Текст книги "В поисках Тартарии: перстень Искандера"

– Нет, коротышом не хочу быть.

– Тогда ты из другой вселенной.

Я вернул ему сигарету и пожал руку.

– Ладно, брат, давай. – Дима похлопал меня по плечу. – Как доберешься, позвони.

– И ты пиши, как что нароешь!

На пороге квартиры меня пронзила подозрительная мысль касательно Зои Павловны. Она имеет все основания полагать, как кроме дневника, в раме было спрятано что-то еще. То, что я утаил. Невольно улыбнулся. Приятно осознавать себя хранителем древней тайны, о которой подозревает окружение. Кроме того, радовало присутствие конкурента в грядущих поисках. Наличие состязания, крупной игры, придает сил.

Отрывки из дневника путешествия Василия Верещагина на Кавказ.

Далее в своей статье привожу выдержки из официально опубликованного путевого дневника и прикладываю продолжение повествования в найденных листах:

1863 г.

Целью моей поездки было Закавказье – страна, занимающая все пространство от Черного моря вплоть до Каспийского и лежащая вдоль южного ската главной цепи Кавказских гор, до границ Персии и Азиатской Турции; собственно же Кавказ состоит из гор и громадных равнин. К северу равнины эти, или степи, доходят до земель донских казаков; к востоку они тянутся по берегам Каспийского моря, до самой Астраханской губернии; на западе же – их омывают воды Черного и Азовского морей.

Прежде чем приступить к описанию моего путешествия по Закавказью, считаю нелишним передать несколько собранных мною сведений о Кавказе. Нужно ли при этом оговориться, что я не рассчитывал этими несколькими страницами очертить вполне весь край?

Тем не менее, смею надеяться, что мои эскизы, как они ни поспешно набросаны, не будут безусловно лишены всякого интереса и помогут ознакомиться с населением, о котором так мало у нас сведений, между тем как оно так резко отличается от всего того, что мы привыкли постоянно видеть. Тип, обычаи, нравы и привычки этих племен носят оригинальный, самобытный характер, и каждый с невольным удивлением остановится над ними.

Переехав границу, отделяющую Ставропольскую губернию от земли Донских казаков, я начал встречать калмыков; я был уже за чертой Европейской России: начинался Кавказ. Тут мне придется пополнить свои заметки некоторыми сведениями, сообщенными человеком, хорошо изучившим этот край и его жителей.

Все, что представляется глазам путешественника, влево от большой дороги, занято кочевьями калмыков.

… Калмыки очень ловки и большие плуты. Они смотрят на воровство как на прибыльное ремесло и производят его с невообразимым искусством. Каждый порядочный калмык должен быть ловким вором. Украсть скотину в глазах глупого и доверчивого крестьянина, загнать ее далеко и променять с барышом на другую, которая приводится в свой котун, – дело у них более чем обыкновенное. Ремесло воровства тщательно передается отцом сыну, и редкий сын не идет по следам своего отца.

… Калмык отличный наездник и очень любит верховую езду. Конь у него, большей частью, такой же породы, как и у ногайца, по крайней мере, вид и ход у них одинаковы. Крепкий и сильный, конь этот нескоро устает. Тип его своеобразен. Я очень жалею, что у меня недостало времени набросить в альбом одно из этих полезных и достойных животных.

… Еще один случай приходит мне на память. На одной из станций одна из комнат для проезжих была превращена в арестантскую: в ней заперли почтальона, у которого украли дорогую почту. Надо заметить, что обыкновенно посылки у нас возятся на телеге в больших чемоданах с висячими замками. На чемоданах последней телеги помещается обыкновенно почтальон и наблюдает за передовыми телегами. Провинившийся почтальон ехал подобным же образом, как вдруг неизвестные люди поравнялись с ним на тройке, вступили с ним в разговор и пригласили его зайти в первый встретившийся по пути кабак. Почтальон не отказался и, находясь под хмельком, не заметил, как его милые спутники, продолжая свои россказни, успели распороть ножом чемоданы и побросали на дорогу посылки; сообщники их тотчас же подобрали их. Он доехал до следующей станции на чемодане, почти уже пустом, ничего не подозревая о мошенничестве.

… Почтовые станции распределены по казачьим селениям, через которые проходит почтовая дорога. Расстояние между ними от пятнадцати до двадцати пяти верст.

… Продолжая свой путь на юг, я встречал по дороге много ногайцев. Они двигались из калмыцких степей к Тифлису. Что-то особенное, непривычное было в их передвижении.

… Земли, занимаемые ногайцами, тянутся вдоль северо–западной границы Кавказа и на юг доходят до калмыцких степей. Все это громадное пространство носит название Ногайской степи.

Ногайцы – народ мирный, трудолюбивый и скорее привыкают к оседлой жизни, чем калмыки, с которыми они очень схожи по своим нравам, обычаям и привычкам, вследствие чего я нахожу лишним распространяться о них.

… Многие из этих ногайцев говорят довольно чисто по–русски, что доказывает известную долю развитости; особенно если сравнить их с другими туземными жителями, которые с трудом привыкают к незнакомым звукам и плохо понимают наш язык.

Дополнение, найденное в раме картины:

… Договорившись с одним из старейшин кочевья, я принялся его зарисовывать в свой блокнот. Дело это небыстрое, и в процессе нанесения карандашом мы говорили об их жизни в степи.

Старейшина поведал мне, что часто встречает калмыков, предлагающих обмен. На днях в его кочевье пришла пара таковых с предложением поменять не скот, как всегда, но некие бумаги. При расспросе старейшина выяснил, что бумаги калмыки выкрали у служилого человека. Поскольку читать не умеют, то украденное для них не представляет ценности. Таковое обстоятельство странно для степных воришек, поскольку на государственные экипажи они старались не посягать. Для ногайцев эти бумаги тоже не имеют значения. Старейшина, увидев императорскую печать на одном из конвертов, решил заполучить почту.

Все бумаги выкупили за мелочевку, якобы для розжига костра. Калмыкам для выпивки и того хватит. Старейшина в дань уважения Русской короне, приютившей его народ из-под турецкого гнета, хочет вернуть бумаги обратно служилым людям.

Поскольку путь мой лежал через Ставрополь, я согласился сопроводить ранее похищенную почту к местной почтовой станции.

Оставшись наедине со мной, старейшина поделился своими подозрениями, как расхищение почты было заказано третьей стороной, дабы не допустить попадания какого-то важного письма адресату. Жаль, исполнителей нашли неподходящих, бестолковых. После чего старейшина особливо вложил мне за пазуху единственное письмо с гербовой печатью, бывшее в общей выкупленной почте. При этом тайком на ухо прошептал мне, дабы данное письмо я передал не через смотрителя, поскольку подозревает его причастность, но лично по адресу.

На конверте числился адресат: кочевой староста Аль-Аль.

Продолжение официального дневника:

Выкурив трубку скверного табаку, дружелюбно мне предложенную ногайцем, я дал на прощание несколько гривенников тем из них, с которых рисовал эскизы. Взамен того я получил провизию на дорогу и был, сверх того, осыпан благословениями.

– Ты наш знакомый, – сказал мне старичок с отвислыми ушами, дружески ударив меня по плечу, – когда ты будешь в Ставрополе, спроси старика Аль-Аль, он узнает тебя.

Подъезжая к Ставрополю, мы начали встречать казачьи станицы и городки. На известном пространстве они расположены подле большого тракта, но, по мере приближения к главной цепи Кавказских гор, они все больше и больше удаляются от дороги и наконец мелькают только вдали по сторонам ее.

… Смеркалось, когда показался живописный Ставрополь. Город стоит на отлогом холме, и громадный собор его виднеется издали со своими довольно изящными украшениями.

Въехав в город, я не мог ничего различить в темноте, кроме длинного ряда больших правильных зданий да огоньков, мелькавших из окна в окно.

Зато в предместьях дома так редки и расположены до того неправильно, что линия освещенных окон беспрестанно прерывается, и мрак господствует всюду. При таком мерцающем освещении, то спускаясь, то подымаясь в гору, не мудрено и самому черту сломать себе ногу.

Вскоре уютный кров гостиницы, хорошо истопленная печь и мягкая постель заставили нас забыть все неудобства дороги. Несправедливо было бы не заявить благодарности трактирщику за то, что, по моему мнению, составляет венец его заботливости угодить гостю. Я говорю про орган, принадлежность всех порядочных гостиниц, под более или менее мелодичные звуки которого так сладко спится путешественнику.

На другой день утром я успел обежать и осмотреть город.

Ставрополь ничем не отличается от большинства наших губернских городов, и хотя он считается главным городом северного кавказского округа, но не носит на себе никакого особенного характера.

Главная его улица не уступает улицам европейских городов: длинная линия ее пряма и широка, с бульваром посередине. Спускаясь довольно круто, она достигает подножия горы. С этой возвышенности путешественник может окинуть разом всю панораму города: большие правильные казенные здания, красивые дома частных лиц, магазины, даже может различить европейский костюм жителей обоего пола. Направо возвышается громадный собор – неприятное смешение итальянской архитектуры с византийской. Подобное неуклюжее и неестественное смешение было в большом ходу у нас в начале этого столетия, но, к счастью, начинает мало–помалу выходить из употребления.

Оконечности города не так правильно застроены и не отличаются чистотой, они даже грязны. Ставрополь имеет отчасти вид военного города; в нем живет со своим штабом заведующий всеми здешними войсками.

В описываемое мною время должность эту занимал генерал Евдокимов – герой последней кавказской войны. Он споспешествовал к изгнанию восставших в турецкие владения и был исполнителем строгих мер, употребленных при этом. Сын солдата, Евдокимов начал службу с низших военных чинов, дослужился до звания главнокомандующего и получил графское достоинство.

Между людьми, носящими на улицах знаки своей храбрости, он занимает первое место: два раза пуля изрыла его лицо и оставила на нем глубокие следы, свидетельствующие о его храбрости.

Дополнение, найденное в раме картины:

… Поднявшись по этой улице до почтовой станции, я встретился со смотрителем. Рассказал ему о случившемся со мной по пути и о благодарном ногайском старейшине, возвратившем утерянную почту. Радости смотрителя не было придела. Тотчас он распорядился отправить гонца на станцию Астаны, дабы вызволить провинившегося почтальона. Меня же позвал к себе на обед.

Мы разместились на крытой мансарде, выходящей в сад. Стоит отметить, что в эту пору в Санкт-Петербурге и носу не высунешь из теплых апартаментов без пальто. Зрели плоды, местами росли ухоженные цветочные клумбы. Именно эти клумбы выделяли жилище почтового смотрителя от прочих стоящих рядом. Кроме того, фасон хоть и служилого, но пошитого на заказ камзола смотрителя, показывал в нем европейского человека, старающегося идти в ногу со временем. Если бы я не знал, что Федор Емельянович служит на почте, подумал бы, как передо мной торговец сладостями из Австрии.

К нашей трапезе присоединились господа из соседних контор, которым было интересно посмотреть на человека, прибывшего из столицы. Здесь был секретарь Семена Емельяновича, помощник коменданта крепости, ныне более исполняющий обязанности жандарма и местный фельдшер. О последнем хочу поговорить особо, поскольку впоследствии мы сдружились. Его звали Петром Александровичем, прибыл сюда после окончания института, из Петербурга, лет десть назад. Странного в нем было много даже с первого взгляда, начиная от необычного назначения в столь далекий гарнизон, как он утверждал, по собственному желанию, и оканчивая отсутствием у него на лице растительности. Для человека средних лет, проживающего в казачьих станицах, то дело было неслыханное.

Наблюдая, как перед обедом он деловито давал поручения своему помощнику Федору, я удивлялся: понапрасну грамотный человек прозябает здесь, в дальнем гарнизоне.

Поначалу несколько встревожил его бледноватый внешний вид. Зато собеседником он оказался преинтересным. Кроме своей специальности, он был человеком, сведущим во многих науках, и придерживался весьма прогрессивных взглядов. Он похвастался, как в этом году Ставрополь соединили телеграфной линией с Петербургом, и видел в том большое свершение как для страны, так для мира в целом. Так, по его разумению, данная ветка соединяет континенты. По ней пойдут сигналы общения из Европы в Индию и обратно. Таким образом, захолустный казарменный городок вскоре примет важное политическое значение.

После обеда я рассказал смотрителю о необходимости встретиться с неким господином Аль-Аль.

– По какой надобности? – насторожился Семен Емельянович, пристально разглядывая меня.

Говорить о письме с императорской печатью я не стал, поскольку не знаю, кому в этом городе можно доверять. В словах старейшины ногайцев первоистину не заключаю. Может статься, как напротив, кочевые племена замышляют недоброе. Единственное, что не подлежит сомнению во всей той перепетии, является гербовая печать императорского дома. Если числится адресат, я обязан выполнить волю отправившего. Решил перво-наперво разобраться в обстановке самому, выслушав все стороны.

– Я следовал из Петербурга в свите великого князя Михаила Николаевича. Несколько отстав по дороге, я держу путь в Тифлис. Сказали, что господин Аль-Аль хорошо знает дорогу до Тифлиса. Хочу, чтобы он порекомендовал места для ночлега и людей в сопровождение.

По всему виду смотрителя было ясно, как ему не нравится эта тема. Услышав мои оправдания, он смягчился.

– Недавно Аль-Аль был разоблачен в заговоре и тайном пособничестве разбойникам. Он арестован и дожидается казни.

Я оторопел, но, припоминая слова старейшины, начал понимать, что дело предо мной предстоит нечистое.

Споры с помощником коменданта крепости о встрече с заключенным Аль-Аль ни к чему не привели. Неожиданно помощь оказал фельдшер Петр Александрович. Он слышал часть нашего разгоревшегося спора и тайком от коменданта согласился взять меня с собой в темницу. У него самого было дело по осмотру здоровья Аль-Аль, поскольку после проведенных над ним пыток было опасение, что до казни он не доживет.

– Что такого натворил этот Аль-Аль? – удивлялся я.

На это шедший со мною Петр Александрович пояснил, что в последнее время разбойничьи похождения, более характерные для поместных станиц, стали происходить и ближе к городу. А недавно и вовсе произошла серия краж в имениях. Грабители интересовались преимущественно кольцами и перстнями, зачастую оставляя без внимания векселя и ценные бумаги. При этом было замечено, что на каждом обворованном месте находились птичьи следы и перья ворона. По городу прошла молва, что это орудуют нечистые силы, а грабители способны превращаться в птиц! В конечном итоге следствие привело в пристанище кочевого старосты Аль-Аль. При обыске кроме части награбленных колец была найдена переписка с приграничными государствами.

Нас сопроводили в здание крепостной гауптвахты, где содержался наш пленник. Городская тюрьма была переполнена конвойными арестантами, направляемыми на каторгу. Петр объяснил, это обычное дело для степи. К тому же, там важного свидетеля удобнее пытать.

Вид Аль-Аль был действительно ужасающий. По пути фельдшер пытался рассказать виды изуверств, примененных к арестанту, но я старался не слушать его.

Петр Александрович разбудил моего адресанта и влил в него некоторые капли, принесенные с собой.

– Дал ему одурманивающее, дабы снять боли. Теперь он сможет с Вами разговаривать.

Фельдшер отошел подальше и под локоть сопроводил к дальнему углу комнаты конвоира, выделенного нам. Я был очень признателен ему за проявленную деликатность и тогда еще не понимал мотивов его действий.

Наклонившись к арестанту, я осторожно, не подавая виду конвоиру, достал из кармана письмо и протянул бедолаге.

– Я слаб, прочитаешь после сам! – еле слышно прохрипел тот. – Я догадываюсь, что там велено. Из-за этого недошедшего письма я попал сюда. Кто-то смотрел через руку пишущего.

Аль-Аль долгое время смотрел мутными глазами, а после поманил пальцем, приглашая ухо к шепоту губ.

– Вижу, тебя прислал Рахим, – показалось на его губах слабое проявление улыбки. Если его лицо могло изобразить хоть какую-то гримасу после побоев, то явно нелживую. – У тебя метка на плече.

– Как? – оторопев, я отскочил от арестанта и посмотрел на рукав своего дорожного платья. Там, в темноте камеры, и впрямь просматривались еле заметные узоры фосфорицидной метки.

Подобные фокусы я видел на ярмарке в Петербурге, когда приезжал с гастролями Лондонский цирк. Аль-Аль вновь поманил пальцем.

– Сбереги метку племен, дабы они не начали резню с короной.

Далее он поведал мне, где спрятал так желаемое заполучить комендантом крепости.

– Копай дважды, помни, что клады даются только по навету! – голос арестанта становился все слабее и слабее. Вот–вот он испустит дух. – Учти, я разделил их неспроста. Не храни две вещи вместе без третьей!

Посоветовав поторопиться и никому в городе не верить, он закрыл глаза. По его тяжелому дыханию я понял, как боли вновь вернулись к нему.

Весь оставшийся день докучали различные служители контор, с которыми мы познакомились за обедом. Лишь на вечерней службе удалось высвободиться из их компании ненадолго. Предложив грязному мальчишке на паперти монетку, я вызнал, где находится местность, нашептанная Аль-Аль.

Дождался сумерек, пока не остался один в своем гостиничном номере. Вновь перечитал письмо с императорской печатью. После достопочтимых приветственных регалий в нем выражалось желание высшей особы оказать соседним племенам знак уважения и предложить диалог для ведения совместной торговли с предложением защиты. В демонстрации своей правоты необходимо предъявить старейшинам имеющийся на сохранности у Аль-Аль перстень Искандера Зуль Карнейна.

Убедившись, что за мной никто не следит, я пробрался к обозначенному месту в лесах. Признаться, без своего кучера и нанятой им брички эта вылазка была бы невозможна. Поначалу я не верил в успешность таковой экспедиции, ведь высоких камней в том буковом лесу было множество. На мое удивление, рядом с местностью, указанной мне, я заметил недавние следы прошедшего здесь. Право сказать, я несколько испугался, припоминая рассказы о живущих в здешних лесах разбойниках. Присмотрелся к следу. Тот был оставлен служивым сапогом, опрятно сбитом, на твердой подошве. Разбойники, для скрытности, таких не носят.

Камни, сложенные кольцом, указывали нужное место. Аль-Аль знал толк в сокрытии кладов и местоуказании их. Кто-то опередил меня, и тайник был разрыт.

Посокрушавшись, я припомнил точные слова Аль-Аль. Поняв намек старого ногайца, принялся копать глубже разрытого. Ищущий да обрящет! А я наткнулся на деревянный ларец с насеченным рисунком, кои прикладываю к своим записям.

Куда дальше девать сей клад, я не знал. В городе никому оставить вещь не мог, поскольку из-за нее творятся неладные дела вокруг. Наиболее верным решением виделось привезти сей ларец великому князю Михаилу Николаевичу в Тифлис на его усмотрение.

Вернулся в гостиницу уже под ночь. Распорядившись подготовить на завтра к утру бричку для продолжения пути, я направился в комнату. На столе ждал легкий ужин, упущенный из-за лесной экспедиции. Приятно удивила такая забота гостиничной прислуги. Низко они готовы раскланяться для столичного гостя!

Продолжение официального дневника:

… Из Ставрополя я отправился в Георгиевск, город, лежащий к югу в ста пятидесяти верстах от Ставрополя.

Позвольте мне тут немного уклониться от цели моего очерка и рассказать вам об одном случае, оставившем во мне очень неприятное впечатление в первый же день после моего выезда из Ставрополя.

Дело было весной. В это время тут появляются первые плоды, и я не мог воздержаться от соблазна полакомиться не совсем еще спелыми сливами и съел несколько штук.

Следующую за тем ночь я почувствовал сильную внутреннюю боль.

Сто шестьдесят верст отделяли меня от Ставрополя, нечего было и думать о возможности послать за доктором. Пришлось прибегнуть к тамошним средствам. Услужливый казак, староста этой станции, вызвался сходить за лекаркой, известной во всем околотке по искусству своему вылечивать от всевозможных болезней. Я согласился. Явилась пожилая опрятно одетая женщина. Помолясь на образа и отвесив мне низкий поклон, она принялась меня расспрашивать о моей болезни. Затем налила в чашку горячей воды и давай ею прыскать меня, дуть и нашептывать какие-то слова. Я не мог разобрать, была ли то молитва или заговор, до того голова моя отяжелела вследствие моего недуга.

Тем и кончился первый визит моего доктора в юбке. Лекарка обещала зайти ко мне на следующий день.

На мое счастье, случай привел на эту станцию какого-то проезжего, весьма почтенного господина, с которым я потом имел удовольствие не раз встречаться в Тифлисе. Он возил с собою аптечку, и соединенными усилиями мы с ним ухитрились составить снадобье, благодаря которому я на другой же день был на ногах.

Дополнение, найденное в раме картины:

… Этого господина я вспомнил, поскольку видел его на крепостной горе. То был Федор, помощник фельдшера Петра Александровича. Не зная о моем скором отъезде, он на утро прибыл ко мне в гостиницу поговорить. По счастливому стечению обстоятельств Федор стал свидетелем того, как недоеденный мной с ночи ужин скормили дворовым собакам. Вскоре собаки подохли. В связи с этим, помощник фельдшера предположил, что кто-то хотел меня отравить. Снарядившись возможными надобными змеиными сыворотками, он нанял самый скорый почтовый экипаж и отправился вслед за мной.

Если бы не столь быстрая догадливость моего Ставропольского друга, то быть мне зарытым в земельке под Георгиевском.

– Так, то со мной было не от зеленых слив? – все не унимался я.

– Никак нет-с, – улыбался мой спаситель.

Поделившись подробностями, мы с Федором определили возможных зачинщиков и мотивы.

Я показал ему вещь, найденную в двойном кладе. Хитрость разбойничья заключалась в том, что более нужное и ценное скрывалось глубже отвлекающего клада. Выказанная вещь казалась знакомой и желанной Федором. Он того не озвучил, но я понял то по его манерам.

– Я должен вернуться в крепость и телеграфировать о случившемся в Петербург, – заключил Федор.

Наиболее видимым нам источником злоключений было то, как генерал–губернатор со своим окружением был заинтересован в военном решении приграничных вопросов. Пытаясь отнять перстень Искандера у хранителя Аль-Аль, они исключали возможность мирного урегулирования споров с соседними племенами. Когда этот план провалился из-за несговорчивости хранителя, пришлось убрать всех свидетелей, в том числе таких случайных, как я.

– Аль-Аль мертв? – сокрушался я.

– В ночь перед Вашим отъездом я обнаружил его бренное тело в камере. Его похоронят как разбойника на татарском кладбище на выселках.

– Не по–христиански это.

– Он и не был христианином.

– А мы? Кто мы после этого? – разволновался я от такого стечения обстоятельств.

– А нам надо продолжить дело Аль-Аль. Следует получить дальнейшие инструкции из главного управления. Храните эту вещь дороже души собственной! После я найду Вас в Тифлисе. Там мы передадим сей перстень Искандера для мирных переговоров.

На том и порешили.

Продолжение официального дневника:

… Когда на следующее утро пришла навестить меня моя лекарка, надо было видеть восторг ее, смешанный отчасти с удивлением. Она не хотела верить глазам своим при виде чудесного действия своего заговора. Такое сверхъестественное исцеление должно было немало способствовать к дальнейшей ее славе в этом околотке.

– Ну, теперь, голубчик, сбирайся с Богом в дорогу! – говорила она мне, пряча проворно в карман деньги, так легко ею заработанные. – Путь у тебя дальний за смертью на Востоке от красного круга.

Георгиевск – первый город, который встречается по дороге, проложенной вдоль казачьих станиц. Это маленький дрянной городишко с плохой крепостью.

После моей кратковременной болезни и встречи со знахаркой я несколько дней ехал не на перекладной, а в почтовой карете, шедшей из Ставрополя в Тифлис. Езда в тяжелом, нового устройства экипаже не так поэтична, как на легкой троичной тележке, но зато мои бока поотдохнули, и я был избавлен от приятного ощущения ожидания, что может меня так подбросить, что простишься и с жизнью, особенно при рытвинах, то и дело встречающихся по дороге.

Между Ставрополем и Георгиевском дорога пролегает мимо казачьих станиц. Кажется, они еще многолюднее тех, через которые мне приходилось проезжать, и местоположение их живописнее. Разбросанные по холмам, они белеют длинными рядами своих мазанок, утопающих в густой зелени.

Мы благополучно проехали мимо всех этих станиц и добрались до города.

… Я встретил отряд, сопровождавший пленных горцев, скованных по два вместе и окруженных солдатскими штыками. Они отправлялись на базар покупать себе необходимые вещи. Глухой звук их тяжелых цепей неприятно действовал на слух и напоминал о довольно значительной роли Георгиевска, защищавшего окрестности от нападений соседних горцев.

Глава 3

Начало поисков.

Наше время.

Если бы не повальная усталость от дороги, то минувшей ночью я бы не заснул. Дом, любезно предоставленный моей теткой, не оснащен центральным отоплением, отчего было прохладно. Явление не удивительное относительно дачного района Ставрополя. Для обогрева предусмотрена система, подключенная к дровяной печке, на втором этаже я нашел пару электрообогревателей. И если печь даже затапливать не стал, то второй вариант очень выручил. Заодно удалось просушить кое–какие намокшие в дороге вещи. Несмотря на нахождение преимущественно за рулем автомобиля, некоторые ночные встречи заставляли намокнуть. Интересно, тот старик в сказочном темном лесу привиделся, или я действительно его подвез до Татарки? Заспанная голова еще плохо соображала.

Спустился с натопленного второго этажа на кухню. К моему "комфортному" проживанию прилагалась пара стульев да небогатый кухонный инвентарь, холодильник "Саратов" из 80–х и газовая плита. Этот предмет интерьера удивил более всего – у тетки на даче никогда не было газа! Помню долгие ее разговоры по телефону о войне с местной администрацией. Она закатывала жуткие тяжбы, борясь с бюрократией «Шпаковскрайгаза» (местного филиала "Конторы сбычи мечт"). Разобравшись, выяснил, что плита подключена резиновыми шлангами к баллону с газом, находящемуся на улице. Возможно, это хорошая схема отмывания денег – продавать газ в баллонах частникам, а не по трубам. Как и следовало ожидать, запаса газа в нем не осталось. Зато в антресоли кухни нашелся электрический чайник. Самое то, для начала рабочего утра!

День предстоял насыщенный. Я приехал в изменившийся до неузнаваемости город. Тут никто не ждет меня, даже единственная родственница, тетя Аня, переехала в Краснодар. Что ищу в городе? Не знаю, и того, как это "нечто" выглядит. Страшно признаться, не уверен, находится ли еще "оно" в городе. Все, что есть для начала поисков, – это имя казненного разбойника, державшего последним искомую мной вещь в руках. Оттого редакция журнала не решилась одобрить командировочными расходами мои поиски. Несмотря на потенциально интересный материал грядущих находок с тайнами имперского масштаба, риск провала велик. Как сказал Карл Леонидович (мой главный редактор): « … риск фатален».

Хорошо хоть отпустили в ежегодный оплачиваемый отпуск. Думаю, проведу его с пользой для себя. В планах, между делом, повидаться со школьными друзьями. Также мне обеспечены ностальгические прогулки по городу.

С первой я должен начать свои поиски…

Пара документальных фактов, известных мне, – имена фельдшера и «разбойника». В открытых интернет–источниках о них никакой информации найти не удалось. Единственной зацепкой в моем случае является поиск в городском архиве. Опять же, есть контраргумент: все случившееся в 1863 году на Ставрополье, возможно, сокрыто властями. Не исключено, что следов обнаружить не удастся вовсе. Причастные от прошлого столетия вполне способны были уничтожить нужные документы к этой тайне. Ситуация патовая, но есть пара козырей в рукаве, благодаря первенству держателя находки.

Для начала путь держал до краеведческого музея, как в школьные годы. Раньше подобный поход был «из-под палки». Теперь поход туда являлся интереснейшей необходимостью. Пойду не на экскурсию для исторического реферата, но для вскрытия тайн имперской России.

В истории Кавказа числится множество разбойников. Это и Верстка из Медвежинского уезда, о котором слогали песни, и сказочный Сазонка-колдун. Также известны целые «разбойничьи гнезда», самые именитые из которых: урочища Воровская Балка и Каменка. Самой удивительной является легенда об еще одном разбойнике, поселившемся некогда в городе. Это был знатный грабитель банков из Баку, именуемый Коба, более известный в народе как товарищ Сталин. Сюда он приехал в 1907 году, прячась от преследований и работая поваром на кухне одного из кабаков. Возможно, именно здесь он получил предмет, про что веду речь. Надо будет проработать эту догадку.

Я налил поспевший кипяток в чашку с плавающим пакетиком.

Надо согреться хоть чаем и разобраться с системой отопления, чтобы завтра не мерзнуть. Сколько я еще проведу в этом городе детства, еще неизвестно. Нет-нет, да упущу сегодня нить расследования, а после вернусь в Москву к скучной публицистике.

Мои размышления прервал телефонный звонок.

Это был Дима, он по-своему переживает за меня. Еще бы… Находка, к которой он имеет некоторую причастность, потенциально разворачивалась в нечто более глобальное. Он – пока единственный человек, которому я поведал всю правду об истинном предназначении тайного дневника.

– Привет, Влад. Ты добрался до места?

– Доброе утро. Рад тебя слышать! – я отпил горячего чаю и посмотрел в окно. – В ночь приехал. Не без приключений, как всегда.

– Ты без них не можешь.

– На подъезде подобрал какого-то странного старика. Полночи с ним нянькался. Всю дорогу он нес какую-то чушь. Не вспомню конкретно. И потом, этот теткин дом, оказывается, стоит без отопления! Промок, продрог. Скоро помру.

Крайнюю фразу я выговорил хохоча. Описывал свои злоключения не из желания поплакаться, но наоборот. Высмеивая свои приключения, я находил в себе силы преодолеть возникающие трудности.

– Надо было ехать поездом, как я и советовал.

– Я бы потом тут на такси разорился. Думаю, придется много бегать по городу.