Текст книги "Шторм войны"

– Мы обе знаем, что это неправда, – говорю я, заставляя себя взглянуть ей в глаза.

Она стискивает зубы, и ее взгляд становится суровым. Королева не привыкла к отказам.

– Не говори мне, что я знаю, а чего не знаю.

Но я – тоже королева.

– Боги сказали тебе иное? – спрашиваю я. – Ты говоришь от их имени?

Богохульство. Можно услышать глас богов в своем сердце, но только священники вправе распространять их слова.

Даже королева Озерного края подчиняется этим правилам. Она пристыженно отводит глаза, прежде чем повернуться к Тиоре. Сестра молчит и выглядит еще мрачнее обычного.

– Или ты говоришь от имени короны? – продолжаю я, отступая. «Мама должна понять». – Это поможет нашей стране?

И вновь молчание. Мама не отвечает. Вместо этого она собирается с духом, вновь обретая королевское величие. Как будто каменеет и становится выше. Такое ощущение, что она сейчас превратится в статую.

«Она тебе не солжет».

– Может быть, ты говоришь за себя, мама? Как скорбящая женщина? Ты только что потеряла мужа и не хочешь потерять меня…

– Не стану отрицать, что предпочла бы видеть тебя здесь, – твердо говорит мама, и я слышу голос повелительницы. Таким тоном она выносит решения при дворе. – В безопасности. Подальше от этого чудовища.

– Я в состоянии справиться с Мэйвеном. Я и справляюсь, уже несколько месяцев. Ты сама знаешь.

Я тоже гляжу на Тиору в поисках поддержки. Ее лицо не меняется – она держит нейтралитет. Наблюдательная, тихая, расчетливая, как и надлежит будущей королеве.

– Я читала твои письма, да, – мама небрежно машет рукой. Интересно, ее пальцы всегда были такими тонкими, сморщенными… старческими? Я потрясена. «Сколько седины», – думаю я, наблюдая, как она меряет комнату шагами. Мамины волосы блестят в тусклом свете. «Гораздо больше, чем раньше».

– Я получаю и твою официальную корреспонденцию, и тайные сообщения, которые ты посылаешь, Айрис, – продолжает мама. – То и другое не внушает мне уверенности. А посмотрев на него… – она прерывисто вздыхает и задумывается. Потом подходит к противоположному окну и обводит пальцем завитки алмазного стекла. – Этот мальчик – сплошь острые грани и пустота. У него нет души. Он убил родного отца и попытался сделать то же самое с братом. Что бы там ни сделала его проклятая мать, это обрекло короля Норты на жизнь, полную мучений. Я так не поступлю. Не позволю тебе погибнуть рядом с ним. Рано или поздно Мэйвена пожрут собственные приближенные – ну или он пожрет их.

Я боюсь того же, но нет смысла оплакивать принятые решения. Двери уже открылись. Путь начался.

– Если бы только ты сказала мне это раньше, – с тоской отвечаю я. – Я бы не стала его защищать, когда Красные напали на нас на свадьбе. Тогда отец был бы жив.

– Да, – бормочет мама.

Она разглядывает окно, как прекрасную картину, – и старательно не смотрит на нас.

– Кроме того, если бы он погиб… – я повышаю голос, стараясь говорить так же властно, как мама и Тиора. Тоном урожденной королевы. Я подхожу к маме и кладу ладони на ее узкие плечи. Она всегда была тоньше меня. – Тогда нам бы пришлось сражаться на два фронта. С новым королем Норты и с Красными мятежниками, которые, похоже, распространились по всему миру.

«В моей собственной стране, – думаю я. – Красное восстание началось на нашей территории, у нас под носом. Мы позволили этой заразе распространиться».

Черные мамины ресницы трепещут, касаясь коричневых щек. Ее рука накрывает мою.

– Но вы обе были бы со мной. Мы бы не расставались…

– И сколько бы это продлилось? – интересуется Тиора.

Сестра выше нас обеих – и ее глаза, посаженные по сторонам орлиного носа, смотрят чуть надменно. Она складывает руки на груди, и сине-черный шелк шуршит. В замкнутом пространстве маленького храма Тиора похожа на статую. Она как будто возвышается рядом с богами.

– Кто поручится, что этот путь не ведет к смерти? – продолжает она. – Что наши тела не окажутся на дне залива? Думаете, Алая гвардия сохранит нам жизнь, если захватит наше королевство? Сомневаюсь.

– И я, – негромко говорю я, коснувшись лбом маминого плеча. – Мама?

Ее тело напрягается, мускулы твердеют.

– Всё можно устроить, – спокойно произносит она. – Мы распутаем этот узел. Ты останешься с нами. Но решать тебе, монамора.

«Любовь моя».

Если бы я могла чего-то попросить у мамы, то попросила бы выбрать за меня. Как было уже тысячу раз. «Надень это, ешь то, делай, что я говорю». В прошлом ее советы раздражали меня, я злилась на родителей, ограничивавших мою свободу. Теперь я была бы рада отказаться от самостоятельности. Вложить свою судьбу в руки людей, которым доверяю. Если бы только я могла вернуться в детство. Если бы всё это оказалось дурным сном.

Я оборачиваюсь и смотрю на сестру. Она мрачно хмурится и не предлагает никакого выхода.

– Я бы осталась, если бы могла, – я пытаюсь говорить как королева, но мой голос дрожит. – Ты же знаешь. И понимаешь в глубине души, что просишь невозможного. Предательства короны. Как ты там говорила?

Тиора отвечает, заставив маму вздрогнуть:

– Долг – на первом месте. Честь – навеки.

Это воспоминание согревает мне душу. То, что предстоит, нелегко, но выбора нет.

По крайней мере, у меня есть цель.

– Мой долг – защищать Озерный край, как делаете вы, – говорю я. – Брак с Мэйвеном, возможно, не принесет нам победы в войне, зато даст шанс. Защитит нас от волков. А что касается чести… мы восстановим ее, отомстив за отца.

– Согласна, – рычит Тиора.

– Согласна, – еле слышным шепотом отвечает мама.

Я смотрю поверх ее плеча на лицо улыбающейся богини. Ее уверенная улыбка придает мне сил.

– Мэйвен и Норта – это щит и меч. Придется воспользоваться ими, даже если мой муж представляет опасность для всех нас.

Мама усмехается.

– Особенно для тебя.

– Да, особенно для меня.

– Я бы ни за что не согласилась, – шипит она. – Это придумал твой отец.

– Знаю. Идея была хорошая. Я его не виню.

«Я его не виню». Сколько ночей я провела в одиночестве во Дворце Белого огня, без сна, уверяя себя, что ни о чем не сожалею, не злюсь, что меня продали, как животное, как кусок плодородной земли? Я лгала себе тогда – и лгу теперь. Но мой гнев умер вместе с отцом.

– Когда все это закончится… – начинает мама.

Тиора перебивает ее:

– Если мы победим…

– Когда мы победим, – говорит мама, разворачиваясь. Глаза у нее горят, и в них отражается лучик света. Неумолчный бег воды в середине храма становится неторопливей. – Когда твой отец будет омыт кровью своих убийц, когда Красные мятежники будут истреблены, как крысы-переростки… – фонтан замирает, уловив ее гнев, – тогда ты сможешь спокойно покинуть Норту. И еще меньше поводов будет оставлять на троне ненадежного, непригодного для этого короля. Особенно того, кто так глупо тратит кровь собственных подданных – и нашу.

– Согласны, – шепотом отвечаем мы с сестрой.

Мама плавно поворачивает голову к застывшему фонтану и приводит его в движение. Струя аркой поднимается в воздух, напоминая жидкое стекло. Свет отражается от воды, и по полу рассыпаются разноцветные призмы. Мама смотрит на них, не моргая.

– Мы дочиста отмоем эти безбожные государства. Завоюем Норту. И Разломы. Они и так уже грызутся друг с другом, принося в жертву сородичей ради мелкого соперничества. Вскоре они растратят все силы. И тогда никому не будет спасения от гнева Рода Сигнетов.

Я с раннего детства гордилась мамой. Она – великая женщина, воплощенные долг и честь. Ясноглазая, непреклонная. Мать не только собственным детям, но и всему королевству. Теперь я понимаю, что не знала и половины. Решимость, которая кроется под внешним маминым спокойствием, сильнее любого шторма.

И какой же это будет шторм…

– Пусть придет потоп, – говорю я – это старая формула, которую мы используем, карая изменников и врагов.

– А что делать с Красными из той горной страны? С теми, у кого есть способности? Их шпионы снуют и по нашим землям, – Тиора хмурит лоб, и на нем пролегает глубокая складка. Хотелось бы мне развеять ее бесчисленные тревоги, но она права.

С людьми вроде Мэры Бэрроу нужно считаться. Они тоже участвуют в том, что происходит. Мы сражаемся и с ними.

– Напустим на них Мэйвена, – говорю я Тиоре. – Он одержим новокровками, особенно девочкой-молнией. Он будет преследовать их до края земли, если понадобится, и истратит на это все силы.

Мама мрачно кивает в знак подтверждения.

– А Пьемонт?

– Я сделаю, как ты сказала, – я гордо выпрямляюсь. – Семя брошено. Мэйвен нуждается в Бракене не меньше, чем мы. Он попытается спасти детей принца. Если мы сумеем привлечь Бракена на свою сторону и будем сражаться его руками…

Сестра договаривает вместо меня:

– Тогда Озерный край не растратит силы. Мы будем ждать. Возможно, Бракена даже удастся обратить против Мэйвена.

– Да. Если повезет, они все поубивают друг друга задолго до того, как мы раскроем собственные намерения.

Тиора цокает языком.

– Я не желаю полагаться на удачу, когда твоя жизнь висит на волоске, петасорра.

«Сестренка».

Хотя она произносит это слово с любовью, без малейшей снисходительности, мне становится немного неуютно. Не потому что Тиора старшая дочь и наследница, которая займет престол, а потому что я знаю, как она дорожит мной и сколь многим готова пожертвовать. Но я не хочу жертв ни от нее, ни от мамы. Наша семья уже отдала достаточно.

– Это ты должна спасти детей Бракена, – говорит мама сурово и холодно. Взгляд у нее такой же, как голос. – Ты, дочь Сигнета. Мэйвен пошлет своих людей, но не пойдет сам. У него для таких вещей недостает ни умения, ни храбрости. Но если ты отправишься с его солдатами, если собственными руками вернешь принцу Бракену детей…

Я сглатываю. «Я не собака, чтобы приносить палочку». Я сказала это Мэйвену всего несколько минут назад – и готова повторить то же самое своей царственной матери.

– Слишком опасно, – быстро говорит Тиора, вставая между нами.

Но мама не уступает, как всегда непоколебимая.

– Ты не можешь покинуть границы королевства, Ти. Но если мы хотим, чтобы Бракен задумался о сотрудничестве, причем исключительно с нами, именно мы должны ему помочь. Таковы нравы Пьемонта, – она сжимает зубы. – Или вы предпочтете, чтобы Мэйвен успел первым и заполучил верного союзника? Этот мальчик достаточно опасен и сам по себе. Не надо его подкреплять.

Хоть моя гордость и уязвлена, я понимаю, что мамины слова разумны. Если Мэйвен отдаст приказ о спасении детей, то, несомненно, завоюет верность Бракена. Этого нельзя допустить.

– Конечно, – медленно отвечаю я. – Значит, это должна сделать я. Каким-то образом.

Тиора тоже уступает. И как будто съеживается.

– Я прикажу своим дипломатам наладить контакт. Как можно незаметнее. Что еще вам нужно?

Я киваю, чувствуя, как немеют пальцы. «Спасти детей Бракена». Понятия не имею, с чего начать.

Минуты идут одна за другой, и больше медлить нельзя.

«Если мы пробудем здесь слишком долго, гости заподозрят неладное, – думаю я, кусая губы. – Особенно Мэйвен. Если уже не заподозрил».

Я отхожу от мамы, и мне тут же становится холодно.

Проходя мимо фонтана, я смачиваю в воде кончики пальцев и провожу по глазам, размазывая темную тушь. По моим щекам катятся поддельные слезы – черные, как наши скорбящие цветы.

– Молись, Ти, – говорю я сестре. – Верь богам, если ты не веришь в удачу.

– Моя вера неизменна, – автоматически отвечает та. – Я буду молиться за всех нас.

Я медлю на пороге, держась за ручку.

– И я.

А потом толкаю дверь, кладя конец семейному уюту – возможно, на много лет. Чуть слышно я спрашиваю сама себя:

– Мы справимся?

Но мама всё слышит. Она поднимает голову и устремляет на меня непреклонный взгляд.

– Только боги знают.

5. Мэра

Кажется, что самолет летит лениво, медленней обычного. Я покачиваюсь в ремнях безопасности, закрыв глаза. Движение воздушного судна в сочетании с приятным гудением электричества наполовину убаюкало меня. Моторы спокойно пыхтят, несмотря на то, что самолет изрядно потяжелел. Грузовой отсек до краев полон добычей из Корвиума. Боеприпасы, взрывчатка, разнообразное оружие. Военная форма, провизия, топливо, аккумуляторы. Даже шнурки для ботинок. Половина летит в Пьемонт, а половина – на другом самолете – в горы к Дэвидсону.

Монфор и Алая гвардия не тратят даром то, что удается добыть. После атаки на Дворец Белого огня бойцы тоже утащили все, что было можно. В основном, деньги из Казначейства – как только стало ясно, что Мэйвен удрал. Так произошло и в Пьемонте. Вот почему жилые помещения и административные здания, предназначенные для проведения военных советов, кажутся пустыми. Ни картин, ни статуй, ни даже красивой посуды. Никаких пышных атрибутов, которые нужны знатным Серебряным. Ничего, кроме самого необходимого. Остальное разобрано, продано, переделано. Войны недешевы. Мы сохраняем лишь то, что полезно.

Вот почему Корвиум рушится у нас за спиной. Потому что он нам больше не нужен.

Дэвидсон уверял, что оставлять там гарнизон глупо. Бессмысленная трата сил. Эту крепость возвели для переброски солдат в Чок, на войну с Озерными. Раз война кончена, от Корвиума мало проку. Там нет ни реки, ни стратегически важных ресурсов. Только одна из многочисленных дорог, ведущих в Озерный край. Корвиум лишь ненадолго отвлечет противника. Он находится на территории, подвластной Мэйвену, и слишком близко от границы. Озерные могут нахлынуть без предупреждения, ну или Мэйвен вернется со свежим войском. Мы, возможно, победим, но ценой многих жертв. И ради чего? Ради полуразрушенных стен где-то в глуши.

Серебряные возражали. Естественно. Видимо, честь обязывает их противоречить всему, что сказано обладателем красной крови. Анабель твердила о «впечатлении».

– Столько крови пролито на этих стенах – и вы хотите бросить город? Да мы будем выглядеть полными идиотами! – сказала она, гневно обводя взглядом зал совета, и уставилась на Дэвидсона, как на сумасшедшего. – Кэл одержал первую победу, его флаг воздвигнут…

– Я нигде его не вижу, – сухо перебила Фарли.

Однако Анабель, не обращая на нее внимания, продолжала говорить с таким видом, как будто намеревалась превратить в щепки стол, за которым стояла. Кэл молча сидел рядом с ней, не сводя пылающего взгляда с собственных рук.

– Если мы бросим город, нас сочтут слабыми, – завершила старая королева.

– Мне безразлично, какими мы кажемся. Меня интересует только то, что есть на самом деле, ваше величество, – ответил Дэвидсон. – Вы можете оставить для защиты Корвиума собственный гарнизон, если угодно, но я заберу отсюда всех своих людей и всех бойцов Алой гвардии.

Анабель скривила губы, но промолчала. Тратить подобным образом собственных солдат она не намеревалась. Она села на место и отвернулась от Дэвидсона; взгляд королевы упал на Воло Самоса. Но и тот не предложил помощи. Воло Самос хранил молчание.

– Если мы покинем город, то оставим его в руинах, – сказал Тиберий, сжав кулаки.

Я хорошо помню эти побелевшие костяшки. И ногти, под которыми чернела грязь, а может быть, и запекшаяся кровь. Я внимательно смотрела на руки Тиберия, чтобы не смотреть в лицо. Эмоции старшего Калора слишком легко прочесть, а я всё еще не желаю их знать.

– Спецконтингент от каждой армии, – продолжал он. – Истребители Лероланы, гравитроны, бомбардировщики-новокровки. Те, кто умеет уничтожать. Заберите из города всё ценное, а потом превратите его в пепел и смойте остатки. Не оставляйте ничего, чем мог бы воспользоваться противник.

Тиберий говорил это, ни на кого не глядя. Наверное, трудно отдавать приказ об уничтожении собственного города, который он знал и который защищали его отец и дед. Тиберий ставит долг так же высоко, как традицию; оба идеала глубоко коренятся в его душе. Но тогда я питала к нему мало сочувствия – и еще меньше питаю теперь, когда мы летим в Пьемонт.

Для Красных Корвиум был воротами на кладбище. Я рада, что его больше нет.

Но, тем не менее, в глубине души мне тревожно. Корвиум еще горит перед моим мысленным взором, его стены рушатся от сокрушительных взрывов, здания разлетаются на куски, металлические ограды изгибаются, как змеи, дым ползет по улицам. Элла, один из наших электриконов, поражает неистовой синей молнией главную башню. Монфорцы-нимфы, могучие новокровки, призывают воду из ближайших ручьев и даже из реки, и обломки уносит в далекое озеро. От Корвиума не осталось ничего. Часть города провалилась, осев в туннели. Руины остались стоять в качестве предостережения, как древние каменные монолиты – с той разницей, что возникли они всего за несколько часов.

Сколько еще городов разделят ту же участь?

В первую очередь я думаю про Подпоры. Я почти год не видела деревню, где выросла. С того дня, когда я, под именем Мэриэны, стояла на палубе королевского судна, разглядывая берега Столичной реки, а рядом со мной стоял призрак. Элара тогда была жива, и король тоже. Когда мы проплывали мимо нашей деревни, они заставили меня смотреть на жителей, собранных под угрозой кнута или тюрьмы. Среди них были мои родные. И я смотрела на их лица, а не по сторонам. Домом для меня всегда были люди.

Огорчусь ли я теперь, если деревня исчезнет? Если никто не пострадает, но будут разрушены дома на сваях, рынок, школа, арена? Если Подпоры сожгут, затопят, или они просто исчезнут?

Не знаю.

Но уж точно есть места, которые должны разделить судьбу Корвиума и превратиться в руины. Мысленно я перечисляю их – и проклинаю.

Серый город, Веселый город, Новый город. И все остальные, им подобные.

Трущобы техов заставляют меня вспомнить о Кэмерон. Она спит напротив, пристегнутая ремнями безопасности. Голова у нее мотается, похрапывание почти неразличимо в шуме моторов. Из-под воротника виднеется татуировка. Черная на фоне коричневой кожи. Много лет назад на Кэмерон поставили знак ее профессии или, скорее, тюрьмы. Я видела город техов только издали, и от этого воспоминания меня до сих пор мутит. Даже не представляю, каково вырасти в нем, быть обреченной на жизнь в фабричном дыму.

Заводским трущобам должен настать конец.

Они тоже должны сгореть.

Мы садимся в Пьемонте утром. Идет дождь. Сделав три шага по взлетной полосе, к ожидающим нас транспортам, я промокаю насквозь. Фарли с легкостью меня обгоняет – она торопится к Кларе. Она не обращает внимания даже на полковника и его людей, которые подходят, чтобы поздороваться с нами. Я стараюсь не отставать – мне приходится бежать рысцой. И я заставляю себя не оглядываться на самолет, в котором прибыли Серебряные. Сквозь шум дождя слышно, как они выстраиваются на летном поле с присущей им помпой. Оранжевый цвет Лероланов, желтый цвет Джейкосов, красный цвет Калоров, серебро Самосов – от дождя все потемнело, смешалось. Эванжелина благоразумно отказалась от доспехов. Металлическое одеяние небезопасно в грозу.

По крайней мере, король Воло и его Серебряные лорды не последовали за нами сюда. Сейчас они едут домой, в Разломы, а может быть, уже и приехали. Только Серебряные, которые собираются в Монфор, прилетели в Пьемонт. Анабель, Джулиан, их разнообразные охранники и советники – а также Эванжелина и, разумеется, Тиберий.

Когда я забираюсь в благословенно сухой салон транспорта, то мельком замечаю его – он мрачен, как грозовая туча. Тиберий держится в стороне от остальных; он, единственный из всех, уже бывал на пьемонтской базе. Анабель, очевидно, привезла для него запас придворной одежды. Иначе непонятно, откуда у Тиберия взялись длинный плащ, начищенные сапоги и щегольской наряд. Издалека не видно, надета ли на нем корона.

Никто не спутает его с Мэйвеном. Все цвета у Тиберия – наоборот. Плащ и одежда – кроваво-красные с черно-серебряной отделкой. Он сияет сквозь пелену дождя, яркий, как пламя. Нахмурив темные брови, Тиберий неподвижно наблюдает, как разражается над нами гроза.

Я чувствую треск молнии, прежде чем она мелькает в небе. Элла удерживала ее, чтобы дать самолетам спокойно приземлиться. Теперь она вынуждена отпустить грозу.

Я отворачиваюсь от окна и прислоняюсь к стеклу. Когда мы катим прочь, я тоже пытаюсь кое-что отпустить.

Дом, где поселили моих родных, выглядит точно так же, как несколько дней назад, с поправкой на погоду. Дождь стучит по окнам, заливает цветы в ящиках. Трами это не понравится. Он их любит.

«В Монфоре он будет возиться с ними, сколько захочет. Мой брат сможет посадить целый сад и всю жизнь смотреть, как он цветет…».

Фарли выскакивает из транспорта, прежде чем тот успевает остановиться, и с плеском приземляется в лужу. Я медлю – по многим причинам.

Разумеется, надо поговорить с родными насчет Монфора. Надеюсь, они согласятся остаться там, даже если я снова уеду. Мы уже привыкли к расставаниям, но переносить разлуку легче не стало. Родные не удержат меня, но и я ничего не поделаю, если они откажутся переезжать. Я вздрагиваю при этой мысли. Сознание того, что они в безопасности, – единственная моя радость. Но неизбежная ссора – просто сказка по сравнению с тем, что им еще придется узнать.

Кэл выбрал корону. Не меня. Не нас.

Если сказать это вслух – случившееся станет реальным.

Лужа перед транспортом оказывается глубже, чем я думала; вода заливается за голенища ботинок, леденя ноги. Радуясь возможности отвлечься, я шагаю вслед за Фарли к двери.

Родные буквально заносят меня в дом. Мама, Гиза, Трами и Бри суетятся вокруг. Мой старый друг Килорн тоже обнимает меня – коротко, но крепко. Увидев его, я испытываю огромное облегчение. Ему нечего было делать в Корвиуме, и я рада, что он остался здесь.

Папа вновь стоит позади всех и ждет, чтобы обняться со мной как следует, без помех. Ждать придется долго, потому что мама, кажется, не намерена меня отпускать. Она обвивает мои плечи рукой, так что я утыкаюсь носом ей в грудь. От ее одежды пахнет чистотой и свежестью – утренней росой и мылом. Совсем не как дома, в Подпорах. Мое положение в армии, каким бы оно ни было, позволяет моей семье жить в непривычной роскоши. Этот дом, бывшие офицерские апартаменты, шикарен по сравнению с нашей старой лачугой на сваях. Он обставлен скудно, но изящно, и всю утварь в нем явно держали в порядке.

Фарли интересует только Клара. Я едва успеваю шагнуть через порог, а она уже держит дочку на руках. Малышка кладет головку матери на плечо, зевает и тычется в нее лицом, явно пытаясь снова заснуть. Когда Фарли кажется, что никто на нее не смотрит, она прижимается носом к головенке Клары, поросшей темными волосами, закрывает глаза и глубоко вдыхает.

Тем временем мама, улыбаясь, несколько раз подряд целует меня в висок.

– Вот ты и вернулась, – говорит она.

– Значит, победа, – произносит папа. – Корвиум разрушен.

Я выпутываюсь из маминых объятий, чтобы как следует обнять его. Мы все еще не привыкли к тому, что папа больше не сидит, скорчившись, в кресле. Долгий процесс выздоровления, усилиями Сары Сконос, а также монфорских целителей и врачей, шел у нас на глазах, но ничто не сотрет из нашей памяти минувшие годы. Боль никуда не делась, она у папы в голове. И, наверное, так и должно быть. Не стоит об этом забывать.

Папа приваливается ко мне, хотя и не так тяжело, как раньше, и я веду его в гостиную. Мы обмениваемся горькой улыбкой, едва заметной, которая предназначена только для нас двоих. Мой папа тоже некогда был солдатом, он воевал много лет. Он понимает, что значит видеть смерть – и вернуться. Я пытаюсь представить, как он выглядел бы, если убрать морщины и всклокоченные седеющие усы. Дома у нас было мало фотографий. Не знаю, удалось ли родным увезти их с собой на Так, потом на новую базу в Озерном крае и, наконец, в Пьемонт. Одна навеки запечатлена у меня в памяти. Старый снимок, истертый по краям, нечеткий и вылинявший. Мама и папа снялись вместе, много лет назад, еще до рождения Бри. Они были подростками, детьми Подпор, совсем как я. Папе, очевидно, не исполнилось восемнадцати, его еще не призвали в армию, а у мамы не окончилось ученичество. Папа на снимке страшно похож на Бри, моего старшего брата. Та же улыбка, широкий рот, ямочки на щеках, высокий лоб, густые прямые брови. Чуть великоватые уши. Я стараюсь не думать о том, что мои братья состарятся, подверженные тем же страданиям и тревогам. Я позабочусь, чтобы они не разделили судьбу отца – и Шейда.

Бри плюхается в кресло рядом с нами, скрестив босые ноги. Я морщу нос. У мужчин редко бывают красивые ступни.

– Не будем жалеть об этой дыре, – говорит Бри, имея в виду Корвиум.

Трами кивает в знак согласия. Темно-каштановая борода у него продолжает отрастать.

– Я по нему ни капли не скучаю, – подхватывает он.

Их обоих призвали в армию, как папу. Оба хорошо знают Корвиум – и ненавидят его. Они переглядываются с улыбкой, как будто играют в одну игру.

Папа менее склонен радоваться. Он садится в другое кресло, вытянув заново отращенную ногу.

– Серебряные просто выстроят новую крепость. Так у них водится. Они не меняются.

Его глаза, устремленные на меня, блестят. Я съеживаюсь, когда понимаю, что он имеет в виду, и чувствую, как начинают гореть щеки.

– Так ведь, Мэра?

Я бросаю пристыженный взгляд на Гизу. Она сутулится, вздыхает и чуть заметно кивает. Сестра теребит край рукава и не смотрит мне в лицо.

– То есть вы уже знаете, – ровным, безжизненным голосом говорю я.

– Не целиком, – отвечает она.

Ее взгляд перебегает на Килорна. Готова поспорить, он все разболтал, опустив лишь самое болезненное. Гиза нервно наматывает на палец прядь волос. Темно-рыжий локон блестит.

– Но достаточно, чтобы догадаться, – продолжает она. – Новая королева, новый король и, разумеется, Монфор. Всегда Монфор.

Килорн кривит губы. Он проводит рукой по коротко стриженным светлым волосам – ему, как и Гизе, неловко. А еще он злится. Гнев кипит в нем, огнем горит в зеленых глазах.

– Просто не верится, что он согласился.

Я лишь киваю.

– Трус, – резко говорит Килорн. – Трус и идиот. Избалованный, капризный сукин сын. Как дал бы ему по зубам…

– А я бы добавила, – бормочет Гиза.

Никто их не упрекает. Даже я, хотя Килорн, несомненно, этого ожидает. Он смотрит на меня, удивленный моим молчанием. Я удерживаю его взгляд, словно пытаюсь заговорить, не называя имен. «Шейд отдал жизнь ради нашего дела, а Тиберий не смог даже отказаться от короны».

Интересно, знает ли Килорн, что мое сердце разбито? Наверняка.

«Вот так он чувствовал себя, когда я оттолкнула его? Когда сказала, что не питаю к нему тех же чувств? Когда не сумела ответить взаимностью?»

Взгляд Килорна смягчается, полный жалости. Надеюсь, он не знает, что я сейчас испытываю. Надеюсь, я причинила ему меньше боли. «Ты просто не можешь меня полюбить», – сказал он некогда. Жаль, что это было правдой. Жаль, что я не смогла избавить нас обоих от страданий.

К счастью, мама берет меня за плечо и решительно направляет к кушетке. О принце Калоре она ничего не говорит, и взгляд, которым мама окидывает остальных, достаточно красноречив. «Хватит».

– Мы получили твою весточку, – говорит она неестественно бодро, пытаясь сменить тему. – От того, другого новокровки, с бородой…

– От Тахира, – подсказывает Гиза, садясь рядом со мной. Килорн маячит у нас за спиной. – Ты решила, что нам надо переселиться?

Хотя она сама этого хотела, в ее голосе звучит досада. Сестра смотрит на меня, подняв бровь.

Я шумно вздыхаю.

– Я не принимаю решения за вас. Но если вы захотите уехать, премьер сказал, что в Монфоре вам будут рады.

– А остальные? – спрашивает Трами, устроившийся на подлокотнике кресла рядом с братом, и прищуривается. – Мы тут не единственные беженцы.

Он получает локтем в бок и складывается пополам. Бри хихикает.

– Думаешь про ту секретаршу, как ее там, такая кудрявая…

– Нет, – ворчит Трами, и его смуглое лицо заливается румянцем.

Бри пытается похлопать брата по щеке, и тот дает ему затрещину. Вечно они ведут себя как дети. Раньше это меня бесило, но только не теперь. Их привычное поведение – своего рода бальзам на душу.

– На это нужно время, – отвечаю я, пожав плечами. – Но для нас…

Гиза громко фыркает и раздраженно откидывает голову.

– Для тебя, Мэра. Мы не дураки – с какой стати лидеру страны оказывать нам услуги? Что он получит взамен? – своими тонкими пальцами она сжимает мою руку. – Что он получит от тебя?

– Дэвидсон – не Серебряный, – отвечаю я. – Я готова дать ему то, что нужно.

– Ты перестанешь это делать, только когда умрешь? – резко спрашивает сестра. – Когда с тобой случится то же, что и с Шейдом?

В комнате воцаряется тишина. Фарли, стоя у двери, в полумраке, отворачивается.

Я пристально смотрю на хорошенькое личико сестры. Ей уже пятнадцать, и она превращается из ребенка в девушку. Гиза немного похудела и обзавелась россыпью веснушек. Теперешних забот у нее тоже не было. Только обычные проблемы. Мы всегда полагались на маленькую Гизу. На ее умения и талант. Она могла спасти семью. С тех пор всё изменилось, и она не жалеет, что с нее сняли это бремя. Но тревога сестры вполне понятна. Она не хочет, чтобы груз лег на мои плечи.

Слишком поздно.

– Гиза, – негромко и предостерегающе говорит мама.

Я прихожу в себя и убираю руку. Мой позвоночник превращается в сталь.

– Нам нужны еще войска, и правительство Монфора должно согласиться, прежде чем дать Дэвидсону солдат. Я буду представлять нашу коалицию. Я объясню, кто мы такие. Докажу, что войну с Нортой и Озерным краем надо продолжать.

Моя сестра непоколебима.

– Я знаю, что ты хорошо умеешь спорить – но не настолько.

– Да, но я на перепутье, – говорю я, старательно обходя правду. – Между Алой гвардией, Серебряными Домами, новокровками и Красными.

По крайней мере, я не лгу.

– И у меня достаточно практики, чтобы красиво сыграть эту роль.

Фарли, держа ребенка одной рукой, поглаживает другой кобуру пистолета, который, как всегда, висит у нее на бедре.

– Мэра хочет сказать, что работает приманкой. Куда поедет она, туда отправится и Кэл. Даже теперь, в разгар борьбы за трон. Он едет с нами в Монфор, и его новая невеста – тоже.

Я слышу, как Килорн у меня за спиной со свистом втягивает воздух.

Голос Гизы полон отвращения.

– Только эти люди способны устроить свадьбу во время войны.

– Всё ради нового союза, да? – насмешливо спрашивает Килорн. – Мэйвен провернул тот же фокус. Договорился с Озерными. Кэлу нужно сделать то же самое. Ну и откуда она? Из Пьемонта? Гарант нашего единства?

– Неважно, кто она, – я стискиваю кулак и понимаю, как же мне повезло, что это Эванжелина. Девушка, которую Кэл не интересует. Еще одна брешь в его раскаленной броне.

– И ты это так оставишь? – Килорн выходит из-за кушетки и меряет комнату ровными шагами. Он переводит сердитый взгляд с Фарли на меня. – Может, ты даже намерена помогать? Помогать Кэлу в борьбе за корону, которую следует уничтожить? После всего, что мы сделали?