Текст книги "Литературный институт. 1989-94"

Даниель Дефо. «Робинзон Крузо»

История зарубежной литературы XVII – XVIII веков

Курсовая работа

3 курс, 1992 г.

Дети и взрослые читают разные книги.

Они и пишутся по-разному и стоят на разных полках.

Лишь очень редкие, уникальные произведения оказываются в обоих рядах.

Одна из таких книг – «Робинзон Крузо».

1

Литература есть способ ухода от жизни.

Причем для обеих сторон.

В отношении читателя сомнений нет: для чего и брать книгу в руки, если не для того, чтобы погрузиться в несуществующий мир и забыть реальность?

Но и для писателя это так, причем в не меньшей мере.

Сочиняя, автор тоже не отрывается от земли. Не встречая преград, не отходя от письменного стола, он по своему усмотрению создает искусственную жизнь. И что это за жизнь! Писатель может воспользоваться всеми мыслимыми материальными благами, совершить путешествие в любую страну, без оглядки испытать самые сильные чувства, насладиться любовью женщин и поклонением толпы…

Нет ничего невозможного, нет препятствий на пути вымысла. Поэтому литература была и будет всегда. Стремясь уйти от реальности, которая гораздо хуже желаемого, один человек всегда будет читать все, что – тоже уходя от себя самого! – написал другой человек.

Конечно, степень ирреальности изображаемого может быть разной. В общем она определяется характером автора. Личностное разнообразие – как читателей, так и писателей – вероятно, было одной из причин разнообразия литературных направлений.

Подлинная литература – всегда вымысел.

Настоящая жизнь всегда слишком растянута во времени, слишком бедна событиями; литературное произведение – будь даже самым реалистичным – всегда имеет более высокую концентрацию действия. Но все-таки любое произведение может быть оценено с точки зрения большей или меньшей степени своей достоверности.

Сознательно стремясь к самообману, читатель все-таки ищет с любом произведении реальную основу. Пытается выяснить, правдиво или не правдиво художественное изображение действительности. Можно верить автору или нельзя в принципе?

С точки зрения здравого смысла этот вопрос неправомерен.

Литературный мир придуман автором и велика ли разница, в какой степени отклоняется он от мира реального?

Что это? проявление априорной противоречивости человеческого сознания?

2

На мой взгляд, все просто.

Ведь читателю тем лучше удается уйти от своих проблем, чем острей вкушает он иллюзию погружения в настоящую жизнь.

С этой точки зрения «Робинзон Крузо» близок к идеалу.

Эта вещь замечательна своим реализмом. Недаром простодушные современники Даниэля Дефо принимали вымысел за чистую монету; недаром до сих пор верят в реальность Робинзона дети, всегда отстающие от взрослых на несколько веков по порогу доверчивости.

Нельзя, конечно, забывать и о том, что автор Робинзона строил книгу не на пустом месте. Известно, что фундаментом романа послужил очерк Ричарда Стиля «История Александра Селькирка». Но, конечно, Робинзон и Александр далеко не тождественны между собой.

С одной стороны, герой Дефо провел на острове в семь раз больше времени; он не просто кое-как перемогался, а сумел построить свою жизнь и в конце концов перестал быть зависимым от чего бы то ни было.

С другой, «История Александра Селькирка» – не беллетристика в высшем смысле; за исключением некоторых литературных деталей очерк не отступает от фактов.

Дефо в своем романе поднялся на более высокую ступень правдивости: он достиг правды художественной. Той, которая не просто фиксирует мир, но обобщает его явления и оказывает куда более сильное воздействие на сознание читателя. Впрочем, развивая тему «Истории Александра Селькирка», Дефо поступил так, как поступали и поступают писатели позднейших времен: взяв за основу фактический материал, оттолкнулся от него и создал вымысел. Который получился настолько правдоподобным, что не верить ему невозможно.

В стремлении к правдоподобию произведений писатели обращаются к соответствующим формам.

В прежние времена – да, пожалуй, и в нынешние! – идеальным считалось повествование от первого лица. Вероятно, это оправдано: независимо от сказовости или однолинейности сюжета, местоимение «Я» в тексте влияет подсознательно. Не задумываясь о литературоведческих проблемах, читатель воспринимает повествование от первого лица как рассказ реального человека. Обращение к такой форме мы видим в «Золотом осле» Апулея; корни же ее теряются во тьме веков.

В XVII—XVIII веках прибавилась еще одна сходная форма – эпистолярная. Роман в письмах – если он написан художественно – оказывает еще более сильное влияние, чем повесть: ведь там автор может попеременно обращаться к разным рассказчикам, демонстрировать разные психологические типы, освещать одни и те же явления с разных сторон.

Для своего «Робинзона» Даниэль Дефо избрал форму, наиболее пригодную для отшельника на необитаемом острове: дневник. Пожалуй, первым из европейских писателей Дефо развил дневниковый вариант, наполнил содержанием, показал героя через его рассказ о самом себе.

Подлинная достоверность не может возникнуть без достоверности характеров. Робинзон реален. Это обычный человек, чуждый литературщине и позерству. Он не озабочен проблемами человечества, не совершает поступков во имя торжества добродетели. Он просто живет, и в том его главный поступок.

Для создания еще большей достоверности Дефо мастерски использует разные приемы.

Это и композиция сюжета – линейная с поступательным прямым развитием во времени, характерная для устного рассказа.

Это и некоторые, столь же характерные, отступления от единой формы: дневник Робинзона обрывается не по исчерпании сюжета, а из-за недостатка чернил.

Это, наконец, и мелкие, вроде бы лишние детали – например, землетрясение – которые не несут смысловой нагрузки, но создают дополнительную иллюзию реальной жизни, изобилующей случайными необязательными событиями.

Все это многократно усиливает воздействие романа.

3

В истории, последующей написанию «Робинзона Крузо», к роману обращались не раз.

Робинзона оживляли, погружали в новые времена; возник даже особый жанр «робинзонады» проявляющийся порой в совершенно различных произведениях.

Роман подвергали критике со всех сторон.

Особенно сильно досталось бедному моряку из Йорка от противников буржуазного строя.

В Робинзоне видели элементы буржуа, подчеркивали его якобы отрицательные черты: индивидуализм, приверженность к денежным отношениям и многое другое, характерное для жизненных условий того времени.

Между тем мне кажется, что нападки безосновательны. В принципе смешно требовать каких-то интересов помимо материальных от человека, в одиночку борющегося за жизнь на необитаемом острове. Да, Робинзон – буржуа периода первоначального накопления капитала. Создав нормальные жизненные условия своими руками, впоследствии он получил наемную рабочую силу в виде Пятницы. С точки зрения экономики – чьи законы, как мы все-таки убедились, правят миром – такой итог вполне закономерен.

Очутившись на острове, Робинзон в срок, сравнимый с продолжительностью человеческой жизни – даже с ее частью! – сумел создать хозяйство, обеспечивающее всем необходимым. Он экономический гений, с него стоит брать пример в нашей нынешней борьбе за существование.

Попадало Робинзону и с чисто литературных позиций.

Дефо упрекали в том, что его герой бездуховен, что он чужд романтизму, не думает о вечном, а природа интересует его лишь с утилитарной точки зрения.

Мне такая критика также кажется неправомерной. Робинзону требовалось выжить. И если бы Дефо наделил своего героя рефлексией, то поплатился бы достоверностью, ибо рефлексировать может лишь тот, у кого для того есть условия; у Робинзона их не было.

Его в самом деле не интересуют духовные вопросы, поскольку их в принципе не может быть у человека, чье будущее зависит от того, удастся ли приручить коз прежде, чем иссякнет запас пороха. Ему чужды размышления, выходящие за рамки решения одномоментных проблем: вспомним запись на двух половинках листа о «плюсах» и «минусах» его положения. Будучи набожным, как всякий невежественный сын XVII века, Робинзон имеет тексты Священного писания и вроде бы верит в существование божественных сил. Но – лишь внешне. Когда дело доходит до серьезной ситуации, он проявляет себя атеистом – как любой здравомыслящий человек, в каком бы веке ни жил: ведь свободный ум не может признавать над собою сверхъестественной власти.

«Кто прожил двадцать лет один-одинешенек среди океана, тому не пристало бояться черта»,

– говорит он сам себе. И этим проявляет свою рациональную суть.

Робинзон, бесспорно, индивидуалист. Но пусть кто-нибудь покажет, как быть коллективистом, прожив двадцать лет без звука человеческой речи!

Жизнью своей Робинзон Крузо доказал нам: человек может если и не всё, то очень многое.

Роман Даниэля Дефо – это гимн безграничным возможностям человека.

4

Не знаю, хотел – и мог ли? – автор романа преднамеренно рассчитать ассоциации читателя, мог ли он применить такую аллюзию – но мне в «Робинзоне» видится историческая параллель.

Параллель с историей человечества, нашедшего себя на неприветливой планете Земля и вступившего в борьбу за выживание. С этой точки зрения мне кажутся характерными и временнЫе соотношения этапов Робинзоновой жизни.

Известно, что развитие идет по экспоненте: с течением времени ускорение возрастает. Это становится очевидным, если сравнить периоды. Черные, бесконечно долгие тысячелетия до нашей эры сменяются более быстрыми, но тоже не стремительными средними веками. А чем ближе к веку двадцатому, тем быстрее прогресс. В наши дни его скорость возросла неимоверно. Если в 900-е годы еле ползли первые автомобили, то сегодня управляемый компьютером корабль может слетать в космос и вернуться обратно. За несколько десятилетий человечество достигло такого ускорения, какого не было за предшествующие века.

В «Робинзоне Крузо» все проходит примерно такими же темпами.

Двадцать с лишним лет проходят у героя в одиночестве и трудах, потом несколько лет они проводят вдвоем с Пятницей, затем появляется испанец – и счет идет уже не на годы, а на месяцы, недели и дни. Скорость событий нарастает.

Конечно, в романе много не вполне реальных деталей, но они не делают погоды. Робинзон остается привлекательным и актуальным для любого из нас – особенно в нынешние времена, когда редкий человек не мечтает уехать из этой проклятой страны хоть на необитаемый остров, лишь бы подальше и навсегда. Но с другой стороны, Робинзон словно упрекает нас: чем предаваться бесплодным сетованиям, не лучше ли заняться трудом ради самих себя, чтобы справиться с жизнью?

Добавлю еще один штрих от себя – я не нашел его ни у одного из прочитанных мною исследователей.

Робинзон двадцать лет мучился в одиночку, а люди, оказывается, были так близко… Пусть дикари, людоеды – но ведь встреча с тем же Пятницей, облегчившая ему жизнь, могла произойти гораздо раньше.

Значит, в любой ситуации всегда остается нечто, неподвластное нам. Остаются неиспользованные резервы, остается случайность – а значит, живет надежда.

5

Литературных героев часто сравнивают между собой. Робинзону в этом повезло даже больше, чем иным его собратьям.

Известно своего рода противостояние двух литературных гигантов XVII века – Даниэля Дефо и Джонатана Свифта.

Сами «Путешествия Гулливера» были замыслены как ответ «Робинзону Крузо». Гулливер по идее автора должен был стать противником Робинзона. Планируя похождения незадачливого Лемюэля, Свифт хотел развенчать Дефо: он создавал произведение изначально вымышленное, подчеркивающее каждой строкой несуразность изображаемого, и тем хотел бросить тень на иллюзорное правдоподобие тоже вымышленного, но реалистичного по форме романа Дефо. Не стану отрицать значения «Путешествий Гулливера». Но на мой взгляд, победить Робинзона Гулливер не смог. В схватке героев он оказался проигравшим.

Ведь кто такой, в сущности, Гулливер?

Никто и ничто.

Образ безжизненный – плоская маска, ни чем себя не проявляющая, созданная Свифтом для примитивной в свой прямолинейности пропаганды собственных взглядов. Характер Гулливера не индивидуализирован, в нем нет ни одной живой человеческой черты. Героем «Путешествий» мог служить не один Гулливер, а сколько угодно других фигур.

Конечно, некоторые аспекты философии Свифта (например, убийственная сатира на «ученых» Бальнибарба) актуальны по сю пору. Но это – лишь незначительные крохи. Если лишить повествование чисто приключенческих мотивов – которые, на мой взгляд, ослабевают и теряют привлекательность по мере чтения к концу – то от романа не останется почти ничего.

Критика государственного строя современной Свифту Англии сегодня мало кого взволнует. Его нападки на правительственную и судебную системы суть изобретение велосипеда. Во все времена во всех странах правителями были негодяи – или правители были негодяями, что одно и то же. Это вполне объективный закон биолого-исторического отбора. Свифт понапрасну истратил свой порох.

Гулливер интересен лишь детям – да и то лишь до тех пор, пока не покинет страну лилипутов.

Иное дело – Робинзон.

Он выпуклый, жизнеспособный.

Он жив до сих пор.

Он не служит авторским рупором – все свои идеи Дефо выразил опосредованно, написав картину жизни на острове. Эту идею я уже формулировал: безграничность индивидуальных возможностей человека.

И этим Робинзон будет привлекать читателя во все времена.

Заговорив о сопоставлении литературных героев, не могу не вспомнить еще одного, на первый взгляд к Робинзону Крузо отношения не имеющего: Дон Кихота.

С одной стороны, исследователи видят в «Дон Кихоте» некий идейный фундамент, использованный Даниэлем Дефо при создании своего романа. Веселый испанец Мигель выдумал героя и не скрывал, а всячески подчеркивал тот факт, вступив с читателем в своего рода «литературную игру». Несчастный британец Даниэль, проживая в сухой пуританской Англии, не мог писать открытую выдумку: любая фикция тотчас подверглась бы нападкам. И он сделал обратный ход: создал явный вымысел, придав ему форму мнимой правды.

Однако лично мне куда более важным видится не фактологическое, а литературное соотношение этих героев.

Робинзон Крузо и Дон Кихот суть антиподы в высшем художественном смысле, поскольку они противоположны по своему мировоззрению.

Дон Кихот – раб идеи.

Ему чужды телесные проблемы, он озабочен состоянием своего духа. Движимый духовными порывами, он пытается создать искусственный мир и поместить себя в нем. Чтобы создать нечто новое не на пустом месте, ему требуется сначала разрушить все, чем это место занято. Но Дон Кихоту это не под силу; в конечном итоге он разрушает лишь вместилище идей: самого себя.

Отдельно взятый Дон Кихот смешон, несчастен и трогателен – и, конечно, совершенно безобиден. Миллион Дон Кихотов уничтожил бы весь мир, приняв его за декорацию к своим бредовым замыслам. История неоднократно показывала, к каким пагубным последствиям приводит власть химерических идей.

Робинзон же, напротив, чужд всяким идеям кроме одной, по сути единственной, имеющей право на существование: идеи собственного выживания.

Этим он куда ближе к нам, реальным и земным.

Хотя, конечно, в мире нет абсолютно черных и абсолютно белых сущностей; в любом человеке в той или иной пропорции уживаются и Дон Кихот и Робинзон Крузо. Ведь материальное без возвышенного скучно, а возвышенное без материального – опасно.

Я люблю Дон Кихота не меньше, чем Робинзона. Честно говоря, первый вызывает более сильные чувства: он гоним и к нему нельзя не испытать жалости. Но приходится признать, что действительная жизненная правда, надежда на саму жизнь – все-таки не за рыцарем из Ламанчи, а за моряком из Йорка.

Потому что Дон Кихот – разрушитель а Робинзон Крузо – созидатель, и в этом их разница.

* * *

И все таки – почему «Робинзон Крузо» одинаково привлекателен и для взрослых и для детей?

Для детей «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо» – это прежде всего приключения.

Для взрослых – сама жизнь.

Для меня это повесть о настоящем человеке, которого не сумели сломить жизненные обстоятельства. Пример, во все времена достойный подражания.

Причем пример не назидательный.

Пример, облеченный автором в яркую, захватывающую, увлекательную форму.

О детях я вспомнил не случайно. Ведь все лучшее для себя мы черпаем в детстве. Жизнь взрослая представляет собой лишь цепь ошибок, прежних и будущих. Книга, подобная «Робинзону Крузо», перечитанная в зрелом возрасте, способна совершить чудо.

Она останавливает и обращает ход времени. Позволяет отсчитать назад десять, двадцать, тридцать, сколько угодно лет – позволяет войти еще раз в уже давно утекшую реку. Возвратиться хоть на час в пору первого прочтения.

Память детства – это, пожалуй, самое спасительное средство при всех неурядицах. А «Робинзон Крузо» занимает одно из высших мест в списке первой необходимости.

Без него невозможно даже просто представить это самое детство – как без солнца летом и снега зимой, без мороженого «эскимо», без добрых снов и без маминой улыбки…

Спасибо за все мудрому англичанину.

ЛИТЕРАТУРА

– Брандис Е. М. Джонатан Свифт и его роман «Путешествия Гулливера». В кн.: «Джонатан Свифт. Путешествия Лемюэля Гулливера»; Л., 1966.

– Вановская Т. А. Роман Даниэля Дефо «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо». В кн.: «Даниэль Дефо. Робинзон Крузо»; Л., 1955.

– Урнов Д. М. Робинзон и Гулливер. Судьба двух литературных героев. М., 1968.

– Урнов М. В. Даниэль Дефо. В кн.: «Урнов М. В. Вехи традиции в английской литературе»; М., 1986.

Проспер Мериме. Роман «Хроника царствования Карла IX»

Зарубежная литература XIX в.

Контрольная работа

4 курс, 1993 г.

Мериме был непревзойденным мастером литературных мистификаций.

Достаточно вспомнить, что его псевдославянские баллады ввели в заблуждение даже Пушкина!

Вероятно, обман читателя доставлял ему особое, утонченное удовольствие.

«Хроника царствования Карла IX» к числу мистификаций не принадлежит. Но тем не менее страсть к одурачиванию читателей нашла свой выход и здесь: заглавие произведения есть самый настоящий обман.

Ведь от хроники в романе имеются лишь несколько страниц предисловия. Там автор дает поверхностный исторический экскурс и выражает свой взгляд на эпоху религиозных войн во Франции и на причины Варфоломеевской ночи.

Роман Мериме – отнюдь не историческое сочинение и тем более не хроника.

Это одна из первых попыток дать развитие вымышленного романтического сюжета на фоне реальных событий.

* * *

Содержанием романа служит любовная история Бернара де Мержи и графини Дианы де Тюржи.

Фабула настолько затаскана многочисленными последователями Мериме, что читатель ХХ века, крепко наторевший в данной теме, предугадывает события каждой следующей страницы.

Неотесанный молодой чурбан знатного рода едет из провинции в столицу мира с рекомендациями к влиятельным лицам.

В самом начале герой попадает в историю, где его не без помощи женщины обманывают ушлые люди – благодаря чему читатель острее проникается его неопытностью.

В Париже его счастливо ждет полный набор стандартного романтического барахла:

– случайный взгляд,

– глупая ссора,

– первая в жизни дуэль (причем с профессионалом), из которой он, разумеется, выходит победителем (что само по себе столь же реально, как сбить их рогатки самолет)…

Наградой за все служит любовь роковой красавицы.

Кружатся затянутые шелком будуары, потайные калитки и почтенные сводницы, звучат неизменные «страстные поцелуи» – которые, впрочем, описаны так пресно, что читатель не ощущает вкуса и остается равнодушным.

Разбавляет весь этот амурный сиропчик действительно серьезная тема: религиозная война во Франции.

Гражданская война – как и революция! – всегда несет одно лишь зло; мы сумели это понять на собственной истории.

И неважно, в каком веке происходит разъединение нации, русские ли убивают русских в ХХ или французы истязают французов в XVI – зверство и противоестественность гражданской войны бросают трагический отсвет даже на вымышленные события.

Глубокий трагизм описываемого подчеркнут тем, что Мериме ввел в действие двух главных героев – братьев Бернара и Жоржа де Мержи.

Бернар – твердолобый протестант.

Старший брат его Жорж переходит в католичество. Вроде бы он отступник, который должен вызывать чувство презрения. Но мне кажется, что именно Жорж является центральным образом романа, именно он несет гуманистическую идею, несомненно заложенную автором.

Младший брат легок и пуст. На протяжении всего романа – помимо войны и драк не пойми из-за чего – он занят лишь тем, что ухаживает за своей внешностью да совокупляется с графиней де Тюржи. Эти занятия весьма достойно характеризуют знатных молодых людей всех времен и народов.

Жорж полновесен. В его образе мы видим внутреннюю содержательность, борьбу различных сил.

Это живой человек, не чуждый сомнениям. Замечательно его поведение в разговоре с королем, толкавшим на совершение подлости.

Особенно ярко характеризует его нежелание участвовать в уничтожении гугенотов: он солдат, а не мясник, ему не пристало убивать безоружных людей, хотя как офицер-католик он участвует в осаде Ла-Рошели.

Поступок Жоржа, спасшего протестантского ребенка в Варфоломеевскую ночь, – ход затертый до дыр, но все-таки волнующий читателя извечным пафосом поруганного материнства – показывает его внутреннюю человеческую сущность.

Главным моментом является сцена смерти Жоржа от раны, полученной по вине Бернара. Умирая мучительно, он отказывается от исповеди, не желает видеть священников – католических равно как и протестантских. Этот поступок человек, побывавшего в лонах разных религий, играет решающую роль в понимании сути описываемых событий.

Нет большей глупости, чем религиозная вражда, основанная на разнице догматов, не имеющих в своей основе ничего, кроме поповского блудословия.

Чем больше усердствуют фанатики, уничтожая друг друга с криками

«Deus vult!»,

тем яснее становится, что бога нет вообще, поскольку только дьявол может попустительствовать взаимному убийству со своим именем на устах.

Смерть старшего де Мержи напоминает нам, что истинно мудрый человек в конце концов приходит к отрицанию религии не только в рамках одной конфессии, но и в принципе.

Сам Мериме был безбожником и свои мысли, вероятно, воплотил в образе Жоржа, ему симпатизируя.

Да и вообще роман полон антиклерикального пафоса, существенно превосходящего замысел авантюрно-амурного сочинения.

Сцены жестокостей Варфоломеевской ночи, сцена последнего объяснения Бернара с Дианой, умоляющей его отречься от протестантства, показывают нам, сколь чудовищен религиозный фанатизм. Сколь чудовищна сама религия – ибо она как орудие борьбы одной группы против другой (Гизов против Колиньи и обоих вместе против короля) не может не привести в слепой ярости одураченной черни.

Животная тупость, соединенная с животной же жестокостью этого самого «народа», которому столетия спустя призывали служить революционные демократы, показана Проспером Мериме с пронзительной ясностью.

Впрочем, по своей разрушительности религиозная идея ничем не отличается и от любой светской.

Чудовищно и глупо служение любой идее.

Нет и не может быть идеи, ради которых стоит рисковать своей жизнью, ставить под угрозу благополучие себя и своих близких.

Такие мысли возникают спонтанно по прочтении «Хроники царствования Карла IX».

* * *

Несмотря на вымышленную авантюрную фабулу, роман все-таки содержит изрядную долю историзма.

Причем историзма не записного, а внутреннего, поданного через деталь.

Восьмая глава «Разговор между читателем и автором» проясняет отношение Мериме к истории: он отстаивает за собой право не переписывать хроник, не изображать всего, «что можно увидеть в Ангулемском музее», а подавать исторические факты беглым мазком.

Ему это удается и мы погружаемся в прошлое.

Конечно, погружение это не слишком глубокое. Изобразительные средства романа отличаются изрядной долей условности.

Мериме пишет отстраненно, не доходя до сердца.

Читая о зверствах Варфоломеевской ночи, мы не ощущаем подлинного ужаса этих зверств; мы встречаем лишь общие слова, не видим пронзительных деталей, не чувствуем запаха крови, не ощущаем на себе дыхания смерти. Для описания массовых убийств Мериме ограничивается стертыми, ничего не говорящими штампами вроде «предали огню и воде».

Роман не потрясает своим реализмом: все проходит перед нами как бы за бронированным стеклом.

Впрочем, такое отношение к действительности соответствует описываемой эпохе, в которой убить человека было столь же легко, как выпить стакан воды.

Проспер Мериме положил начло авантюрному роману нашего времени.

Из «Хроники царствования Карла IX» вышли бесчисленные произведения, живописующие полную приключений и страстей жизнь XVI—XVIII веков: от хрестоматийных «Мушкетеров» до по сю пору продолжающихся «Анжелик».

Эти романы – все как один легкие, банальные, напоминающие шитье поддельным золотом по грубому холсту истории.

В них рекой льется кровь, похожая на клюквенный ликер,

Они не затрагивают глубоких чувств, не заставляют по-настоящему сопереживать и страдать, не влекут за собою ночь без сна; они поверхностны и по сути примитивны.

И вроде бы не имеют даже прав относиться к разряду литературы.

Но боже мой… как хорошо погрузиться в такой роман, сидя вечером в уютном кресле под торшером – когда за окном метет пурга, а в доме сумрачно и тихо, и нужно лишь протянуть руку, чтобы взять с журнального столика рюмку с успевшим нагреться коньяком…

Что может быть лучше?

Кто пробовал хоть раз, скажет: ничего.

ЛИТЕРАТУРА

– Дынник В. Проспер Мериме. В кн.: «Проспер Мериме. Собрание сочинений в шести томах. Т.1»; М., 1963.

– Михайлов А. Творчество Мериме 20-х годов. В кн.: «Проспер Мериме. Собрание сочинений в шести томах. Т.1»; М., 1963.