Текст книги "Cоло"

Пять секунд

Как будто в другом измерении, снаружи раздалось глухое скрежетание. Леон сел на кровати и потёр глаза. Уснуть сегодня не удастся, это и так ясно.

В комнате было темно, и лишь под дверью появилась тонкая полоска света. Кто-то зашёл в коридор, и парень с раздражением заметил, что нервно ожидает посетителя.

Он встал с кровати и побрёл к двери, шаркая ногами.

В маленькой комнате было не так много мебели: кровать, стол и стул. Раковина и унитаз находились за перегородкой в дальнем углу. Спустя пару шагов Леон оказался у двери и нащупал на стене выключатель. Он с силой хлопнул по нему.

– Блин! – от яркого света в глазах закололо.

Леон подался вперёд и с раздражением ударил по выключателю. Комната снова погрузилась в темноту, и парень ухмыльнулся. Это настолько было похоже на его жизнь, что было почти смешно.

Он жил наощупь, познавал своё взросление в темноте страха перед любой зоны комфорта. Леон панически боялся привязываться к людям и местам, боялся ограничить себя. Каждый раз он считал себя сильным, пока не совершал ошибку, которая, словно прожектор, освещала тот факт, как недалеко он ушёл и как до сих пор уязвим. Нужно ли говорить, что это его ужасно раздражало.

Как и теперь – эта безусловная радость перед встречей с человеком.

Первая железная дверь комнаты открылась, и за толстым стеклом показалась пожилая женщина с красным подносом в руках.

– Молчать! – крикнул охранник в переговорное отверстие.

– Не нужно так, Гриша, – женщина подняла на него глаза и покачала головой.

Она крепко держала поднос за выпуклые ручки, и вены на её руках просвечивали сквозь бледную кожу. Охранник поправил наушники и повернулся к женщине.

– И ты! – он грубо ткнул в неё пальцем. – Он может сказать что-нибудь опасное, надень наушники!

– Гриш, перестань.

– Мелания, либо соблюдай правила, либо мне придётся заниматься доставкой еды самому. Мне и так хватает работы, – мягче добавил парень.

– Мне тоже, – буркнула женщина себе под нос.

Леон стоял посреди комнаты и пытался расслышать, что они говорят. Он внимательно следил за их мимикой и жестами, и вдруг встретился взглядом с женщиной. Мелания улыбнулась одними уголками глаз, и на миг Леону показалось, что он совершил ужасную ошибку, когда оказался здесь. Таким теперь будет его общение с внешним миров: он будет смотреть на людей сквозь толстое стекло и напрягать слух, чтобы хоть что-нибудь расслышать. Они не будут слышать его совсем. И так будет всегда.

По телу пробежал липкий холод, но признать ошибку означало сдаться, а Леон не для этого ушёл из дома. Он должен быть сильным.

Охранник в очередной раз хлопнул по стеклу.

– Тебе нужен обед или нет?!

– Гриша, может уже откроем?

– Одень наушники!

Мужчина потёр свой отличительный значок и, взглянув на Леона, приподнял брови.

– Готов?

– Да кому нужны эти наушники?! – протестовала Мелания.

– Смеёшься?! – мужчина начал терять терпение. – Он новенький. Месяц карантина! Мало ли о чём он ещё захочет поговорить! Так положено, в конце концов!

Женщина недовольно скривилась, но выполнила и этот пункт протокола.

– Два шага назад! – крикнул охранник, и стекло стало опускаться.

Мелания поставила поднос на пол, и мужчина сразу же потянул её за плечо. Стекло вернулось в исходное положение. «Пять секунд», – посчитал Леон, и железная дверь с грохотом захлопнулась.

Он потянул воздух носом. Пахло борщом и картофельным пюре.

– Всего пять секунд.

Его никто об этом не предупреждал. Судебный консультант не рассказал о том, что именно его ждёт. Родители никогда не говорили о жизни осуждённых.

В ушах начало звенеть. Леон не мог ошибиться, но мир пошатнулся, мелкая дрожь пронзила всё тело. Этих пяти лет было катастрофически мало. Ему нужно было ещё время.

Наверное, стоило признать, что поиски себя ни к чему не привели. В планы Леона не входило оказаться здесь. Он надеялся, что однажды что-то изменится, что взрослые, наконец, поймут, что живут неправильно. Что взрослые, наконец, поступят по-взрослому.

Они не оставили ему выбора. Они не оставили места для его «глупых», но таких важных чувств.

Леон мог бы стать, как они: «нормальным парнем» или хотя бы не таким «неженкой», как называл его отец. Филипп всегда говорил: «Что ты как девчонка! Мужчины не плачут! Ты не из рода слабых, борись!», и Леон вновь и вновь замолкал, по чуть-чуть разрушая в себе что-то очень важное. Ему нужно было чуть больше времени.

Отец, конечно.

Леон замахнулся и со всей силы пнул поднос. Пластиковые тарелки разлетелись по комнате, оставляя после себя жирные следы. Запах еды стал ещё более навязчивым, и парень бросился к кровати.

Он укрылся с головой и закрыл глаза.

В темноте всё становится другим.

В детстве, когда сверстники Леона не могли уснуть без ночника, темнота была его защитой. Он закрывал глаза, чтобы спрятаться во время ссор с родителями, убегал к себе в комнату, залезал под одеяло и снова и снова прокручивал в голове всё, что они успели ему сказать. За их словами он не видел ничего, кроме нелюбви и желания его переделать. И только в темноте это не причиняло боль. Взрослых злило такое поведение, как любое его поведение, выходящее за рамки «нормы», но для Леона темнота была единственной защитой, которая потом просто стала привычкой и пробралась в душу.

Однажды он понял, что не может ничего разглядеть внутри себя. И ушёл.

Леон Соло был слишком чувствительным и нежным для своей семьи. Никак не подходил на роль наследника. Он искренне старался стать другим: успешным, резким, настойчивым, но у него ничего не получалось. Не получилось. Леон понадеялся, что «путешествие» раскроет в нём эти черты, но всё вышло наоборот. Он только в очередной раз убедился, что может быть сильным и равнодушным только с закрытыми глазами.

Свет пробивался сквозь простыни. Было очень душно, и Леон едва дышал.

Но он знал, что привыкнет.

Звонок с моря

Лиза напоследок окинула взглядом пустынный берег и закрыла дверь.

– Как ты? – высокий худой мужчина замер на пороге: сбившиеся волосы, расстёгнутое пальто, запах леденцов с мятой.

– Всё хорошо, чего ты? Проходи.

В коридоре ярко горел свет, и Алан прищурился, чтобы дать глазам привыкнуть. Лиза подошла к панели сигнализации, чтобы ввести код, и внимательно посмотрела на мужчину.

– Что-то случилось?

– Как ты себя чувствуешь?

Алан бросил взгляд на устройство, которое лежало на тумбочке. Лампочка на его панели мерно мигала. При превышении допустимого уровня негативных эмоций детектор подавал несколько звуковых предупреждающих сигналов, а потом отправлял наводку в отдел Психологии. Алану всегда с трудом удавалось скрывать свои эмоции, и поэтому сейчас он шумно выдохнул, почти успокоился.

Он зашёл в гостиную.

На диване стояла тарелка, телевизор беззвучно показывал кулинарное шоу.

– Прости, – Лиза виновато посмотрела на Алана и разгладила плед.

– Пусть, пусть!

Он смотрел, как она суетится, заглядывает в его глаза. Прошло пять лет, а Лиза до сих пор не оправилась. Алан прекрасно видел, что она не готова узнать правду.

Он сел на диван и посмотрел на океан. Волны мирно бились о тёмный берег. Говорят, что здесь все эмоции становятся тише, что здесь справиться легче.

– Как дела на работе?

Алан замер.

– Где Кристина?

– Уехала по делам, – ответила Лиза и включила воду в раковине.

– И как ты?

– Что? – девушка убрала тарелку в шкаф и повернулась к Алану. – Прости, не расслышала.

– Я говорю: и как ты?

Лиза опёрлась на барную стойку и внимательно посмотрела на молодого мужчину.

– Что случилось?

Алан изобразил непонимание, даже постарался улыбнуться.

– Алан Джонс, что случилось? – настойчивее повторила она.

– Слушай…

Он знал, что она не готова, но кто тогда скажет ей правду? Они все боятся её потревожить, рассказывают сказки, называют это «заботой о безопасности». Но это Алан приехал сюда, чтобы обмануть её по-настоящему.

Однажды она всё узнаёт и не простит ему, что он молчал. Она и сейчас его не простит, но зато он будет честным. Она этого заслуживает. Как они не понимают?

– Вчера был в Суде, – он положил ладони на колени и закрыл глаза. – Я был обвинителем по одному делу.

– Видел родителей?

– Их не было, – медленно произнёс мужчина. – Вместо них был другой судья.

– Странно.

Лиза подошла ближе, и Алан отвёл глаза: не хотел, чтобы она в них что-нибудь заметила раньше, чем он об этом скажет.

– Они пропустила заседание? Заболели?

– Они…

– Нужно им позвонить…

Лиза оглядела комнату в поисках телефона. Она пыталась придумать достаточную причину для того, чтобы её родители пропустили заседание Суда, но в голову ничего не приходило. Её смущал тон Алана, его растерянность, неловкость. Между ними не было такого со дня их знакомства. Она постаралась поймать его взгляд, но он как всегда умело прятал глаза.

Устройство в коридоре издало протяжный предупреждающий сигнал.

– Не волнуйся, Лиза.

Девушка заглянула под подушки, разбросанные на диване.

– Где телефон?

Впервые за всё это время она пожалела, что находится так далеко от родительского дома. Девушка оценивающе посмотрела на Алана, вспоминая все договорённости. Она пообещала отцу, что не будет выезжать в Город и встречаться с кем-либо вне дома. Пообещала, и никогда прежде её это так не волновало, как сегодня.

– Где этот дурацкий телефон?!

– Лиза, он сам признал свою вину и ничего не отрицал. Когда я подсел к нему в баре… он…

Для Министерства сейчас было непростое время: общественное мнение по поводу Закона об эмоциях становилось всё более полярным. Из-за напряжённого графика каждый день десятки психологов теряли работу, кого-то просили уйти, кого-то увольняли из-за профнепригодности. И во всей этой суете Алан просто хотел удержаться на своей должности и сейчас особенно нуждался в примерном эмоциональном поведении. У начальства к нему не было никаких претензий, его освободили от контрольных тестирований, почти предоставили полную свободу.

– Может быть уже можно поехать к ним?..

Алан устало откинулся на спинку дивана, посмотрел в окно. Ему нужно было только одно – равнодушие, и тогда ему позволят работать, и всё будет хорошо.

Лиза опустилась на диван рядом с ним. Алан чувствовал её волнение, её неудержимое желание узнать правду. Он попытался вспомнить день, когда решил заняться спасением этой девушки, и вспомнил. Он хорошо помнил тот день.

Холодной рукой Алан наощупь достал из кармана брюк телефон и набрал номер Надежды Соло.

– Позвони с моего.

– Но… – Лиза осторожно потянулась к телефону.

Это было устройство, выпущенное специально для работников Министерства.

– … им же нельзя пользоваться посторонним…

– Я уже набрал, наплевать.

Он сказал это так остервенело, что Лиза смутилась, но уже крепко держала телефон в руке, чувствуя под пальцами прохладу благородного металла. Раздались гудки. Алан закрыл глаза.

Не надо было прогуливать пары, и тогда бы он не встретил эту девушку в холле университета. И тогда бы всё было хорошо. Ну правда. Правда ведь?

***

Качели во дворе дома семьи Соло так и продолжали скрипеть.

Неприятный холод вынудил Филиппа открыть глаза и оторвать голову от подушки. Он долго смотрел прямо перед собой, пытаясь свыкнуться с реальностью и, наконец, разглядел настежь открытое окно.

На улице было всё так же серо и пасмурно, и было тяжело понять: утро сейчас или вечер. Все движения давались Филиппу с огромным трудом, но он посмотрел на стол в поиске часов. Свет настольной лампы больно ударил в глаза и утроил головную боль.

– Это ж надо было! – Филипп спустил ноги с дивана и столкнул несколько бутылок, которые стояли на ковре. – Проклятье!

В кабинете раздался телефонный звонок. Настолько резкий, что мужчина сжал голову руками и замер в ожидании. Притворился мёртвым. Рабочие звонки обычно заканчивались спустя десять секунд, но в этот раз телефон продолжал трезвонить без умолку.

Филипп встал. Каждый шаг к столу отдавался нестерпимой головной болью, в горле пересохло. Невидящими глазами он осмотрел комнату в поисках нетронутой бутылки. Не нашёл, раздражённо выругался.

Звон телефона не прекращался, и мужчина, резко сняв трубку с базы, на несколько секунд оставил её в вытянутой руке. Женский голос доносился до него через километры дорог и похмелье. Филипп прошаркал к окну и вдохнул прохладный воздух, чтобы усмирить головную боль и со всем разобраться.

– Это дом Соло, – пробурчал он, глядя во двор.

Голос на другом конце замолк.

– ЧТО НУЖНО?!

– Папа?..

Филипп замер, опершись на подоконник. Его глаза уставились в темноту двора. По телу пробежали мурашки. На миг ему показалось, что в его жизнь вернулось что-то очень-очень важное. То, что делало его мужчиной, которого он уважал.

– Лиза?

Филипп не разговаривал с ней пять лет, с того самого дня, и теперь ужасно испугался, что скажет что-то не то, позволит себе неправильные чувства.

– Папа?.. – повторил женский голос.

Мужчина крепко обхватил телефонную трубку, ногти вонзились в сухие ладони. Филипп слышал голос дочери, слышал, что она ещё не оправилась. Его девочка.

– Всё хорошо, Лиза. Я рад тебя слышать, – сдержанно ответил он.

Старшая дочь взяла его серо-голубой цвет глаз и русый оттенок волос. Слёзы капали на пол. Бесшумные и отчаянные, как его любовь к ней. Он знал, что может сделать хуже даже интонацией своего голоса, поэтому хотел молчать. Умел молчать. Лиза очень нежная. Он помнил это. Он многое себя запрещал во имя её безопасности.

– Папа, почему вас не было в Суде? – в который раз повторила Лиза.

– У нас выходной, – ответил он и заметил, как открылась дверь кабинета.

Надя быстрым шагом подошла к окну, и Филипп протянул ей телефон. Одним взглядом он молил жену не поднимать ту опасную тему пятилетний давности, говорить о чём угодно, только не об этом.

– Алло?

Надины глаза холодно смотрели на мужа, а внутри (он знал это) она уже вела тяжёлую работу по контролю эмоций. Один из них обязательно должен быть спокоен, если другой по какой-либо причине не может взять себя в руки. Этому их давно научило родительство: силы нужно умножать на силы, и если один сдаёт позиции, второй обязан взять всё на себя. Несмотря ни на что.

Это было их правило.

– Мама! – Надя не успевала вставить ни слова в сбивчивую речь дочери. – Алан сказал, что вас не было в суде! Всё в порядке?

Надя тоже очень скучала. Работа не позволяла ей навещать дочь, а сама Лиза давно не была в Городе. Филипп решил, что там ей будет безопаснее, но Надя так не считала. Она до последнего верила, что они справятся. Все пятеро. Но в конце концов это Филипп сделал эту систему такой жестокой. Он лучше знает.

Раньше им было легче говорить друг с другом, но пять лет назад возникла тема, о которой говорить стало нельзя и просто необходимо.

– Лиза…

Надя посмотрела на стол, на котором лежала папка с делом Леона. Сегодня утром, вернувшись из Суда, она в очередной раз открыла её и не смогла прочесть дальше первой страницы. Описание преступления, спектр негативных чувств.

Филипп тяжёло вздохнул.

– Мы были дома, – Надя почувствовала солёный привкус слёз на губах.

– Правда выходной? Почему не приехали? Папа опять пьёт?

Филипп прислушался к голосу дочери и замотал головой. В комнате было темно, и лишь настольная лампа горела над стопками бумаг.

– С ним всё хорошо… Он… Он просто скучает…

Филипп ещё отчаянее замотал головой.

– О, я тоже, мама! – воскликнула Лиза. – Просто… Алан говорит, что мне ещё рано возвращаться в Город, что это может быть опасно…

– Да, наверное, – кивнула Надя. – Он заботится о твоей безопасности.

Она не одобряла то, что придумали для Лизы Филипп с Аланом: спрятать её на океане, перерезать все потоки для поступления негативной информации. Надя считала, что эта боль закалит дочь, что это заслуженно. Ей тоже так говорили, а она может быть тоже хотела провести жизнь на океане и ничего не знать. Это несправедливо.

– Так почему не приехали?

– Мы… – голос Нади дрогнул. – Сегодня в Суде было дело, до которого нас не допустили…

Произнеся последние слова, женщина закрыла глаза и сделала глубокий вдох.

– Пойми меня правильно…

Надя попыталась взвесить свои слова, умело разделив их на доступную правду и справедливую ложь, но сил на это не было. Она очень хорошо умела молчать. Вовремя и не очень. Надя умела молча плакать, радоваться и страдать, и это делало её той «сильной женщиной», это причиняло ей боль. Это ей надоело.

– Почему нас с папой не было на заседании? – выпалила Надя.

– Алан сказал…

– Алан много говорит, я знаю.

– Мама, – строго остановила её Лиза.

– Что он сказал?

– Он сказал, что обвиняемый сразу во всём сознался, и это было простое дело…

– И тогда зачем его направили в Центральный Суд?

Филипп резко потянул раму, чтобы закрыть окно, и возникший поток воздуха привёл в движение бумаги на столе. Несколько листов упали прямо им под ноги, и мужчина наклонился, чтобы поднять их.

– И больше Алан тебе ничего не сказал?

В сумерках комнаты Филипп попытался разглядеть мелкие буквы.

– Ведь нельзя подробно рассказывать о делах, – растерянно напомнила Лиза.

Наде нужно было время, чтобы обдумать, правильно ли она поступает, но этого времени не было.

– Этобыллеонсоло, – едва шевеля губами, прошептала она.

Филипп не расслышал, он внимательно изучал бумаги, которые держал в руках. Внутренний голос подсказывал, что мысли о работе помогут ему прийти в себя, протрезветь, найти в себе силы остановить безрассудный поток слов жены.

Зачем она говорила всё это дочери? Была уверена, что Лизе это нужно, что Лиза готова слушать рассказы о подсудимых? А если начнёт сопереживать? Есть много низкоэмоциональных тем для разговоров: погода, например. Почему Надя выбрала эту?

В материалах дела мерещилось что-то знакомое, но Филипп Соло никогда не доверял себе во время похмелья. Ему могло привидеться всё, что угодно, но когда он поднял глаза на жену, то встретил её взгляд. Надя смотрела прямо и ждала. Она бросала ему вызов.

– Его звали Леон Соло, – повторила Надя, глядя на мужа.

– Леон? – донёсся голос дочери.

Филипп замер. Он уставился на телефонную трубку, в которой послышались гудки.

– Я думала, что об этом с ней будешь говорить ты, – Надя равнодушно кивнула на телефон, – но связь оборвалась.

Она совершенно его не жалела.

Головная боль уступила место растерянности и гневу. Филипп посмотрел на бумаги: чёрная папка. Значит, Леона нашли где-то на окраине страны. Что ж. Он медленно смял листы дела, и Надя видела, как побелели костяшки его пальцев, как сжимаются челюсти. Она знала, о чём он сейчас думает. Она очень хорошо его знала.

Надя молча вернула телефон на базу.

– Видимо, мы превысили лимит минут для разговора по служебному телефону, – пожала она плечами.

– Эмоции, – процедил Филипп. – Это были слишком сильные эмоции!

– Может быть.

– Это опасно, Надя!

– Это наши дети.

В голове пересохло.

– Именно поэтому мы должны заботиться о их безопасности!!! Мы должны фильтровать информацию!

– Но Леон вернулся, – Надя прошла мимо, подняла бутылка с пола и подошла к двери кабинета. – Лиза должна об этом знать.

– Она ещё не готова об этом знать!

Женщина посмотрела на мужа суровым, холодным взглядом. Она до сих пор его не простила.

– Это ты поверил в этот закон.

– Я. Не знал. Что это. Так. Далеко. Зайдёт.

– Я на это не подписывалась.

– Тебе нужно было просто молчать, – прошипел Филипп.

– Я устала.

Филипп ударил ладонью по подоконнику и весь сжался от боли. Надя открыла дверь.

– Сколько можно, – и тихо закрыла её за собой.

Вот, она справилась и с этой болью. Она всегда была сильной. Родители бы ею гордились.

Несчастный случай

Алан молча смотрел в окно, когда в коридоре раздался предупреждающий сигнал детектора эмоций. Внутри него всё похолодело.

– Это был Леон!

Он боялся обернуться.

– Уже ночь, Лиза… В такое время разговоры могут быть слишком чувственны. Это опасно, – он понизил голос. – Давай не будем.

Она встала за его спиной, и Алану захотелось убежать, умереть, в конце концов, лишь бы не продолжать этот разговор.

Лиза тоже так решила. В четырнадцать лет убежать легче, чем в тридцать. Ну и ладно.

Она включила свет в коридоре, с грохотом распахнула дверцы шкафа. Алан прислушался, его ноги налились свинцом, он стоял и смотрел на своё отражение в окне.

Высокий молодой человек с коротко подстриженными чёрными волосами смотрел на него в немом испуге. У него внутри поднимался детский страх потери, и Алан ни с чем не мог его перепутать.

Он сделал короткий вдох и бросился в коридор.

– Лиза…

Посреди коридора лежал раскрытый чемодан, и девушка, собрав волосы в хвост, бросала в него всё, что попадалось под руку. Когда рядом остановился Алан, она замерла.

– Это был Леон…

– Ты хочешь поехать туда и тоже оказаться в Суде? – он не узнал собственный холодный тон.

– Это мой брат, Алан, мой родной брат!

Детектор эмоций издал ещё один предупреждающий сигнал.

– Эмоции, Лиза, – выпалил мужчина.

Девушка резко подняла глаза, и он разглядел их: два голубых озера, обрамлённых длинными ресницами с крупными каплями слёз. Алан обомлел. Он забыл отвести взгляд и так и стоял, онемев от своих чувств. Его рука потянулась к Лизе. Это был жест из детства, просьба. Психологам нельзя испытывать любовь, быть уязвимыми, но если твой человек на грани беды, сделай всё, чтобы помочь ему. Иначе он уйдёт, навсегда. Алан понял это ещё очень давно.

Иногда быть профессионалом слишком трудно.

– Прошу, нам нужно успокоиться.

Когда-то Алан уже видел такую сцену: несколько фигур в освещённом коридоре, раскрытый чемодан и глаза, полные слёз. Женщина заметила Алана – маленького мальчика, подсматривающего из-за двери. Тогда-то в нём и появилось это пронзительное чувство, которое теперь он так люто пытался в себе остановить.

Страх. Он снова испугался, что не сможет помочь любимому человеку.

Алан знал, что если они сейчас не успокоятся, то к ним придут. Его собственный детектор эмоций передаст сведения в Министерство, и всё будет кончено. Если она уедет, то её остановят на первом же пункте контроля, узнают откуда она, и всё равно придут.

Он испугался за себя.

Лиза повернулась к двери и дрожащими пальцами ввела нужную комбинацию цифр на панели сигнализации. Лампочки потухли, дверной замок щёлкнул.

И сейчас это был самый громкий звук во Вселенной.

– Куда ты?..

Лиза остановилась на пороге.

– Лиза, – мужской голос стал строже. – Пожалуйста!

Только когда девушка испуганно вскинула глаза, Алан осознал, что стоит к ней вплотную и держит за тонкое запястье. Лиза закусила губу и попыталась разомкнуть мужские пальцы. Алан никогда до этого не чувствовал в себе столько силы, и теперь сам испугался.

– Это мой брат, Алан! В Суде был мой брат, понимаешь?! – слова перемешивались со слезами, тонули.

– Вы ничего мне про него не говорили! Я не знал!

– НАМ НЕЛЬЗЯ БЫЛО ГОВОРИТЬ ОБ ЭТОМ!

Алан продолжал крепко держать её запястье, чувствуя в себе желание продолжать, или невозможность остановиться. Он не мог разобраться.

– Я знаю, что ты дал слово отцу, но мне нужно в Город… Я ждала его! А теперь он в Суде!

Её голос перешёл в рыдание.

– Ты мне ничего про него не говорила, – процедил Алан.

Это была его самая большая обида – что они молчали, не доверили. В самом деле, они думали, что Алан не справится?

– Ведь… нельзя…

– Это опасно, как ты не понимаешь?! Тебя остановят на первом же посту. У полицейских есть детекторы, они проверят тебя. Посмотри!

Он указал на устройство, которое лежало на тумбочке. Красный индикатор часто-часто мигал.

– Это всё ты! Это твои эмоции!

Лиза резко выдернула руку. Злость побеждала страх.

– Что ты предлагаешь мне делать?! Я не могу по-другому!

– Именно поэтому, именно поэтому! – прошептал Алан.

Когда она схватилась за дверную ручку, темнота напала на Алана. Возможно, только так он может её остановить.

Мужчина потянул Лизу за рукав, и девушка, споткнувшись о чемодан, упала. Она попыталась подняться на ноги, но Алан схватил её за руку и принялся тянуть, пытаясь оттащить подальше от открытой двери. Алан не объяснялся с собой, не рассчитывал силу, он просто повиновался страху. Однажды он уже потерял человека, которого любил.

– Алан! – он слышал, как она звала его сквозь пелену злости и отчаяния. Из воспоминаний.

Устройство издало ещё один сигнал. Алан потянулся к нему, продолжая держать Лизу за руку, но потерял равновесие и упал, зацепив угол тумбочки. Девушка вскрикнула и закрыла глаза.

Алан не понял, что произошло, но в его локте возникла дикая боль, и он отпустил Лизу. Её рука бессильно упала на пол.

В голове назойливо звучал сигнал детектора эмоций, в воспоминаниях замер испуганный взгляд матери, чьи-то холодные прикосновения и слова. Он просто хотел помочь.

Алан лежал на холодном полу и смотрел на Лизу. Он помнил, какой она была, когда они познакомились: красивая, молчаливая и очень несчастная. Он чувствовал это, и поэтому боялся смотреть ей в глаза, боялся слушать, боялся, что если узнает её историю, то никогда не будет прежним. Что он потеряет всё то, что так усердно строил до.

Теперь они лежали рядом на холодном полу. То, что он встретил её, было самым счастливым и страшным моментом в его жизни. Ему нельзя было чувствовать любовь, но ему, как и любому человеку, было это необходимо. Ему особенно, если честно.

Алан потянулся к Лизе, но его слабая рука разрезала пустоту: сквозь пелену беспомощных слёз было тяжело оценить расстояние. Он достал телефон из кармана брюк и записал голосовое сообщение: «Кристина, если отец уже в Городе, пожалуйста, приезжайте».

Звуки умолкли, и в доме возникла оглушительная тишина, которая приводила в ужас. В ушах звенело. Алан отвёл взгляд от Лизы и посмотрел в открытую дверь. Океан делал эту тишину не такой невыносимой.

– Океан всё понимает и всё прощает, – часто повторяла ему она.

«Поймёт ли?».

Холод, страх, любовь, тишина и вакуум боли.

«Я просто хотел её защитить».

Если Кристина приедет раньше, чем люди из Министерства, и увезёт Лизу в больницу, так будет лучше. Первые дни в больнице – слепое пятно для эмоционального контроля. Слишком много чувств. А потом он что-нибудь придумает.

Алан взмолился, чтобы Кристина успела. С собой он как-нибудь справится. Главное, нужно будет доказать, что в нём нет любви. Всё остальное начальство ещё может спустить ему с рук.

Алан облокотился о прохладную стену коридора и закрыл глаза. Однажды это помогло.

Он просто хотел быть хорошим работником, чтобы все забыли его прошлое. Он просто хотел быть.

Алан очнулся от неприятного запаха и поморщился. Он постарался сесть, но все движения давались ему с трудом. Шея онемела, локоть горел от боли.

Несколько секунд после пробуждения ему ещё казалось, что это был сон. Алан надеялся. А потом в памяти стали всплывать неизбежные ужасные воспоминания. Это правда.

Внутри было пусто: ни страха, ни жестокости, ни любви. Не было ничего, в чём бы он сейчас мог себя узнать. Не было сил встать и сил ненавидеть себя – тоже.

Алан просто смотрел в одну точку.

Его первым осознанным чувством стала тревога за детектор эмоций. Отправил ли он информацию в Министерство, скоро ли за ним приедут? И от этих мыслей по коже пробежал липкий страх, в котором Алан, наконец-то, узнал себя. Это было так на него похоже, что стало противно.

– Алан, мы здесь, – человек в белом халате опустился на корточки рядом с ним.

Это был пожилой мужчина, с гладко выбритым лицом, впалыми щеками и отставленными ушами, которые придавали ему моложавый вид. Если бы не седые волосы и глаза, которые смотрели больше вглубь себя, Алан бы не дал ему больше сорока лет.

– Здравствуйте, Виктор, – пробормотал он. Губы были сухими и едва годились для речи.

Мужчина внимательно смотрел на него сквозь стёкла очков. Его взгляд был таким назойливым, что становилось не по себе. Алан с трудом опёрся на руки и, наконец, увидел, что Лизы нет рядом. Живот свело от ужаса.

– Где она?

– Лиза в машине, с ней Кристина.

Алан кивнул. Сердце стучало где-то в груди, отзывалось шумом в ушах.

– Она…

– Сильный ушиб головного мозга.

Виктор сказал это равнодушным, обыденным тоном, и это было жестоко.

– Я не хотел.

Алан не собирался оправдываться, но это было какое-то бессознательное, врождённое желание. Виктор подал ему руку, и Алан попытался подняться. В локте возникла вспышка боли.

– Сам как? – врач достал из кармана халата антисептик и обработал руки. – Давай посмотрю.

– Что вы делаете?!

Алан резко отдёрнул руку.

– Увезите её отсюда, пока не приехали из Министерства!

Виктор замолчал и рассеяно посмотрел в открытую дверь.

– Такое красивое место. Как тебе удалось заполучить этот участок?

– Какое это имеет значение? – раздражённо воскликнул Алан. Он стоял напротив и держался за локоть. – Они скоро приедут.

Виктор на секунду задумался, прикусил нижнюю губу и ухмыльнулся. Это было непрофессионально, но не требовало больших усилий.

– Уже придумал, что ты им скажешь?

– Я придумаю, а вы? Справитесь?

– И не с таким справлялся, – холодно бросил Виктор и сделал шаг к выходу.

Детектор эмоций издал пронзительный сигнал.

Алан смотрел на его волосы с проседью, на исхудавшее тело, сутулую спину и видел в этом признаки очень близкого знакомства с болью. Он отвёл глаза. Пол был покрыт влажным песком и следами от ботинок. Прямо перед ним лежала карточка с изображением Суда.

– Вы забыли.

Виктор не повернул голову. Он смотрел на океан и думал о том, почему негодяи всегда живут в таких живописных местах. Волны с силой разбивались о берег, океан пытался как-то помочь.

– Думаю, нам всем бывает нужна помощь.

Виктор запустил руку в карман халата и затаил дыхание.

– Отдайте, – холодно попросил он, и Алан подошёл ближе, протянул ему карточку и свою визитку.

– Позвоните по этому телефону в рабочее время. Сейчас не будем об этом говорить, нет времени.

Виктор выпрямился. Он взял протянутые ему документы и отвернулся.

– Это же ты его и…, – он стиснул зубы, но слова вырывались откуда-то изнутри, – … ты нашёл его, подвёл под Суд…

– Не нужно, – Алан выставил ладонь перед собой. – Давайте не будем сейчас.

Детектор эмоций издал сигнал, и Алан – профессиональный психолог Министерства – понял, к кому именно был обращён этот неприятный звук. От него требуется просто избавиться от любви, от этого пожилого мужчины – не меньше.

Виктор молча посмотрел на визитку.

– Ты, значит, сможешь ему помочь? Теперь. – Виктор сглотнул ком злости и презрения.

– Только если вы…

Виктор мотнул головой и сделал шаг на тёмное крыльцо.

– Как Кристина?

Виктор ухмыльнулся.

– Она справится, не переживай. Она у меня сильная…

«…в отличие от сына», – хотел добавить он, но остановил себя. Нельзя давать злости взять над собой верх. Он его простил. Простит когда-нибудь.

Алан вспомнил тот день, когда этот человек бросил суду презрительное «Ненавижу вас», как в его бледных глазах сверкнула ярость, как дочь вывела его из зала, прошла с ним под аркой детектора, как загорелся зелёный сигнал. Тогда ненависть помогла ему справиться.