Текст книги "С нами Бог"

Не довольствуясь этим, немцы пошли дальше в жестокости: они поснимали с несчастных сапоги, отняли сахар, консервы, чай, табак. Некому было бы подать напиться воды, если бы не случайно попавший в плен здоровый наш солдат, взявший на себя роль санитара при наших раненых.

Вечером наши раненые, находившиеся в халупе, увидели, что раненых немцев эвакуируют, и на вопрос наших, когда же их отправят, получили грубый ответ: «Завтра». Наступило утро следующего дня, но они продолжали лежать всё в той же халупе, голодные, измученные, неперевязанные.

Ближе к полудню немцы стали уходить совсем из фольварка. На просьбу нашего здорового солдата оставить его со своими товарищами для оказания необходимой помощи, немцы грубо закричали на него и потащили с собою.

Через некоторое непродолжительное время раненые, продолжавшие лежать без помощи, услышали запах гари, который увеличивался всё больше и больше. Не было никакого сомнения в том, что халупа горит. К этому ужасу прибавился новый: тут же, в халупе раздались выстрелы. Некоторые из раненых с трудом доползли до окна и разбили его, но спастись через окно не было возможности, вследствие их слабости. Пламя с шумом ворвалось внутрь, и раненые стали задыхаться.

Забыв о боли, все, кто мог, подползли к дверям и, помогая своим товарищам, выбрались из этого, объятого пламенем, помещения. Спаслось человек 30; остальные тяжелораненые, которые не имели возможности двигаться, погибли в огне. Их было десять человек.

Явно, немцы, уходя из фольварка, подожгли халупу с ранеными; выстрелы же произошли от взрыва патронов, заложенных немцами в печь и во все углы и щели халупы. Всё вышеизложенное запротоколировано».

В глубокой тишине чувствовалось всеобщее сострадание – сочувствие страданию русских героев погибавших в огне. Каждый солдат, услышавший эту историю, думал, что на месте погибшего в огне раненого русского солдата мог быть и он, и возрастала в его душе ненависть к врагу и с большей силой вскипала в нём ярость к нему.

Герои-мученики.

6 сентября Муромский полк получил приказ завладеть стратегически важной высотой занимаемой немцами. Для разведки подступов к ней полку была придана сотня казаков. За сутки до наступления сотня вышла в разведку, выслав впереди себя дозор – казаков Кариндина Ивана Павловича и Никонова Тимофея Михайловича.

На пути следования казаков лежала деревня. Осмотрев её издалека и не обнаружив в ней немцев, казаки решили войти в неё, и попали в плен.

Оказывается, немцы увидели казаков задолго до их подхода к деревне. Затаившись, они позволили дозору войти в деревню и открыли по нему огонь. Первым был ранен Кариндин. Ему, упавшему с лошади, поспешил на помощь Никонов. Соскочив со своей лошади, он поднял товарища и стал помогать сесть на коня, но в это время сам был ранен и повалился на землю. В это время на казаков навалилось до десятка немцев. Борьба была неравной.

Казаков доставили в деревню, где их ждала мученическая смерть.

После занятия деревни Муромским полком местные жители обрисовали картину смерти героев.

Казаков доставили в дом Марии Семёновой, где в это время обедали немецкие офицеры. Стали обыскивать. При обыске у одного из казаков нашли немецкие галеты, которые доро́гой дал ему немец-конвоир, очевидно, с провокационной целью.

– Ви убиль наш сольдат и взять у ньего галета! – закричал на казака офицер и ударил его по лицу. Затем приказал связать казаков, увести за огород и расстрелять.

Немцы скрутили казаков и стали подталкивать их прикладами на выход из дома.

Кариндин попросил перед смертью дать ему воды. Эта просьба вызвала в офицерах бурю негодования. Один из них куда-то удалился. Пришёл через пять минут, в его руках была консервная банка, в ней была какая-то жидкость. Плеснув часть её в лицо Кариндину, остаток в лицо Никонова, злорадно улыбнулся, достал из кармана сигарету, прикурил её от спички и бросил всё ещё горящую в лицо Кариндина. Так же поступил немец-изверг и с Никоновым.

Стон вырвался из груди героев-казаков. Они горели, но не молили о пощаде. А изверги хохотали.

Хозяйка дома стала просить немцев сжалиться над пленными, но офицеров это развеселило ещё больше, но всё же они плеснули в лица казаков водой и затушили огонь. Потом повели казаков во двор, где продолжили издевательства, – жгли тела восковой свечой, выжгли глаза, отрезали часть носа, до костей срезали щёки и подбородок, кололи штыками. Душераздирающие крики мучеников неслись по всей деревне, а пьяные немцы веселились. Мучения продолжались около двух часов, затем раздались выстрелы и всё смолкло.

На следующий день деревня и высота за ней были заняты полком. Герои-казаки были похоронены с воинскими почестями в ограде местной церкви.

За воинскую доблесть.

Потерялось в военных буднях жаркое лето 1915 года, за ним ушёл дождливый сентябрь. Октябрь. За полгода войны, выпавших на долю молодых прапорщиков Муромского полка, погибли почти все товарищи Сокурова. Кроме него Бог сберёг лишь Пучкова и Банькова.

Гибель товарищей глубоко ранила душу Кирилла, но он не озлобился на всех и вся, кроме врага, не зачерствел душой. Он стал более осторожен, хитёр и благоразумен.

В одном из октябрьских боёв, находясь в непосредственном соприкосновении с врагом, прапорщик Сокуров так умело организовал оборону, что захватил своим маленьким подразделением наступающий на него стрелковый немецкий батальон.

Дело обстояла таким образом.

День выдался спокойный, ничто не предвещало, что немцы к чему-то готовятся. Вдруг находящийся рядом с прапорщиком Сокуровым солдат Храмцов закричал:

– Вашблагрод, смотри, что-то льётся на нас!

В первый момент никто не мог понять, в чём дело. Солдатские сапоги, обмундирование и шинели пропитывались какой-то ядовитой жидкость с запахом керосина, которой очень ловко два раза была облита траншея взвода. Немцы поливали русскую траншею при помощи особой кишки, вероятно, специально для этого изготовленной.

Прапорщик Сокуров скомандовал:

– Тушите цигарки, спички не зажигать! Все вон из траншеи, бежать назад.

Всё было исполнено почти молниеносно. Через две-три минуты в траншею стали падать зажигательные бомбы. Огонь быстро охватил всю её площадь. Дым и огонь скрыли от немцев передвижение взвода прапорщика Сокурова вглубь опорного пункта роты. Немцы, предположив, что русское подразделение сгорело в огне, кинулись на оставленную траншею и стали бросать в неё зажжённые факелы. Увидев эти действия немцев, прапорщик Сокуров приказал взводу остановиться, развернуться лицом в сторону врага и открыть по нему огонь, затем с криком «ура» бросился на него в штыковую атаку. Взвод в полном составе последовал за своим командиром. Ошеломлённый враг, бросив оружие, поднял руки вверх. В этом бою взвод Сокурова уничтожил одну роту врага, а две взял в плен, при этом не потерял ни одного человека из своего состава.

За этот бой прапорщику Сокурову было присвоено очередное воинское звание подпоручик. Он был награждён орденом св. Анны 3-й степени и назначен на должность командира роты, а свою первую награду орден св. Станислава 3-й степени он получил за взятого в плен немецкого полковника.

Полк, в котором служил Кирилл, получил приказ сменить находящуюся на передовой позиции соседнюю часть. В дозор авангарда был направлен взвод Сокурова. Подразделение без происшествий прошло небольшой перелесок, вышло из него на поляну, остановилось для осмотра простирающейся впереди местности и заметило на расстоянии 400 шагов цепь из залегших на земле солдат. В сентябрьских вечерних сумерках нельзя было различить, кто это был. Для проверки пошёл сам командир дозора. Приблизившись к залёгшим в цепи солдатам, Сокуров ясно различил немецкие каски и понял, что перед ним враг. Времени для раздумий не было. Выстрелом из револьвера Сокуров предупредил своих солдат, что перед ним враг. Ответного выстрела не было, произошло нечто неожиданное. Противник бросил оружие и поднял руки. Через минуту от цепи немецких солдат отделился человек и пошёл в сторону прапорщика. В его руках было ружьё, на нём развивался белый лоскут. Подойдя вплотную к русскому офицеру, он улыбнулся, затем неожиданно замахнулся на него прикладом, но Сокуров, увернувшись, своим ногами подсёк ноги врага, быстро навалился на него всем своим телом, оглушил ударом кулака и приволок к своему подразделению. Лишившись командира, немцы опешили. Далее всё произошло буквально в считанные минуты. Враг, не успев опомниться, был уничтожен ружейно-пулемётным огнём, подошедшим к дозору авангардом полка. Пленным оказался командир немецкого батальона полковник фон Шварцвальд.

Бой под городом Брезины.

В первой декаде ноября Муромский полк вступил в бой с немецкой дивизией под городом Брезины. (В настоящее время город Бжезины (Brzeziny) – Польша. Находится в 20 км на восток от города Лодзь). Ведя бой с превосходящими силами противника, полк был вынужден отступить, город Брезины был сдан крупным пехотным и кавалерийским частям. 14 ноября полк предпринял контратаку, придвинулся к передовой полосе обороны противника на 500 метров, но под сильным огнём врага был вынужден остановиться и залечь. Весь день и всю ночь батальоны окапывались под огнём противника. На следующий день в 5 часов утра артиллерия полка открыла сильный огонь по неприятельским окопам, и под его прикрытием батальоны пошли в атаку. Надежду на отражение русской атаки немцы возложили на ружейный огонь, применять артиллерию не представлялось возможности виду близости противоборствующих сторон друг к другу. Достигнув первой линии окопов врага, воины Муромского полка штыками уничтожили врага. Но враг ещё не был сломлен, русских воинов поливал свинец из второй линии окопов, а когда муромчане заняли и её, ружейно-пулемётный огонь полился из третей линии.

Разгневанные беспрерывной стрельбой в упор, роты пошли в штыки и перекололи врага оказавшего сопротивление, уцелели лишь те, кто бросил оружие и поднял руки вверх, но таких было не более десяти, что говорит о том, что немцы, хоть и жестокий, но храбрый народ.

За третьей линий немецкой обороны пошла четвёртая. Русские солдаты, увлечённые боем, уже ничего не слышали, – ни свиста пуль, ни даже своего голоса, они были в таком состоянии самозабвения, когда человека можно остановить лишь пулей.

Видя перед собой только врага, зная, что если его не уничтожить, то тот убьёт его, Сокуров своим взводом первым ворвался во вражескую траншею и приказал открыть из неё огонь по последней, пятой немецкой линии обороны, направив на неё пулемёты, брошенные противником. Этими действиями он дал возможность остальным ротам полка почти без потерь овладеть флангами этой четвёртой линий и без остановки продолжить наступление на пятую, которую выкашивал пулемётами взвод Сокурова.

К 12 часам пополудни немцы были полностью разгромлены, потери их были ужасны, раненых было меньше, чем убитых, а пленных и того меньше. Из всего немецкого полка были взяты в плен всего около ста человек.

И хотя враг был разбит, его артиллерия оставалась в целости.

Не успела закончиться русская штыковая атака на пятую немецкую линию обороны, заговорили пушки второго германского эшелона. Артиллерия 6-й пехотной дивизии ответила на их вызов, началась непрерывная канонада, длившаяся два дня.

В Рождество Христово.

– Сегодня, 25 декабря христианский мир празднует 1915-ю годовщину пришествия Мира и Любви на обагрённую кровью землю.

Солнце правды, любви и счастья человечества взошло над несчастной и грешной землёй в кровавом зареве злодейств Ирода, истребившего 14 тысяч младенцев в Вифлееме, в желании, в том числе, погубить и явившуюся на землю Правду и Любовь.

Извечная божественная Правда и Любовь явилась на землю, чтобы пролить свою невинную кровь за грехи мира и тем утвердить вечное царство Его на земле.

«Я не мир, а меч принёс вам», сказал Христос ученикам своим, чтобы они не думали, что царствие Божие даётся легко и праздно.

«Если кто хочет идти за Мною, отвергнись от себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною».

Наша отчизна, верная призыву Христа, несёт тяжкий крест борьбы за утверждение на земле мира народов. На эту борьбу она была вызвана вторжением врага, который грозит всему миру господством силы своего оружия. Это германский император, своей угрозой держащий все народы в страхе своего оружия и тем заставивший и мирные народы содержать постоянные войска под оружием.

Кровавые дни переживаем мы, но зато у нас есть вера на скорую победу, которая принесёт миру мир.

С нами Бог! – таков девиз на знамени нашем.

За веру, царя и Отечество, идёте вы в бой!

С Богом, сыны мои! – закончил проповедь отец Митрофан и перекрестил воинство русское.

Игумен Митрофан – высокий стройный полковой священник нёс Божью службу в пехотном полку двенадцать лет, до этого был епархиальным священником. По велению сердца пришёл в православное военное ведомство и попросил, чтобы его направили в полк. Просьба была выполнена.

Сан игумена священник Митрофан получил на третьем месяце войны после вручения ему ордена святого Владимира 4-й степени с мечами.

В решительную минуты боя, когда был убит командир батальона, с крестом в поднятой руке он воодушевил солдат продолжать сражение. Рискуя жизнью, повел за собой нижние чины, был ранен, но остался жив. После лечения возвратился в свой полк.

Сегодня, проповедью в честь Рождества Христова игумен Митрофан благословлял солдат и офицеров, отправлявшихся на передовые позиции для замены находящихся там подразделений полка.

Информация.

12 июня 1890 года Высочайше утверждено «Положение об управлении церквами и духовенством военного и морского ведомств». Учреждалось звание протопресвитера военного и морского духовенства, в ведении которого находились все церкви полков, крепостей, военных госпиталей и учебных заведений. Власть над военным духовенством была сосредоточена в лице одного человека. По закону протопресвитер военного и морского духовенства, как и епархиальные архиереи, назначался Святейшим Синодом, после чего утверждался в должности Императором. Протопресвитер стал единственным духовным лицом, свободно перемещавшимся по всей территории Российской Империи. Главными помощниками протопресвитера Положением были определены дивизионные благочинные (для посредства между высшей военной духовной властью и подчинённым ей духовенством). На благочинных возлагалась обязанность наблюдения за подведомственными им церквами и духовенством.

В начале ХIХ столетия сложилась довольно четкая иерархия военного духовенства в Русской армии. Возглавлял его Протопресвитер военного и морского духовенства, за ним следовали Главные священники военных округов, затем Главные священники армий, и дивизионные, бригадные, гарнизонные благочинные. Завершали иерархию полковые, госпитальные и тюремные священники. Полковые священники приравнивались к офицерам в звании капитана. Чину поручика соответствовал диакон, а псаломщик – подпрапорщику.

2-й пехотный батальон, в котором служил прапорщик Пучков – командир 2 взвода 1 роты, сменил находящийся на передовой позиции 2-й батальон соседнего полка в вечерних сумерках. Утром 26 декабря со стороны немецких позиций донёслось:

– Руський сльюшай. Выхадьи! Рука жять друга бьюдьем. Водка, коньяк пьить! Плясьять бьюдбем! Мюзик кароший ест! Прьяник Христос…

Солдаты 2-го батальона поняли, немцы на ломанном русском языке предлагали провести братание в честь праздника – Рождества Христова.

Офицеры батальона посовещались и ответили.

– Выходи один солдат ваш, один наш выйдет. Потом два ваших и два с нашей стороны. Снова ваши – пятеро и пять наших выйдут. Потом выходи офицер и наш офицер выйдет. Так и поступили, а когда на немецкой стороне заиграл граммофон, пошло братание и пляска, из русских окопов выбежали безоружные солдаты и пошло веселье.

В какой-то момент, никто даже и не поняли когда, нейтральная полоса полностью очистилась от немцев, и в гуще русских солдат разорвался артиллерийский снаряд, прилетевший с немецкой стороны, затем из немецких окопов застрочил пулемёт.

Тела погибших русских воинов и убитого осколком в сердце прапорщика Пучкова вынесли с нейтральной полосы поздней ночью, в это время шёл мокрый снег с дождём.

Спустя неделю без вести пропал прапорщик Баньков – командир полкового разведвзвода. Пошёл в разведку и не вернулся.

Побег из плена.

Прапорщик Баньков бежал из плена в августе 1916 года. Бежал из городка Растенбург, что в Восточной Пруссии. Находиться в плену и осознавать, что война для него закончилась, что где-то за его жизнь платят своими жизнями другие русские люди, – это он не мог себе позволить. Да, в том немецком городке, где он содержался в относительной безопасности с другими пленными русскими офицерами, были более-менее сносные условия – казарменное, но тёплое жильё, двухразовое питание, свобода перемещения, не принуждение к физическому труду. Да, спокойная жизнь без дум о завтрашнем дне, но всё это было не его, и он бежал. Бежал не один, а с зауряд-прапорщиком, принятым немцами младшим офицером за одну звёздочку на его погоне, донским казаком Хлыщенко Панасом Тарасовичем.

К побегу подготовились тщательно, – запаслись сухарями и консервами, картой и компасом, раздобыли даже револьверы.

Из Растенбурга вышли в пасмурную, но не дождливую ночь. Пробираться решили озёрами к городку Лётцен, что тоже в Восточной Пруссии и далее к польским городам Сувалки и Августов по берегам болот. По юго-восточной окраине города Августов протекала река Бебжа, но в летнее время, как они предполагали, она могла быть маловодна и не представлять особой трудности при переправе. Далее, опять-таки по территории занятой немцами, идти ночной переправой через Неман к Гродно. Далее на город Мосты, от него вдоль наезженной дорогой на Молодечно, отдыхая в лесу и далее к Минску. Весь путь пролегал по захваченной немцами территории. Путь опасный и трудный, но молодая кровь Максима и Панаса кипела, требовала от каждого действий на поле боя, а не отсиживаться в плену, ожидая освобождения.

Первая ночь шла относительно спокойно, если не читать, что на исходе её зауряд-прапорщик полностью промок, – провалился по пояс в болото. Остановились лишь на десять минут, чтобы отжать одежду, благо было лето, и продолжили путь к городу Лётцен. Но на этом неудачи казака не закончились.

К полному рассвету прошли более 30-ти километров, определили по карте, и вошли в перешеек между озёрами Даргин – с севера и Снярвы – с юга. Впереди был город Лётцен. Решили остановиться на отдых, укрывшись в лощине, заросшей густым кустарником и низкорослыми деревьями. Костёр не разводили, не только ввиду близости оживлённых дорог и немецких населённых пунктов, что естественно, но и в связи с отсутствием спичек. Позавтракали одной банкой мясных консервов и одним сухарём на двоих, запили водой из фляжки.

После короткого и очень бедного завтрака Максим вынул из кармана карту и, разложив её на траве, стал что-то высчитывать.

– По прямой 400 вёрст, – проговорил прапорщик, высчитав по карте полное расстояние от Растенбурга до Минска, – но настраиваться надо… – с минуту подумал, – как минимум вёрст на семьсот.

– Понятно, не каждая прямая короче объездной, тем более во время войны… Не беда, как-нибудь осилим с Божьей помощью, – ответил Панас и с наслаждением развалился на прогреваемой солнцем земле.

Спали по очереди, – по два часа. Когда стемнело, отправились в путь.

Подошли к западной окраине Лётцена. Здесь Баньков решил зайти в ближайший дом, наполнить фляжку чистой водой и купить спички. Панас отговаривал:

– Опасно, немецкая территория. Мы для них, даже для детей и стариков, – враги. Обойдёмся как-нибудь без спичек, не сыро, лето, найдём родник, наберём воду, а продуктами разживёмся на польской земле.

– Оставайся здесь, – за изгородью. Я пойду один, – подойдя к добротному дому крытому черепицей, – проговорил Максим и сделал шаг вперёд.

– Ну, уж нет! Вместе идём, вместе и подойдём, – ответил Хлыщенко, улыбнувшись составившейся рифме.

На лёгкий стук в дверь послышались шаги и спокойный приятный женский голос

– Bist du, Friedrich? (Ты, Фридрих?), – спросила, женщина.

– Nein, Frau. Brauchen Sie Ihre Hilfe. (Нет, фрау. Нужна ваша помощь), – ответил Максим.

Открылась дверь. В тусклом свете идущим из-за спины, стояла высокая молодая женщина-немка, чем-то неуловимо знакомым и родным похожая на мать Максима.

Пахнуло домашним очагом.

– Frau, wir brauchen Ihre Hilfe. Geben Sie, bitte, Wasser und Streichhölzer. (Фрау, нам нужна ваша помощь. Дайте, пожалуйста, воды и спичек), – прямо глядя в глаза немке, проговорил Баньков.

– Eine Minute! (Одну минуту!), – ответила женщина и, повернувшись налево, вошла в какую-то комнату зашторенную плотной портьерой.

Через некоторое время за шторой раздались шорохи, и минуты через две перед «гостями» показалась улыбающаяся немка.

– Bitte! (Пожалуйста!), – сказала она, протягивая Банькову коробок спичек и большую стеклянную кружку, доверху наполненную водой.

Взяв спички и перелив воду во фляжку, Максим поблагодарил женщину и подал ей деньги.

– Nein, nein! (Нет, нет!), – отстраняясь как от прокажённого, ответила немка. – Nein!

– Danke, Frau! (Спасибо, фрау!), – ответил Максим, поклонился женщине и, повернувшись к ней спиной, пошёл в ночь. Следом за ним следовал Хлыщенко.

Неожиданно тихую ночь разорвал резкий звук выстрела.

Обернувшись, мужчины увидели поспешно закрывающуюся дверь и поняли, что стреляла немка.

– Вот бестия, – подумал Максим и, прокричав, – бежим! – устремился в сторону озёр.

Удивительно, но погони не было. Либо преследователи пошли в другую сторону, либо не поняли, откуда был произведён выстрел, поэтому были безучастны к нему. Но вероятнее всего, никто из жителей этого населённого пункта не хотел умирать, мало ли что могло произойти в ночи.

– Может быть, это набег русских казаков, – подумали они, мысленно проговорив, – всё выясним утром, а ночью не следует лезть, куда не следует. Не к чему зря рисковать своей жизнью. Пусть этим занимаются власти.

Немка же побоялась выйти из своего дома. Забившись в угол комнаты за спинкой кровати, она ждала ударов в дверь и звона стёкол окон. Она была уверенна, что русские обязательно ворвутся в её дом, схватят её и зарежут своими большими ножами, а потом повесить на дереве. Послать за помощью было некого, муж Фридрих отлучился по семейным делам к своим сёстрам, жившим в этом же городе, только на восточной его окраине, а сын, который мог быть хорошим помощником, месяц назад погиб на восточном русском фронте. Так и сидела немка до утра, проклиная всех русских и войну «затеянную ими».

Добежав до перешейка меж озёр, мужчины прислушались, ни единого постороннего звука, – лёгкий ветер ласкал листья деревьев и в ветвях их глухо перешёптывались какие-то ночные птицы. Полная луна, застыв на глади озёр, тянула по ней свою серебряную ленту и светом, ниспадающим из небесной бездны, освещала жирные луга, поляны и путь, по которому шли два путника, пережившие несколько тревожных минут в ожидании погони.

Шли вдоль западного берега озера Снярдвы, обошли его и направились по новому маршруту – к прусскому городу Лык, оттуда решили идти не на Сувалки, как предполагали первоначально, а через болота на Августов, – путь сложный, более протяжённый, но менее опасный. Случай в немецком доме на окраине Лётцена заставил их быть более осторожными.

Выйдя на трассу Лётцен – Лык, пошли уверенно, так как знали, что немцы боятся ночи и не передвигаются в тёмное время суток. С рассветом сошли с дороги, и пошли просёлками параллельно трассы. Шли с короткими остановками до небольшого озера, что на северной окраине населённого пункта Лык. За ночь прошли около 50 вёрст, устали и решили остановиться на отдых до полудня, затем лесом идти до болот у Августова – уездного города на территории Польши, входящей в состав российской империи.

От автора.

Растенбург (прусск. Rastenburg) – город Восточной Пруссии, в настоящее время город Кентшин (Kętrzyn) – Польша.

Лётцен (прусск. Lötzen) – город Восточной Пруссии, в настоящее время город Гижицко (Giżycko) – Польша.

Лык (прусск. Luks) – город Восточной Пруссии, в настоящее время город Элк (Ełk) – Польша.

Сувалки (Suwałki) – губернский город на территории Польши, входящей в состав Российской империи.

Августов (Augustów) – уездный город на территории Польши, входящей в состав Российской империи.

Августовский лес встретил беглецов кристально чистым воздухом, пением птиц, ароматом трав и цветов. Всюду – на полянах, у деревьев, на пнях и рядом с ними росли грибы, а ягодные кустики стлались по лесу ковром. Максим, не разбирающийся в дарах природы, чуть было не съел красивую сочную красную ягоду, которую Панас, лишь только увидел у него в руке, тотчас выбил резким ударом. Максим опешил, а Панас, глядя в глаза Банькова, спокойно проговорил:

– Никак жизнь надоела, Максим Петрович? Ягода это ядовита, с десяток съешь, упадёшь и больше не встанешь. Давай-ка мы лучше с тобой грибочков посбираем, поджарим их на костерке, вот и пища нам добрая будет.

Собирал грибы Панас, он же их и жарил на костре. К лесной жизни Баньков был не приспособлен. На десерт поели ягоды, опять же собранные донским казаком, которые Панас уложил горками на чистой тряпице разостланной на травяном импровизированном столе.

– Царский стол, Панас. С тобой, друг, не пропадёшь.

– Ясно дело, Максим Петрович, деревенские мы. Нам всё лесное хозяйство ведомо, что можно в пищу, а что для лечения употреблять. Без этого никак нельзя.

Отдохнули, сменяя друг друга, и тронулись в путь. К вечерней заре случайно набрели на лесную избушку. Постучали в неё с особой предосторожностью, – держа наготове оружие.

На стук вышел пожилой мужчина, спокойно оглядел потревоживших его покой людей, и, не обращая внимания на наставленные на него револьверы, проговорил:

– Что панам требуется?

– Помоги, отец, из плена бежим, из самой Пруссии, – ответил Баньков.

– Один я, никого кроме меня в доме нет, – давая понять русским, что можно убрать оружие.

– Извини, отец, – проговорил Максим, пряча револьвер за полу кителя. – Было… вот так же постучались, а потом нас чуть было не убили.

– Время такое… не спокойное, только у меня вам нечего опасаться. Проходите, паны, в дом. До утра можете отдыхать спокойно, да… и после тоже. Обходят мой дом стороной и немцы и свои.

– Что так? – спросил Хлыщенко.

– За ведьмака принимают.

– Не похож ты на него, пан. Ни усов, ни бороды на лице нет, и волосы коротко острижены, – улыбнулся Максим.

Поляк собрал на стол, познакомились.

Пан Зденек сказал:

– Сколько помню себя, всё в этом доме живу. Жена есть – Агнешка и дочь – Божена… в город с утра ушли… у жены сестра там родная… не оставляем в беде друг друга. Мы им даров лесных и с огорода, они муку, соль, сахар… вот так и живём. А сами-то куда сейчас направляетесь.

– К своим… Куда же нам ещё, пан Зденек?

– Далеко же вам по этим временам идти… вёрст пятьсот, а то и все шестьсот… фронт далеко на восток откатился. Немцы, будь они прокляты, верх над вашими берут. Сказывали, что уже близко к городу Минску подобрались.

– Ну-у-у, Минска им не видать, как своих ушей. Временно это, возможно линию фронта выравнивают, чтобы, значит, в окружение не угодить. Нет… не сдюжить немцам с нами, будь спокоен, пан Зденек, скоро погонят немцев наши войска.

– Да, я спокоен, только всё ж таки скорее бы немца прогнали, житья от них нет. Сюда… в избу мою не суются, болото кругом… удивляюсь, как это вы прошли его? а в городе беда… грабят.

Хозяйка с дочерью пришли в полдень следующего дня. Максим и Панас были удивлены. Агнешка – молодая, красивая стройная женщина явно не подходила по возрасту седому старику Зденеку, которому Максим дал лет девяносто, а Божена тем более не могла быть его дочерью, на вид ей было не более десяти лет.

Увидев удивлённый взгляд русского офицера, Зденек почесал за ухом, помял подбородок, вероятно, прокручивал в голове какую-то мысль, потом спокойно проговорил:

– К вечеру выйдем, укажу дорогу через болото. Как раз и стемнеет. По темну безопаснее будет пройти Августов, проведу вас окраиной, а там дорогой до Гродно вёрст сто… молодые… осилите.

– Выпроваживает, значит, есть, что скрывать, – подумал Максим. – Ну, да, Бог с ним! И на том спасибо.

Рассвет встретили на дороге. Ничто не указывало на резкий поворот событий в опасную для них сторону.

Спокойное течение времени оборвалось неожиданным появлением трёх велосипедистов – немецких солдат, выкатившихся из-за поворота дороги скрытого густой рощей.

– Halt! – крикнул Максим.

От неожиданности все три велосипедиста упали со своего колёсного транспорта. Обезоружили их быстро, связали, допросили в лесной чаще.

Немцы ехали в город Августов на недельный отдых, предоставленный им за какие-то подвиги. Оставлять их в живых было опасно, но и убить не на поле боя Максим не мог. Вопрос решился просто. С криком: «Ich will keine Qualen erleben!» (Не хочу испытывать мучений!), – один из немцев выхватил из-за голенища сапога нож и буквально в одну секунду вонзил его в сердца своих товарищей, затем убил себя.

Переодевшись в немецкую военную форму, Максим и Панас покатили по дороге к Гродно. В гродненском лесу налетели на засаду русского кавалерийского разведывательного разъезда. И быть бы беде, ели бы не казак, узнавший в Панасе своего однополчанина.

Так славно закончились приключения двух русских беглецов из немецкого плена.

В штабе армии прапорщик Баньков показал на карте расположение немецких войск, что видел на своём пути из Растенбурга до дня встречи с казаками, был награждён орденом святого Станислава 3-й степени, получил очередное воинское звание подпоручик и был представлен к отпуску на две недели.

В свою часть Максим прибыл в сентябре 1916 года. Там уже знали, что без вести пропавший подпоручик Баньков жив. Из первого выпуска ускоренных офицерских курсов он обнял только Сокурова, остальные его друзья и товарищи к тому времени уже сложили голову за Веру, Царя и Отечество.

Броневики.

– Ваше благородие, радость-то нынче какая. Ах, какая мощь! Какая силища-то! – восторженно восклицали солдаты роты подпоручика Сокурова, осматривая издалека, – близко не подпускали, – бронированные машины, прибывшие в полк на усиление.

На следующий день отряд боевых машин показал всю свою мощь. Командиру отряда штабс-капитану Кубасову было приказано прорвать оборону противника в районе города Лодзь, где было замечено скопление крупных сил противника. В образовавшуюся брешь командование дивизии планировало пустить ударную группу, расширить прорыв и этим самым дать возможность бригаде, а затем и дивизии пойти в наступление.