Текст книги "Кирклендские забавы"

Я вспыхнула от удовольствия. Комплименты Саймона всегда искренни – значит, я действительно хорошо выгляжу.

Я поведала ему о письме, о приключении Мэри-Джейн, а также о нашей утренней экспедиции. Выслушав рассказ о моем происхождении, Саймон весело рассмеялся.

– Для вас это прекрасная новость, не так пи, Кэтрин? Что же касается меня… – Он наклонился и заглянул мне в лицо. – Если бы вы даже происходили из семьи буйнопомешанных, я и тогда утверждал бы, что вы – разумнейшая из женщин.

Я засмеялась вместе с ним. Как хорошо было сидеть вот так, вдвоем с Саймоном, у камина! Если бы я не была вдовой, это могло бы показаться не совсем приличным»

– Вы рассказали обо всем доктору? – поинтересовался Саймон. – Когда мы приехали, он как раз был у вас.

– Да, он все знает и очень рад. Саймон кивнул.

– И о Мэри-Джейн?

– Да, об этом тоже. Но больше я никому не стану говорить – кроме вашей бабушки, разумеется.

– Разумно, – согласился он. – Мы должны усыпить бдительность нашего монаха. Хотел бы я встретиться с ним лицом к лицу. Может, он покажется сегодня ночью?

– Сегодня в доме слишком много народу, но все может быть.

– Тогда уж ему от меня не уйти, можете быть покойны.

– Не сомневаюсь.

Саймон бросил взгляд на свои руки, и я в который раз отметила, как они сильны. Должно быть, он думал о том, что сделает с монахом, когда тот ему попадется.

– У меня есть план аббатства, – сообщила я. – Я пыталась найти тайный ход в дом.

– Нашли?

– Увы, нет. Утром, пока все были в церкви, мы с Мэри-Джейн обследовали развалины.

– Насколько я понял, вы намеревались лежать в постели.

– Ничего подобного. Я просто сказала, что хочу остаться дома, и ни словом не обмолвилась о том, что собираюсь делать.

– Да вы, оказывается, завзятая обманщица! – усмехнулся он. – Ну, расскажите же, что вам удалось обнаружить.

– Ничего определенного, но я уверена – тайный ход существует.

– Откуда такая уверенность?

– Только этим можно объяснить некоторые загадки в поведении монаха. Во-первых, ему надо где-то прятать свою рясу. Во-вторых, после первого появления он исчез, пока я бежала от кровати к двери. Возможно, у него есть сообщник.

– Дамарис? Я кивнула.

– В некоторых случаях она могла исполнять роль монаха.

– Вполне возможно.

– Я подозреваю, что вход в тайник находится где-то на галерее менестрелей.

– Почему?

– Потому что в тот, первый раз он мог спрятаться только там.

– Кажется, вы правы.

– Уверена, из галереи можно попасть в подземный ход, ведущий из дома.

– И слуги о нем не знают? Сомневаюсь.

– А почему бы и нет? Круглоголовые прожили в Забавах несколько лет и не смогли найти его.

– Так чего же мы ждем?

Он вскочил и увлек меня на галерею менестрелей.

Галерея, тонувшая во мраке, как всегда, производила зловещее впечатление. Окон не было, свет попадал сюда только из холла. Тяжелые занавеси висели по обеим сторонам балкона. Видимо, цель такого устройства галереи заключалась в том, чтобы музыкантов было слышно, но не видно. В это утро здесь было темно и жутко.

Галерея была невелика. Сюда мог бы втиснуться оркестр из десяти музыкантов, не более. Задняя стена была прикрыта гобеленами, к которым явно давным-давно никто не прикасался. Саймон обошел галерею, простукивая стены, однако звук, доносившийся сквозь ткань гобеленов, едва ли мог нам помочь.

В одном месте он обнаружил, что гобелен можно сдвинуть в сторону. За ним, к моему восторгу, оказалась дверь. Однако, открыв ее, мы увидели всего лишь пустой чулан, пахнувший на нас сыростью и плесенью.

– Он мог спрятаться здесь и переждать, пока все не стихнет, – заметил Саймон, закрывая дверь чулана.

– Но он спустился с третьего этажа.

– Вы имеете в виду Люка?

– Честно говоря, да, я думала именно о нем, – призналась я, опуская на место гобелен.

– Хм-м…

В этот момент сзади раздался шум, и мы обернулись, словно воры, застигнутые на месте преступления.

– Привет, – сказал Люк – Я услышал голоса и, признаться, решил, что здесь бродят духи менестрелей.

Я отчаянно пожалела, что в сумраке плохо вижу его лицо.

– Эта галерея совсем заброшена, – проговорил Саймон. – Здесь все рассыпается от старости.

– Современный оркестр сюда не влезет. Когда мы последний раз давали бал, музыканты сидели на помосте в холле.

– Было бы намного интереснее разместить их здесь, – сказала я.

– Ну да, с клавесинами и псалтерионами[11]11
  Псалтерион – древний струнный щипковый музыкальный инструмент


[Закрыть]… или на чем они там играли в темном прошлом? – В голосе Люка прозвучала насмешка.

Так, подумала я, сегодня утром он застал меня в библиотеке, днем – в галерее…

Все вместе мы вышли на лестницу и направились в зимнюю гостиную. Усевшись вокруг камина, мы беседовали, однако напряжение между нами не ослабевало, и это чувствовал каждый.

Обед в тот вечер был подан в холле. Хотя траур еще не закончился, Рождество оставалось Рождеством и многовековая традиция предписывала проводить его именно так.

Длинный стол, покрытый огромной кружевной скатертью, был сервирован с отменным вкусом. Свечи в медных подсвечниках ярко горели, заставляя сверкать начищенное серебро, отражаясь в бокалах и мягко поблескивая на фарфоре. Там и сям были разложены веточки остролиста. В настенных канделябрах также сияли свечи, – никогда еще я не видела холл столь ярко освещенным. Спускаясь по лестнице, я подумала: должно быть, сто лет назад здесь было именно так.

На мне было просторное платье из бархата цвета кротового меха с широкими свободными рукавами и лимонно-желтым кружевным гофрированным воротником. Я купила его в Хэрроугейте, и оно было самым подходящим к случаю и к моему состоянию.

Как объяснила мне Рут, за обедом принято обмениваться подарками, и действительно, возле каждого прибора лежала кучка ярких свертков и коробочек. Кусочки пергамента с именами оповещали, кто где должен сесть. Приборы были расставлены довольно далеко друг от друга, ведь за огромным столом нас собралось всего семеро; однако, по словам сэра Мэтью, после обеда к нам должны были присоединиться еще несколько гостей, приглашенных на бокал вина. Я знала, что придут доктор Смит с дочерью, а также мистер и миссис Картрайт с детьми.

Рут отдавала распоряжения Уильяму, который вместе с двумя горничными суетился вокруг сервировочного столика.

– Ну как, – проговорила она, завидев меня, – тебе лучше?

– Совсем хорошо, благодарю.

– Я очень рада. Было бы обидно заболеть в рождественский вечер. Но если ты устанешь раньше, чем гости разойдутся, можешь потихоньку уйти к себе. Я извинюсь за тебя.

– Спасибо тебе, Рут.

Она сжала мою руку. Это был первый жест искренней теплоты за все время нашего знакомства – видимо, сказывалось рождественское благодушие.

Следом за мной появилась Агарь. Она медленно прошествовала по лестнице, и, хотя ей приходилось опираться на палку, ее выход являл собой поистине величественное зрелище. Бархатное платье цвета гелиотропа, сшитое по моде двадцатилетней давности, удивительно шло к ее белым волосам. Ни в ком мне не приходилось видеть столько чувства собственного достоинства, сколько сквозило в каждом движении Агари Редверз; она внушала окружающим почтение и легкий трепет, и я была довольна, что мы с ней стали такими добрыми подругами. Наряд Агари довершали изумрудное ожерелье, серьги и кольцо с огромным квадратным изумрудом.

На мгновение прижавшись холодной щекой к моему лицу, она проговорила:

– Кэтрин, приятно видеть тебя здесь, с нами. Саймон уже спустился? – Она покачала головой. – Должно быть, еще одевается и ругается на чем свет стоит.

– Саймон всегда терпеть не мог одеваться для торжественных случаев, – заметила Рут. – Помню, однажды он сказал, что ни один случай не стоит такой мороки.

– Что верно, то верно, – согласилась Агарь. – А вот и Мэтью. Здравствуй, Мэтью!

Я увидела на лестнице сэра Мэтью, а позади него – тетю Сару. Чрезвычайно оживленная, она была облачена в платье с довольно рискованным декольте. Сшитое из голубого атласа и отделанное лентами и кружевами, платье очень молодило ее, – а может, все дело было в ее радостном возбуждении. Она скользнула глазами по столу и воскликнула:

– Ах, подарки! Это самая приятная часть праздника, правда, Агарь?

– Ты никогда не повзрослеешь, Сара, – отозвалась Агарь. Но Сара уже повернулась ко мне.

– А вот ты любишь подарки, Кэтрин, да? Мы ведь с тобой очень похожи. – Она снова обратилась к сестре. – Мы это заметили, когда… когда…

В этот момент наконец появился Саймон. Я впервые увидела его во фраке и подумала, что он хотя и не красив, но весьма импозантен.

– Ха! – вскричала Агарь. – Значит, ты все-таки уступил традиции, внучек.

Он поцеловал ей руку, и она растроганно улыбнулась.

– Бывают случаи, – объяснил он, – когда ничего не остается, как уступить.

Вдруг в озаренном свечами холле послышались звуки скрипки, лившиеся с галереи менестрелей. Все замолчали и посмотрели вверх. На галерее было темно, скрипка продолжала играть. Я узнала мелодию – «Свет прошедших дней».

Первой заговорила Агарь.

– Кто это?

Но ей никто не ответил, лишь плач скрипки звучал в холле.

– Сейчас мы это узнаем, – сказал Саймон.

Он двинулся к лестнице, но в этот момент на балконе появилась фигура. Длинные светлые волосы, бледное лицо – это был Люк.

– Я подумал, что вам будет приятно послушать серенаду! – крикнул он и запел приятным тенором, аккомпанируя себе на скрипке:

Я вспоминаю тех друзей,

Что были ближе братьев,

Могильный холод вырвал их

Из дружеских объятий.

И вот остался я один,

Стою в пустынной зале,

Где свет померк,

Где умер смех

И все цветы увяли…

Закончив, он поклонился, отложил скрипку, исчез и появился уже на лестнице, торопясь присоединиться к нам.

– Очень эффектное выступление, – сухо заметил Саймон.

– Ты совсем как твой дед, – сказала юноше Агарь, – обожаешь быть в центре внимания.

– Ну. Агарь, – со смехом запротестовал сэр Мэтью, – ты всегда была ко мне несправедлива!

– Мне кажется, Люку следовало бы чаще упражняться в пении и игре на скрипке, – вставила Рут.

Мы расселись и принялись разворачивать подарки. Сара вскрикивала от восторга, как маленькая девочка, остальные соблюдали приличия и обменивались сдержанными словами благодарности.

Возле своего прибора среди прочих свертков я обнаружила коробочку, на которой размашистым почерком Агари было написано: «Счастливого Рождества от Саймона и Агари Роквелл-Редверз». Почему они сделали мне общий подарок? Наверное, Саймон вообще не позаботился о подарке, и Агарь добавила его имя к своему, чтобы скрыть его промашку. От этой мысли сердце у меня упало. Но, открыв коробочку, я пришла в изумление, ибо в ней лежало кольцо, явно дорогое и старинное, рубин в обрамлении брильянтов. Я догадалась, что это фамильная драгоценность. Вынув кольцо из футляра, я вопросительно взглянула на Саймона, потом на Агарь. Саймон пристально наблюдал за мной; Агарь одарила меня той особой улыбкой, которая обычно приберегалась только для Саймона.

– Но это слишком… слишком… – пробормотала я.

Все внимание присутствующих обратилось на меня и кольцо.

– Это кольцо принадлежало нашей семье с незапамятных времен, – сказал Саймон. – Семье Редверзов, я хочу сказать.

– Оно просто изумительно!

– Да, нам есть чем похвастать, – отозвался Саймон. – Не все на этом свете принадлежит Роквеллам.

– Я не это имела в виду…

– Мы понимаем, что ты имела в виду, дорогая, – вмешалась Агарь. – Саймон просто дразнит тебя. Примерь кольцо, я хочу убедиться, что оно тебе подходит.

Кольцо оказалось маловато для среднего пальца правой руки, на который я попыталась его надеть, но пришлось впору на безымянный.

– Выглядит неплохо, как по-вашему? – осведомилась Агарь, обведя присутствующих таким взглядом, словно хотела посмотреть, кто из них осмелится ей возразить.

– Кольцо очень красивое, – проговорила Рут.

– Редверзы выдали тебе знак одобрения, – добавил Люк.

– Как мне благодарить вас? – промолвила я, глядя на Агарь, ибо взглянуть на Саймона я не решалась. Мне было ясно, что кольцо – действительно знак чего-то важного и что смысл происходящего понятен всем, за исключением, может быть, меня самой. Разумеется, я отдавала себе отчет, что это очень дорогой подарок и что, делая его, Агарь и Саймон открыто демонстрируют свое расположение ко мне. Возможно, таким образом они давали понять моему недоброжелателю, что ему придется иметь дело не только со мною, но и с ними.

– Носите его, – ответил Саймон.

– Это талисман! – вскричал Люк. – Понимаешь, Кэтрин, пока ты его носишь, с тобой не может случиться ничего плохого. Это древняя семейная традиция. На этом кольце лежит проклятие-то есть, прошу прощения, благословение. Дух кольца станет защищать тебя от злых сил.

– В таком случае оно ценно вдвойне, – шутливо подхватила я. – Ведь оно не только волшебное, но и красивое. Спасибо вам за такой чудесный подарок.

– Да, в сравнении с ним наши скромные подношения несколько тускнеют, – со вздохом произнес Люк – Но не забывай, Кэтрин, дорог не подарок, а чувство, с которым он сделан.

– Об этом действительно стоит помнить, – громко изрекла Агарь.

Боясь выдать свои чувства, я решила ничего больше не говорить при всех, а поблагодарить Агарь и Саймона наедине, и поспешила приняться за суп, поданный Уильямом. К тому времени, когда на столе появилась индейка, фаршированная орехами, мое волнение улеглось, уступив место приятной ровной радости.

Внесли рождественский пудинг – великолепное изделие кулинарного искусства. Веточки остролиста были уложены венком вокруг его основания, а одна из них живописно торчала в центре. Уильям полил пудинг бренди, и сэр Мэтью, как глава стола, поджег его.

– В прошлое Рождество все было по-другому, – сказала Сара. – Дом был полон гостей. На том самом месте, где ты сидишь, Кэтрин, сидел Габриель…

– Не стоит говорить о печальном, – перебил ее сэр Мэтью, – ведь сегодня первый день Рождества.

– Но Рождество – самое время для воспоминаний, – возразила Сара.

– Ты полагаешь? – сказала Рут.

– Ну конечно! – воскликнула Сара. – Агарь, а ты помнишь то Рождество, когда нам в первый раз позволили присоединиться к взрослым?

– Отлично помню.

Сара положила локти на стол, взгляд ее не отрывался от пылающего пудинга.

– Прошлой ночью, – глухим голосом проговорила она, – я лежала в постели и перебирала в памяти все рождественские праздники своей жизни. Помню, когда мне было три года, я проснулась среди ночи, услышала музыку и испугалась. Я разревелась, и мне попало от Агари.

– Подозреваю, не в последний раз, – заметил Люк.

– Кто-то должен брать на себя ответственность за семью, – хладнокровно заявила Агарь. – Например, тебя, Люк, стоило бы воспитывать в большей строгости.

Сара мечтательно продолжала:

– Последним я вспомнила прошлогоднее Рождество. Помните тосты, которые мы тогда провозглашали? Один тост был специально за счастливое спасение Габриеля.

Наступила тишина, которую я прервала вопросом:

– Какое счастливое спасение?

– Габриеля могло убить, – объяснила Сара и прижала руку к губам. – Подумать только, ведь тогда он не встретил бы Кэтрин. Если бы он умер, сегодня тебя не было бы с нами, Кэтрин, и ты не ожидала бы…

– Габриель не рассказывал мне об этом.

– Небольшой несчастный случай, не о чем говорить, – резко бросила Рут. – Габриель гулял по развалинам, с одной из стен сорвался камень и попал ему по ноге. Он отделался несколькими синяками.

– Неправда, все было не так! – вскричала Сара, и ее голубые глаза вспыхнули почти гневно – видимо, при мысли, что Рут так небрежно говорит о происшествии, которое сама она считала важным. – Он по чистой случайности заметил этот камень и успел отскочить. Если бы он не посмотрел в ту сторону, его бы убило!

– Давайте сменим тему, – предложил Люк – Ведь все окончилось благополучно, так чего теперь об этом вспоминать.

– Если бы сложилось по-другому, – прошептала Сара, – не пришлось бы.

– Уильям, – сказала Рут, – бокал мистера Редверза пуст.

Я подумала о Габриеле, о страхе, который внушал ему этот дом; я вспомнила облако, омрачившее наш медовый месяц, когда развалины на побережье напомнили ему Кирклендское аббатство. Случайно ли тот камень сорвался со стены? Знал ли Габриель, что кто-то пытался его убить? Не в этом ли причина его страха? Может, он женился на мне, желая иметь союзника в борьбе с неведомым врагом? Удалось ли этому врагу уничтожить Габриеля? Если так – значит, он стремится завладеть наследством. Представляю, какой удар получил этот человек, когда, убив Габриеля – а я уже не сомневалась, что Габриель был убит, – он вдруг узнал, что у него есть еще один соперник – мой будущий ребенок.

Все стало на свои места. В эту минуту, сидя за роскошным столом в ярко освещенном холле и глядя на кусок пудинга на своей тарелке, я совершенно отчетливо осознала: человек, оборвавший жизнь Габриеля, пойдет на все, лишь бы погубить моего ребенка. Есть только один способ не позволить ему родиться – убить меня.

До сих пор покушений на мою жизнь не было. Как верно заметил Саймон, это показалось бы подозрительным после недавней странной смерти Габриеля. Разрозненные факты складывались в логическую картину. Да, мне грозила опасность – большая опасность, – но я уже не испытывала прежнего парализующего страха. Реальная опасность страшила меня меньше, нежели мысль о том, что мой рассудок помрачен и все зловещие происшествия последних недель существуют лишь в моем больном воображении.

Я невольно посмотрела на Люка. Длинные волосы, обрамлявшие бледное лицо, делали его похожим одновременно на ангела и сатира, на те каменные фигуры, что украшали карнизы Забав. Он заметил мой взгляд и ответил на него лукавым блеском глаз, словно прочел мои мысли и они его чрезвычайно позабавили.

Уильям разлил шампанское, и мы выпили поочередно за здоровье всех присутствующих. Когда настала моя очередь и все встали, подняв бокалы, я подумала: а ведь кто-то из этих людей, желающих мне счастья, в эту самую минуту вынашивает план моего убийства – убийства, которое легко будет выдать за смерть от естественных причин.

По окончании обеда слуги проворно убрали со стола, и мы приготовились встречать гостей. Их оказалось больше, чем я ожидала. Первыми прибыли доктор Смит и Дамарис. Увидев их, я подумала: что-то сейчас делает миссис Смит и каково ей остаться одной в рождественский вечер?

Я спросила об этом у Дамарис, и девушка ответила, что мама отдыхает. Ей надо рано ложиться спать, и доктор не позволяет нарушать заведенный распорядок ни в Рождество, ни в другие праздники.

Картрайты явились с детьми, включая женатых сыновей и замужних дочерей, которые, в свою очередь, прихватили своих отпрысков. Общество собралось столь многочисленное, что я, подобно тете Саре, стала мечтать о других рождественских вечерах – но не прошедших, а будущих.

Танцев не было, поэтому мы перешли в гостиную на втором этаже; даже разговоры велись негромко. Вероятно, все вспоминали Габриеля, ведь именно из-за его смерти в этом году праздник проходил без обычного шумного веселья.

Улучив подходящий момент, я еще раз поблагодарила Агарь за кольцо. В ответ она с улыбкой сказала:

– Мы хотели, чтобы ты его носила… мы оба.

– В таком случае я должна выразить свою благодарность и Саймону.

– Вот как раз и он.

Я повернулась к Саймону.

– Я благодарила вашу бабушку за великолепное кольцо. Он взял мою руку и взглянул на свой подарок.

– На Кэтрин кольцо смотрится лучше, чем в футляре, – заметил он, обращаясь к Агари.

Та кивнула, а Саймон задержал мою руку в своей, склонив голову набок и разглядывая кольцо с довольной улыбкой на губах.

К нам подошла Рут.

– Кэтрин, – сказала она, – если хочешь потихоньку уйти к себе, сейчас самое время. Тебе не стоит утомляться, это очень вредно.

Я была так захвачена самыми противоречивыми чувствами, что мне было действительно необходимо побыть одной и все обдумать. К тому же я немного устала.

– Пожалуй, я так и сделаю, – согласилась я.

– Завтра мы еще будем здесь, – напомнила мне Агарь. – Утром можем втроем поехать на прогулку. Рут, ты присоединишься к нам?

– Боюсь, утром у нас будет много посетителей. Ведь завтра – День подарков[12]12
  День подарков – 26 декабря, второй день Рождества, когда состоятельные люди делают подарки слугам, почтальону, посыльным и т. п.


[Закрыть].

– Ну, посмотрим, – сказала Агарь. – Доброй ночи, дорогая. Тебе и в самом деле пора ложиться, день был долгим.

Я поцеловала ей руку, в ответ она притянула меня к себе и прижалась сухими губами к моей щеке. Затем я подала руку Саймону. К моему изумлению, он наклонился и на мгновение приник к ней нежным, горячим поцелуем. Я залилась краской и мысленно пожелала, чтобы Рут этого не заметила.

– Ну, иди, Кэтрин, – сказала Рут, – не прощайся с гостями, они тебя извинят.

Я незаметно удалилась, но, оказавшись в своей комнате, поняла, что заснуть не смогу, слишком велико мое волнение. Я зажгла свечи, и, не раздеваясь, прилегла на кровать. Некоторое время я лежала, рассматривая кольцо и вертя его на пальце. Это кольцо, несомненно, было дорого Редверзам, и своим подарком они показывали, что хотели бы видеть меня членом своей семьи.

А ведь именно так я лежала в ту ночь, когда в комнату прокрался монах… Перебрав в голове все последующие события, я пришла к выводу, что время не терпит. Я стала быстро уставать, мне тяжело даже высидеть в гостиной до конца вечера. Загадку надо разрешить как можно скорее. Если бы только найти подземный ход… и рясу…

Пожалуй, сегодня днем мы недостаточно внимательно осмотрели галерею менестрелей. Правда, мы обнаружили чулан, но нам не пришло в голову заглянуть за все гобелены. Интересно, давно ли их снимали?

Я вскочила, горя желанием немедленно продолжить поиски. В коридоре были слышны голоса, доносившиеся из гостиной, расположенной на этом же этаже. Я спустилась по лестнице, открыла дверь галереи и вошла.

Галерея была освещена лишь отблеском свечей, горевших в канделябрах на стенах холла. Пожалуй, в такой темноте мне едва ли удастся что-нибудь разглядеть. Я перегнулась через перила и посмотрела вниз. Отсюда мне был хорошо виден весь холл, за исключением той его части, что располагалась прямо подо мной.

Вдруг дверь отворилась, и на пороге, заслоняя свет, возникла фигура. На секунду я подумала, что это монах, и, несмотря на свое недавнее желание поскорей его найти, вздрогнула от ужаса.

Но это был не монах, а человек в обычном черном фраке, и, когда он прошептал: «Это вы, Кэтрин…», я узнала голос доктора Смита.

– Что вы здесь делаете? – спросил он так же приглушенно.

– Никак не могла уснуть.

Он подошел ко мне и встал рядом, опершись на перила. Несколько минут мы стояли молча, потом доктор прижал палец к губам и шепнул:

– Там кто-то есть.

Меня удивила его таинственность, ведь в доме было столько гостей, и я уже собиралась сказать ему об этом, когда он схватил меня за руку и увлек в глубь галереи.

Внизу раздались голоса.

– Дамарис! Наконец-то мы одни. – Звук этого голоса отозвался во мне почти физической болью. Не только слова, но и тон, каким они были произнесены, не оставляли места сомнению – в них сквозили нежность и страсть. Я узнала голос Саймона.

Ему ответила Дамарис:

– Я боюсь. Отцу это не понравится.

– В подобных делах, Дамарис, надо думать не о родителях, а о себе.

– Но сегодня он здесь. Вдруг он нас видит…

Саймон засмеялся, и они вышли на середину холла. Рука Саймона обнимала стан девушки. Я отвернулась, не в силах смотреть. Только бы они нас не заметили! Мое унижение будет полным, если Саймон узнает, что я подсматривала за его свиданием с Дамарис.

Я прошла к выходу из галереи, доктор следовал за мной по пятам; мы поднялись на второй этаж. Доктор был погружен в свои мысли и едва замечал меня.

– Я запрещу ей встречаться с этим волокитой! – решительно сказал он.

Я молчала. Сжав руки, я потрогала кольцо, еще так недавно казавшееся мне залогом чего-то важного.

– Боюсь, в делах такого рода от запретов мало толку, – заметила я.

– Ей придется подчиниться, – отрезал доктор. Вены на его висках вздулись. Никогда мне не приходилось видеть его в таком гневе, – столь сильное чувство, по моему мнению, доказывало его любовь к дочери. Я была растрогана, ведь именно такой родительской заботы мне не хватало из-за постоянных отлучек моего настоящего отца.

– Саймон весьма настойчив, – проговорила я с неожиданной для самой себя злостью. – Мне кажется, он умеет добиваться своего.

– Простите, я совсем забыл о вас, а вам нужно отдыхать. Я был уверен, что именно для этого вы и ушли к себе. Как вы оказались на галерее?

– Не могла заснуть – видимо, была слишком взволнована.

– Что ж, это послужит предостережением нам обоим.

– А что вы делали на галерее? – вдруг спросила я.

– Я знал, что они в холле.

– Понимаю. Вам не по душе их возможный союз?

– Союз? Он никогда на ней не женится. У миссис Редверз свои планы относительно внука. Он возьмет себе жену по ее выбору, и уверяю вас, это будет не моя дочь. И потом… она неравнодушна к Люку.

– Вы уверены? Не сказала бы.

– Люк очень ей предан. Будь они оба старше, их брак уже был бы делом решенным. Нельзя допустить, чтобы мою дочь погубил этот…

– Вы невысокого мнения о его нравственности.

– Его нравственности!.. Вы здесь недавно и не знаете о его репутации в наших краях. Но уже поздно, а я вас задерживаю. Мне нужно немедленно увезти Дамарис домой. Спокойной ночи, Кэтрин.

Он ласково пожал мою руку – ту самую, на которой сверкало кольцо Редверзов.

Я вернулась к себе. В смятении я забыла запереть двери, однако ночные посетители не потревожили моего одиночества. В ту ночь я окончательно осознала глубину своих чувств, я кляла себя за то, что дала им волю, не распознала вовремя любовь под маской неприязни. Я не могла простить Саймону того, что он не оценил меня. Я была уязвлена этим, ибо нуждалась в его высокой оценке.

В ту ночь я узнала, как из сильной любви вырастает ненависть; я поняла, что зарождение ненависти к мужчине должно насторожить женщину, ибо это может означать, что она слишком увлечена им.

Обманщик, думала я, пытаясь отогнать от себя воспоминания о его свидании с Дамарис, заглушить звук его голоса, нежного и пылкого. Да кто он такой? Обычный сельский донжуан, который волочится за каждой юбкой. Я просто подвернулась ему под руку. Какая же я дура! И какую ненависть вызывает в нас тот, кто стал причиной нашей глупости. Ненависть и любовь, ибо бывают моменты, когда их невозможно разделить.