Текст книги "Дети Ишима"

Ишимская Республика

Я сознательно пока не указываю точного местоположения поселения, где нам жилось так привольно, за редким исключением привожу имена и даты. Мне сейчас кажется, это могло происходить в любом месте и с каждым из нас на бескрайних просторах канувшей в Лету, назовем ее «Ишимской», республики. Не тратьте времени и труда на поиск ее на географических картах, в лучшем случае сейчас в тех местах, о которых я веду речь, можно обнаружить одноименную реку с неопределенным, наполовину высохшим руслом. Немного позже, как только повествование будет приближаться к концу, я собираюсь по фрагментам, сохранившимся в памяти, а может и фотографиям друзей и односельчан, восстановить и нарисовать карту нашего селения, а то и всей республики. Вдруг кому-нибудь и пригодится! Пока же, в подтверждение своих слов, приведу примерное изображение того, что могли бы случайно увидеть какие-нибудь пришельцы, выглянув из иллюминатора своей летающей тарелки.

На панораме внизу видны те замечательные места, над которыми автор этой повести в юном возрасте во сне оттачивал свое мастерство в преодолении земного притяжения в сумеречном небе над Ишимом и его сопками.

Полеты во сне

Тем же, кто не видел наших мест и селения, окруженного каймой сопок и спускающегося с западной стороны к Ишиму, могу с уверенностью сказать, они не видели в жизни ничего стоящего. Во всяком случае, я могу судить об этом по своим последующим годам жизни вдалеке от Ишима и его обитателей. Я исколесил и облетел огромную страну с запада на восток и с юга на север. Легче назвать те места, где меня не было, чем те, в которых мне пришлось побывать и не один раз. Побывал в чужих странах и на других континентах, жил во всяких там отелях, но ничего сколько-нибудь напоминающего окружающее и атмосферу той страны нашего детства – не встречал.

Настоящим было все, что нас окружало, – сопки, солнце, вода, снег, воздух, еда, запахи свежескошенного сена, бездонное ночное звездное небо, раскинувшееся над нами до которого можно было дотянуться рукой. Настоящими были и люди, живущие в этих краях. Конечно, и мы ребятня – тоже были настоящими: – дружили, влюблялись, дрались, купались и рыбачили в Ишиме. Гуляли весной и летом по цветущим сопкам, катались с сопок зимой, играли в войну, стреляли из пугачей; ездили на всем, что может перемещаться, устраивали набеги на поля с созревающими дынями и арбузами и многое другое. Те, кто побывал у нас хоть раз, могут это вам подтвердить.

Звездопад над Ишимом

Главной достопримечательностью селения была сохранившаяся, стоящая на трассе при въезде в него старинная ветряная мельница. В то время ее уже редко запускали в работу, хотя она неплохо с ней справлялась, поскрипывая своими дырявыми крыльями. В настоящее время эта мельница могла бы быть визитной карточкой или вместе с рекой и сопками украшать герб нашей бывшей «Ишимской» Республики. На всякий случай, чтобы вы себе это лучше представляли, я решил здесь поместить ее изображение. Может быть, ее уже и нет.

Ветряная мельница

Этот ветряк выполнял для нас еще одну важную функцию, которая никак не была предусмотрена его создателями. По другую сторону трассы располагались бахчи, где росли дыни и арбузы. Охрану этих территорий обычно несли ингуши, народ темпераментный и вспыльчивый. Верхом на лошади с длинной нагайкой они периодически объезжали вверенные им владения, и горе было тем, кто окажется на охраняемой ими территории. Один из них мне запомнился, может потому, что носил образное прозвище – «Казбек». Казалось, что его образ был вылеплен с одноименного рисунка коробки популярных в то время папирос. Наиболее ловкие из нас взбирались по крыльям ветряка, оттуда хорошо просматривались вверенные Казбеку поля. Отряд сорванцов в это время располагался под ветряком, дожидаясь сигнала штурма бахчи. Несмотря на грозный и внушительный вид Казбека, я что-то не могу припомнить случая, чтобы кто-то из нас был им выпорот. Ну да, если нас застигали на месте преступления, вся шайка бросалась врассыпную, а Казбек на лошади, как ураган, метался между нами, щелкая в воздухе при этом своим кнутом. С нас было довольно и этого! Иногда, правда, он палил из своего дробовика. К счастью либо дробовик не был заряжен либо стрелял он выше наших голов, поскольку боевых потерь в наших рядах не наблюдалось. История, однако, об этом умалчивает. Наши девчонки не участвовали с нами в набегах на общественную бахчу родного поселка, у них были свои предпочтения. В огороде некого Кобара или Козара, точно не помню, рос крыжовник, достаточно редкий «злак» для нашей местности. Растительности в самом поселке, за исключением старой школы и хуторка Кобара, тогда почти что не было, вот там-то и находились кусты этого желанного крыжовника. Как и мы с бахчей, девчонки совершали набеги на огород Кобара. Не помогали ни собаки, ни сам хозяин. Так что наши подружки были нам под стать, поэтому и сейчас, когда нас разделяют тысячи километров и живем мы в разных странах, мы испытываем к ним самые теплые и трогательные чувства.

Много лет спустя после этих налетов на бахчу и крыжовник, я со своей хорошенькой женой впервые навестил тогда еще живую матушку. Жила она уже на Украине в пригороде большого города, где еще сохранились утопающие в садах частные дома. Мы с моим другом были тогда молоды, и каждый день по узким улочкам пешком ходили купаться и позагорать на берег Днепра. Шел август, время созревания абрикосов, яблок, груш, слив, одним словом, всего. Для сведения, у мамы старая груша стояла вблизи домика, под которой я по приезде устанавливал обеденный стол, и созревающие груши валились прямо нам на головы, а абрикосами, которых девать было некуда, питались соседские козы.

Как-то, проходя мимо одного дома с палисадником, моя женушка увидела спелые, золотистые груши с розовым бочком, едва ли не опускающиеся нам на голову. Ее взгляд, пока мы шли по дорожке, не отрываясь, следил за этими свисающими за забор фантастически аппетитными плодами, а как только мы поравнялись с этим домом, из глубины палисадника раздался голос, который с характерным украинским акцентом попросил мою подругу нарвать себе этих груш: «Зирвы, дитынко! Зирвы!» Невидимый нам дед поступил так же, как поступил бы и я с девчонками нашего селения. Но тогда не то, что груш, а зеленого кислого крыжовника у нас не было.

Вот я и думаю, почему бы этому Кобару было не привязать своих злющих собак да пригласить наших девчонок на дегустацию этого чудесного крыжовника. Тогда и он мог бы рассчитывать войти в эту историю хорошим человеком, а так нет. Историческая правда по-моему, превыше всего!

Архитектурных излишеств селение наше, на мой взгляд, не имело. Человеческий гений в условиях полного отсутствия строительных материалов творил свои жилища из того же материала, что и Господь Бог – самого гения, то есть из грязи, добавив туда немного соломы и навоза. Не так давно мне довелось побывать у наших друзей арабов в междуречье Тигра и Евфрата. Тем, кто, как и я, имел в школе проблемы с гуманитарными науками, вроде истории, сообщаю, что там некогда возникла древнейшая в мире цивилизация, которая просуществовала свыше 25 веков. Так и там мне встречались глиняные строения наподобие тех, что были у нас. Потомки вавилонян, правда, разнообразили свою архитектуру жилищами, напоминающими перевернутые вверх дном глиняные горшки с одним входом и без окон, но были и глиняные коробки наподобие тех, которые стояли в наших краях. Правда водяная мельница и водочерпалка с деревянным колесом в возрасте около трех тысячелетий исправна и функционирует у них и поныне!

Мой водитель, потомок древних ассирийцев, показал мне могилу Каина, это на горе недалеко от Дамаска, причем он говорил об этом так, как будто он сам участвовал на его похоронах. Как после этого не воскликнуть: «Действительно великий народ! Действительно великая цивилизация!» И нам есть о чем призадуматься!

Справедливости ради стоит сказать, что эти незамысловатые глиняные коробки с плоскими крышами исправно служили нашему степному люду. Что же касается исторической памяти народа, то к своему стыду, а не примеру, я ничего не могу сообщить вам даже о собственной бабушке. Но эта тема для другого более грустного повествования.

К другим особенностям нашего селения, вне всякого сомнения, можно отнести пестрый состав жителей, его населяющий. Здесь были сосланные горцы – ингуши, чеченцы, а также нордические эстонцы и немцы, бесшабашные любители выпить – русские и украинцы с поляками, казахи и многие другие, да разве всех упомнишь. Горцы свои глиняные жилища, следуя естественным наклонностям, поднимали повыше и поближе к горе, а эстонцы подальше ото всех, образуя что-то наподобие хуторов, остальные сгрудились в строгом беспорядке. Если не считать закоулков, улица была одна. Она по кривой траектории поднималась с равнинной части поселка, минуя школу, затем магазин и, наконец, выходила на пригорок сопки, где находились клуб и библиотека. Зимой на лыжах по этой улице, съехав с нашей сопки, можно было промчаться через весь поселок почти до самой школы.

Сейчас, когда я просматриваю со спутника хитроумные изгибы Ишима с многочисленными селениями по его берегам, начиная от его зарождения до слияния с северными реками, у меня возникает ощущение, что я исследую некую возникшую на его берегах цивилизацию. А чего стоят старинные фотографии моих сверстников и их предков из различных селений, географически разбросанных на многие сотни километров, которые свидетельствуют об их быте, занятиях, одежде, жилище – мои догадки переходят в уверенность. Я, пожалуй, возьму на себя смелость утверждать, что на берегах Ишима существовала достаточно развитая «Ишимская» цивилизация!

Доказательств тому более чем достаточно, ведь это ее обитатели распахали все окружающие пространства. Вместе с тем остается главный и наиболее сложный для меня вопрос – зачем? Ведь степь необыкновенно хороша в любое время года, и почему после этого люди ушли из этих обжитых мест? И не повторяет ли, не так уж и давно существовавшая цивилизация, судьбы цивилизаций Атлантиды, междуречья или племен Майя? И это меня тревожит.

Вот почему любые сведения оттуда, из прошлого, представляются мне особенно важными. Для большей убедительности и в подтверждение этих размышлений приведу стенограмму своей переписки с одной из «найденных», спустя пятьдесят лет, жительниц той исчезнувшей страны, назову ее для краткости – «девушка, с которой когда-то танцевал», позже я назову и ее имя. После продолжительных расспросов своего друга детства, как недавно оказалось, он более сорока лет живет по соседству со мной, у меня возникли какие-то проблески в памяти. Благодаря современным средствам связи, я установил и поддерживаю контакты с моими товарищами и друзьями детства, разлетевшимися в смутные времена во все стороны света от родных мест, и что-то начинает проясняться. Вот невыдуманный диалог с одной из жительниц той затерянной в степях республики.

Viktor: – Привет! Был в гостях у твоего одноклассника и моего друга детства. Он показал фотографию вашего класса, где есть и твое фото. Конечно, трудно и почти невозможно узнать в солидной даме ту молоденькую девчонку.

Ludmila Lorenz-Akperow: – Привет! Это правда! Разве я могла бы узнать в таком представительном мужчине того мальчишку. Бегали вместе. В школе на вечерах танцевали. А теперь прошел бы мимо, я бы в жизни не узнала. Рада, что ты написал. А то я думала, после защиты перестанешь писать, шучу, конечно.

– Давно не пишешь, или зазнался. Зайди через меня на сайт к Б.В., есть интересное фото с тобой. Может легче будет вспомнить. Хорошее фото. Там молодой, симпатичный и очень простой парень В. З. с девчонками и со своим неразлучным другом.

Viktor: – Нет, не зазнался. По-видимому, от этого у меня иммунитет. Стояла страшная жара, вот я и уехал туда, где никаких средств коммуникаций нет. А сегодня, по необходимости, приехал на квартиру. Объявился В. Г., краса и гордость всех наших поселковых мальчишек.

Ludmila Lorenz-Akperow: – Привет! Я знала, что В. Г. под Берлином и недавно ушел на пенсию. Но все равно у меня такое ощущение, что это из другой жизни. Только я уже много забыла. Я ведь с родных мест с 64 года и почти там не бывала. С семьей жила в Киргизии. И теперь уже 16 лет в Германии. С. Т. часто звонит и если о ком-то рассказывает, а я не помню, – злится. Она до последнего времени ездила в наше селение, живет сейчас под Дортмундом, а я под Штутгартом.

Viktor: – Привет! И со всеми праздниками, какие есть! Летал в Новосибирск. На обратном пути решил посмотреть поближе Ишим, поехал поездом. Так что от всех Вас передал привет реке нашего детства. Ну и разумеется, от нее тебе привет вместе со мной.

Ludmila Lorenz-Akperow: – Привет В.! Тебя тоже с прошедшими праздниками! В этом году лечу на свою Родину, вернее в Новочеркасск, брат остался там. Обязательно заеду в наш поселок, и уж тогда распишу все. Я не была там с 70г. Ты как? Молодец, так держать!

Viktor: – Привет Л.! Обязательно напишешь, – как там нашу сопку не снесли? Недавно мне снился страшный сон. Как будто я появляюсь в родных местах и ничего не могу узнать там: где была наша сопка – яма, в ней якобы нашли какие-то ископаемые, речку тоже повернули. Короче, одни ужасы! Так что одна надежда на тебя.

Ludmila Lorenz-Akperow: – Привет! Вернулась из отпуска и решила с тобой поделиться своими впечатлениями о нашем селе детства. Была, конечно, в нашем поселке. И вот уж действительно с большим трудом что-то узнавала. А то и не могла узнать. Поселок расстроился. В ту сторону, где вы жили, весь новый. А тут, где была раньше школа, сад очень вырос, и все заросло. Здания почти не видно. И там, где был наш старый поселок, тоже все новое. Старые дома снесли и построили новые. Почти ничего невозможно узнать. Сопка наша стоит. Но почему-то показалась мне маленькой, низкой. Или уж правда вросла в землю? Или изменились мои понятия о размерах? Речка, Витя, почти высохла. Остался, можно сказать, большой ручей. И вообще это уже не наш поселок. От души сказать, я глубоко жалела, что вообще поехала. Почему-то все увиденное отозвалось в душе огромной болью. Как будто там только поняла, что годы ушли. И наших людей там никого нет.

Viktor: – Здравствуй! Не зря видно мне кошмары снились. Спасибо тебе, что не забыла про все самое главное. Я пытался разобраться с нашим поселком по спутниковой карте, но, сколько ни ломал голову, никаких приметных мест не обнаружил. Конечно, за полвека многое меняется, но не до такой же степени! Испанцы говорят, что жизнь – это сон. А один мой знакомый даже утверждает, что существует лишь то, что написано. Выходит один способ сохранить – это написать. Может быть, и возьмусь за это. Еще раз тебе спасибо. До связи!

Сопки

Селение наше расположилось на небольшой возвышенности у подножья сопки с простым и понятным для всех названием «Наша сопка». В любое удобное время туда можно было взобраться и осмотреть окрестности, разместившись на выпирающей из западного склона скале. Наша сопка служила не только местом прогулок и «домашнего» катания на лыжах, но и сторожевым постом для наблюдения за «дикими» племенами из соседних поселков. Желающих запросто так покататься с наших гор было достаточно и на севере, и на юге. Ведь у них-то своих гор не было.

Наши дозорные легко обнаруживали «неприятеля», когда он черной змейкой пересекал заснеженный остров между старым и новым руслом Ишима. Мы бросались наперерез, и если они не успевали вовремя повернуть обратно, дело доходило до рукопашной. Повзрослев, я не без стыда вспоминал об этом. Правда, когда мы оказывались на «чужой» территории, нам платили той же монетой. Поколачивали больше других нашу компанию, которую впервые в истории селения решили образовывать далее начальной школы и для этого направили в соседний поселок, с которым мы находились в состоянии войны.

Со временем противоречия между нами сгладились на почве игры в футбол: и нам, и им нужны были реальные противники. Процессу «нормализации» отношений также способствовал присланный из «вражеского» в наше селение новый директор школы. Со всей семьей этого замечательного человека, спустя некоторое время, подружился и я. Позже мы стали приглашать наших соседей в гости поиграть в футбол, покататься с наших сопок. И это было здорово! Катались на лыжах они хуже, зато бегали лучше нас, по-видимому, сказывался прошлый опыт посещения наших гор. Из этих лет я вынес ценный проверенный жизнью вывод – дружба намного приятнее и полезнее вражды и войны.

В разгаре весны, когда снег оставался только в лощинах северных склонов, сопки как будто взрывались от бурлившей в них весенней энергии, выбрасывая ее на поверхность склонов сопок в виде огромных островов невысоких тюльпанов всех мыслимых цветов и оттенков. Эти цветы словно соперничали с разноцветными платьицами и юбочками наших девчонок, прогуливающихся весенними днями по сопкам. Собственно, небольшие группки одетых в разноцветные юбочки и платьица девчонок издалека тоже были похожи на островки разноцветных цветов. И пусть теперь кто-нибудь попробует сказать мне, что этого не было или что это было в какой-то жизни другой затерянной и пропавшей страны.

Жили мы согласно вечному календарю времен года, поэтому вскрытие реки и ледоход на реке нами связывался с началом весенне-летнего сезона, в ходе которого вся наша жизнь была неразделима с рекой, купанием и рыбной ловлей. К концу наводнения вода в Ишиме достаточно быстро спадала и прогревалась, старое русло мелело, образуя многочисленные отмели, через которые можно было проникнуть на остров и оказаться в непривычном для степного обитателя мире. Небольшие глубокие озерца с чистейшей темно-синей, почти черной водой, окруженные плотной стеной камыша, буйство высокой зеленой травы и цветов. Для нас, не избалованных обилием растительности, этот остров был наподобие рая, точное описание которого христиане могут найти в Библии, а мусульмане в Коране.

Чуть подальше вверх по течению реки, километрах в трех-четырех, находилась наша гордость, сопка «Змеиная». Свое название эта сопка получила давно. Старожилы рассказывали, будто раньше там степных гадюк было видимо – невидимо. Они постоянно приползали в поселок или прицеплялись к дойкам коров, пахнущих свежим молоком, да и вообще доставляли не только коровам немало хлопот. Рассказывали также, что когда терпение народа лопнуло, люди обложили гору соломой, облили соляркой и подожгли ее со всех сторон. С тех пор численность змеиного племени сильно поубавилась.

Хочу сказать, что еще и на нас их хватало с лихвой. Если вам, к примеру, ранней весной очень захотелось увидеть гадюку, нужно было добраться до этой сопки, перевернуть первый, попавшийся вам на пути приличного размера булыжник, и под ним вы бы нашли то, что искали: свернувшуюся в клубок спящую гадюку. Когда становилось теплее, гадюки просыпались и выползали из укрытий, забирались на камни и грелись на солнышке. По невнимательности можно было на них и присесть. Правда, при встрече они никогда не нападали первыми, а чаще всего с шипением уползали. Весной, когда вода поднималась высоко, их иногда вымывало из-под камней. Тогда змеи, как поплавки, высунув головы из воды, двигались по течению. Между нами было принято неписаное правило при купании – освобождаться от объятий змеи в воде, не выходя на берег. Существовало мнение, что под водой змеи не кусаются.

По воскресным дням зимой на трех склонах «Змеиной» оттачивали свое мастерство наши любители скоростного лыжного спуска. Те, кто находился на нижней ступени, осваивал северный склон. Более продвинутые – восточный. Западный склон мог удовлетворить любого, желающего прокатиться с ветерком. Скорость спуска там достигала такого уровня, что из-за встречного потока ветра слезы из глаз текли рекой, а даже незначительные неровности по трассе приводили к многометровым прыжкам. Это был скорее полет с короткими касаниями склона. С вершины этот склон, перед съездом, почти всегда вызывал у меня ощущение внутреннего холодка.

Четвертый, южный, склон носил свое имя – «Чертово Ущелье», из-за его крутизны склона, обилия камней и каких-то кустов. Этот склон намеревались покорить самые отчаянные из нас, в том числе и я. Однако благоразумие брало верх. Дошедшие до нас легенды о смельчаках свидетельствовали, что урожаем таких спусков были поломанные лыжи, ребра и головы. К слову сказать, в те времена проломленная голова ценилась намного дешевле деревяшек, которые мы гордо называли лыжами. Поэтому, накатавшись вдоволь со всех склонов, потоптавшись на вершине этого «Чертова ущелья», бесславно, но с целыми головами и лыжами мы возвращались по домам.

Была бы допущена несправедливость, не упомяни я еще об одной сопке по имени «Вышка», такое название она получила за то, что некогда геологи на ее макушке действительно взгромоздили вышку, может для ориентировки, а может еще для чего. Эта сопка нравилась мне почему-то больше всего. Расположена она была в глубине гряды, на восток от русла Ишима; имела приличную высоту и необычайно правильной формы профиль склона. Снег на ее склон ложился так ровно, что можно было подумать, его сознательно выглаживает кто-то очень заботливый для катания наших малышей.

Добраться до нее можно было и от «Нашей сопки», взяв немного на восток и перевалив несколько сопок. Езда с этой горы доставляла мне непередаваемое удовольствие. По воскресным дням, когда в нашей программе было посещение «Змеиной», я сознательно отставал от всей кавалькады и поворачивал в сторону «Вышки», хоть на пару часов. Навестив свою любимую сопку, я направлялся к моим товарищам, облепившим склон «Змеиной», и незаметно присоединялся к ним. Мне не нравилось рассказывать своим товарищам о том, где был и чем занимался, ведь любовь – это чувство глубоко индивидуальное.

Значительно реже, правда, я навещал ее и летом. Именно эта сопка, покрытая белоснежным искрящимся снегом, являлась ко мне в счастливых сновидениях, словно давая понять, что и она все еще помнит обо мне. После этих сновидений я неизменно просыпался окрыленный, со счастливой улыбкой на лице, и у меня всё получалось. Но летом сопки нас почти не видели, у нас были неотложные и важные дела – с утра до позднего вечера мы пропадали на реке, занимаясь рыбалкой и купанием. Там мы проводили почти все свое время, отвлекаясь разве что на игру в футбол.