Текст книги "Убийство в Тауэре"

Глава 14
СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС НАД КРУПНОЙ РЫБОЙ

Когда вошла Дженнет сообщить, что внизу ждет стража, Франсис начала тихо плакать.

– Меня разлучат с моим ребенком, – сказала она.

– За девочкой будут хорошо присматривать, – заверила ее Дженнет.

– Меня заключат в Тауэр, Дженнет.

– Милорд Сомерсет уже находится там, миледи.

– Что с нами будет? – стонала Франсис. Дженнет подумала о качавшихся на виселице телах Уэстона, Анны Тернер, сэра Джерваса Хелвиза и Франклина и промолчала.

По реке из Блэкфайарса к мрачной крепости. Еще никогда Тауэр не выглядел таким угрожающим. Неприступные степы сомкнулись вокруг Франсис.

Сюда привели Томаса Овербери. Что он чувствовал, когда его заточили здесь? До сих пор ей такое и в голову не приходило.

Томас Овербери, который попал сюда, не совершив никакого преступления, который был приговорен к смерти не судом, а ею, Франсис, графиней Сомерсет!

Франсис обуял леденящий ужас.

А что, если ее приведут в камеру, где он мучительно умирал? Что, если его призрак остался здесь, чтобы преследовать ее по ночам? Овербери и так не дает ей покоя со дня смерти, но если он придет к ней, когда она будет совсем одна в своей холодной камере?

Франсис начала кричать:

– Вы ведете меня в камеру Овербери! Я не пойду туда!

Стражники переглянулись, сочтя это протестами виновной, но Франсис была так хороша даже в горе, что им стало жаль ее.

– Миледи, – сказали они, – мы ведем вас в апартаменты, недавно освободившиеся после сэра Уолтера Рэли.

– Рэли, – повторила она и подумала о принце Генрихе, который рассказывал ей о великом искателе приключений и говорил, что часто навещал его в тюрьме.

Как переменилась жизнь для них всех! Генрих мертв, Рэли собирается отплыть к Ориноко, а она – пленница Тауэра, и ей предстоит суд за убийство.

Франсис окинула взглядом комнату, села за стол, за которым работал Рэли, и закрыла лицо руками.

«Что со мной будет?» – спрашивала она себя.

* * *

Был конец мая, когда Франсис доставили из Тауэра в Вестминстер-Холл. На улицах собрались толпы, потому что это дело вызывало у людей гораздо больший интерес, чем любое другое на их памяти. Народ гневался, поскольку преступники более скромного происхождения предстали перед судом без промедления, в то время как граф и графиня, которые, как оказалось, были зачинщиками преступления, до сих пор оставались безнаказанными.

– Справедливости! – роптала толпа. – Требуем правосудия!

Это был суд над государственным преступником, и следовало соблюсти все тонкости процедуры. Многие знатные лорды во главе с лордом-канцлером Эллсмором были приглашены, все хотели присутствовать на суде, и многочисленные дворяне поскромнее проделали путь из своих деревень ради того, чтобы посмотреть, как графиня Сомерсет предстанет перед судом.

Когда лорд-канцлер в сопровождении шести приставов с жезлами вошел в зал, забили в колокола. За ним следовали все придворные сановники, председатель суда пэров и пэры королевства, протоколист, скромно одетый в черное, и сэр Джордж Мор, комендант Тауэра, занявший место казненного Хелвиза.

Старший пристав потребовал тишины, когда стали читать обвинительный акт, а после прочтения выкрикнул голосом, слышным по всему залу:

– Введите обвиняемую!

Комендант Тауэра исчез на несколько минут, а потом вернулся вместе с Франсис.

Она была очень бледна, и в ее прекрасных глазах застыл страх. На ней было черное платье с рюшами и манжетами из тончайшего кружева. Встав у барьера, отделяющего судей от подсудимых, и устремив взгляд на председателя суда пэров, Франсис выглядела так изысканно, словно сошла с картины.

– Милорды, – начал председатель, – вы приглашены на заседание суда пэров по делу Франсис, графини Сомерсет.

В зале суда эхом отозвался голос:

– Франсис, графиня Сомерсет, поднимите руку! Франсис повиновалась.

Ей зачитали подробное обвинение в убийстве, затем секретарь коронного суда выкрикнул зычным голосом:

– Франсис, графиня Сомерсет, что вы скажете? Вы виновны в этом преступлении или невиновны?

Все в зале замерли в напряжении и подались вперед, чтобы услышать ее ответ.

Франсис дала его без колебаний, зная, что ее письма к Форману и Анне Тернер находятся в руках судей.

– Виновна! – отозвалась она.

* * *

Процесс был недолгим. Поскольку Франсис признала свою вину, не было необходимости предъявлять непристойные восковые фигурки и зачитывать письма. Но многие из присутствующих уже видели фигурки и слышали, что говорилось в письмах.

Франсис ничего не могла сказать в свою защиту. Вся эта история была известна: попытка околдовать Эссекса и, по всеобщему мнению, убить его, которая провалилась. Попытка убить Овербери, которая увенчалась успехом.

Лорд-канцлер огласил приговор.

– Франсис, графиня Сомерсет, поскольку вас обвинили, привлекли к суду, признали виновной и вам нечего сказать в свою защиту, я оглашаю приговор… Вас отвезут отсюда в лондонский Тауэр, а оттуда к месту казни, где вы будете повешены за шею, пока не умрете. Да сжалится Господь над вашей душой!

Пока канцлер говорил, Франсис видела в толпе собравшихся посмотреть, как ее будут судить, устремленный на нее задумчивый взгляд.

Роберт Девере, граф Эссекс, был не в состоянии ненавидеть эту женщину, которая пыталась разрушить его жизнь, и, глядя на преступницу, не мог выбросить из головы воспоминание о смеющейся девочке, которая так радостно с ним танцевала на их свадьбе.

Франсис отвернулась. Она не интересовалась, что ее первый муж думает о ней. Ее ожидало такое ужасное будущее, что прошлое почти перестало что-либо для нее значить.

Выйти на свежий воздух, чтобы снова войти в мрачные стены Тауэра.

А когда она в следующий раз покинет них…

Но Франсис не могла думать об этом ужасе. Она подняла лицо к майскому солнышку. Никогда прежде не казалось оно ей таким желанным, никогда река не сверкала так ярко, никогда мир не казался таким прекрасным, как сейчас, когда ей скоро предстоит покинуть его навсегда.

* * *

На следующий день в Вестминстер-Холл разворачивалась похожая сцена, только на этот раз на скамье подсудимых был другой обвиняемый.

– Роберт, граф Сомерсет, поднимите руку!

– Роберт, граф Сомерсет, что вы скажете? Вы виновны в убийстве, в котором вас обвиняют, или невиновны?

Роберт мог дать ответ, противоположный тому, что была вынуждена дать Франсис.

– Не виновен! – заявил он твердо. Процесс над Робертом занял больше времени, чем над его женой; она признала свою вину, и приговор был вынесен довольно быстро, но Роберт решительно вознамерился доказать свою невиновность и бороться за свою жизнь.

Шли дни, пока предъявляли и рассматривали доказательства, зачитывали письма и показывали восковые фигурки.

Самыми тяжелыми моментами были те, когда Роберту приходилось слушать слова Франсис, написанные таким людям, как Форман и Анна Тернер, когда он вынужден был выслушивать отчеты об оргиях, в которых она принимала участие.

Роберт понимал, что только сейчас начал узнавать женщину, которая стала матерью его ребенка, и чувствовал себя растерянным и загнанным в угол.

Был один друг, о котором ему так хотелось услышать, но Яков ничем не мог помочь человеку, обвиненному в таком ужасном преступлении. Даже если он невиновен, то связан с женщиной, которая призналась, что является одной из самых порочных во всей Англии.

Суд был настроен против него. Роберт чувствовал это. Он знал, что еще до того, как будет вынесен вердикт, его признали виновным, что его приговорят к той же участи, которую уготовили для Франсис.

Роберт не удивился, когда это случилось, и его вывели из зала суда на солнце, как и Франсис, чтобы совершить последний в его жизни путь назад в Тауэр.

Глава 15
ВОЗМЕЗДИЕ

Но ни граф, ни графиня Сомерсет не были повешены за шею, пока не умрут. Этого король не мог допустить.

Яков любил Роберта и понимал, что ему просто не повезло – обстоятельства, судьба, рок, как это ни назвать, привели Роберта Карра к виселице. Он был беспечным в те дни, когда его жизнь текла без осложнений, что естественно для молодого человека. Его заманила в ловушку, как и многих других молодых людей, интриганка, и именно она – причина его падения.

«Робби не должны повесить, – сказал себе Яков, – потому что он когда-то был моим близким другом, а пока мои друзья не делают мне зла, они остаются моими друзьями».

А что касается Франсис – она член великого клана Хауардов, которые в свое время сослужили стране добрую службу, и кажется искрение раскаявшейся.

Нет, они согрешили и понесут наказание, но не смертью.

* * *

Народ на улицах перешептывался.

– Когда простой смертный совершит убийство – это одно, а когда благородные лорды и леди – совсем другое.

– Настоящих убийц помилуют, а прекрасную Анну Тернер в ее желтых рюшах повесили!

– Уэстон верно говорил: крупная рыба ускользнет из сетей, а мелкую поймают.

На публичную казнь графини и графа рассчитывать не приходилось. А какое это было бы зрелище! Миссис Тернер в ее желтых рюшах не доставила и половины удовольствия, которое толпа получила бы от повешения графа и графини Сомерсет.

* * *

Когда Франсис услышала новость, ее обуяла бурная радость. Теперь она поняла, как боялась одной только мысли о смерти. Она молода и страстно хотела жить!

А теперь она будет жить, и со временем они с Робертом вернутся ко двору.

Король очарован этим мальчишкой Вильерсом – но нужно дать ему время.

Еще несколько недель назад Франсис полагала, что это невозможно, а теперь она снова будет наслаждаться жизнью, богатой и чудесной.

* * *

Но когда Франсис узнала, что, хотя смертный приговор не будет приведен в исполнение, они все еще пленники и не могут покинуть Тауэр, радость ее значительно уменьшилась и у нее стали возникать приступы тоски. Зачем ей строить планы на будущее, которое ей придется провести в степах лондонского Тауэра? Разве Франсис может надеяться снова занять свое место при дворе, восстановить былое влияние, когда она – узница, которая должна быть благодарна за то, что ее миновала смерть?

О ее малышке заботилась леди Ноллис, которая была близкой подругой Франсис, и маленькую Анну часто приносили в Тауэр побыть со своей мамой.

Франсис не то чтобы отдалилась от Роберта, по постепенно поняла, что не сможет восстановить прежних отношений со своим мужем.

Каждый раз, глядя на нее, он видел восковые фигурки, которые были предъявлены на суде; каждый раз, слыша ее голос, вспоминал слова, которые она писала своему «любимому отцу», доктору Форману.

Вместо прекрасной молодой девушки, которую он любил, Роберт видел порочную женщину, чьи руки обагрены кровью человека, который был его самым близким другом.

Она больше не привлекала его – даже ее красоту он находил отталкивающей.

Понимая, какие чувства Роберт питает к ней, Франсис плакала, скандалила, угрожала покончить с жизнью. Она злилась на него и жалела себя. Но все было напрасно.

Иногда Франсис просыпалась среди ночи и ей казалось, что она слышит смех Томаса Овербери.

* * *

Роберт проводил все время, составляя письма королю.

Он умолял о прощении и снисходительности, просил разрешения покинуть Тауэр с женой и возвратиться в свои имения.

Яков всегда расстраивался, когда получал эти письма. Ему очень хотелось простить Роберта, хотя у него не было пи малейшего желания видеть его снова. Держать Роберта при дворе было бы неуместно, – кроме того, юный Стини не потерпел бы этого.

Однако Яков не забывал прошлого и время от времени, когда Стини держал себя немного заносчиво, с тоской думал о первых днях дружбы с Робби, когда мальчик был еще скромен и всегда рад услужить своему королю.

Но он не мог вернуть его ко двору. Народу бы это пришлось не по нраву. Людей злило, что графу и его жене было даровано помилование. Поговаривали, что в Англии нет правосудия. Был даже случай, когда одну благородную леди, ехавшую в своей карете, по ошибке приняли за графиню Сомерсет, и бедняжка едва спаслась.

Нет, Робби и его жена должны оставаться в заключении до того времени, когда их можно будет освободить без лишнего шума. Но в одном король был уверен: Роберт не должен появляться при дворе, пока Яков жив.

* * *

Только спустя шесть лет после помилования Яков решил, что графа и графиню Сомерсет можно освободить при условии, что они не появятся при дворе. Другим условием их освобождения было то, что они должны были жить лишь там, где выберет король. Королевский выбор пал на дома Грейс и Каушем в Оксфордшире. Кроме того, им запрещалось отъезжать от дома более чем на три мили.

Роберт пришел в камеру Франсис, чтобы сообщить ей это известие.

– Мы покидаем Тауэр. Я получил письмо от короля.

– Наконец-то свобода!

– Нет, – сказал Роберт холодно, потому что его тон всегда был холодным, когда он обращался к ней, – это не свобода. Скорее смена тюрьмы. Это снисхождение, потому что в этих домах с нами не будут обращаться как с заключенными и у нас будут паши слуги. – Его лицо осветилось радостью, когда он добавил: – Наша дочь тоже будет с нами.

Но радость Франсис обратилась в негодование. Она всем сердцем стремилась вернуться ко двору.

Однако будет приятно оставить позади Тауэр и все досадные воспоминания.

– Я всегда ненавидела сельскую жизнь, – сказала Франсис.

– Значит, ты должна научиться ее любить, – огрызнулся Роберт.

Он не был так недоволен, как она. Роберт ненавидел свою жену, но у него было кому отдать свою любовь. В последние годы он стал преданным отцом своей маленькой дочери.

* * *

«Все дни так похожи друг на друга», – думала Франсис. Она считала, что скоро умрет от скуки.

Как она устала от этих зеленых полей! Как скучала по Уайтхоллу! Ей снилось, что сидит за королевским столом, что играют менестрели и вот-вот начнутся танцы. Все ищут ее благосклонности не только потому, что она жена Роберта Карра, графа Сомерсета, который имеет влияние на короля, какого никто никогда не имел, а потому что она самая красивая женщина при дворе.

Тут Франсис просыпалась от звуков ветра, проносившегося по лугам, или от птичьего пения и с горечью вспоминала, что Уайтхолл так далеко и ее отделяют от него не только многие мили.

– Я умру, – постоянно твердила она, – если никогда больше не увижу Уайтхолл!

Франсис плакала в подушку или бранила слуг в надежде найти утешение хоть в какой-то деятельности. Но утешения она не находила – одни лишь сожаления.

Каждый день Франсис вынуждена проводить с человеком, который не в состоянии скрывать своей неприязни к ней. Роберт не мог видеть жену, не вспомнив о ее прошлых преступных деяниях, не мог забыть, что обязан ей своим падением. Единственной его радостью было выбросить из головы все мысли о ней.

Месяцами они жили в раздорах, боясь остаться наедине друг с другом, однако не в состоянии избежать этого. С каждым днем презрение Роберта становилось сильнее, с каждым днем ее злоба на него становилась все горше.

Но Роберт нашел выход из своего отчаяния. Иногда Франсис наблюдала из своего окна за двумя фигурами в огороженном выгуле – крепкой маленькой девочки и высокого, все еще красивого мужчины. Роберт учил дочь верховой езде. Высокий детский смех достигал ушей Франсис, а иногда к нему присоединялся и смех Роберта.

Они всегда вместе, эти двое. Франсис не находила в этом радости. Она никогда не хотела иметь детей – только власть, лесть и то, что она называла любовью, но это не включало материнской любви.

Франсис продолжала терзаться, в то время как Роберт учился жить ради своей дочери.

* * *

Иногда до них доходили случайные вести из внешнего мира. «Это все равно, – в отчаянии думала Франсис, – что смотреть через запотевшее стекло на спектакль, в котором тебе не позволяют играть роль». Это не жизнь, а балансирование между жизнью и смертью.

Жизнь была при дворе, где люди соперничают за власть и богатство, но Франсис больше не принадлежит к этому миру и не может пробиться в него. Ей предстоит влачить жалкие годы в забвении, на грани мертвой жизни и живой смерти.

Они все еще пребывали в ссылке, когда Рэли вернулся из своего неудачного путешествия и вскоре сложил голову на плахе во дворе Старого дворца. А когда Франсис узнала, что ее отца и мать вызвали в Звездную палату[7]7
  Звездная палата – королевский суд, названный так по украшенному звездами потолку зала заседаний.


[Закрыть] и приговорили к заключению в Тауэре за присвоение чужого имущества, ее это почти не тронуло. Теперь та жизнь казалась ей такой далекой.

Когда королева Анна умерла от водянки, никто не удивился. Она была уже на сорок шестом году жизни и долгое время болела. Некий доктор Харви открыл кровообращение и подтвердил свое открытие экспериментами; на небе появилась комета, грозившая большими несчастьями, но даже это не вызывало у Франсис никакого интереса.

Иногда Роберт с тоской вспоминал старые времена. Он размышлял, устроят ли Карлу в конце концов испанский брак или же труды хитрого Гондомара пропали даром. Как было бы здорово находиться в гуще придворных интриг!

В своем воображении Роберт с гордостью представлял королю девушку, которая выросла такой же прекрасной, как и ее мать, но красивую другой красотой.

«Моя дочь, ваше величество».

Он почти видел улыбку Якова, почти слышал его ласковый голос: «Так у тебя есть дочка, Робби. И прехорошенькая!»

Роберт попросил бы королевского покровительства для Анны. Как ему хотелось, чтобы он мог дать ей состояние и титулы! Но нужны ли они ей? У нее есть лошади, и она уже хорошая наездница. У нее есть отец, который составляет ей компанию. Она не просит большего, так зачем это ему?

* * *

Роберт и Франсис редко разговаривали и даже избегали смотреть друг другу в глаза. Они оба хотели все забыть, но служили друг другу постоянным напоминанием о прошлом.

Однажды Франсис не сдержалась:

– Милорд Бакингем, я слышала, собирается в Испанию с принцем.

– И что с того?

– Милорд Бакингем – этот выскочка Вильерс. Герцог, ни больше ни меньше!

Роберт пожал плечами. Но он ясно представил себе сцену при дворе: Яков, постаревший, но не менее любвеобильный, а у его ног красивый мужчина, сидящий на табурете, который он сам когда-то занимал.

– Говорят, нет конца почестям, которые этот человек оказывает самому себе.

– Вполне возможно.

– И тебе все равно?

– Меня это не трогает.

– А меня трогает! Я никогда не успокоюсь!

– Это твои проблемы.

Франсис резко повернулась к нему. Его спокойствие бесило ее; сознание того, что Роберт смог выстроить себе жизнь на этих руинах, в то время как она не в состоянии этого сделать, было для нее просто невыносимо.

– Этого могло бы и не случиться. Ты мог бы убедить Якова. Тебе следовало бы быть чуть хитрее – наподобие его нового дружка, милорда Бакингема.

– А вам, мадам, – огрызнулся Роберт, – не следовало бы обагрять руки в крови моего друга!

Франсис повернулась и убежала в свою спальню, где заперлась на ключ и плакала, пока у нее не закончились слезы. Слезы гнева и отчаяния.

– Лучше бы меня отвели в Тайберн![8]8
  Тайберн – место публичных казней в Лондоне.


[Закрыть] – рыдала она. – Лучше бы меня повесили, как бедняжку Анну Тернер! Все лучше, чем эта проклятая жизнь!

После этого они избегали друг друга. Так было спокойнее.

* * *

В одном из своих любимых дворцов – дворце Теобальда в приходе Чезхант – король лежал на смертном одре.

Яков не питал никаких иллюзий: он знал – это конец. Ему шел пятьдесят девятый год, и он пробыл на троне почти всю свою жизнь – Яковом VI Шотландским почти с младенческого возраста, когда враги его матери заставили ее отречься от короны в его пользу, и Яковом I Английским последние двадцать три года.

– Неплохой промежуток времени, – пробормотал он, – когда человек страдает от лихорадки и подагры, настало время распрощаться с земными удовольствиями. Возможно, я слишком любил вино, но что плохого в том, чтобы любить то, что может предложить жизнь?

У него вошло в привычку размышлять о том, что подумают о нем потомки. Британский Соломон! В какой степени его мудрость служила на благо страны? Запомнят ли его мудрым правителем или же королем, который жил в постоянном страхе перед кинжалом убийцы после заговора Гаури и Порохового заговора? Запомнят ли его королем, который слишком любил своих фаворитов?

Стини не всегда был утешением для него. Он стал самонадеянным и заносчивым, как и все остальные. Стини позаботится о себе. Он уже заручился дружбой Карла, и они ездили в Испанию вместе, когда Карл отправился просить руки инфанты. А теперь Карл был обручен с Генриеттой-Марией, дочерью французского короля Генриха IV и сестрой правящего короля Людовика XIII. Женитьба Карла на католичке может вызвать волнения – ведь, если на троне будет королева-католичка, преследованиям нонконформистов придет конец. Но это уже дела Карла, а не его.

Как странно думать о смерти! Больше никакой охоты, никакого гольфа, никакого смеха над выходками Стини и остальных; больше ему не придется подавать знаки молодому человеку, чтобы тот подставил ему плечо, чтобы опереться.

Жизнь прошла.

Когда Яков думал о прошедших годах, то вспоминал того, кого никогда не мог забыть. Как часто он испытывал желание вернуть его! Но как он мог призвать назад человека, осужденного за убийство?

«Робби – не убийца, – повторял он про себя в ночные часы, когда просыпался от какого-то неясного сна о прошлой жизни, в котором его преследовал образ красивого молодого человека. – Я верну его ко двору. Он получит назад свои имения».

Но при свете дня Яков обычно говорил:

– Я не могу этого сделать. Это ни к чему хорошему не приведет. Разве может Роберт сейчас занять свое прежнее место?

Прошло почти десять лет с тех пор, как Яков последний раз видел Роберта, а для королевской памяти это достаточно долгое время. И все эти годы Роберт фактически оставался узником.

Перед тем как умереть, он должен даровать Роберту полное помилование. Его владения должны быть ему возвращены. А что касается этой женщины – она получит свободу. Он не может помиловать одного Роберта и оставить узницей его жену. Роберт был помилован, и уже составлялись документы, которые сделали бы его снова богатым человеком.

Но Яков не знал, как мало ему оставалось жить, и умер, прежде чем успел поставить свою подпись под этими документами.

Однако для Роберта и Франсис наконец настали перемены, и в марте 1625 года, когда Яков умер во дворце Теобальда, они были свободны ехать куда им вздумается. Последним подарком Якова было освобождение их друг от друга.