Текст книги "Кирклендские забавы"

Имея возможность проникать в Забавы через подземный ход, он легко мог задернуть полог моей кровати, стащить грелку, положить мой плащ на балкон. А если бы он столкнулся с кем-нибудь на лестнице или в холле, то всегда мог бы придумать правдоподобное объяснение своего пребывания в доме. Он так беспокоился о сэре Мэтью, или о мисс Роквелл, или обо мне, что заглянул на минуту проведать своих пациентов.

А Саймон? Что ж, надо взглянуть правде в глаза. Очевидно, что Дамарис не в восторге от идеи своего отца выдать ее за Люка. То, что я принимала за их взаимную влюбленность, было с ее стороны покорностью отцу, которого она боялась, а со стороны Люка – естественным интересом к хорошенькой девушке. Но с Саймоном… С Саймоном все обстояло по-другому. Едва ли какая-нибудь женщина могла остаться равнодушной к мужскому обаянию Саймона Редверза. Даже я – рассудительная, благоразумная особа, какой я себя почитала, – и то не устояла перед ним.

Но я не должна думать о Саймоне. Агарь – мой друг, и я могу положиться на нее. Сейчас я зайду в Забавы, возьму рясу из платяного шкафа и поспешу в Келли Грейндж. Мэри-Джейн я велю собрать мои вещи и привезти их мне позже. Я пойду пешком, чтобы никто, кроме Мэри-Джейн, не знал о моем уходе.

С такими намерениями я вошла в Забавы.

Поднявшись к себе, я вызвала звонком Мэри-Джейн:

– Мэри-Джейн, – сказала я ей, – я отправляюсь в Келли Грейндж. Упакуй самые необходимые из моих вещей, я пришлю за тобой и за ними экипаж. Сама я не могу ждать ни минуты.

– Слушаю, мадам, – проговорила Мэри-Джейн, изумленно распахнув глаза.

– Как ты догадываешься, кое-что случилось, но у меня нет времени на объяснения. Мне нужно немедленно покинуть этот дом.

Услышав шум подъехавшего к дому экипажа, я бросилась к окну. Во дворе стояла одноколка доктора Смита, и сам доктор уже вылезал из нее. При виде этого человека меня бросило в дрожь.

– Я должна бежать, – бросила я и ринулась вон из комнаты мимо застывшей от удивления Мэри-Джейн.

Я успела пробежать по коридору и спуститься на один лестничный пролет, когда снизу до меня донесся голос доктора, говорившего с Рут.

– Она дома?

– Да, несколько минут назад она поднялась к себе.

– Удачно. Я схожу за ней.

– А что если она…

– Она ни о чем не догадается, пока не окажется на месте. Мое сердце тревожно забилось. Доктор уже пересекал холл.

Я быстро проскользнула на галерею менестрелей, рассчитывая пересидеть там, пока он будет подниматься по лестнице. Потом я незаметно выйду из дома и побегу в Келли Грейндж Правда, в холле стоит Рут… Как мне проскочить мимо нее? Скажет ли она доктору, что видела меня? Если да, то сколько времени ему понадобится, чтобы нагнать меня?

Я беззвучно притворила дверь галереи и тут же подумала о чулане. Если я воспользуюсь подземным ходом, им меня не поймать. Я уже двинулась было к чулану, пригнувшись, чтобы меня не было видно с балкона, но тут дверь галереи распахнулась и в проеме появилась фигура доктора Смита.

– О-о… Привет, Кэтрин! – Он улыбался той самой доброй улыбкой, которая раньше вводила меня в заблуждение.

На мгновение я онемела; горло мое свела судорога.

– Я заехал проведать вас и, поднимаясь по лестнице, заметил, как вы вошли сюда.

– Доброе утро, – выговорила я. Удивительно, но мой голос звучал намного спокойнее, чем я ожидала.

Он шагнул в галерею и захлопнул за собой дверь. Бросив взгляд поверх перил балкона, я увидела стоявшую внизу Рут.

– Утро действительно доброе, – сказал он, – и я хочу пригласить вас покататься в экипаже.

– Благодарю, я как раз собиралась выйти погулять.

– Но вы же только что пришли.

– И тем не менее мне хочется еще пройтись.

Он погрозил мне пальцем, и в этом шутливом жесте таился столь зловещий смысл, что по спине у меня побежали мурашки.

– Вы слишком много ходите пешком, я этого не одобряю.

– Я прекрасно себя чувствую. Джесси Данквейт мной вполне довольна.

– Деревенская акушерка! – презрительно бросил он. – Много она понимает. Поездка пойдет вам на пользу.

– Спасибо, мне не хочется.

Он приблизился и взял меня за руку – ласково, но твердо.

– Я намерен настаивать, вы сегодня неважно выглядите.

– Нет, доктор Смит, я никуда не поеду.

– Ошибаетесь, дорогая Кэтрин… – Его лицо было совсем рядом с моим, его мягкая обходительность казалась страшнее насилия. – Вы со мной поедете.

Я сделала попытку обойти его, но он не выпускал мою руку. Выхватив у меня рясу, он швырнул ее на пол.

– Отдайте это мне и сию же минуту отпустите меня! – потребовала я.

– Дорогая, позвольте мне решать, что вам полезно, а что вредно.

Меня охватила паника.

– Рут! – крикнула я. – Рут! Помоги мне!

Я увидела, как она поспешно бросилась к лестнице, и возблагодарила Бога за ее присутствие. Через мгновение дверь галереи открылась, впустив Рут; доктор по-прежнему крепко держал меня.

– Боюсь, – обратился он к ней, – что у нас будут сложности.

– Кэтрин, – сказала Рут, – ты должна слушаться доктора Смита. Он поступает так ради твоего блага.

– Ради моего блага?! Взгляни на эту рясу! Все странные происшествия со мной – дело его рук.

– Увы, – проговорил доктор, – ее состояние хуже, чем я думал. Видимо, мы были не правы, так долго откладывая, – в делах такого рода промедление чревато самыми серьезными осложнениями. Я уже сталкивался с подобными случаями в своей практике.

– Какой еще дьявольский план вы изобрели? – спросила я.

– Мания преследования, – пробормотал доктор. – Им обычно кажется, что все плетут против них заговоры. – Он повернулся ко мне. – Кэтрин, дорогая моя, вы должны мне верить. Разве я не был вашим другом?

Я расхохоталась, и этот хохот напугал меня. Я вдруг поняла, что он намерен со мной сделать, поняла, что Рут то ли верит ему, то ли притворяется, но в любом случае на ее помощь мне рассчитывать не приходится. Я знала правду, но как глупо я поступила, скрыв ее от всех! Я могу рассказать обо всем сейчас, но кому? Этим двоим, замыслившим погубить меня? Даже если Рут не сообщница доктора, она не станет на мою сторону.

– Послушайте, – сказала я, – мне все известно. Это вы, доктор Смит, задумали погубить моего ребенка. Это вы убили Габриеля, как убьете всякого, кто встанет между Люком и Кирклендскими Забавами.

– Вы видите, – печально сказал доктор, обращаясь к Рут, – как далеко зашло дело.

– Мне удалось отыскать рясу, я знаю также, что вы считаете себя вправе претендовать на этот дом. Мне известно все. Отныне ваше притворство бессмысленно.

Он сжал меня своими сильными руками, я ощутила запах хлороформа, что-то мягкое закрыло мне рот. Потом все вокруг поплыло, и я услышала голос доктора, казалось, долетавший до меня откуда-то издалека.

– Я надеялся обойтись без этого. Но это единственный способ утихомирить ее…

Потом я провалилась в темноту.

Говорят, сознание сильнее тела. Теперь я в это верю. Мое сознание приказывало мне не вдыхать хлороформ, но, разумеется, это было невозможно. Однако, даже когда хлороформ начал оказывать свое воздействие на мое тело, сознание продолжало бороться. Я должна сохранить способность мыслить, иначе, когда я приду в себя, вокруг будут окна с решетками, собранные мной улики будут уничтожены, а мои протесты сочтут проявлениями сумасшествия.

Итак, мое тело подчинилось, сознание же сопротивлялось до конца. Благодаря этому я понимала все, что со мной происходило. Сидя в тряской карете рядом с негодяем доктором, я отчаянно боролась с сонливостью, навалившейся на меня и грозившей полным беспамятством. Мне было ясно, что он везет меня в Ворствистл.

В карете мы были одни, кучер не мог слышать, что творится внутри. Покачивание экипажа помогало мне не заснуть, цокот лошадиных копыт словно говорил: «Опасность близка. Борись с ней. Борись изо всех сил. Еще не поздно. Но стоит тебе попасть за эти унылые серые стены – выйти оттуда будет непросто».

Я не должна туда попасть! Никто не сможет сказать моему ребенку, что его мать была пациенткой Ворствистла.

– Не сопротивляйтесь, Кэтрин, – мягко произнес доктор. Я попыталась заговорить, но не смогла.

– Закройте глаза, – пробормотал он. – Неужели вы думаете, что я не позабочусь о вас? Вам нечего бояться. Я буду навещать вас каждый день, я приму вашего ребенка…

Мне хотелось крикнуть: «Вы – мерзавец!», но язык отказывался повиноваться.

Меня ужасала страшная сонливость, сковывавшая мое тело, не позволявшая мне сражаться за свою жизнь и жизнь моего ребенка. Подсознательно я понимала, что в этом и состоял план доктора Смита: запереть меня в Ворствистл, присматривать за мной и позаботиться о том, чтобы мой ребенок, если это будет мальчик, умер при родах или сразу после.

Если же я произведу на свет девочку или мое дитя родится мертвым, я потеряю для него всякий интерес, ибо уже не смогу помешать Люку вступить во владение Забавами и жениться на Дамарис.

Однако, как я ни старалась, мне не удавалось полностью прийти в себя. Поэтому я решила поберечь силы до того момента, когда карета остановится и доктор позовет санитаров, чтобы они помогли ему втащить сопротивляющуюся жертву в мрачную тюрьму.

Карета застыла на месте. Мы приехали. Меня мутило, голова кружилась, я все еще была в полусне.

– Ну, дорогая моя Кэтрин, – сказал доктор, обняв меня за плечи, и этот заботливый жест показался мне больнее удара. – Кажется, вам нехорошо. Ничего, наше путешествие подошло к концу. Теперь вы обретете покой – никаких фантазий, никаких видений. Здесь за вами присмотрят.

– Послушайте, – с неимоверным трудом произнесла я. – Я туда не пойду.

Послышался звук торопливых шагов, кто-то подбежал ко мне и взял меня за руку. Я услышала голоса.

– Похоже, она понимает, куда приехала.

– У них бывают моменты просветления, – отозвался голос доктора, – хотя иногда это и ни к чему.

Я сделала попытку закричать, но не смогла; ноги мои подгибались. Меня куда-то потащили. Я увидела, как передо мной распахнулась огромная железная дверь. Я увидела табличку с названием, которое внушало трепет тысячам людей.

– Нет… – всхлипнула я.

Но их было слишком много, а я была слишком слаба. Вдруг раздался стук копыт, и доктор резко приказал:

– Быстрее! Проведите пациентку внутрь. – В его голосе прозвучал испуг, сменивший прежнюю мягкую уверенность.

Я встрепенулась, кровь быстрее побежала в моих жилах, в сердце ожила надежда. Голос, который я так хорошо знала, голос, который я любила, крикнул:

– Что тут, черт возьми, происходит?!

Это был он – тот, кого я так и не смогла вырвать из сердца, – он спешил мне на выручку, словно рыцарь, спасающий свою даму из рук врагов.

– Саймон!.. – вскрикнула я и упала в его объятия. Теперь я могла перестать бороться и погрузиться в темноту.

Я была не одна. Саймон явился вовремя, чтобы довести мою битву до победного конца.

8

Итак, благодаря своевременному появлению Саймона я не вошла в двери Ворствистла. Пока я боролась с доктором на галерее менестрелей, Мэри-Джейн со всех ног мчалась в Келли Грейндж за помощью, ибо она слышала слова доктора о том, что он намерен увезти меня, и сразу догадалась, чем это мне грозит.

Саймон тут же отправился в Ворствистл и освободил меня. Он бросил в лицо Деверелу Смиту обвинение в убийстве Габриеля. Он пригрозил управляющему, что тот потеряет место, если осмелится запереть меня в своем заведении по одному только слову доктора Смита. Могу себе представить, с какой энергией он боролся за мою свободу и жизнь моего ребенка.

Нечего и говорить, что он одержал победу. Саймон всегда побеждает. Стремясь к цели, он становится неукротим. Я испытала это на себе и люблю его именно таким.

Иногда я пытаюсь представить, о чем думал Деверел Смит, стоя у ворот Ворствистла и сознавая, что его стройный, тщательно продуманный план рухнул в последний момент. Ведь стоило ему поместить меня сюда в качестве пациентки – и моим друзьям было бы очень трудно доказать, что я не страдала хотя бы временным помешательством.

Да, Саймон успел вовремя.

Он отвез меня в Келли Грейндж, где нас ждала Агарь и где я осталась до рождения моего ребенка. Это случилось раньше срока, что неудивительно, но мой Габриель оказался здоровым малышом и быстро выправился. Агарь обожала его почти так же, как я; подозреваю, что Саймон тоже, но он хотел вырастить мальчика настоящим мужчиной, и потому редко позволял себе нежности. Я не возражала – пусть мой сын с детства привыкает быть мужчиной, а не младенцем.

Однако до рождения Габриеля случилось много важных событий.

Я часто думаю о Девереле Смите. Несомненно, этот самоуверенный человек мнил себя неким божеством, более могущественным, умным и изобретательным, чем простые смертные. Ему просто не приходило в голову, что он может потерпеть неудачу. У него был счет к жизни, который он твердо намеревался предъявить к оплате. Считая себя сыном сэра Мэтью, он не сомневался в своих правах на наследство. Конечно, Габриель был законным сыном, но сам он был старшим; поэтому он устранил Габриеля.

Нам так и не удалось точно выяснить, как именно это произошло, сам ли Габриель вышел на балкон, или же доктор заманил его туда хитростью; несомненно одно – доктор убил Габриеля, чтобы расчистить путь Люку, выдать за него свою дочь и переехать жить в Забавы. А уж тогда он пустил бы в дело хитрость и подлость, шантаж и тайные угрозы, чтобы стать подлинным хозяином усадьбы, подчинить себе всех ее обитателей.

Это была его единственная страсть – подчинять. Много позже Рут призналась мне, что ему стало известно о совершенной ею неосторожности. После смерти мужа у нее был тайный роман, и, выплыви это наружу, разразился бы громкий скандал. Нет, доктор не сказал ей прямо: «Если вы не станете помогать мне, я раскрою ваш секрет», – он действовал более тонко, он намеками дал ей понять, что ему все известно и что в обмен на молчание он требует от нее поддержки и внешних проявлений дружбы. Он вынудил ее стать его пособницей, радушно принимать его в Забавах и при любой возможности расхваливать его достоинства.

Не исключено, что Деверел Смит имел влияние и на сэра Мэтью. Так или иначе, он был уверен, что сэр Мэтью и Рут окажут ему помощь в устройстве брака между Люком и Дамарис.

Ужас берет при мысли, что стало бы с Роквеллами, если бы не Саймон. Я была бы устранена с дороги, – даже сейчас, когда все закончилось благополучно, не хочу думать о том, какая участь постигла бы меня. А в Забавах царил бы он – жестокий и хитрый хозяин, посредством тайных нитей управляющий всеми.

Но этому не суждено было сбыться. Каково же ему было видеть, как возведенное им здание рушится, и все из-за одного человека? Какую ненависть должен был он питать к Саймону, – впрочем, Саймон отвечал ему тем же. Доктор прекрасно понимал, что от него не приходится ждать пощады. Стоя лицом к лицу с Саймоном на крыльце Ворствистла, он, вероятно, понял, что судьба послала ему противника более сильного, чем он.

Смерть его, как и жизнь, была драматической. Когда Саймон потребовал карету, чтобы отвезти меня в Келли Грейндж, ибо сам он примчался в Ворствистл на самой резвой своей лошади, – когда карета была подана и он перенес меня в нее, – Деверел Смит уже ехал обратно в Забавы. Там он поднялся на самый верх восточного крыла, на тот единственный балкон, под которым не искал смерти ни один из Роквеллов, и бросился вниз, словно этим последним отчаянным поступком стремился доказать то, что всю жизнь пытался доказать самому себе: что он принадлежит этой семье и что этот дом значит для него больше, чем для тех, кто всю жизнь провел под его крышей.

Мне осталось рассказать немного. Миссис Смит, чье здоровье улучшилось после смерти мужа, уехала вместе с Дамарис. Впоследствии я слышала, что в Лондоне Дамарис сделала блестящую партию. Люк отправился в Оксфорд и очень скоро запутался в долгах и неприятностях с женщинами. Грехи молодости, как выразился по этому поводу сэр Мэтью, который, надо полагать, знал в этом толк. Рут очень изменилась, ее отношение ко мне стало более теплым, и, хотя большой дружбы между нами не возникло, она делала все, чтобы загладить свое поведение в истории с доктором, которое можно было оправдать только тем, что она не подозревала о его истинных намерениях. Сара Роквелл осталась моим добрым другом. Она радостно сообщила мне, что закончила свой гобелен. Я осталась на картинке рядом с Габриелем и Пятницей, но теперь я сидела не в узилище, а в своей комнате. Видимо, она хотела предупредить меня об опасности, но не подозревала, что доктор и монах – один и тот же человек, и это сбивало ее с толку. Теперь, когда опасность миновала, она была поистине счастлива и с нетерпением ждала появления на свет моего ребенка.

Как прекрасен был день, когда родился мой Габриель и когда мне сказали, что ребенок будет жить и что я оправлюсь после мучительных родов, которые были бы не такими тяжелыми, если бы не переживания последних месяцев. Я лежала с малышом на руках, испытывая ни с чем не сравнимое чувство покоя и радости. Многие приходили меня навестить, и среди них, конечно, Саймон.

Он уже рассказал мне, что давно подозревал доктора. После смерти Деверела Смита он отыскал вход в подземный туннель со стороны аббатства. Оказывается, в рождественское утро мы с Мэри-Джейн были близки к тому, чтобы обнаружить его, – догадайся мы сдвинуть камни, о которые споткнулась Мэри-Джейн, мы увидели бы ступеньки, ведущие в ту самую подземную комнату, где она нашла рясу. Позже мы узнали, что туннель, соединяющий дом с подвалами аббатства, был прорыт во время возведения Забав. Видимо, тогдашние владельцы поместья приняли во внимание вероятность возникновения непредвиденных обстоятельств и сочли, что грех будет не воспользоваться таким удобным убежищем.

Несколько лет спустя, обследуя эти туннели, я заметила нишу, скрытую грудой камней. Убрав камни, я увидела могилу Пятницы. Вероятно, Деверел Смит отравил его и закопал здесь. К этому времени от бедного пса остались только кости.

Саймон, как и я, пришел к выводу, что в намерения доктора входило избавиться от моего ребенка и выдать дочь за Люка, единственного наследника усадьбы.

– Поэтому я и решил немного поволочиться за ней, – объяснил он. – Я догадывался, что она не питает к Люку нежных чувств, и мне было интересно посмотреть, как поведет себя ее отец, если за ней станет ухаживать кто-то другой.

– Что ж, эта причина ничуть не хуже другой, – заметила я.

– Какой другой?

– Той, что Дамарис – одна из самых красивых девушек, каких вам доводилось встречать.

Он усмехнулся с довольным видом; теперь, узнав его лучше, я понимаю, что моя ревность доставила ему большую радость, чем упоминание о прелестях Дамарис.

Увидев, что он смотрит на моего сына с сожалением, я спросила:

– В чем дело, Саймон?

Взглянув мне прямо в глаза, он ответил:

– Отличный малый, но у него есть один недостаток.

– Какой же?

– Он должен был быть моим.

Вот так он сделал мне предложение, и, лежа в кровати с сыном на руках, я испытала самые счастливые минуты в своей жизни.

Всю весну и лето мы строили планы. Мой маленький Габриель был наследником Кирклендских Забав, а это означало, что в один прекрасный день оба поместья объединятся.

Вернулся домой дядя Дик, и мы наслаждались новыми, еще более близкими отношениями. Когда на следующее Рождество я выходила замуж за Саймона, дядя Дик вел меня к алтарю. Идя рука об руку с ним, я думала: что ж, вот и конец первой главы. Что-то принесет нам будущее? Вынесем ли мы бури, которые жизнь непременно обрушит на двух людей, подобных нам с Саймоном? Скорее всего, мир между нами не вечен, ведь оба мы упрямы и не любим уступать.

Но, выйдя на яркое зимнее солнышко, я воспряла духом. Мне нечего было бояться, ибо нас соединяла любовь, а любовь способна одолеть любые страхи.