Текст книги "«Тигр» охотится ночью"

18

– Я не понимаю, до сих пор не понимаю, что сделала не так, – монотонно повторяла Наталья, сидя на стуле и раскачиваясь из стороны в сторону как маятник. – Он не должен был умереть, не должен был. Я почти уже вытащила его… Почти…

Лунный свет заливал подернутую рябью поверхность воды в канале, искрился на словно покрытых воском листьях пальм и на отполированных дождями стволах сандаловых деревьев, опоясанных лианами цветущих орхидей, на выполненной в буддистском стиле мебели красного дерева. Бликовал на диванах, крытых змеиной кожей так, что отчетливо проступали контуры драконов, на мраморном полу с устроенным в его центре углублением, из которого била струйка фонтана, на резных столах с ножками в виде змей и на треугольных крышах пагоды золотого Будды, расположенной на противоположном берегу реки.

– Ты все делала правильно, – ласково погладила Маренн Наталью по волосам. – Ты рассказала мне о своих действиях уже трижды, и я не увидела в них ни одной ошибки. Уверяю тебя, Натали: на твоем месте я сделала бы в точности то же самое!

– Но у тебя бы он остался жив, а у меня – умер. – В глазах Натальи стояли слезы.

– Девочка моя, скорость и техника тоже имеют большое значение, но им невозможно научиться сразу, с первых же операций, – вздохнула Маренн. – Они приобретаются лишь с годами, с опытом. Ты думаешь, у меня не случалось столь же обидных поражений? Как бы не так! Вспомни хотя бы историю с родной мамой Джилл! Я ведь рассказывала тебе, как вся их семья попала в автомобильную аварию, но готова повторить, лишь бы ты успокоилась. Давно это было, задолго до мировой войны, в Чикаго. Отец Джилл скончался сразу, прямо на месте аварии, а мать была еще жива. Я тогда тоже долго боролась за нее, но спасти так и не смогла. А вот спасти Джилл мне удалось, хотя девочка и пострадала намного сильнее матери. Видимо, так распорядилась судьба.

– Да. Чтобы Джилл осталась с тобой, – Наталья обняла Маренн за талию и прижалась щекой к теплому родному телу. – Я тоже верю, что судьба каждого человека прописана на небесах. И кто-то там, зная наперед, что Штефан погибнет, послал тебе Джилл. Чтобы ты не осталась одна.

– Трудно быть хирургом и полагаться только на решение небес. Ты думаешь, с родной матерью нашей Джилл жилось бы хуже? – грустно улыбнулась Маренн.

– Думаю, теперь она не согласилась бы ни на какую другую жизнь.

– Да-да, Джилл мне то же самое говорит. Но раз ты и сама веришь, что все в мире заранее предопределено, значит, тот чиф-уоррент тоже для чего-то умер. Возможно, для того, чтобы ты узнала, что тебя очень любит какой-то человек. Взгляни-ка вон на тот роскошный букет из розовых лотосов, – Маренн распахнула дверь в соседнюю комнату. – Его сегодня передал для тебя некий офицер, не пожелавший назваться. Сказал только, что служит в сто первой воздушно-десантной, а в Сайгоне находится по причине отпуска.

– Что ты сказала, мама? Лотосы?! – растерянно взглянула на Маренн Наталья. – И они… не завяли?

– Нисколечко! Пойдем, я тебе их покажу, – Маренн взяла ее за руку и повела в смежную комнату, поясняя на ходу: – Розовый лотос считается в этих местах самым счастливым цветком. И редко, между прочим, встречается…

19

На расстоянии продолговатые бледно-розовые лепестки казались вырезанными из камня, а при прикосновении к ним поражали мягкостью и бархатистостью. Сладчайший аромат семи дивных розовых цветков, утвердившихся на тонких зеленых ножках в прозрачной вазе с чуть голубоватой водой, успел уже заполонить всю спальню.

Из глаз Натальи покатились слезы.

– Местные уверяют, что розовый лотос – это цветок верховного божества, самого Будды, – сказала за ее спиной Маренн. – И я им верю.

– Но я же говорила ему, что это опасно, – прошептала Наталья, неотрывно глядя на цветы.

– Кому? Тому, кто прислал этот букет? – Маренн встала рядом. – Я сейчас вспомнила, как однажды в Берлине Йохен прислал мне букет белых роз. Я тогда как раз потеряла нашего с ним ребенка, мне не хотелось жить, рейх находился на грани полного краха, тьма и отчаяние наступали с неимоверной стремительностью. Сил для сопротивления ударам судьбы уже не осталось. И вот только этим букетом белых роз Йохен и смог вернуть меня к жизни. За все последующие долгие годы разлуки я никогда не забывала об этом его подарке, хотя цветы он вручил мне не сам. Их просто привез какой-то офицер и поставил в моем кабинете. Но в букете я нашла крохотную записку, в которой было написано одно-единственное слово – «Люблю». В твоих лотосах записки, кажется, нет, но, по-моему, тут и без слов все понятно. Я не стану выпытывать у тебя, кто он, этот твой новый мужчина, ответь мне только на один вопрос, Натали, – мягко попросила она. – Это из-за него ты ушла от Франца? Мне казалось, ты привыкла к нему…

– Привыкла, мама, – кивнула Наталья. – Но привычки оказалось недостаточно, как видишь. А букет лотосов – от Тома, от капитана Роджерса. Однажды я рассказала ему, что Йохен дарил тебе белые розы даже на войне, и он пообещал сорвать для меня лотос.

– Вот видишь, а сорвал целых семь, – улыбнулась Маренн.

– Но я запретила ему делать это!

– Когда это мужчины слушали нас, женщин? Пора бы тебе уже привыкнуть к их вечному желанию верховодить, дорогая. И все-таки, Натали, ты уверена, что хочешь окончательно порвать с Францем? Просто на днях я получила письмо от Джилл, и она пишет, что он очень переживает. Тебе не жаль его? Как-никак, Франц потерял жену, долго был в плену, а теперь вот еще и размолвка с тобой… Может, прежде чем принять окончательное решение, ты хорошенько все взвесишь и обдумаешь?

– Я для того и уехала к себе на Монмартр, мама, – Наталья извлекла из вазы один лотос, вдохнула его аромат, – чтобы разобраться в собственных чувствах.

– А этот твой капитан Роджерс женат?

– Разведен. Детей не имеет. Я познакомлю тебя с ним, мама, – взволнованно произнесла Наталья.

– Я надеюсь.

– А как там Штефан? – сменила тему Наталья. – По-прежнему хулиганит?

– Хулиганит, – кивнула Маренн. – Я безумно скучаю по нему. Впрочем, я по ним по всем скучаю. Джилл пишет, что Клаус получил отпуск, и они с Эльке взяли Штефана на море. Там они приручают каких-то пауков. Оба ведь любят животных, ты знаешь.

– А как поживает Йохен?

– Он сейчас с Зигурд.

– Ей стало хуже? – Наталья вернула цветок в вазу.

– Увы, – вздохнула Маренн. – И я, как это ни удивительно, чувствую ее боль.

– Мама, но ведь, когда она уйдет, Йохен освободится!

– Ты считаешь, я должна радоваться этому? Не получается. Это горе, Натали, большое горе… – Маренн вздохнула и опустилась на диван.

Наталья подошла, присела рядом. Помолчав, сказала:

– Я тоже скучаю по Штефану. Он действительно очень похож на того, моего Штефана. Движениями, улыбкой, взглядом.

– Ты права, – согласилась Маренн. – Раньше я считала, что Штефан пошел в отца, а потом оказалось, что ошибалась.

– Второй Штефан тоже унаследовал многие твои черты, мама. Мне сейчас вспомнился тот день, когда он родился. – Наталья взволнованно посмотрела на Маренн. – Когда нам сказали, что у тебя остановилось сердце, я вдруг почувствовала жуткую пустоту и дикий страх. Но все время твердила себе: нет, нет, этого не случится, этого никогда не произойдет! Помню, бедная Джилл чуть не потеряла тогда сознание, а на Йохена страшно было смотреть: он побледнел как смерть. Думаю, за те несколько страшных секунд мир для всех нас буквально перевернулся. Франц постоянно держал меня за руку, а я твердила как заведенная: нет, не выйдет, не отдадим…

– И не отдали, – благодарно улыбнулась Маренн. – Все обошлось, слава богу. И Штефану уже пять лет, и он растет здоровым, веселым мальчиком.

– Ты думаешь, что Крис Армстронг умер потому, что я сделала слишком мелкое иссечение? Что надо было резать глубже?

– Я думаю, – укоризненно покачала головой Маренн, – что ты тут вообще ни при чем. Полагаю, виноваты врачи, заполнявшие его карточку. Это они недобросовестно отнеслись к своим обязанностям.

– Что ты имеешь в виду?

– Судя по внезапности реакции, которая, с твоих слов, произошла во время операции, у Армстронга случился анафилактический шок. Ты говоришь, у него резко снизилось артериальное давление и он начал задыхаться? А это может означать только одно: Армстронг страдал аллергией на какой-то лекарственный препарат, но в его карточке это почему-то отмечено не было. Так что он умер не из-за ошибки хирурга, а от этого самого шока, я уверена. Интоксикация организма, вызванная аллергией на один из препаратов, оказалась слишком острой, чтобы твои реанимационные усилия дали положительный результат. Считаю, что виновный в подобной халатности должен понести заслуженное наказание.

– Ты полагаешь, это не моя вина, мама? – Выдернув шпильки из волос, Наталья нервно накручивала концы прядей на запястье.

– Разумеется, не твоя, Натали! Ты же не могла знать о состоянии организма Армстронга до его ранения. К сожалению, в полевых условиях мы не имеем возможности провести подробное исследование крови. Выявить аллергены, например. Все это должно быть произведено медиками еще до отправки человека на войну. И все непременно должно быть отмечено в его карточке, чтобы мы знали, что можно вводить во время лечения либо операции, а что нельзя. И в случае с Армстронгом кто-то явно не доработал. А ты все делала правильно. У него был острый внутрибрюшной абсцесс, который обычно бывает окружен очень толстой оболочкой. Поэтому антибиотики не могут проникнуть через нее и подавить инфекцию. А прополаскивания – ты знаешь, как я к ним отношусь, – это прямой путь к перитониту. Если даже и добьешься с их помощью положительного результата, то полоскать придется недели две, не меньше. Сроки для полевой хирургии совершенно неприемлемые. Нет, я считаю, что метод древних египетских врачей не утратил своей актуальности и в наши дни: где гной – там срочная эвакуация. Так что ты, повторяю, все делала правильно. А вот наркоз, который Армстронгу дали, опираясь, естественно, на данные его медицинской карточки, оказался для парня неподходящим. Сказать, что ему просто не повезло, я не могу – не люблю этого выражения, – нахмурилась Маренн. – Что значит – «не повезло»? Более циничного высказывания, особенно для таких случаев, я и подобрать не смогу. Да у человека попросту украли жизнь! Какие-то тыловые деятели, грешащие безалаберностью и безответственностью. А жизнь парню никто уже не вернет. Нет, я этого так не оставлю, – она решительно хлопнула ладонью по поручню дивана, выполненному в форме драконьей лапы, – я обязательно доложу о случившемся представителям медицинского корпуса. А если потребуется, и до самых верхов дойду. Документы всегда должны заполняться точно и скрупулезно! Впрочем, это же американцы, – улыбнулась она с некоторой долей иронии. – Это ведь не у нас в СС, где за все шесть лет войны ни в одну карточку солдата или офицера не закралось даже малейшей ошибки. Ни в одной дивизии! Все всегда отражалось точно и досконально, все соответствовало действительности. А с американцев какой спрос? Они и имя с фамилией могут забыть написать. А виноват потом хирург. Но ты не расстраивайся, все утрясется, – Маренн обняла Наталью, успокаивая. – Я знаю, к смерти невозможно привыкнуть, но и уверенности в себе мы терять не должны. Иначе начнем совершать ошибки одну за другой.

– Ты, как всегда, права, мама. – Наталья вздохнула и вдруг спросила: – А откуда Джилл знает о Франце? Он что, приезжал к ней?

– Да, приезжал. Спрашивал, когда ты вернешься. А его, я так понимаю, ждет неприятный разговор?

– Я еще ничего не решила, мама…

– Однако каким бы ни оказалось твое решение, помни, дорогая, что я всегда на твоей стороне. И если выберешь Тома, я постараюсь наладить с ним такие же дружеские отношения, как с Францем. Уверена, что Джилл поступит так же. И даже Йохен. Хотя ему конечно же будет сложнее, чем всем нам. Но тебя это не должно заботить. Вопрос с Йохеном я улажу сама. Главное, о чем я прошу тебя, Натали, – Маренн сделала паузу, – прежде чем рубить с плеча, еще раз хорошенько все взвесь. Разбитая чашка, даже если ее потом склеить, целой уже никогда не будет.

– Я понимаю, мама. Оттого мне и так тяжело сейчас.

– Верю.

– Джилл часто пишет? – решила Наталья отвлечься от тягостной для нее темы.

– Да, как обычно. Почти каждый день. Раньше, во время войны, она была ограничена в возможностях связаться со мной, но Шелленберг частенько баловал ее. Как только увидит, что Джилл заскучала, сразу говрит: ладно, мол, сходи, позвони маме, скажешь, я разрешил. А теперь у кого ей просить разрешения? Американское командование далеко, в Вашингтоне. Вот она и перешла на письма. Правда, наладила канал через французский МИД, где работает, так что письма приходят с дипломатической почтой очень быстро. Позволь, я зачитаю тебе последнее. – Маренн встала, подошла к столу, взяла сложенный вчетверо лист бумаги, развернула его и начала читать: «Каждый вечер, когда Пауль приезжает из клиники, а я возвращаюсь из министерства, сразу после ужина мы берем Женевьеву и втроем поднимаемся в твой кабинет, где и сочиняем сообща письмо. Мы очень, очень без тебя и Натали скучаем. Как жаль, что вы обе постоянно заняты и не можете писать нам так же часто, как мы вам. А нам хочется знать обо всем, что у вас там происходит. Нам интересен каждый ваш шаг. Мамочка, я даже и подумать не могла, что мне снова придется ждать тебя с войны… – голос Маренн дрогнул, – …но утешает, что ты теперь там не одна, а с Натали. Я тоже не одна здесь. Со мной Пауль и Женевьева. Втроем ждать не так страшно, как одной. Раньше, когда ты уезжала на фронт, меня успокаивал Ральф. А теперь успокаивает Пауль».

– Они все-таки сблизились, – улыбнулась Наталья. – Молодец Пауль, проявил терпение. Мне кажется, он очень подходит нашей Джилл.

– Пауль был влюблен в Джилл еще в Берлине. Просто тогда там все рушилось, а она встречалась с Ральфом. А потом одна за другой последовали напасти: смерть Ральфа, тяжелое ранение Джилл, ее проклятая опухоль, от которой с трудом удалось избавиться. Но я рада, что Пауль не забыл свою любовь к Джилл. Мне было бы намного тяжелее покидать дом, оставляя ее там одну. – Вздохнув, Маренн вернулась к письму: «Айстофель грызет тюбики с зубной пастой точно так же, как тот Айстофель, который был у нас раньше. Женевьева его ругает, как ругала когда-то Агнесс. Клаус приучил пса понимать только немецкий язык, и теперь тот совсем не слушается Женевьеву, когда она говорит с ним по-французски. Вот сейчас у нас в Версале идет дождь, барабанит по оконному стеклу. А Женевьева взяла зонт и повела Айстофеля на прогулку. Пауль пошел с ними, чтобы помочь в случае чего. Когда вы с Натальей уехали, Айстофель несколько дней тосковал, бродил как неприкаянный…»

Наталья отошла к окну. В лунном свете неподвижно серебрились широкие листья пальм, таинственно поблескивал храм Будды.

– А что Джилл пишет о Франце? – спросила она, не оборачиваясь.

– О Франце, к сожалению, всего один абзац, – ответила Маренн и зачитала: «Вчера приезжал Франц. Спрашивал, когда вернется Натали. Сказал, что на днях заедет снова. Недолго поиграл с Паулем в теннис, но все время был грустен. Мне показалось, что он сильно осунулся и похудел».

– Мне нужно выбрать одного из двух, а я никак не могу на это решиться, – глубоко вздохнула Наталья.

– Если не выберешь сама, – подошла к ней, сложив письмо дочери, Маренн, – за тебя это сделает жизнь. Так всегда бывает. Но выбор ее, к сожалению, не всегда оказывается лучшим. Словно в насмешку над твоей нерешительностью. Правда, осознаешь это не сразу. Так что советую не доверять фатуму, а выбирать самой. Как бы трудно тебе при этом ни было. Я хорошо запомнила уроки жизни: когда слишком долго с чем-то тянула, она жестоко меня за это наказывала.

– На самом деле изначально я хотела всего лишь позлить Франца, – Наталья повернулась лицом к лотосам, – а оно вон как все закрутилось…

– Так всегда и бывает, девочка моя.

20

Покинув базу, отряд двинулся на запад, в сторону долины А-шу. Вокруг поднимался влажный тропический трехъярусный лес. Неожиданно тропинка круто свернула и уткнулась в реку. Та протекала в узком, довольно глубоком ущелье и полностью преграждала путь.

– Черт, придется как-то переправляться, – зло сплюнул капитан Роджерс. – Ширли, Коул, осмотреть объекты! – он указал на несколько стоявших на самом краю обрыва обветшалых тростниковых хижин. – Джонс, ты тоже с ними! – это уже относилось к высокому чернокожему солдату. – Узнайте, есть там кто-нибудь?

– Никак нет, сэр, пусто, – доложил Джонс, вернувшись через несколько минут. – Жилища заброшены и, судя по всему, давно.

– Хорошо… – Не успел Том закончить фразу, как прогремели два взрыва и две хижины взлетели в воздух. – Что еще за шутки? – нахмурился он. И подозвал лейтенанта: – Тоберман! Кто это там развлекается?

– Это наши новенькие, Ширли и Коул. Им не терпелось повоевать, вот они и забросали хижины гранатами, – отчитался тот, пряча глаза.

– Своим баловством они обнаружили всех нас! – не на шутку разозлился капитан. – Ишь, повоевать им захотелось! Немедленно прислать ко мне обоих!

– От взрывов они получили ранения, сэр.

– Этого нам только не хватало, черт бы их подрал! Док! – Роджерс повернулся к Наталье. – Тут два наших чудика на собственных гранатах подорвались, взгляни на них.

В сопровождении Тома она подошла к пострадавшим.

– Ой, мамочки, – стонал один из солдат, держась за явно поврежденную ногу.

Второй тоже поскуливал, но тихо, стиснув зубы.

– А ну, быстро смолкнуть! – прикрикнул на них Роджерс. – Приступай, док.

– Ничего серьезного, – вынесла вердикт Наталья, закончив осмотр. – Поверхностные повреждения, мелкие осколки под кожей. Пустяки, в общем.

– Считаешь, что можно обойтись без вызова вертушки? – спросил Роджерс.

– Какая вертушка, кэп? – улыбнулась Наталья. – Пока я не вижу необходимости даже в срочной перевязке. Осколки, повторяю, очень мелкие и глубоко в ткани не проникли: засели буквально под кожей. Угрозы для жизни нет даже призрачной, и парни вполне могут потерпеть до ночи. А когда встанем на ночлег, обработаю их раны хоть при свете фонаря, хоть при свете луны.

– Что ж, тогда не будем задерживаться, – удовлетворенно кивнул капитан. И скомандовал: – Всем по местам, спускаемся в каньон! – Потом, уже на ходу, повернулся к Наталье и спросил вполголоса: – Ты получила мои цветы?

– Получила, – так же негромко ответила она.

– Понравились?

– Да. Очень. Но мысленно я все равно ругала тебя. Думала уже, что ехать мне придется не сюда, а в госпиталь. Тебя ведь легко могли подстрелить!

– Но не подстрелили же, – довольно ухмыльнулся он. – Тем более что меня прикрывали «ганшипы»: они палили, а я рвал лотосы.

– Это ж надо было до такого додуматься! – всплеснула руками Наталья. – Небось уйму ракет потратили?

– Не жалко.

– С ума вы все сошли, точно.

– Я буду присылать тебе лотосы всякий раз, когда ты будешь уезжать в Сайгон.

– Я запрещаю.

– Да понял я уже, понял, – рассмеялся Том.

У воды чувствовалась приятная прохлада. Роджерс протянул Наталье руку, помог спрыгнуть с камня.

– Сэр, – подбежал взводный сержант Грифитс, в подчинении которого находились оба незадачливых «взрывника», – Ширли и Коул просят, чтобы их отправили в госпиталь.

– Что?! – огрызнулся Роджерс. – По медсестрам соскучились?

– Не слушайте их, сержант, – вмешалась Наталья. – С их несерьезными царапинами в госпитале им делать нечего.

– Они жалуются, что боевые ранцы со снаряжением трутся о раны и причиняют якобы нестерпимую боль.

– Надо же, какие нежные создания, – криво усмехнулся Роджерс. – Забыли, что на войне находятся? – И спросил у Натальи: – Ты залепила их царапины пластырем?

– Разумеется.

– Тогда где им там трет?! – вновь вскинулся Том на сержанта. – В заднице?!

– Но, кэп, они отказываются идти…

– Что значит – отказываются?! – рассвирипел Роджерс. – Тут их нести некому! Короче, передай обоим, что если будут упрямиться, я оставлю их здесь одних – на растерзание ВК! И никакой вертолет за ними я сюда, в каньон, вызывать не буду! Впрочем, – задумчиво проговорил он после секундной паузы, – если они всю дорогу собираются продолжать так ныть, тогда, пожалуй, от них и впрямь лучше избавиться. Но сначала перейдем реку. Доберемся до гребня горы, и там решу, что с ними делать. А пока пусть заткнутся, так и передай им. Все понял?

– Так точно, сэр. – Сержант развернулся и побежал к своему взводу.

– Сейчас нам нужно будет пересечь реку вброд, так что ты, док, иди за мной след в след, – поправив шляпу, сказал Том Наталье. – И ни шагу в сторону, не то течением снесет! Поняла меня?

– Поняла, кэп.

– Умница.

Идти по воде было даже приятно. Добравшись до противоположного берега, еще с сотню метров двигались по ущелью, затем стали подниматься в гору.

– Джонс, проверь, что впереди, – приказал Роджерс. – Ты как, док? – повернулся он к Наталье.

– Нормально, – успокаивающе кивнула она. – Хорошо искупалась.

– Хотел бы я искупаться с тобой в океане, ночью. Чтобы только ты и я, и больше никого. Поедешь со мной во Флориду?

– Я слышала, там водятся акулы, сэр, – ответила Наталья игриво. – И очень любят охотиться за людьми, особенно ночью. Так что лучше уж я в бассейне поплаваю.

– Можно и в бассейне. Но непременно при лунном свете! Кстати, у моей двоюродной сестры в Майями отличный бассейн. Так ты поедешь со мной, когда эта проклятая война закончится?

– Меня ждет работа в Париже, ты же знаешь. Если и смогу поехать, то ненадолго.

– У вашей клиники есть филиал в Чикаго.

– Уже выяснил?

– Конечно. Я перееду в Чикаго, а ты переведешься туда работать. Старшая мэм тебя отпустит?

– А как же океан, сэр?

– Мы будем ездить к Мэгги в гости. Согласна?

– Сэр, противоположный склон довольно крут, – доложил вернувшийся из разведки Джонс, – на обоих скатах – по одной большой воронке от авиабомб. Значительная территория вокруг них расчищена от джунглей.

– Вертолет сможет сесть?

– Вряд ли, сэр. Там с краю ствол сломанного дерева лежит…

– Большой?

– Немаленький. Высотой примерно метров с десять, а в поперечнике – с метр.

– Да уж, деревца здесь гигантские, – присвистнул Роджерс. – Такой обрубок только с помощью взрывчатки сдвинуть можно. Ладно, поднимаемся, – скомандовал он. – Там разберемся. Занять позиции по периметру!

– Есть, сэр.

Отряд приблизился к пустоши.

– Окопаться и приготовить все необходимое для эвакуации раненых, – отдал очередной приказ капитан, осмотрев местность. – КП – в центр периметра, телефонисты – ко мне! Тоберман, – обратился он к лейтенанту, – доставьте сюда нытиков Ширли и Коула.

– Есть, сэр.

– Как думаешь, Том, вьетконговцы сейчас следят за нами? – спросила Наталья, взглянув с обрыва вниз.

– Думаю, не только следят, но и крадутся за нами по пятам, – ответил Роджерс, сверяя местность с картой. – Но пока по какой-то причине не высовываются. У нас не было с ними стычек уже целых пять дней, они позволяют нам делать все что угодно. Это неспроста. Ты вызвала санитарную вертушку?

– Вызвала, но не понимаю, зачем, – пожала плечами Наталья. – Из-за двух прыщей?

– Без их нытья нам будет спокойнее. А потом я доложу об их поведении, куда следует.

– Ну, разве что ради общего спокойствия.

Солдаты заняли надлежащие позиции. Спустя час с юга-востока донесся глухой звук вращающихся лопастей вертолета.

– Летит, – прикрыв глаза от солнца рукой, запрокинула голову Наталья.

«Хьюи» приближался со стороны каньона, где протекала река. Подобные ему медико-эвакуационные вертолеты получили на этой войне прозвище «dust-off», что в переводе означало «собиратели пыли». Подлетев, «хьюи» завис на высоте порядка двадцати пяти метров, и пилот запросил посадку.

– Скажите ему, – обратился Роджерс к телефонистам, – что посадке мешает дерево, которое черта с два сдвинешь. Пусть спускает эвакуатор.

Когда радист передал его слова пилоту, вертушка поднялась чуть выше, готовясь к сбросу троса. Всех, кто стоял внизу, омывало мощным потоком воздуха, исходящим от вращающегося винта. Наталья придерживала руками шляпу, чтобы не унесло, хотя та была закреплена под подбородком. Глаза слезились и болели, долго смотреть вверх было трудно.

Наконец начал опускаться эвакуатор. Трос оказался длинным, его легко хватило бы и на бо́льшую высоту. На конце троса болтался крюк. Все ждали его удара о землю – для снятия статического разряда. Когда это произошло, Наталья, призвав на помощь солдат, начала вместе с ними сгребать вокруг крюка большую кучу листвы – готовить для раненых место, на которое те могли бы сесть.

– Так, – повернулась она вскоре к пострадавшим, – один из вас садится прямо на кучу, второй – на колени к нему. Лицом друг к другу. Ясно?

– Так точно, мэм, – промямлили оба, явно успев струхнуть.

– Выполнять! – рявкнул на них Роджерс. – Устроили тут нам всем мороку.

Раненые торопливо уселись, как им было велено. Наталья обвязала обоих специальным ремнем, пропустив его у них под мышками и надежно зафиксировав металлическим кронштейном. Потом прицепила ремень к крюку и вскинула голову: командир экипажа вертолета уже наполовину высунулся из грузовой кабины и даже поставил правую ногу на посадочное шасси-лыжу. Придерживая шляпу, Наталья подала ему сигнал «вира»: включать лебедку и начинать подъем. Тот понимающе кивнул, и трос медленно пополз вверх. Наталья и чернокожий солдат Джонс придерживали раненых сначала за плечи, потом на уровне пояса, а затем за ноги.

– Отпускайте! – крикнул им, перекрывая шум вертолета, стоявший чуть поодаль Роджерс. – Не свалятся.

Наталья разжала пальцы, выпустив из рук ботинок нижнего солдата. Отступила вместе с Джонсом к Роджерсу и, снова заслонившись ладонью от солнца, посмотрела вверх. Процесс эвакуации шел по всем правилам: командир экипажа неотрывно смотрел на трос, вручную контролируя его подъем. Раненые явно уже успокоились, один из них даже улыбался. Все расслабились, радуясь успешному исходу эвакуации.

И вдруг из недр тропического леса вырвалась мощная струя зеленых трассирующих пуль, которые мгновенно прошили обшивку десантного отделения «хьюи».

– Ложись! Всем в укрытие! – Роджерс упал на землю за ближайшим камнем, не забыв увлечь за собой и Наталью.

Несмотря на усилия кэпа крепко прижать ее к земле, Наталья извернулась и все-таки смогла устремить взгляд кверху.

Привязанные друг к другу солдаты всё еще болтались в воздухе, и следующая трассирующая очередь пронеслась прямо рядом с ними. Оба отчаянно задергались, и по исказившим их лица гримасам Наталья догадалась, что они кричат не столько от боли, сколько от охватившего их ужаса. Между тем еще одна стайка трассеров впилась в винтокрылую машину, и ее пару раз сильно тряхнуло и закачало так, что, казалось, она вот-вот рухнет на землю. А пули начали щелкать уже и по камню, за которым укрылись Том с Натальей.

– Джексон, срочно подавить этих гадов! – Роджерс помчался в один из окопов, находившихся в секторе обстрела. – А ты оставайся здесь и носа не смей высовывать! – крикнул он, на мгновение обернувшись, Наталье.

Оба радиотелефониста истошно кричали что-то в трубки своих радиостанций, но их голоса тонули в грохочущем звуке вертолетного двигателя и шуме лопастей. Вдобавок и стрельба усилилась – ответным огнем с американских позиций. Рядовой Джексон выпустил из гранатомета ракету, и та, пролетев вдоль склона, умчалась в джунгли, из которых выплескивались огоньки зеленых трассеров.

Санитарная вертушка по-прежнему висела над местом эвакуации, но Наталья уловила, что звук движка изменился. Осторожно взглянув вверх, она увидела, что один из членов экипажа яростно жмет боковую кнопку лебедки, подающую электрический импульс на механизм обрубки троса, и поняла: вертолетчики хотят сбросить раненых, чтобы поскорее убраться отсюда. Кнопку, видимо, заело, ибо трос с болтающимися на нем солдатами все еще висел в воздухе.

– Скажи ему, чтобы улетел за хребет, – прокричал Роджерс на ухо радисту, – спрятался там и закончил подъем раненых!

Спустя мгновение вертушка накренилась, уклоняясь от огненных струй, и двинулась в сторону хребта, набирая скорость. Но потом вдруг полетела вдоль склона, постепенно опускаясь вниз.

– Куда вас понесло?! Тупицы! – заорал Роджерс.

Ширли и Коул раскачивались на тросе подобно огромному маятнику. «Чем проситься в госпиталь, лучше бы остались с отрядом, – сокрушенно подумала Наталья. – Искали безопасности, а вместо этого нажили неприятностей на свои головы».

Машина снова набрала высоту, и если раньше солдаты висели всего в каких-то десяти метрах от земли, то теперь их подняли на все сто. Оборвись трос – разобьются вдребезги. Наталья неотрывно наблюдала за ними, нервно покусывая губы. «Хьюи» то поднимался, то опускался, и в итоге завис на высоте гораздо ниже хребта, на котором находился отряд. При этом раненые продолжали раскачиваться взад-вперед, и теперь их жизнь в буквальном смысле висела на волоске. То бишь на тросе.

«Поскольку вертолетчик нажимал на кнопку несколько раз, механизм может сработать в любой момент», – от этой мысли внутри у Натальи все похолодело. И точно: спустя несколько минут трос неожиданно отделился от вертолета, а сама винтокрылая машина завалилась на левый бок. Все, кто находились на плато, подбежали к обрыву, забыв о вьетконговцах.

– Черт, они же сейчас разобьются! – воскликнул Роджерс, присоединившись к Наталье и прикрыв ее своей широкой спиной. – Я им велел лететь за хребет, а они рванули совсем в другую сторону. Кретины!

– Док! Док! – кричали раненые, с угрожающей скоростью падая на глазах у всего отряда вниз, на густые кроны тропических гигантов.

Через мгновение джунгли поглотили их.

– Уайли! – окликнул Роджерс радиста. – Свяжись с вертолетом и передай экипажу мой приказ немедленно вернуться!

Однако санитарный вертолет продолжал удаляться туда, откуда прилетел.

– Сэр, они говорят, что машина повреждена! – передал Уайли ответ вертолетчиков капитану.

– Черт! Тогда свяжись с базой, скажи, чтоб прислали нам огневую поддержку!

Ниже по склону раздался страшный треск. Это, ломая ветви деревьев, стремительно падали вниз два сцепленных ремнем человеческих тела, а за ними, точно хвост, тянулся длинный трос. Сильный удар, раздавшийся мгновением позже, просигнализировал всем, что падение закончилось.

– Джонс, Скрыпник, срочно найти их! Мы вас прикроем!

Два солдата бросились вниз по склону. Наталья, подхватив с земли санитарную сумку, устремилась за ними. «Док, назад!» – донесся до нее гневный окрик Тома, но она даже не оглянулась.

Впереди чернел лес. Со стороны восточного сектора боевого периметра в одном с ними направлении бежали еще несколько человек. Кровь стучала в висках, Наталья задыхалась. Сбежав по склону, она нырнула в джунгли.