Текст книги "Дети Ишима"

Друзья

Кому из нас не хотелось иметь настоящего друга? Думаю – многим. Но удача выпадает не каждому. Правда, сегодня, в век коммуникаций, мне доводилось в социальных сетях встречать счастливчиков, у которых численность друзей доходит до тысячи, а то и более. Я, к слову сказать, как-то с трудом могу себе вообразить возможность постоянного общения с каждым членом из такой обширной аудитории. Даже поздороваться с каждым – и то времени на всех не хватит. Совсем другое дело – собрать их разом на конференцию в лекционном зале или за банкетным столом – вот тогда и можно установить полный контакт со всеми, с минимальными затратами времени и труда.

Для меня же ближе точка зрения, что друзей не может быть много, более того, друг может быть всего один. В этом и состоит вся сложность. Как только друзей становится больше двух, часть из них можно смело переносить в графу: товарищи, соседи или приятели, а это непросто. Как это ни печально, время и здесь ведет свою разрушительную работу. Узы, связывающие даже друзей, ослабевают, теряется общность целей, и друзья потихоньку перемещаются из одних списков в другие, а то случается и в списки недругов или неприятелей. И это очень печально!

Одиночество – самая грустная штука на свете. Конечно, с тех пор как я осознал себя как личность, у меня были друзья, с которыми я делил свое одиночество. Это были книги, а потом их дополнила музыка. Даже в нелегкие периоды жизни они служили надежным убежищем, среди них было много таких, которые, как мне казалось, написал я сам. Вообще, если вы хотели бы, чтобы у вас всю жизнь до последнего дня были друзья, которые вас не предадут, научат уму разуму, придадут вам веры в людей и завтрашний день, займитесь их поиском и выбором как можно раньше, лучше с раннего детства. Здесь, правда, как и с людьми, требуется время, много труда и терпения. Но ручаюсь, со временем вам все вернется с лихвой. Вот таких-то друзей у меня, без всякого преувеличения, тысячи. А в то время, о котором здесь ведется речь, жилось мне, несмотря на разные увлечения и чтение книг, все же достаточно одиноко. И, конечно, мне хотелось иметь настоящего друга. Однако время шло, а он не появлялся.

Нашему знакомству с моим будущим другом предшествовало назначение нового директора школы, который был направлен к нам из соседнего поселка. Величали этого без сомнения исключительного человека Болеслав Францевич Загурский. Он был в числе первых, кто обживал и обустраивал жизнь на берегах Ишима. Как-то, полушутя, полусерьезно, он заметил, обращаясь ко мне с вновь обретенным товарищем Толькой. – «Те, кто себя ныне гордо величают „целинниками“, таковыми, строго говоря, не являются». Настоящими «целинниками» были те, которых в предвоенное время вывезли на абсолютно пустынные заснеженные берега, которые и стали впоследствии основателями нашей «Ишимской» республики.

После появления у нас нового директора в школе, как по волшебству, появилась мастерская, оснащенная циркулярной пилой и даже токарным станком, что сразу изменило мое отношение к этому заведению. Новый директор параллельно вел уроки труда, которые нравились мне наравне с уроками физкультуры. Понемногу что-то переменилось и во взаимоотношениях школяров с учителями. Школа уже мне не казалась местом лишения свободы, а учителя – надзирателями. Учителя после случая с оружием оставили меня в покое, радуясь уже одному – отсутствию взрывов и стрельбы на переменах. А тем временем, независимо от темы урока, я доставал листок бумаги, чертил и перечерчивал конструкции вечного двигателя и других устройств, а после уроков остаток времени проводил в домашней мастерской, пытаясь вдохнуть в них жизнь.

Где-то примерно в это время я и познакомился со своим будущим товарищем Толькой, младшим из отпрысков большого семейства Загурских. Точно не помню, при каких обстоятельствах это произошло. Буду у него, обязательно расспрошу. У него изрядная память, помнит все, даже то, что и не нужно помнить. Между тем я думаю, что произошло это примерно так. Мы учились в разных классах, поэтому поначалу присматривались друг к другу.

В отличие от меня, он был правильным учеником и отлично учился. Начальный участок пути из школы домой у нас совпадал, поэтому мы доходили до его дома, прощались, а я брел дальше.

Вероятно, интерес к некоторым темам у нас совпадал, а начального участка пути от школы к его дому нам не хватало, поэтому мы барражировали между нашими домами, пытаясь обсудить все назревшие вопросы. Так потихоньку мы сдружились и стали встречаться уже и после школы. Потом с ним мы проводили вместе почти все дни. Часто я оставался у них и на ночь, хотя до своего дома мне было всего сотни две метров, обсуждая при этом бесчисленные фантастические проекты, которые роились в наших головах, как пчелы. Часто вечерами мы не могли разойтись, провожая друг друга от дома к дому и обратно, решая, как нам казалось, проблемы, совершенно не терпящие проволочек и отлагательств.

Его отец вначале присматривался ко мне, и я думаю, дело здесь не обошлось без советников его школьного окружения, где я пользовался вполне заслуженной репутацией, что было, в общем, справедливо. Шло время, но так как никаких негативных действий и событий, связанных с моим участием, не происходило, в конце концов, присмотревшись внимательнее ко мне, он одобрил наши взаимоотношения. У моей матушки появились, наконец, свободные от вечерней порки часы, и по этой причине она заполнила их молитвами, воздавая всем святым за появление в наших краях семейства Загурских.

Но, как говорится, когда господь, утомившись от своих дневных трудов и забот, на минутку вздремнет, черт, который не смыкает глаз, не тратит времени понапрасну, пускается во все тяжкие, и в результате этого вмешательства между двумя друзьями возникла, мягко говоря, размолвка. А дело было так. Мне пришла в голову очередная идея, существа которой я уже не помню, да это и не важно. Уроки закончились, но будучи дежурным, мой друг остался мыть полы в классе. В это время мне срочно захотелось обсудить возникшие мысли с другом, и я, в грязных башмаках, размахивая бумажкой, на которой что-то было изображено, с одухотворенным лицом, направился прямо к нему по уже вымытым полам.

Как я уже говорил, Толя был правильным мальчиком и постарался выдворить меня из класса, а я все-таки был на год постарше и покрепче, поэтому более правым оказался я. Шваброй, находившейся поблизости, я, чтобы он не шевелился, прижал его к стене. После такого случая мы всю зиму избегали друг друга, выбирая разные дороги, хоть разминуться в нашем селении было сложно.

И я опять остался один, точнее сказать один со своими обычными приятелями. Тут правда снова вмешались силы добра, может быть и сам Бог, видя, что в тот момент, когда он находился в объятиях Морфея, с верноподданными случилась неприятность. Желая замять недоразумение, знакомит меня с одним человеком, который может считаться моим настоящим учителем и крестным отцом по части радиотехники и электричества. Звали его Николай, и было ему в то время лет около тридцати или немногим более. Был он высокого роста, с темными глазами и располагающим к себе добродушным лицом, обросшим черной бородой, что придавало ему некоторое сходство с представителями цыганского племени. Познакомился я с ним благодаря своему однокласснику эстонцу по имени Вилли, который обитал в старой части «города» с матерью, тоже эстонкой, причем довольно сварливой.

Не знаю, какие ветры странствий или бури забросили этого человека в наше селение, но остановился он в доме у вдовы, матери моего приятеля, где я застал его за перемоткой трансформатора от лампового приемника. Следует сказать, что электричество нашему селению обеспечивал дизельный генератор. Его включали только под вечер. Сильные бураны часто обрывали провода, вызывали короткие замыкания, и бывало так, что в одной части поселка электрические лампочки взрывались от перенапряжения, тогда как в другой света от них было не более чем от свечи. Трансформаторы приемников тоже не выдерживали такого издевательства над собой и горели как спички, что и давало средства пропитания моему вновь обретенному знакомому.

Завороженный колдовскими действиями по намотке ровных рядочков проволоки на катушку, я забыл о Вили. Забыл я и о том, зачем собственно сюда я зашел. Так просидели мы с вновь обретенным товарищем до позднего вечера. На следующий день я появился у него снова и потом снова. Так продолжалось каждый вечер, но никто не выказывал никакого недовольства из-за моего присутствия. Ему тоже нравилось находиться со своим случайно обретенным почитателем. Иногда я помогал ему что-то поддержать и уже начинал чувствовать свою необходимость, и даже незаменимость. Вот так мы и подружились. Мне кажется, ему было тоже очень одиноко.

Ранее, освещая свою точку зрения о понятии дружба, я утверждал, что друзей не может быть много. Сказанное верно лишь отчасти. Лучше всего, если у человека есть несколько друзей, но разного возраста. Принято считать, что один друг должен быть значительно старше, чтобы учить и оберегать тебя. Другой должен быть моложе тебя, его учишь и оберегаешь ты, а третий – твой ровесник, с которым делишься всем ты, и вы оберегаете друг друга. Такое устройство жизни мне тоже нравится и даже представляется идеальным. Но если трудно найти одного друга, то, что и говорить об их большем количестве.

Вообще тема о друзьях и дружбе, на мой взгляд, необычайно важна и будет таковой, пока существует сама жизнь. Я убежден, что дружба и любовь человеку дается, как награда или божий дар, за вынесенные трудности или страдания. Мера эта никому кроме творца неведома, так что, размышляя над всем этим, поневоле отойдешь от атеизма и материализма, к которому нас приучали с детства. А еще для дружбы необходимо потратить много времени и труда, настолько это непростое дело. Возьмем, к примеру, мою матушку и меня. Сколько времени и сил ей пришлось затратить на меня! Зато потом у нее не было более верного друга и любимого сына, чем я. Дешевых друзей нет, даже в супермаркетах, но вы и сами хорошо это знаете.

Так долгими зимними вечерами, когда за окнами глиняных коробок завывал северный ветер, в доме Вили – мастерской по ремонту трансформаторов и радиоприемников – стояла уютная атмосфера дружеского взаимопонимания между мастером и его учеником. За этими увлечениями быстро промелькнула зима. За это время я многому научился, и не только практически. Откуда-то взялись книги с пожелтевшими листами, где были описаны всякие вакуумные приборы с очень интересными названиями, особенности которых без всякой надобности и разбора я впитывал в себя как губка.

Я уже разобрался с внутренним устройством и принципом действия электронных ламп, таких симпатичных стеклянных баллончиков; знал назначение конденсаторов и резисторов. Учитель увлек меня в страну радиолюбительства, из которой нет возврата. Как-то он признался мне, что мечтает сам сделать радиоприемник. Он говорил: «Починить приемник – это одно дело, а вот сделать его – это совершенно другое!» И это была правда, в чем мне пришлось убедиться позже на своем опыте.

У него собралось несколько огромных чемоданов с деталями от старых радиоприемников, представляющимися для меня огромными сундуками с сокровищами. Когда мастер начал испытывать ко мне симпатию, то доверял найти в этих чемоданах нужную деталь, и я перебирал их одну за другой, любуясь их цветом, формами и надписями. Вероятно, со стороны я был похож на кощея в юности, чахнущего над безмерными сокровищами.

Я уже раньше говорил, что в наших местах была атмосфера таинственности, которая порождалась не только окружающими сопками. Далеко с запада, со стороны озера Тенгиз, часто взлетали ракеты, их взлет и дальнейшее движение хорошо были видны с нашего селения. Уходили они на восток и, скорее всего, падали в Тихий океан. Страна развивала ракетную и ядерную технику, свидетельства об этом в буквальном смысле долетали до нас и падали нам на головы.

Иногда наши водители, возвращаясь из поездок по степи, привозили кучи исковерканного металла ступеней ракет с радиоэлектронными узлами, которые мы с воодушевлением разбирали до атомов на детали. Вот было радости, если во всем этом удавалось найти компактные серебряные аккумуляторы, которые легко раскаляли гвозди, если ими перемкнуть выводы! Обычно, несколько дней спустя, после завоза нашими водителями «даров с неба», в наш поселок приезжали серьезные и сердитые люди, как будто мы сбрасывали им на головы эти железяки; они ездили по дворам и собирали то, что оставалось после проявления нашего любопытства. А оставалось не очень много.

Однажды под вечер я, как обычно, зашел к своему старшему другу и нашел его очень печальным. Он поделился со мной ее причиной и сказал, что семейная ладья пошла ко дну и завтра на рассвете он с попутным ветром отбывает в дальнейшее путешествие по миру. Чемоданы с «сокровищами» он может доверить на хранение только мне, так как путь его не ясен, а чемоданы представляют собой довольно увесистые предметы. Затем, не мешкая ни минуты, он предложил перенести их на хранение ко мне домой.

Матушка моя, человек чуткий и наделенная природным чувством юмора, завидев нас, несущих огромные чемоданы, деликатно осведомилась, куда это мы собрались, на ночь глядя. Но потом быстро уловила существо дела, собрала на стол все, что необходимо в таких случаях, и мы втроем провели наш последний вечер. Прощаясь, мастер сказал, что если к зиме он не объявится, то содержимым чемоданов я могу располагать по своему усмотрению. Потом на минутку задумался, как бы что-то хотел добавить, но махнул рукой и скрылся в темноте ночи. Ком в горле не давал мне произнести даже двух, трех прощальных слов. Больше в нашем селении его никто не видел.

Я снова оказался в одиночестве. Где-то в это время случился многодневный буран, оборвавший электрические провода, и несколько дней мы не высовывали нос на улицу. Долгими вечерами я проводил с зажженной керосиновой лампой, читая Майн Рида и книги про радио. К тому времени я выписал почтой прекрасный справочник радиолюбителя, объемом более тысячи страниц, выпущенный издательством «Наукова Думка». За несколько лет чтения и практических упражнений эта книга дала мне в области радиотехники столько знаний, что в последующие годы я не испытывал затруднений с их недостатком. Их и сейчас хватает. Это позволило года через три мне реализовать мечту моего старшего друга – спроектировать и смастерить приемник с двойным преобразованием частоты и высокой избирательностью, что позволяло отстраиваться от «глушилок» и слушать «зарубежные голоса».

В тот зимний вечер заунывный вой ветра непроглядной снежной многодневной бури уже начинал навевать на меня тоску, казалось, все живое уже исчезло за стенами дома. А после чтения Майн Рида «Затерянные в океане» у меня тоже появилось ощущение, будто бы и я затерялся в бушующем снежном буране. И тут меня осенило, нужно собрать приемник! И таким образом может быть удастся узнать, как там поживает остальной мир?

Схема детекторного приемника у меня была, изготовить катушку и антенну ничего не стоило. Основная проблема в этом деле была связана с изготовлением детектирующего элемента. Свинец и сера нашлись легко. Также быстро были расплавлены и разбиты на кусочки. Приладив, как советовали в книге, к одному из кусочков иголку, я получил главный элемент детекторного приемника, полупроводниковый детекторный кристалл. Дальнейшее было не более чем делом ловкости рук. Схему пришлось скручивать, в результате на столе образовался ежик из катушек, проволочек и конденсаторов.

Восторгу моему не было предела, когда с замиранием сердца, поворачивая валик переменного конденсатора, услышал, как в наушниках сначала раздался шорох, а потом пробился человеческий голос, сообщивший мне по секрету о том, что сейчас национальный оркестр имени Курмангазы исполнит что-то из народной музыки. И точно, заиграла популярная мелодия на казахских домбрах, знакомая всем жителям нашей республики. Меня удивляла гениальность композитора, создавшего атмосферу и эмоциональное состояние наездника в лошадиных скачках по безбрежной степи. И это при помощи такого простого инструмента! Не зря видно говорят, что все гениальное, – просто.

Мы строим аэросани

Приближалась весна! В наших краях она всегда приходила ошеломляюще быстро. Солнце уже поднималось высоко и солнечных дней становилось заметно больше. В один из таких дней, возвращаясь домой из школы, у меня состоялось примирение с моим товарищем Анатолием. Со стороны это сильно смахивало на примирение влюбленных после какой-то случайной и нелепой размолвки. Мы опять провожали друг друга от дома к дому и не могли расстаться.

Уже не вспомню, как и у кого возникла идея построить самолет. Дело это тогда представлялось нам хоть и сложным, но вполне осуществимым. Мы представляли себе как, взлетев, мы сможем с высоты взглянуть на наши сопки, на Ишим, и, кружась над поселком, здороваться с нашими жителями, покачивая крыльями. С каким восхищением будут стоять, подняв голову к небу, и наблюдать за полетом юные жительницы нашего селения!

Покружив так немного, потом можно отправиться и полетать над степью в поисках деталей упавших ступеней ракет. Понятно, что полет нашей фантазии не был ограничен горизонтом. Мне хотелось не спеша пролететь над Ишимом и посмотреть, а что там творится дальше? Я говорил себе: «Если у нас здесь с горы так здорово, что дух захватывает, то что можно будет увидеть там, на краях Ойкумены!»

Кроме чтения справочника радиолюбителя я был помешан на чтении Майн Рида, Стивенсона и некоторых других писателей. Толя свихнулся на Фениморе Купере и Конан Дойле с Шерлоком Холмсом. Так что, честно говоря, по образу и подобию мыслей мы были как два сапога пара.

Тем летом для борьбы с вредителями полей к нам прислали кукурузник, который разбрызгивал над полями ядохимикат под названием ДДТ. Чтобы приблизиться к авиации и самолетам, мы с другом записались добровольцами, которые с указателями в руках показывали пилотам кукурузника, в каком месте надлежит включать и отключить брызгавшее ядом устройство. Кукурузники, побрызгав поле, пролетали также над нами и обрабатывали ядом нас с головы до ног. За день работы мы пропитывались дустом так, что забрызганная и высохшая одежда стояла колом.

По-видимому, подобная «закалка» и обработка наших молодых и неокрепших организмов позволила впоследствии мне выжить, побывав в чреве взорвавшегося реактора блока Чернобыля. К слову сказать, наш общий товарищ и сосед из Камышинки, Погоржальский Ваня, с которым я познакомился позже, стал командиром вертолетного полка и почти в это же время сбрасывал с вертолета на блок и заодно мне на голову мешки с песком, пытаясь потушить этот злосчастный реактор.

Автор сознательно резко и неожиданно переместился в пространстве и во времени, чтобы разбудить задремавшего друга-читателя. В жанре воспоминаний считаю такой прием уместным, так как мысли у человека легко перебрасываются с одного предмета на другой, а не возникают в хронологическом порядке. Так вот, думаю, обработка химическими реактивами и ядами повышает устойчивость организма человека к воздействию на него и других неблагоприятных факторов, в том числе и радиоактивных.

И вот таким образом, при посредстве вредителей полей, нам с другом удалось вступить в контакт с посланцами неба, – пилотами кукурузников, а те в свою очередь показали нам кабину и позволили подержаться за штурвал самолета. Уточнив некоторые детали, мы с другом при необходимости могли бы поднять этот аппарат в воздух, правда, с посадкой могли возникнуть осложнения. Умение оживить любую попавшую мне в руки технику служило позже источником постоянных шуток моих друзей и знакомых. Иногда в чем-то помогало, а иногда откровенно мешало.

В студенческие годы мне пришлось работать с группой однокурсников в тех местах, где ныне находится город Нижнеилимск. Возвращаясь по тайге с компанией своих товарищей после купания в реке Илим (не путать с Ишимом), мы наткнулись на брошенную технику для транспортировки спиленного леса, на гусеничном ходу и с многочисленными лебедками; ее, кажется, называют трелевщиками. Это технику тогда я увидел впервые. У нас в степи такого не было. Многочисленные лебедки этой машины были размотаны, двигатель заглушен, а в ближайшей окрестности отсутствовали всякие следы пребывания человека, во всяком случае, наши крики остались без внимания.

Следуя своим естественным наклонностям и любознательности, мы забрались в кабину, где я охотно провел урок начинающего тракториста для моих товарищей, вооруженных в основном далекими от жизни теоретическими знаниями. Один из них высказал предположение, что прогулка по тайге на этой технике может оставить незабываемое впечатление на всю оставшуюся жизнь. В те времена стартеры на такой технике отсутствовали, а заводилась она, как правило, с помощью вспомогательного двигателя – «пускача», что требовало специальных знаний и определенного искусства. Через непродолжительное время «пускач» затарахтел, а еще через минуту, другую после моих манипуляций с пусковыми рычагами, выплевывая черные клубы дыма, был запущен основной двигатель. Раздались крики восхищения и восторга, перегруженного теоретическими знаниями студенческого народа. Верхом на трелевщике мы прибыли в лагерь, где к тому времени давали «праздничный» ужин. После ужина мои товарищи облепили пыхтевший трелевщик и уже без меня осваивали практические навыки езды по тайге. Ездили до тех пор, пока не закончилось топливо. Там трелевщик и был оставлен.

Я представляю себе удивление хозяина трелевщика, когда он возвратился на место, где им по неосмотрительности была оставлена тяжелая спецтехника, и не обнаружил там ничего, кроме следов. Чудеса на этом не закончились! Когда после долгих поисков трелевщик, наконец, был обнаружен в еще более дремучей части тайги, где и вовсе не было заметно признаков присутствия человека, говорили, что с водителем, который по этому случаю до бесчувствия накачался спиртом, случился удар.

Другой похожий на этот случай произошел, когда я со своим приятелем Сашкой по кличке «Студент», но уже другим летом отправились с группой геологов в поисках полезных ископаемых. Нашу небольшую группу вертолетом забросили в дремучую часть тайги Красноярского края, где мы должны были около месяца собирать пробы с различных камней. Нужно сказать, что наш Студент был заядлым рыболовом, и куда бы ни заносила его судьба, он неизменно прихватывал с собой удочку, червяков, а в отдельных случаях и огромные болотные сапоги.

Разбив на скорую руку стоянку, мы со Студентом решили проверить, как в краю непуганых зверей ловится рыба и отправились туда, где по описаниям геологов должна была находиться подходящая река. Уже почти покидая лагерь, мы были остановлены бывалыми геологами, которые посоветовали взять с собой и ружьишко, так как в этих краях обитают медведи, хоть они и пытаются держаться на расстоянии от человека.

Наш путь пролегал по абсолютно нетронутой человеком тайге, и мы бесшумно шагали по толстому ковру из опавших с вековых деревьев иголок, как вдруг позади нас чуть в стороне раздался треск, словно кто-то наступил на сухую ветку. Мы остановились и прислушались. Стояла такая тишина, что был слышен писк потревоженных нами комаров. Постояв так некоторое время, мы опять тронулись в путь но, не успели пройти несколько сотен шагов, как треск от сломанной ветки повторился снова. На этот раз он донесся сбоку и чуть-чуть впереди нас. Мы опять сделали вынужденную остановку, предусмотрительно приведя оружие в боевую готовность, но опять с тем же результатом. Стоило нам замереть, кто-то невидимый тоже замирал. Если мы начинали движение, там, в глубинке тайги, тоже что-то начинало передвигаться, иногда даже опережая нас. Так продолжалось еще несколько раз; и у нас возникло ощущение, что кто-то, оставаясь невидимым, не спускает с нас глаз.

Наконец мы добрались до реки, открытое пространство которой нас немного успокоило, и мы пошли вниз по течению поискать места для ловли. Болотные сапоги из-за ненадобности были брошены Студентом на берегу реки. Увлекшись рыбалкой, мы уже начали забывать о странной прогулке по тайге, а когда решили вернуться на стоянку и пришли к тому месту, где нами были оставлены болотные сапоги, оказалось, что их и след остыл.

Версию о том, что их мог подобрать какой-нибудь случайный прохожий, пришлось сразу же отбросить, так как в той местности болот практически нет, а такие внушительные по размеру и весу предметы ничего кроме обузы путешественнику не доставляли. Кроме того, до ближайшей стоянки человека, если не считать наших геологов, было не менее нескольких сотен километров. Против второй версии – о том, что эти на первый взгляд простые старые сапоги – сапоги-скороходы ушли сами по себе – решительно возражал их хозяин, который утверждал, что ничего такого за ними раннее не водилось, и ее тоже пришлось отбросить.

Консенсус между нами был достигнут лишь тогда, когда была выдвинута последняя версия, что сапоги унес преследовавший нас медведь. Но зачем медведю понадобились болотные сапоги? Никто из нас минимально вразумительную гипотезу. Эта загадка не давала нам покоя много десятков лет. Так, отправляясь в какую-нибудь многодневную поездку, и всякий раз, когда «чайная» церемония была в разгаре, Сашка в ролях исполнял тот забавный и загадочный таёжный эпизод. Между тем, дойдя до финишного аккорда, – «Зачем медведю понадобились болотные сапоги?» – лицо его приобретало абсолютно непроницаемый вид. В этот момент мне казалось, что именно такое лицо должно было быть и у водителя, когда тот обнаружил пропажу своего трелевщика в дремучей тайге.

И вот, когда рабочий сезон на Илиме завершился, за небольшой нашей группой прислали кукурузник, чтобы перебросить нас до Братска. Пилоты пошли перекусить или выпить пива, и бросили на произвол судьбы свое воздушное судно на опушке почти так же, как был брошен в тайге трелевщик. Мы с рюкзаками полезли в самолет. Кабина пилотов была открыта и, проходя мимо, я заглянул туда, где красиво поблескивали выключатели и рычажки. Мои товарищи, памятуя свои прогулки по тайге, поинтересовались, не дружу ли я случайно и с такой техникой. Я, так же как и в предыдущий раз, сообщил, что поднять их в воздух, пожалуй, смогу, а вот с приземлением могут возникнуть непредвиденные сложности.

Я, как всегда, отвлекся от главной линии повествования, связанной с созданием самолета. Начинались летние каникулы, а в это время обычно возвращались к родителям с учебы старший брат

Анатолия, Виктор, и сестренки: Галина и Ромуальда. Конечно, мы поделились своими планами относительно летательных аппаратов с опытным старшим братом, который в то время оканчивал сельскохозяйственный институт. На удивление, наши идеи были встречены с одобрением. Более того, старший брат взял на себя добровольно, как сейчас бы сказали, функции научного руководителя проекта, отдав нам на усмотрение тактические вопросы.

Было принято решение, до реализации самолетного проекта попрактиковаться на более простом объекте – аэросанях. И работа закипела. Поскольку все члены семьи Загурских, от мала до велика, в той или иной степени, принимали участие в этом «историческом» проекте, было бы несправедливо умолчать о роли каждого из них. Эта польская семья за время моей дружбы с младшим из сыновей директора школы стала мне, без преувеличения, родной. Не так давно Анатолий прислал мне рукопись отца о временах становления республики «Ишим», и вот что меня при ее прочтении поразило более всего. Казалось бы, что после пережитого этим человеком его душа должна бы очерстветь и окаменеть, а воспоминания о пережитых несправедливостях должны вызвать ярость и злобу. Нисколько не бывало! Этот человек был огромного опыта, мудрости и доброты. Он мог быстро разобраться, с чем и кем имеет дело. Детские души тоже не были для него потемками.

Сравнительно скоро он начал доверять нам с Толькой почти во всем: школьную мастерскую и грузовик, ключи от школы, где без всякого пригляда со стороны педагогов, мы с нашими друзьями и девчонками устраивали вечеринки с танцами. И насколько я могу вспомнить, мы ни разу его не подводили. В жизни мне не так много приходилось видеть столь благожелательных и веселых людей. Он неизменно подшучивал над нами и над нашими тайнами, но никогда не пытался их выпытать. Естественно, что при этом он у нас пользовался высочайшим доверием. Не скрою, я его очень любил.

Незадолго до своей смерти моя матушка поведала мне одну тайну, которую хранила почти всю жизнь. Оказывается, перед возвращением на Украину, отец Толи вел с ней весьма секретные переговоры о том, чтобы до завершения школы я остался пожить у них. Основной аргумент, которым он пытался убедить мою матушку, это то, что два друга не переживут такой разлуки. Матушка, конечно, отказалась. Однако до моего расставания с Ишимом было еще далеко.

Старшая сестра Анатолия – Галина, – к тому времени уже училась в медицинском институте и обычно привозила нам свежие медицинские анекдоты. Рома, которая была немногим старше меня, поступила в педагогический институт. Обе, каждая по-своему, были хороши собой и вступили в тот возраст, когда возле них уже начали виться потенциальные женихи. К нам они относились, как и положено относиться старшим сестренкам к своим младшим братьям, снисходительно и терпеливо. Обе мне очень нравились.

Господь Бог с помощью родителей наделил меня влюбчивым характером. Старшую сестренку Галину я просто боготворил, она была воздвигнута мной на недосягаемый постамент. В моем представлении она была чем-то похожа на благородную графиню Ганскую, в которую был влюблен Бальзак. В городе Бердичеве, куда я опять вернулся с Ишима, был костел, где венчались эти исторические персонажи, поэтому я хорошо знаю эту романтическую историю. А кроме того, я еще и люблю Бальзака, и если вам понравилось, написанное мной, то советую тем, кто не знаком так близко с этим великим человеком, как я, почитать его «Шагреневую Кожу». И тогда вы убедитесь, что пишет он почти так же, как и я, ну может немного лучше.

На старших курсах, после более чем десятилетней разлуки с семьей Загурских, на свадьбе моего друга в кафе, поблизости от Московского университета, выпив сверх меры, – я весь вечер признавался пани Галине в бесконечной и верной любви, с обаянием столичного Дон Жуана, отчего она хохотала до слез. Тогда я уже научился делать и это, не то, что раньше во время нашей «молодости». К тому времени она уже была замужем и имела дочь.