Текст книги "Повести"

* * *

Утреннее происшествие в гастштедте «Штадт N…» имело и положительную сторону. Оно встряхнуло и привело в чувства анархические настроения братьев Николаевых, заставило глубоко задуматься над своим теперешним состоянием души всех четверых офицеров. Предчувствие чего-то большего и сложного складывалось из многих мельчайших деталей и фактов, которые, собравшись вместе, создавали необъяснимую тревогу и волнение.

Мы вдоволь набродились по городу, несколько раз заходили в гастштедты, перекусывали жаренными на углях сосисками прямо на улице. Нам подавали на картонной тарелочке пару горячих сосисок, маленькую булочку и неострый, кисловатый на вкус, горчичный соус. Запивали мы пивом из маленьких пузатых бутылок из соседнего киоска.

Так что, в течение дня мы успели не только увидеть «иноземный город», но и вкусить почти все прелести жизни в нем. Здорово, ей богу здорово! Мы, конечно, понимали, что вся эта свобода и вся эта благодать, явления временные, что уже завтра нам предстоит невесть что, но думать о завтрашнем дне не хотелось, хотя на душе уже скребли кошки.

Подходил вечер, все довольно приустали и, присев на скамейку в парке, почти одновременно заговорили о ночлежке.

– Поскольку идти нам все равно некуда, предлагаю переночевать еще раз там же в гостинице части, – предложил Астахов.

– Куда же больше идти? Хорошо, что это есть.

– Все не на вокзале ночь скоротаем.

– Говорят, отсюда до порта недалеко. Может, спросим, как туда попасть, да сходим? Завтра проще будет найти, – предложил я.

На этом сошлись все. Тут только мы обратили внимание на то, что город опустел, транспорт стал редок, так же как и одиночные прохожие, будто срочно разбегающиеся по домам. С шумом закрывались деревянные рольставни на окнах жилых домов. С трудом, перехватив спешащего прохожего немца, мы узнали от него путь к причалу, который, по его словам, представлял расстояние примерно в полтора километра и, не спеша, чтобы не устать совсем, отправились в указанном направлении. С моря несло свежестью, рыбой и соляркой. Электрически шумели краны, слышались гортанные крики стропальщиков. Вспыхнули яркие прожектора, осветившие погрузочные площадки, на которых одновременно загружались и разгружались несколько кораблей.

Прямо на причал выходила железная дорога, на которой стояли составы. Они подставляли один за другим свои вагоны и платформы для загрузки или, наоборот, для выгрузки чего-то, упакованного в тюки и уложенного на большие поддоны. Зависая в воздухе, проплывали огромные контейнеры. Тросы кранов почти не видны на темном ночном небе. Особенно потемнело оно после того, как включились ослепительно яркие прожекторы.

– День и ночь, видимо, у них такой переполох, – вслух подумал я.

– Да, не позавидуешь такой работе, – оценил Виталий.

– Зато живут как люди. Отработал смену – и домой, к семье, к детям. Да и деньги неплохие, наверное, получают, – обобщил все Дима Астахов.

После этого короткого разговора на наши уставшие тела навалилась незримая сила, которая взяла за горло каждого из нас и превратила взрослых военных людей в маленьких детей. Этой силой была тоска. Тоска по дому, вольности, беззаботному детству, тоска по матери, по родным, по всему тому, что было оставлено, но не забыто, всего какие-то четыре года назад.

– Многое бы отдал, чтобы попасть вон в тот отходящий корабль и завтра уже быть в моем родном Питере. Тут ведь совсем недалеко, но как далеко! – даже Астахов стал сентиментален.

– Ладно, хватит расслабляться, пора к нашему местечку, – мое терпение начинало кончаться. – Нам километра три шлепать придется.

– Ничего, полчаса ходьбы.

Мы поднялись с остывающего от мокрой прохлады парапета, и пошли вдоль порта.

– Мужики! – я остановил окриком всех. – Если мне не померещилось, я видел танк. Он шел к воде. Вон там, в конце, в самом конце.

– Да брось ты. Откуда им быть здесь?

– Я тоже вижу, – поддержал меня Виталий. – Там уже два танка, вон они ползут к воде.

– Не наша ли это часть? Что-то екнуло у меня в груди, – заявил Владимир Николаев.

Не сговариваясь, мы ускорили шаг. Откровенно говоря, мы волновались. Возможно, что это наша часть, наш дом родной.

Сейчас мы похожи на бомжей, ничьи, и нет у нас постоянного пристанища. Мы – люди без дома, без забот и без всяких перспектив. Без дел, без руководства, мы – никому не нужные люди, при всем при этом – люди военные. От того-то, мы и ускорили шаг, надеясь найти то самое пристанище, ту самую воинскую часть, которая записана в наших предписаниях и руководимая неведомым нам доселе, почти мифическим военным, «Черным полковником».

Пока мы добрались до крайнего причала, сумерки почти полностью сменились темнотой ночи. Только где-то высоко-высоко в небе светились золотым цветом два маленьких облачка. Луна хитро, частью своего диска выглядывала из-за тучи далеко за городом и светила на землю не ярче, чем лампада на икону в переднем углу дома православного христианина. Звезды над головой сверкали ярко, но бессмысленно.

С места, где мы остановились, даже в темноте было хорошо видно, как подходящие по одному танки исчезали в чреве большого грузового корабля. Вот из-за портового строения вынырнул очередной танк. Нам показалось, что он слишком ретиво выскочил с грунта на бетон причала, при переезде через рельсы, где были брошены большущие трапы из толстых досок. Сидящий по-походному, механик дал слишком много гари; трапы вырвались из-под танка, и металл гусениц резанул по металлу рельс, выбросив пучок искр, как из большой зажигалки.

Раздался зычный голос человека в плаще, стоящего в пятидесяти метрах от нас и наблюдавшего за погрузкой:

– Ко мне механика!

Двое из темноты бросились выполнять приказание неизвестного. Танк остановился сразу после переезда.

– Стыдно! Был бы рядовой, а то целый лейтенант разыгрался, как мальчишка! Трапы уложить немедленно и собственноручно, чтобы знал, где можно пошутить, а где нужно быть предельно собранным.

– Да! – вырвалось у Астахова. – Суровый дядька!

– Может быть, он и есть «Черный полковник».

– Подойдем поближе. Только при нем ни слова о «Черном», – предусмотрительно сказал я.

– Стой. Кто такие? – двое из темноты, с автоматами, с двух сторон приблизились к нам.

– Ну вот, опять началось, – проворчал Володя.

– Мы ищем воинскую часть номер «Х».

– Минутку! Один из вооруженных людей торопливо подошел к темной фигуре, о чем-то переговорил с ним и вскоре вернулся.

– Товарищи офицеры, пройдите к полковнику.

– Не с того начали, товарищи офицеры. Что за дебош устроили в гастштедте? – начал он, сразу испортив нам настроение. – Вам афишироваться сейчас совсем нельзя, а вы к себе привлекаете внимание большого количества немцев, – он замолчал, сморщил лоб, думая. – Ладно, перейдем к делу. Погрузку производим без вас. Я многих отослал, незачем здесь толкаться. Вам следует завтра прибыть сюда ровно в полдень, то есть в двенадцать часов дня. За опоздание или неприбытие – строжайшее наказание. Все подробности – по ходу развития событий. Я – полковник Грохотов, командир вашей Команды. Теперь, на отдых, марш!

Без всяких вопросов, мы, все четверо внимательно выслушали его и, подчиняясь последним словам полковника Грохотова, развернулись и минут через тридцать были на подходе к гостинице. Издали было видно, что гостиница не пустовала, ярко светились окна, на занавесках вырисовывались тени людей, они исчезали и появлялись вновь.

– Ну вот, добродились, не пришлось бы ночевать у порога на коврике, – ворчал Владимир.

Вошли без стука, дверь не была заперта. Навстречу нам вышел солдат – дневальный по гостинице. Он заулыбался нам, как старым знакомым и поспешил обрадовать:

– Я знал, что вам некуда больше идти, поэтому ваши кровати остались за вами. Я всех предупредил об этом.

– Молодец! Хвалю за службу! – нарочно громко и с небольшим юмором, но от души, сказал ему лейтенант Николаев Владимир.

Солдат вытянулся, восприняв все это всерьез, приложил руку к пилотке и четко произнес:

– Служу Советскому Союзу!

Улыбки исчезли с лиц офицеров. Возможно, это была первая благодарность, которую получил солдат, а превращать этот ритуал в шутку, ни у одного из присутствующих, не было желания. Все произошло на довольно серьезном уровне.

Владимир пожал солдату руку, покрутив ее в своей огромной ладони, и сказал:

– Будь я твоим командиром, сделал бы из тебя отличного спортсмена, у тебя есть все задатки для этого.

– Я сам буду качаться, знаю даже где гантели можно взять. Я вам обещаю, что когда вы вернетесь из похода…. – Тут он осекся, поняв, что сказал что-то лишнее.

Ох уж, этот поход! Это слово серпом резануло по совсем еще юным сердцам офицеров.

Солдат, виновно хлопая ресницами, все же закончил начатую фразу:

– … я буду сильным, таким, как вы!

На двух свободных кроватях в нашей комнате уже лежали в полудреме двое ребят, на спинках кроватей висела их новенькая военная форма. Все понятно без вопросов и объяснений, что и эти молодые лейтенанты прибыли сюда с той же целью, что и мы.

Увидев четырех вошедших офицеров, они хотели, было, подняться, но Астахов успел их предупредить:

– Спите, спите, ребята. Отдыхать пора, время позднее, а завтра нам предстоит… ну, много, что предстоит нам завтра. Познакомимся утром, а пока – спать, спать, спать.

Намотавшись за день, мы, уставшие и все еще взволнованные, долго ворочались в своих постелях, скрипя кроватями, и только далеко за полночь глубокое и размеренное дыхание спящих молодых людей, стало единственным звуком, нарушавшим абсолютную тишину шестиместной комнаты гостиницы. Угомонились и в других двух комнатах.

* * *

Первые лучи восходящего солнца только чуть коснулись белых стен нашей комнаты в гостинице, как я открыл глаза. Молодое здоровое тело успело отдохнуть, но в голове творилось что-то невообразимое. Неясность нашего положения и обстановка вокруг какого-то «похода» волновали душу и будоражили кровь.

Я не видел себе места в этой создавшейся обстановке.

С другой стороны, конкретности еще никто не вносил, никто не ставил никаких задач и, поэтому, не следовало бы раньше времени загонять себя в угол, накручивая в голове всякую ерунду. И вот, здравые рассуждения помогли мне избавиться от дурных мыслей и, когда я поднялся с постели и направился к умывальнику, настроение мое заметно улучшилось. Я стал мурлыкать популярную песенку, чем обратил на себя внимание моих коллег.

– Что, сон хороший приснился? Женщины, наверное, снились? – это мне адресовал Володя Николаев.

– Снились, снились, – с усмешкой, беспечно ответил я.

– Завидую. А мне одна ерунда снится. Проснешься и сна не помнишь, а настроение ужасное. Значит, и сон плохой был.

– Давайте, мужики, поднимемся пораньше, – посоветовал Астахов. – Народу много, проваляемся в постели, помыться не придется. А нам надо, как минимум: первое – побриться, я думаю, в той же цирюльне; второе – хорошенько поесть, когда еще придется обедать, в-третьих – взять вещи из камеры хранения на вокзале. Все это надо успеть до полудня, в том числе, добраться до порта.

После его слов последовало оживление, и тут же образовалась очередь в туалет и в умывальник. На все ушли минуты, и мы, четыре офицера, покинули гостиницу с ее добрым сторожем – солдатом раньше, чем в соседних комнатах проснулись наши будущие сослуживцы, такие же молодые, как и мы.

Выйдя из гостиницы, мы проделали тот же путь, что и вчера – побрились и, даже подобрали волосы у одинокого немца-парикмахера, лишь хозяйка гастштедта отказала нам в приеме, злясь на нас за вчерашний скандал. Пришлось идти сразу на вокзал. «Митропа» – привокзальный ресторан, радушно встретил нас. Мы быстро, довольно дешево, но плотно позавтракали и направились к камере хранения. К нам, у самого окна выдачи подошел военный и, поздоровавшись, передал приказ полковника Грохотова оставить все наши вещи в камере хранения, сдать квитанции, поскольку вещи будут получены и доставлены туда, куда надо, централизовано. Это даже порадовало нас, с этими баулами и гигантскими чемоданами, именованными в шутку «Гросс Германия», мы бы ужасно намучились и, возможно, просто опоздали бы к назначенному времени.

– Что ни делается, все к лучшему, – сказал я, и мы, не торопясь, направились в сторону морского порта. Шли, изменяя вчерашний маршрут. Проходили совсем по другим улицам, чтобы увидеть как можно больше нового, останавливались буквально около каждой витрины магазинов, благо времени оставалось еще много. Впитывали в себя все увиденное, придется ли вернуться в этот красивый старинный город. О предстоящей службе старались не думать.

Погода стояла изумительная. Солнце светило не знойно, не жарко, а лишь ласково касалось открытых частей тела. Этому сопутствовал прохладный приморский ветерок, который не только охлаждал солнечные лучи, но и разгонял смог от большого количества, движущегося по улицам города, транспорта.

Время неутомимо шло, и до середины дня оставалось не так уж и много времени. Мимо проехала машина с красными звездами на дверках и, тормозя, прижалась к тротуару невдалеке от нас. Из машины выскочил вчерашний старший лейтенант из комендатуры и, улыбаясь нам, как очень старым и хорошим знакомым, пригласил нас сесть в машину.

– Вы что же это, знаете даже, куда мы идем? Кстати, не вы ли заложили нас «Черному полковнику» насчет инцидента в гастштедте? – съязвил Астахов.

– Почему заложил? – улыбка спала с лица офицера. – Я выполнил свой долг. Мне, комендантом гарнизона, поручено всестороннее содействие полковнику Грохотову в его организационных мероприятиях, а штучки, подобные вчерашним, могли поставить под удар выполнение боевой задачи. Поэтому, я должен был сообщить все, что с кем, когда и где происходило. Кстати, в другой группе офицеров инцидент был более серьезным. Я доложил о вас и о тех. Мое дело доложить, а какие выводы сделает полковник, это уже не мое дело.

Потеснившись, мы уселись в машину и в считанные минуты были в порту. У причала стаяло советское транспортное судно, загруженное до предела, морская вода плескалась у самой ватерлинии.

Машина въехала прямо в ворота огромного склада. У въезда с левой стороны, прямо внутри помещения, стояла большая военная палатка с окнами, внутри которой горел свет. Всю дальнюю часть помещения занимали двухъярусные кровати, стоявшие ровными рядами, заправленные и накрытые темно-синими армейскими одеялами.

На некоторых кроватях отдыхали люди, около других копошились военные, это были такие же офицеры, как и мы. Не зная, что делать, я, со своими коллегами, уже друзьями, вошел в командирскую палатку и, подойдя к столу, за которым работал «Черный полковник», доложил о своем прибытии.

Полковник был лаконичен и краток:

– Хорошо. Отыщите офицера с красной повязкой и выполните все, что, он вам скажет.

Искать не пришлось, военный с повязкой сам подошел к нам и посоветовал занять кровати, поскольку есть возможность поспать или просто отдохнуть лежа. Дополнительно будет объявлено о получении специальной одежды и всего того, что нам будет необходимо иметь.

Все так и было. В новой униформе мы стали неузнаваемы. Одежду примеряли и подбирали очень тщательно. Она сидела на всех не хуже, чем сшитая на заказ военная униформа. На новой форме на погонах не было никаких знаков различия, да и вообще, вся она выглядела как красивая спецовка рабочих на производстве. Стального цвета комбинезон и заправленная в него рубашка черного цвета с пристегивающимися погонами. Для головы выдали, непривычный для нас, головной убор – берет черного цвета, а на ноги мы надели, столь же непривычные, высокие черные ботинки. Вообще-то, форма нам понравилась, она раскрепощала и неплохо выглядела.

Машина старшего лейтенанта без конца сновала в сторону вокзала, перехватывая все новые и новые группы офицеров и подвозя их в пакгауз. Среди одной из групп Астахов заметил того самого Руслана Шакирова, тот его тоже, но оба сделали вид, что абсолютно не знают друг друга. Конечно, этот татарин мог и не вспомнить Астахова, молодого бычка, которого он потрепал на соревнованиях. Ведь для достижения победы в то время ему пришлось уложить многих русских – русых и здоровых ребят. Но для Астахова он был и остался источником внутреннего страха.

Ближе к вечеру объявили общее построение. Построились в две шеренги, но не хватало пространства, перестроились в три. Я про себя отметил, что нас здесь очень много, число офицеров гораздо превосходит штатное количество офицеров мотострелкового полка. Больше всего удивило то, что кроме молодых лейтенантов в строю не было ни одного прапорщика, ни тем более солдата или сержанта.

Полковник был краток:

– Товарищи офицеры! Богатыри, дети мои, – чисто по-суворовски, начал он. – Родина дала нам Боевой Приказ, который мы обязаны выполнить. Выполнить, во что бы то ни стало. Словом, Родина, ждет от нас подвига.

От таких слов мурашки пробежали по телу замерших в строю молодых парней.

Полковник держал в руках какие-то бумаги, куда периодически заглядывал, но прочесть из них что-то важное для нас так и не решился. Он свернул бумаги рулончиком, засунул во внутренний карман куртки и, с облегчением, скомкано закончил построение словами:

– Туалеты здесь есть. Обед и ужин будут во время. Посадка на корабль будет производиться скрытно, в ночное время, без освещения и огней. Поэтому, попрошу проявить всю собранность и соблюдать абсолютную тишину. Выход в город строжайше запрещен. Всем необходимым вы будете обеспечены на судне. Сведения о нашем назначении и путях следования к месту выполнения задачи, вы получите по ходу движения. Будьте уверены, времени на это у нас будет в избытке.

Ну, вот и кончилась наша бомжевская жизнь.

Теперь мы при деле. Но при каком? Этого еще никто не знал, разве только «Черный полковник».

В два часа ночи мы впервые вошли во чрево корабля, на котором должны будем совершить «круиз» в неведомое, в никуда.

С собой захватили только то, что получили в пакгаузе, но и этого было достаточно – большие увесистые сумки гнули даже накачанные молодые тела ребят.

Импровизированные каюты проглотили всю команду. Мне очень не повезло. Каюты были трехместными и, поэтому, я уступил братьям Николаевым и Астахову, перейдя в каюту, находящуюся на другой стороне корабля.

Мне до слез не хотелось уходить от своих друзей, но перед моим уходом на новое место, ребята заверили меня, что мы, все четверо навсегда остаемся друзьями и, все свободное время будем проводить вместе.

Конечно же, это меня приободрило, тем более что все мы были в одной общей Команде. В той каюте, на другом конце корабля, тоже люди, ровесники или почти ровесники мне, с которыми предстояло находиться вместе и, тем более, вместе выполнять общую боевую задачу.

По ранее оговоренному сигналу, мы вышли на общее построение. Тройки офицеров, поселившихся вместе, полковник посчитал наиболее подобранными коллективами и, не ломая самоуправно их состав, назвал эти тройки танковыми экипажами, опять же, предоставив право решить самостоятельно, кто из членов экипажей займет ту или иную должность.

С одной стороны это все выглядело даже не совсем по-армейски, полковником Грохотовым была предоставлена нам слишком большая демократия. С другой – нет ничего более унизительного для офицера, чем назначение его в любое время и при любой обстановке на солдатскую должность.

– Что, солдат в нашей Армии не хватает? – бурчал кто-то из строя. – Офицеры стали заложниками дурной политики!

– Лучше молчите! Разберемся вместе, где заложники, а где воины, призванные выполнять Боевой Приказ, – быстро среагировал полковник Грохотов. Однако и этой реакции не хватило на то, чтобы это ворчание из строя осталось незамеченным для офицеров службы внутренней безопасности. Удивительное дело, но даже среди офицеров команды они имели своих людей, будем говорить, осведомителей.

Сам Грохотов не знал, да и знать не хотел, кто это сказал. Уж он то чувствовал, что именно сейчас будет происходить ломка характеров молодых офицеров. Но нельзя допустить, чтобы эти характеры были сломаны совсем, нельзя допустить, чтобы эти ребята были превращены в безвольных безропотных людишек, в стадо баранов, боящихся чьего-то грубого окрика. Нужно, чтобы каждый из этих ребят знал обстановку, чтобы каждый прочувствовал необходимость этого большого мероприятия и, поняв все, по собственным убеждениям стремился выполнить Боевой Приказ, не гнушаясь никакой должностью, ни местом в строю.

Однако, «ворчуном» офицеры службы уже занялись. Чаша весов склонялась не в пользу лейтенанта и, только личное вмешательство полковника Грохотова, избавило его от списания на берег с заменой, служба с трудом пошла на компромисс, оставив за собой право, выполнить экзекуции в отношении этого офицера при малейшей его оплошности. Много сил пришлось потратить полковнику, чтобы убедить их оставить молодого лейтенанта.

– Молоды они еще совсем, – пытался разжалобить офицеров службы внутренней безопасности полковник. – Ведь всем людям присуще ошибаться, да и мысли дурные приходят всем, только умные люди не говорят их вслух. А эти мальчишки – глупыши еще по жизни, да и не видели они еще ее, эту жизнь-то.

– Товарищ полковник! Не унижайтесь ради меня перед этими! – вспылил вдруг лейтенант. – Не смогут они со мной ничего сделать. Никакого Приказа я еще не получал, тем более, Боевого. Так что, извините. Товарищ полковник, разрешите идти? – приложив руку к берету, спросил лейтенант.

Оторопевший полковник машинально кивнул головой. Офицер направился к выходу. Два офицера службы внутренней безопасности, выскочив из-за стола, повисли у него на руках. Только сила силу ломит. Не стоило большого труда уложить обоих офицеров на пол. Однако защелкали предохранители и затворы ПМов.

Лейтенант повернулся и, без тени страха, глядя в черные отверстия стволов оружия, направленного на него, громко и уверенно сказал:

– Вы подумайте, что с вами будет, если хотя бы один из вас выстрелит в меня? Подумайте! Сами, наверное, подбирали боевиков и знаете потому, на что способен каждый офицер на корабле. Поберегите свои кости, товарищи офицеры, – он вышел из кабинета командира, где происходило судилище.

Не меньше минуты прошло в молчании.

– Спрячьте свои пушки, товарищи офицеры, а то перестреляете еще друг друга. Ну, а насчет того, что сказал вам в сердцах лейтенант, так доложу вам, что сказал-то он правильно. Дотянули мы до того, что скоро вообще все они будут посылать вас, да и меня в придачу, куда подальше. Послушался я вас, да сейчас жалею. Надо же было поставить под сомнение моральный дух наших офицеров. Ни о каких дезертирах рассуждать даже не следует. Ну, а если мы им не доверяем, как же мы воевать-то станем? Нужно сразу было, еще там, на берегу зачитать Боевой Приказ, да разъяснить молодежи, что мы идем на задание с риском для жизни. Да, я бы еще порекомендовал вам, ребятишки, реже хвататься за оружие, а лучше, вообще, не носить его. Контингент у нас сильный и гордый. Они не терпели поражений в единоборствах, не потерпят и сейчас любое насилие, перетрут любого обидчика.

Красные лица офицеров службы внутренней безопасности, их тяжелое дыхание и, мечущие молнии, глаза говорили о том, как горько они перенесли пилюлю от какого-то лейтенанта, четыре года назад оторвавшегося от мамкиной юбки.

– Нам нельзя оставлять этого выскочку безнаказанным, – упорно настаивал майор. – Необходимо сообщить об инциденте нашему шефу. Лейтенант должен быть наказан!

– Успокойтесь! В вас сейчас дерьмо закипело. Нужно признаться перед собой, что мы не правы, исправить положение можно лишь доведением Боевого Приказа и приступить к боевой подготовке в полную силу. Сообщив о происшествии своему шефу, да и какое же это происшествие, если путем разобраться, вы будете обязаны вскрыть и свои ошибки. Я думаю, вас за это по головке не погладят. Так что, давайте начнем все сначала, и впредь не будем допускать подобных ошибок. С Командой шутки не пройдут. Помните, что каждый из них идет на смерть и терять им совершенно нечего, – завершил полковник, при этом, подняв сжатую в кулак руку с торчащим вверх указательным пальцем.

Двое из службы внутренней безопасности неотрывно смотрели на этот, завораживающий их, палец. В душе все офицеры службы уже поняли, что допустили крамолу, и сознаваться в этом им так не хотелось, но пришлось. На этом и поладили.

Корабль, между тем, отошел от причала и, тяжело маневрируя, вышел в открытое море. Ну, а о том, куда взяло курс наше судно, пожалуй, не знал никто кроме командира – полковника Грохотова, да офицеров службы внутренней безопасности, которые знали все. По сигналу командира, Команда выстроилась.

Полковник заговорил:

– Товарищи офицеры! Сыны мои и друзья мои. Я собрал вас здесь для того, чтобы зачитать Боевой Приказ, выполнение которого, мы начали с погрузки техники. Поймите меня, мне, как вашему отцу, очень трудно было сказать там, еще на берегу, что мы идем на задание Родины, связанное с риском для жизни, и я сам веду вас на этот риск. Не всем офицерам достается такая доля, но нам ее придется испытать. Слушайте Боевой Приказ:…

Все, что было сказано в Приказе, касалось только части задания. Конечно же, мы и так догадывались, что предстоит совершить большой и длинный круиз, если только можно так назвать предстоящее плавание. Даже ходили слухи, что мы идем куда-то на юг, и они, подтвердились Приказом.

Доведение Боевого Приказа и разъяснение обстановки успокоило Команду и дало повод для размышления. Правда, и размышлять-то было совсем некогда. Тренировки с посадкой и высадкой экипажа в танк и отработка других нормативов приводили в исступление. Но нам, штатным военным, хорошо известно, что быстрота и точность выполнения нормативов нужна для того, чтобы экипаж боевой машины, действуя подсознательно и запрограммировано, как «зомби», в любой обстановке мог опередить реального противника и, подготовив себя и машину к сражению за жизнь, мог первым нанести удар, обеспечив себе победу. Если выразится коротко – кто быстрее, тот и победитель. Суворовские «быстрота и натиск» уже засели в печенках у всей Команды, но это надо, без этого нельзя.

Кроме того, дисциплина и порядок служили неотъемлемым атрибутом всех занятий нашей «трюмной» жизни. А трюмной потому, что там, наверху на палубе корабля могли находиться и нести службу люди только гражданские, попросту говоря – штатный экипаж.

Мы, члены Команды, не особо испытывали недостатка свежего воздуха или дневного света. Морской воздух нагнетался в трюм мощными насосами, а яркие светильники затопили почти солнечным светом всю емкость внутри корабля.

Конечно же, замкнутое пространство давило, но опыт экипажей наших подводных лодок, переносивших кругосветные путешествия, не выходя на поверхность и длившиеся несколько месяцев, вполне нас успокаивал. Тем более что здесь, в трюме корабля, у нас был свой спортивный зал, где постоянно в течение дня, на кожаных матах «кувыркались» полуголые офицеры, отрабатывая приемы боевых единоборств.

* * *

В новой форме, бойцы вовсе не были похожи на наших офицеров и, поэтому, в обиходе стали чаще звучать простые русские слова: «мужики», «парни» или звали друг друга по именам.

Кстати, одним из членов нашего экипажа был тот самый Руслан, который был и оставался занозой в мозгу моего друга Димы Астахова. По-моему – неплохой мужик. Встретил очень приветливо и добродушно, когда я, расстроенный расставанием с друзьями, впервые появился в этой каюте. Он дал мне право выбрать себе спальное место. Фамилия его была Шакиров. Другим членом экипажа был простой сибирский парень, родом из деревни, тракторист Иван Иванович, за ним так, почему-то, и закрепилось это полное русское имя, которое сначала звучало нелепо, но затем все привыкли, все встало на свои места. Наши коллеги из других экипажей, да и сам полковник, стали так же, как и мы, называть его, нашего добродушного увальня, Иваном Ивановичем. Фамилия его просто-напросто не называлась, оттого, со временем забылась.

Вот и Балтика осталась позади, дни летели незаметно. Из трюма корабля трудно представить себе, что происходит там, наверху. Находясь в трюме, легко сбиться со счета, сколько дней мы в пути, а поутру, даже, глядя на часы, не всегда и сообразишь, уже утро или еще только вечер.

Все, без исключения, ребята из Команды постройнели, стали подтянутыми. Как-то, встретив братьев Николаевых, я был удивлен их внешним видом. Пьяная опухоль спала с их лиц, а четко вырисованные глаза, обрамленные длинными черными ресницами, стали бы завистью многих красавиц. Увидев меня, оба заулыбались, крепко пожали мне руку. Виталий, человек более сентиментальный, чем его брат, обнял меня и, похлопав по спине широкой теплой ладонью, спросил:

– Ну, что? Как дела, дружище? Осваиваешь бой.

Я отрицательно покачал головой, сказав:

– Я, ведь, не боец, так, немного знаю приемов и все. Подводник я.

– Так какого же черта они тебя сюда направили? Да! Слушай-ка. Так я здесь еще одного подводника видел. И, даже, он не один, а несколько. Пойдем, я вас сведу.

В каюте, где он встретил подводников, никого не оказалось. После недолгих поисков, Виталий все же нашел одного лейтенанта, лицо которого уже давно казалось мне немного знакомым. Такое бывает. Поживешь среди чужих людей немного, а, кажется, что знаешь их всю жизнь. Паренек представился нам Анатолием Деминым. Он был рыжим, ну, абсолютно рыжим: ярко рыжие волосы париком лежали на голове, рыжие ресницы обрамляли светло серые, с красноватым оттенком глаза. Веснушки, заполонив весь нос, расползлись до самых кончиков ушей. Я обратил внимание и на то, что рука, которую он протянул мне для знакомства, вся покрыта крупными рыжими пятнами.

Заметив мое удивление, он простодушно с улыбкой сказал:

– Они не мешают мне, эти веснушки.

Я немного смутился и перевел разговор:

– Слышал, что ты подводник. Где занимался?

– О! Я издалека. Из самого Владивостока. Но твое лицо мне кажется знакомым. Пару лет назад ты не был у нас на соревнованиях?

– Был же, был, черт тебя побери! А я-то думаю, где я такого рыжего еще мог видеть. Так вот оно что, значит и ты здесь?

Мы с ним потискали немного друг друга и окунулись в воспоминания. Виталий ткнул мне в плечо:

– Ну, давай, Виктор. Рад, что помог вам встретиться. Если что, не стесняйся, подходи. Да и вообще, чаще приходи, а то видимся только в столовой, или, как там ее по-флотски назвать, в кают-компании, что-ли.

Мы с Анатолием долго вспоминали те, счастливые для меня дни, когда мне удалось побить многие рекорды моих коллег в соревнованиях по подводному плаванию и ориентированию.