливать его нужно крутым кипятком – иначе он просто не растворится, – а уж как потом пить, дело вкуса.

Совершенно очевидно, что в число существенных характеристик президентской пресс-конференции входят искренность, открытость, содержательность, хладнокровие и бесстрашие при ответах на трудные вопросы, не в последнюю очередь сенсационность, но никак не продолжительность, рекордная или нет.

Нахваливающая бульон моделька обращается к нему как к мужчине, с сексуальной хрипотцой в голосе восклицая: «Ты мой самый горячий!» Эротические обертоны прозвучали и на президентской пресс-конференции «от имени всех блондинок»: «Как вам удается оставаться таким красивым?»

«Все мы не красавцы», – вынес когда-то в название книги советский прозаик. Все мы не красавцы – и президенты тоже. Хотя некоторые из нас (и из них) все же красавцы (а в Индии, в Пакистане и на Филиппинах президентами были даже красавицы), но это опять-таки не сущностная характеристика – и даже не очень существенная. Писаные красавцы, допустим, Билл Клинтон и Фидель Кастро, но мы их любим (или не любим) отнюдь не за это.

Красавец Клинтон – демократически избранный президент демократической страны – проработал в Белом доме два срока с огромным успехом, и, бесконечно превосходя популярностью и несостоявшегося преемника-демократа, и победившего на выборах соперника-республиканца, безропотно подчинился Конституции, предписавшей ему уйти в отставку. А красавец Кастро, доведший и без того нищую страну до ручки, и коммунистом-то себя провозгласил (и остается им до сих пор) только потому, что в коммунистических странах пожизненного правителя не принято называть диктатором. И это-то и есть сущностная характеристика и, если угодно, существенная разница между двумя красавцами. Тогда как амурные похождения обоих президентов как раз более или менее сопоставимы.

О том, что каждый свой шаг (и пресс-конференцию в том числе) наша власть обставляет как спецоперацию, известно всем. Это оправдано «генетически» (имею в виду генезис самой власти) и до недавних пор было оправдано прагматически. Власть играла на перехват инициативы – у олигархов, у губернаторов, у парламентских партий, у либеральных СМИ, у политически не оформленной оппозиции. Играла – и выиграла по всем статьям. Получив в результате ручных олигархов, назначаемых губернаторов, квалифицированное большинство в парламенте, лояльные СМИ и насмерть перепуганных правозащитников. Теперь между ней и народом никого нет (кроме бутафорской Общественной палаты и утратившего былую строптивость Конституционного суда) – а значит, прагматическое оправдание перманентных и показательных спецопераций безвозвратно утеряно. Власть уже может (ей ничего больше не грозит) и уже обязана говорить с нами по существу, не только не вешая лапшу на уши, но и непременно сообщая нам что-нибудь и впрямь важное – не про температуру бульона, а про вкус. Может и обязана, но не хочет.

2006

Тайные герои России

Михаил Ходорковский и Анатолий Чубайс – главные ньюсмейкеры последних недель. И хотя более серьезное сходство между «нефтяником» и «электриком» пока отсутствует, как говорится, чем черт не шутит. Раз уж декларировавшая принцип «равноудаленности» и обязавшаяся действовать «без гнева и пристрастия» власть фактически взяла на вооружение совершенно другой лозунг: «Пусть будет стыдно тому, кто об этом плохо подумает!» Стыдно нам, конечно, не станет, но и ей, судя по всему, тоже.

Приговор Ходорковскому встречен обществом с поразительным равнодушием. В отличие от разгрома «ЮКОСа» и в особенности скандальной истории с «Юганскнефтегазом», и впрямь возмутивших едва ли не каждого. И дело не в конкретной вине (или отсутствии таковой) самого богатого в недавнем прошлом человека России, не в злорадстве, не в зависти и уж подавно не в юдофобии. Приговор Ходорковскому – правый или неправый – так же естествен (а значит, не столько по Гегелю, сколько по Льву Толстому, и справедлив), как финальный аккорд в судьбе многих его соратников и соперников по бизнесу, покоящихся под многопудовыми мраморными плитами на престижных кладбищах или просто-напросто прикопанных где-нибудь в лесочке. Или – если отступить еще дальше в прошлое – как расстрел валютчиков в хрущевские времена по статье с применением обратной силы.

Естествен с той, понятно, оптимистической разницей, что жизнь Ходорковского этим приговором не заканчивается – и политическая жизнь, как кое-кто надеется, тоже. И хотя не стоит придавать особого значения голосам журналистов и целых изданий, «круто поднявшихся» на помощи арестованному магнату и прочащих ему поэтому чуть ли не президентское кресло, сам он вправе с известной долей уверенности надеяться, что еще не вечер. То есть, может, уже и вечер, может, ночь – но стопроцентной гарантии нет. Стопроцентная гарантия – это из гранатомета, да и то если не промахнешься.

Так почему же отсутствует хотя бы сочувствие? Здесь уместно – разумеется, не называя Ходорковского вором и, уж конечно, не утверждая, будто он является единственным, или главным, или хотя бы одним из самых удачливых воров в стране, – вспомнить повсеместно распространенную формулу «Вор должен сидеть в тюрьме». Братья Вайнеры вложили ее в уста Жеглова – Высоцкого, и поэтому она приобрела оттенок милицейской, прежде всего, мудрости. Но ведь вор должен сидеть в тюрьме и по воровскому закону! То есть не то чтобы вор из кожи вон лез попасть в тюрьму как можно скорее, но пребывание в заключении для него столь же достойное и осмысленное (а значит, и справедливое) существование, как жизнь на воле. Больше того, всегда аморальное и подчас бесконечно жестокое обращение с «терпилами» вор оправдывает тем, что его истинный дом – тюрьма. Триединство воли, тюрьмы и смерти (то есть одинаково бесстрастное приятие и того, и другого, и, если уж так ляжет карта, третьего) развязывает ему руки и превращает – по сравнению с «терпилами» – в сверхчеловека.

Именно так, и только так, и вели себя по отношению к простым смертным тайные и явные герои эпохи первоначального накопления капитала! Вчерашние мэнээсы и комса́ (и только во вторую очередь – вчерашние фарцовщики и их нечистые на руку кураторы из спецслужб), они, пойдя в бизнес и поначалу назвавшись кооператорами, приняли если не воровской закон, то воровскую философию, в которой главенствуют презрение к «терпилам», воля, тюрьма и пуля. Они знали, что их будут убивать, – и убьют, если смогут, – и что им придется убивать в ответ, в предупреждение и в острастку. Они знали, что их будут сажать, – и им придется откупаться, а если это почему-то не получится – идти в зону. Их были сотни, и тысячи, и сотни тысяч – и самые победоносные из них стали олигархами. Стали олигархами, по известному определению, те коммерсы, которые оказались круче бандитов. Круче – потому что еще беспощаднее!

Ну а другие мальчики того же розлива (разве что более «домашние») пошли в реформаторы. И самым отмороженным среди реформаторов – круче олигархов! – оказался Чубайс. А мы с вами так и остались «терпилами», с равной опаской относящимися и к «сыщикам», и к «ворам», и с одинаковым равнодушием встречающими самые драматические перепады и переломы их судеб.

2005

Третий ГКЧП?

Чертова дюжина лет – 1991–2004 – тоже как-никак юбилей, и пресловутому августовскому путчу он подходит как никакой другой. И хотя политический цугцванг – кто вынужден сделать ход, тот и проигрывает, – складывался с тех пор неоднократно, именно та заполошно-сумасбродная попытка переворота (или контрпереворота) оказалась в конечном счете решающей. ГКЧП проиграл, но что было бы, возьми он верх? Не что было бы тогда – в первые недели и месяцы после переворота, – а как выглядела бы наша страна сейчас, ровно тринадцать лет спустя?

На политическом уровне в стране функционировал бы авторитарный режим с псевдодемократической витриной полуторапартийной системы: КПСС у власти, ЛДПР (Жириновский, напомню, поддерждал ГКЧП) – при власти. Фактически бразды правления держали бы спецслужбы, делегировав в генсеки и президенты выходца из собственных недр. Но не майора или подполковника, а как минимум генерал-полковника. Электронные СМИ оставались бы государственными, бумажные – частными (но с государственными эмиссарами, они же комиссары, в крупнотиражных), к Сети подступались бы, но – русский политический сыск запрягает медленно – не знали, как подступиться. За неимением оппозиции боролись бы с порнографией, понимая под таковой прежде всего инакомыслие.

Во внешней политике дружили бы с НАТО и США, постепенно сдавая им одну позицию за другой. Позволили бы отделиться Прибалтике (по Закону о выходе из СССР), а вот Кавказ наглухо запер бы командующий объединенным Северо-Кавказским и Закавказским округом генерал Дудаев. В Средней Азии правили бы московские особисты, зато премьер-министром всего Союза был бы Назарбаев.

Неприватизированная «нефтянка» работала бы на ВПК, ВПК – на экспорт, экспорт – на импорт товаров народного потребления. Впрочем, «поднялся» бы и отечественный малый бизнес: предприимчивые люди, которых мы сегодня называем олигархами, лишившись возможности «вертикального» развития, вынужденно перешли бы на «горизонтальное» и, саккумулировав нерастраченную злость, разобрались с братками. И заново сдружились бы со своими былыми кураторами из «органов». За доллары все еще сажали бы, но «чеки» приобретались бы на каждом углу за рубли. В Центробанке хозяйничал бы Геращенко, и дорос БЫ до парторга Борис Федоров.

Землю роздали бы на приусадебные участки горожанам. Но кое-где процветали бы и крупные совхозы – и их славил бы одумавшийся «фермер» Черниченко. Антиалкогольная кампания постепенно сошла бы на нет, а пивная – не началась вовсе.

Армия (кроме Ракетно-космических и десантных войск) разлагалась бы в отсутствие вербализированного противника, а Церковь – держалась с истинно христианской скромностью. Спортсмены выигрывали бы все мировые первенства, кроме теннисных и футбольных. Никита Михалков и Алексей Герман снимали бы эпопеи к 60-летию Победы, причем Герман не успевал БЫ к сроку. Чиновники сохранили бы привилегии, льготники – льготы, врачи – здравоохранение, учителя – образование, ученые – науку.

За границу ездили бы по путевке «Интуриста», но без ограничений. Иностранцев, напротив, пускали бы к нам крайне выборочно. Эмиграция была бы свободной – но только по этническому признаку. Так и оставались бы три налога: подоходный, НА бездетность и неформальный «абиссинский» (за должность).

Политтехнологи, политконсультанты и младореформаторы занимались бы розничной торговлей, ресторанным делом и – в Нижнем – обыгрывали в карты заезжих «лохов». Старовойтова оставалась бы жива и боролась за освобождение Новодворской. В Ленинграде один из помощников занявшегося по завершении «хождения во власть» юридической практикой по жилищным вопросам мэра осуществил бы давнее желание, сев за баранку государственного таксомотора. Лозунг «Москва для москвичей» был бы реализован прежде всего в политическом смысле. Пенсионеры союзного значения Горбачев и Ельцин ездили бы на «москвичах», председатель Мосгорисполкома – на «Юрии Долгоруком».

Лучше было бы или хуже? Похоже или не очень? «Третьим ГКЧП» назвал приход Путина к власти Александр Зиновьев. Погорячился, конечно. Третьим ГКЧП стало бы, не исключено, президентство Примакова, а Путин – он только пугает. За что мы его, собственно говоря, и любим.

Или не любим? Но вот ГКЧП мы не любим определенно – а почему? Наверное, в силу его – но тогда мы еще не знали такого слова – виртуальности.

2004