Текст книги "Странное происшествие в сезон дождей"

Реальная же дверь «Мали Ба» навеяла на Дарлинг уныние, равно как и витрина, украшенная стеклянными шарами на подставках. Один из таких шаров подарила как-то Дарлинг напрочь лишенная вкуса Коко: в нем, в окружении отвратительного вида крабов, креветок и морских звезд, сидела не менее отвратительная Русалочка с ярко-синим хвостом и ярко-красными губами, заползающими на нос и подбородок. Товар, как водится, был склепан в Китае, причем артелью китайских слепых. Потому как объяснить, почему ни одна краска не попала в нужный контур, можно было только врожденной слепотой производителя. Стоило потрясти шар, как откуда-то сверху на Русалочку и ее монструозное окружение начинало падать подобие снега (и откуда только снег в глубинах океана?). Дарлинг возненавидела шар сразу же и даже попыталась сбагрить его хоть кому-нибудь. Но от шара отказались все, даже обычно безотказный Сережа Палочкин. После этого Русалочка со товарищи навсегда исчезла в недрах мусоропровода, а Дарлинг заработала плохо изученную фобию – боязнь стеклянных рождественских шаров.

Конечно же, шары из витрины «Мали Ба» выглядели поприятнее, но не намного. К тому же от них за версту несло пошлятиной, а еще выцветший китайский фонарик над дверью…

– Упс, – сказала Дарлинг, стоя на противоположной стороне улицы и изучая безыскусный фронтон «Мали Ба», встроенный в четырехэтажный жилой дом с островерхой крышей. – Кажется, в этот раз новичку не повезло.

– Мы еще не были внутри. – Несмотря на явный провал миссии, Костас не терял присутствия духа.

– Думаю, и заходить не стоит. Товар лицом. Я сожалею.

– А я нет. Может, рискнем, раз мы уже приехали?

– Может, медведь?

Видимо, Костас питал к медведям еще большую нелюбовь, чем Дарлинг к стеклянным шарам: шумно выпустив из ноздрей воздух, он направился к двери «Мали Ба» и скрылся за ней. При этом в глубине – тихонько и вполне предсказуемо для такого рода мест – звякнул колокольчик.

Дарлинг ничего не оставалось, как двинуться следом.

Внутренности лавчонки, насквозь прокуренные сандалом, полностью оправдали все самые худшие опасения: стойка с дисками для релакса, две стойки с эзотерической литературой, два прилавка с этнодребеденью (амулеты, четки, медные кольца, шары баодзинг в плохо склеенных коробках, бусы из псевдокораллов и фальшивого жемчуга). Еще один прилавок был отведен под – как утверждала косо написанная от руки табличка – ароматерапию.

Эта самопальная табличка добила Дарлинг окончательно.

К тому же куда-то исчез Костас.

Зальчик был небольшим, и спрятаться в нем не представлялось возможным – разве что скрыться за шторой в самом дальнем углу. Но представить, что эстет Костас даже близко подойдет к этому плюшевому темно-красному безобразию, испещренному желтыми иероглифами, у Дарлинг не получилось.

– Эй? – негромко произнесла она, на ходу соображая, на какое из приветствий могут откликнуться невидимые хозяева. – Хэлло! Хай! Гутен таг!..

Последнее, видимо, возымело действие, и за ее спиной послышался легкий шорох. Какое-то неуловимое движение. Дарлинг едва не вскрикнула и резко обернулась: перед ней стоял молодой человек невыразительной наружности, в черных джинсах, таком же черном свитере и кожаной жилетке. Попытки зафиксироваться на его лице ни к чему не привели: оно постоянно ускользало, как если бы парень в джинсах стоял за стеклянной дверью, по которой изо всех сил лупят капли дождя.

– Гутен таг! – повторила Дарлинг, с ужасом понимая, что на этом ее познания в немецком заканчиваются, а универсальное «Гитлер капут!» в данном конкретном случае и вовсе не применимо.

– Гутен таг, – ответил парень, склонив голову набок.

Промаявшись молчанием еще секунд десять, она наконец-то вспомнила о спасительном английском, черный свитер живо откликнулся, и дела пошли веселее.

– Я могу вам чем-то помочь? – поинтересовался парень.

– Мой… э-э… – тут Дарлинг поняла, что классифицировать Костаса в плоскости подметной лавчонки будет несколько затруднительно. – Мой друг зашел сюда несколько минут назад. Я его ищу.

– Вы русская?

То же, что и везде: русские распознаются безошибочно, за какими бы шмотками, макияжем и очками от Гуччи ни маскировались.

– Ну да, – пробормотала Дарлинг себе под нос. – Матрешка, Путин, вечная мерзлота. Вы меня поймали.

– Привет. – Парень широко улыбнулся.

– Водка, балалайка, очи черные. А еще у нас угрюмые физиономии. Привет. У вас есть магниты на холодильник? С видами вашего прекрасного города?

– У нас нет магнитов на холодильник. Сувенирами мы не торгуем.

– Жаль. Все, что здесь продается, можно купить и у нас, в вечной мерзлоте. А берлинские магниты – нет.

Холодильник Коко залеплен магнитами сверху донизу. Сочинский холодильник Лерки и мамы залеплен магнитами снизу доверху. Гроздья магнитов висят на холодильниках большинства приятелей Дарлинг. Инспирированная ею магнитная дискуссия в жежешечке, неожиданно перешедшая в философскую и мировоззренческую плоскость, продлилась полторы недели и оставила ненавистника магнитов Дарлинг в меньшинстве. В полном и тотальном одиночестве. Даже Паоло не пришел ей на помощь – очевидно, замешкался с навешиванием бомб на свой самолетик-самоубийцу и опоздал к раздаче. Сдались ей эти магниты!..

Не сдались. Но Дарлинг почему-то не нравится этот парень за мутным стеклом. То, что происходит с его лицом, в корне неправильно. Нечестно. Лицо юлит и ускользает, ухватиться за него не получается, вот Дарлинг и злится.

– Но вам ведь не нужны магниты.

– Мне нужен мой друг. Он зашел сюда и…

– Хотите чаю?

– Чаю?

– Отличный марокканский чай. Мы всегда предлагаем его посетителям.

– А если я соглашусь на ваш чай, вы скажете, куда подевался мой друг?

– Идемте.

Стойки с эзотерической литературой не представляют никакой опасности. Нитки фальшивого жемчуга не выглядят удавками, в надписи «АРОМАТЕРАПИЯ» нет ничего настораживающего. И котов из сна здесь тоже нет.

– Ну хорошо.

Как и предполагала Дарлинг, марокканский чай скрывался за шторой с иероглифами. Там же нашел приют еще один зальчик – гораздо меньше первого, но намного занимательнее. Лишенный окон, он освещался двумя кожаными лампами с выцветшим растительным орнаментом. Сюда не проникал вездесущий сандал, смесь ароматов была тоньше: табак, сдоба, книжная пыль, жженый сахар, ладан, цветочная вода. И еще что-то, что держало в узде и ладан, и табак. Это «что-то» не поддавалось никакой классификации, оно не было запахом человека или запахом вещей, хотя вещей здесь оказалось множество. Непонятно для чего предназначенные диковинные механизмы, старинные граммофоны и шарманки, пустая птичья клетка внушительных размеров, похожая на замок – с готическими шпилями, балкончиками и балюстрадами; множество мелкой скульптуры, но вовсе не той, о которой говорил Костас. В основном – фигурки святых из старого, насквозь изъеденного древоточцем дерева. На стенах разместились гобелены, сюжеты которых, ввиду ветхости ткани, можно было трактовать как угодно. Но львиную долю пространства занимали часы.

Напольные и настольные, огромные и совсем крошечные, часы в стиле барокко и позднего рококо, часы-парусники и часы-соборы, с многофигурными композициями на фронтонах, с мозаичными, перламутровыми, латунными вставками. Ни одни часы не повторяли друг друга, лишь одно в них было общим.

Неправильным и противоестественным.

Отсутствие стрелок.

В какой-то мере это компенсировалось присутствием Костаса. Дарлинг застала его за разглядыванием витрины, где вперемешку лежали несколько старинных книг, несколько таких же старых кинжалов, жестяная коробка с пуговицами, жестяная коробка с монетами и портсигар.

– Вот вы где, – обрадовалась Дарлинг. – А я уж подумала, что вы потерялись навсегда.

– Я подумал то же самое. Где вы были? Успели навестить медведя?

– Успела напроситься на чай.

– А я успел его выпить.

Только теперь Дарлинг заметила в руках Костаса маленький темно-зеленый стакан, украшенный арабской вязью.

– Вообще-то я зашла сразу после вас.

– Неужели? А я уже битых полчаса пытаюсь договориться с хозяином об одной вещи. Может быть, у вас получится…

– Полчаса?

– Ну двадцать минут, какое это имеет значение?

Для того чтобы перейти улицу сразу после того, как Костас исчез за дверью «Мали Ба», и минуты не потребовалось. А сколько минут она провела в первом зале? Пять, пусть семь – с учетом болтовни с парнем. Из сложенных вместе чисел никак не выходило двадцать, и Дарлинг почувствовала легкое беспокойство. В силу профессии и образа жизни у ее босса отлично развито чувство времени, он не мог ошибиться. И этот арабский стаканчик!..

– Который вообще час? – спросила Дарлинг, и Костас, машинально отогнув рукав пиджака, поднес руку к лицу. Вот если бы на Ulysse Nardin тоже не оказалось стрелок, как и на всех остальных часах! Это потянет на мистический пост в жежешечке, хотя Дарлинг и не особый поклонник мистицизма. Интересно, как отреагировал бы Паоло, без страха сующий голову во временные петли? Наверняка прислал бы пару уничижительных ссылок на дешевую масскультно-оккультную макулатурку…

– Без пятнадцати четыре. Вы опаздываете?

Значит, с часами Костаса все в порядке. И чехарда со временем, насторожившая Дарлинг, тоже имеет свое объяснение. Не связанное с мистикой, а вполне реальное. Нужно только немного пораскинуть мозгами – и оно найдется.

– Самолет в двадцать десять. У нас как минимум полтора часа в запасе.

– Я не собираюсь торчать здесь полтора часа. – В голосе Костаса появились нотки недовольства. – Я просто хочу купить эту вещь и уйти.

– Какую именно?

– Вот эту.

Вещь лежала вовсе не на открытом прилавке – она пряталась среди фигурок святых. Проследив за взглядом Костаса, Дарлинг обнаружила… кота с острым вытянутым хвостом. Странно, что она не заметила его раньше; теперь кот просто лез в глаза и ни на секунду не оставлял в покое. Довольно компактный и небольшой по размеру, он казался тяжелым: наверное, потому, что был сделан из металла. Металла необычного, почти кружевного. Дарлинг сразу поняла, что это штученька из штученек, дивная вещица, не имеющая ничего общего с безделушками, призванными украшать интерьер. Ни о каком украшательстве и прочих вспомогательных функциях и речи быть не может – скорее наоборот: возникнув в каком-нибудь пространстве, железный кот тотчас подомнет его под себя. Или сожрет его со всеми потрохами.

Ни клочка не оставит. Ни от людей, ни от предметов, ни от картин Саорина. Не об этом ли персонаже антикварной лавки нашептывали Дарлинг ее ночные кошмары?

– Ну как? – спросил Костас, не спуская глаз с кота.

– Загляденье. А в чем, собственно, проблема?

– Проблема в том, что хозяин не хочет с ним расставаться.

– Набивает цену?

– Вообще не говорит о цене. Просто отказывается его продавать, и все.

– И навыки хорошего переговорщика не помогли?..

Нужно кончать с этим, нужно смело двинуться навстречу своим кошмарам, – как и завещал сводный хор классиков психоанализа, – чтобы убедиться, что кошмары не стоят выеденного яйца. Руководствуясь этими соображениями, Дарлинг обогнула прилавок с кинжалами и вплотную приблизилась к полке, где стояло железное загляденье. Таблички «DO NOT TOUCH!»[6]6
  Не прикасаться! (англ.)


[Закрыть] она не обнаружила и потому совершенно спокойно сняла кота с полки.

Он и вправду оказался тяжелым, но это была приятная, успокаивающая тяжесть: как будто ты держал в руке вещь, способную защитить тебя от всего на свете. Главное – не расставаться с ней ни на миг; именно это и почувствовала Дарлинг – жгучее желание никогда не расставаться. Тем более что вблизи кот оказался еще обаятельнее: его неизвестному создателю удалось воплотить в неподатливом металле массу тончайших нюансов кошачьей пластики. И несмотря на то что кот был весьма условным – он улыбался. Он был рад встрече с Дарлинг. Вернее, это Дарлинг показалось, что кот улыбается. В следующую секунду его настроение может измениться, и тогда…

Тогда ты сто раз пожалеешь, что вообще встретился с ним.

Именно это и произошло – в следующую секунду. Сначала Дарлинг почувствовала странный запах, давно забытый, связанный с детством. Тогда, в детстве, упав с велосипеда, она сильно разбила коленку и долго не могла подняться и лежала, свернувшись клубком на земле. Земля попала в рану, смешавшись с кровью: вот тогда и возник этот запах смешанной с кровью земли. Тошнотворный и пугающий. Он преследовал Дарлинг до самого дома, забивая все другие запахи и не давая дышать. И счастье, что в доме ее ждал папочка. Папочка обработал рану, залил ее спасительной зеленкой и наложил спасительную повязку. И прогнал гнусный запах, который вовсе не хотел уходить, а так и норовил навеки поселиться на губах и в носу.

Теперь кровь, смешанная с землей, вернулась, и рядом не было папочки.

И не было никого, кто мог бы защитить Дарлинг. Не от абстрактного ощущения кошмара, а от того, что спрятано внутри кота. Железо вдруг перестало быть железом – теперь это были стебли какого-то растения, переплетенные между собой. Не настолько плотно, чтобы не увидеть сквозь них сполохи нежного фисташкового цвета, густо заляпанные красным. Чтобы не увидеть контуры, отдаленно напоминающие контуры фигуры. Женской фигуры. Да, это определенно была женщина! Крохотная, не больше насекомого, она висела внутри древесного купола, широко раскинув руки, – и в этих неподвижных тонких руках не ощущалось биения жизни.

Это не Джин.

И не ее смерть – чужая, но не менее страшная. Не менее несправедливая и отчаянная, навсегда ранящая сердца тех, кто соприкоснется с ней. В ушах у Дарлинг стоит легкий звон, затем он сходит на нет и исчезает вовсе – чтобы уступить место неясным шепотам. Поначалу неясным, и только потом возникает слово. Одно-единственное и незнакомое Дарлинг.

Маву.

«Мавумавумавумаву» — повторяют шепоты на все лады, то усиливаясь, то затихая. Уши Дарлинг набиты маву, уши Дарлинг – все равно что сетки с плотно утрамбованными в них садовыми улитками. Улиточные домики мокры от росы, на них налип песок, и в каждом из них живет маву. Еще мгновение – и голова Дарлинг, сама превратившаяся в сетку с улитками, взорвется.

– …Ваш чай.

– Что?

Все закончилось так же быстро и неожиданно, как и началось. В руках у Дарлинг – металлический кот, а не древесная история чьей-то гибели.

Кот по-прежнему улыбается, в его животе зияет дыра (и когда только Дарлинг успела перевернуть кота брюхом кверху?), а рядом с дырой приклеен ценник:

€150

И это еще не все, под ценником виднеется еще один клочок несорванной бумажки: «Cotonou, rue du Renouveau, 3..».

Цифра за тройкой почти не просматривается, она погребена под ста пятьюдесятью евро, но и без того Дарлинг ничего не хочет знать о ней.

– Ваш чай. – Вернувшийся хозяин держал в руках маленький блестящий поднос с таким же, как у Костаса, стаканчиком. Только красным.

– A-а, да. Спасибо.

Под пристальным взглядом парня в жилетке Дарлинг поставила кота обратно на полку, взяла стаканчик и сделала первый глоток. Чай оказался горячим, но не обжигающим, с сильным привкусом мяты и очень сладким.

– Поговорите с ним. Относительно… – Костас дернул подбородком в сторону кота. – Быть может, вам он не откажет.

Хоть бы отказал!..

У Дарлинг нет времени на то, чтобы отговорить Костаса от покупки, – да и какие аргументы она может привести? Кот плохо пахнет? Внутри кота спрятана чья-то пугающая тайна? Чья-то смерть, подлинная или мнимая? Кот уже являлся ей во снах – и все эти сны были кошмарами. Костас и слушать ее не станет, наоборот – любая попытка разубедить в целесообразности обладания вызовет лишь удвоенное желание обладать. Удесятеренное. Такова человеческая природа, и Костас никакое не исключение. Вот если бы он не знал английского! Тогда можно было бы мило поболтать с хозяином о всяких пустяках, о погоде, о том, как прекрасен Берлин транзитом, – и выдать всю эту дребедень за безрезультатный торг с хозяином.

Но Костас знает английский. И неплохо подкован в немецком; разноязычных слов, которые он заучивает каждый день, наверняка хватит, чтобы произнести: «Мне нужна эта вещь, и она будет моей». Как бы извернуться, чтобы дать понять Костасу, что Дарлинг на его стороне, и в то же время дать понять хозяину, что она – на его?

Что сделала бы Джин?

Небрежная красавица Джин уломала бы хозяина в течение пяти секунд и получила кота совершенно бесплатно. Она ни за что не отказалась бы от тайны.

– Ваш кот продается?

– Кот?

– Вот этот. Железный.

– Это не железный кот. Это бронзовый бенинский леопард. И он не продается.

Вот как! Кот оказался леопардом, но сути дела это не меняет. Если подумать – леопард еще опаснее кота, а прилагательное «бенинский», очевидно, относится к его родине – Бенину. Кажется, это где-то в Африке, в самом ее сердце, сухом и выжженном, а может, на берегу океана. Африка омывается океаном или даже двумя. Точнее мог бы сказать Паоло – с самолета обзор лучше. Возможно, он смог бы разглядеть и хозяина лавки: за то время, что парень готовил чай, конкретики в его лице не прибавилось.

– А что, бенинские леопарды чем-то отличаются от других леопардов?

– У меня есть брошюра об искусстве Бенина. Стоит всего три евро. Там вы все прочтете о леопардах. И о многом другом.

– Замечательно. А сколько стоит этот… бронзовый леопард?

– Я же сказал: он не продается.

– Странно… У него на брюхе ценник.

– Эту вещь я купил для себя.

– И при этом не отклеили бумажку? А… святые продаются?

– Святой Франциск – тридцать евро. Святой Януарий – тридцать евро. Святой Каспар, покровитель путешественников, – тридцать пять. Святая блаженная Августина – сорок. Все скульптурные миниатюры датируются серединой и концом девятнадцатого века, крашеное дерево.

– Н-да… – пожала плечами Дарлинг. – Недорого нынче стоит святость. Значит, вы купили леопарда для себя? А почему тогда он стоит на полке с вещами, которые продаются? Вы вводите в заблуждение потенциального покупателя.

– Это бесплодная дискуссия, – вежливо заметил хозяин «Мали Ба». – Если я сейчас уберу леопарда с полки, можно будет считать ее закрытой?

– Я дам вдвое больше указанной цены. – Дарлинг вовсе не собиралась говорить этого, но почему-то сказала.

– Святая блаженная Августина была бы хорошим приобретением.

– Значит, вы не продадите леопарда?

– Нет.

Ее босс может быть доволен: Дарлинг сделала все, что могла. Старательно торговалась, ловила продавца на мелких несоответствиях и уличала в откровенной лжи, но выше головы не прыгнешь. Иногда нужно и отступить, а не доводить ситуацию до абсурда и угроз вызвать Polizei, если клиент не хочет угомониться.

Конечно же, Костас не был доволен.

Мельком обернувшись, Дарлинг была потрясена переменами в его лице, обычно исполненном значительности – мужской и человеческой. Казалось, что жесткий и властный каркас, поддерживающий это непроницаемое лицо, в одно мгновение треснул и развалился. И на волю вырвались эмоции, которые больше приличествовали бы ребенку, а не взрослому мужчине. Отчаяние, ярость, надежда… Надежда на всех богов сразу, а больше всего на нее, Дарлинг: давай, девочка, ты же можешь решить эту проблему, не разочаровывай меня!..

– Можно вас? – Дарлинг понизила голос до шепота и взяла хозяина «Мали Ба» за рукав. – На секунду. Это очень важно.

Парень пожал плечами, но повиновался, и оба они отошли в дальний угол зальчика, под сень огромных кабинетных часов с корпусом из красного дерева.

– Я соврала, – прошептала Дарлинг. – Этот человек не мой друг. Он мой босс. Очень влиятельный человек. И ему зачем-то нужен ваш бенинский леопард. Он за ним по всему миру гоняется, уж не знаю почему. Наверное, это очень ценная вещь, и найти ее здесь… Это было чудом, понимаете?

– Это отличная вещь. Но она не обладает той ценностью, которую вы ей приписываете.

– Да я вообще ее в гробу видела…

– Что?

– Черт, простите… Это русская идиома. Означает всего лишь то, что лично мне эта вещь не нужна. Ни за цену, указанную на бумажке, ни бесплатно. Лично мне он не нравится, ваш леопард. Лично я считаю, что держать при себе такие вещи опасно. Мало ли… Но он, мой босс… Он считает по-другому. Ведь это не единственный такой леопард в мире?

– Нет.

– То есть в природе они встречаются частенько?

– Не очень часто. Но встречаются.

– И это не музейный экспонат?

– Нет.

– Вот! И вы как человек знающий… – тут Дарлинг решила подольститься к парню. – Не какой-нибудь любитель, а профессионал… Легко можете разжиться другим. Таким же, и даже лучше. А этого… Продайте мне этого чертова леопарда. Иначе он меня уволит.

– Кто?

– Мой босс. Эти русские боссы – кошмарные люди. Кровожадные и все такое.

– Он плохой человек? – В голосе парня послышалась заинтересованность, и Дарлинг на секунду задумалась: а не слишком ли далеко она зашла?

– Ну человечиной он не питается… Нет, я не могу сказать, что он плохой человек. Просто он терпеть не может обломов.

– Обломов?

– Русская идиома. Когда не получаешь того, что очень хотел бы получить, – это и есть облом. Он хочет эту бронзовую кошку, я хочу сохранить работу. И только вы не хотите пойти нам навстречу… Разве не облом?

– Я соврал, – неожиданно сказал парень. – Я мог бы его продать. Кому угодно. Но не могу продать его именно вам.

– Мне? – опешила Дарлинг. – Со мной что-то не в порядке?

– Не вам. Ему. Вашему боссу.

Если до сих пор он говорил тихо, то сейчас и вовсе шелестел – так, что Дарлинг приходилось напрягать слух, чтобы понять, о чем там лепечет антикварный строптивец. И, наверное, она что-то поняла неправильно: не может же нормальный человек вот так, за здорово живешь, отказаться от прибыли, пусть и небольшой, в сто пятьдесят евро? Или парню просто не понравился ее босс? – такое тоже возможно. Глубокая антипатия, возникшая совершенно на пустом месте, – примерно такая же, как стойкая Дарлингова идиосинкразия на мужчин ее подруги Коко вообще и на ее мужа, несчастного Вассилиса, в частности. А ведь Вассилис не сделал ей ничего дурного. И глупо отрицать, что качества, присущие тебе, не смогут воплотиться и в другом человеке.

– Он так вам не понравился?

– Напротив, ваш босс производит приятное впечатление…

– Тогда в чем же дело? Продайте ему этого проклятого леопарда – и дело с концом.

– Проклятого, да. Это вы верно заметили. Им не стоит встречаться, ни к чему хорошему это не приведет.

– Кому встречаться?

– Вашему боссу и бенинскому леопарду. Я много лет торгую артефактами и научился кое в чем разбираться…

Много лет, ну надо же! Хозяин в худшем случае – ровесник Дарлинг, и все эти псевдомузейные экспонаты, его окружающие, – они милые, забавные и, безусловно, местами интересные, но совсем не артефакты. Немецкий врунишка! Его стертая и покосившаяся физиономия – от вранья, ни от чего другого. Врунишке было скучно с самого утра на его маловразумительной Вильгельмшавенерштрассе, вот он и решил поразвлечься.

– Интуиция, да? – улыбнулась Дарлинг.

– Я предпочитаю называть это внутренним зрением. Для кого-то другого эта вещь была бы совершенно безопасной, но вашему боссу она принесет только беду. Им не стоит встречаться, поверьте.

Ни для кого эта вещь не будет безопасной – разве не об этом кричали ее кошмары? Стоило только взять в руки бронзовое чудище, как кошмары тотчас же воплотились в жизнь, пусть и иллюзорную. И здесь Дарлинг была полностью на стороне торговца мнимыми артефактами. Но в самый последний момент дух противоречия, заставлявший ее читать любовные романы вместо больших и серьезных книг, неожиданно дал знать о себе.

– Может быть. Но они уже встретились.

Ничего не изменилось – ни в обстановке, ни в освещении, ни в фигуре парня, ни в фигуре Костаса, уныло подпирающего полку с граммофонами где-то на заднем плане. Но Дарлинг вдруг почувствовала холод, пробежавший по ногам. Затем он поднялся выше – к животу, к грудной клетке – и наконец застыл на уровне подбородка. Еще секунда – и губы скует льдом, и она больше не сможет произнести ни слова. Никогда.

– Да, – неожиданно согласился парень. – Вы правы. Они встретились, и ничего уже не изменишь. Вы предлагали двойную цену?

Холод отступил, и вместе со способностью говорить к Дарлинг вернулась ее обычная снисходительная ирония. А ситуация, до того казавшаяся абсолютно неразрешимой и пугающей, на поверку обернулась самым обыкновенным, хотя и не лишенным интриги торгом.

– Теперь хотите тройную?

– Нет. Я отдам леопарда за его цену. Сто пятьдесят евро. Но вы еще вспомните, что я вам говорил о нем.

– Я могу передать ваши слова моему боссу?

– Конечно. Если он к ним прислушается, то…

– Он не прислушается, но я передам. Вы еще что-то говорили о святой блаженной Августине. Может, мы и ее прихватим? В качестве противовеса грядущим напастям?

– Августина не поможет, – вздохнул парень. – Но для вас… Именно для вас, фройляйн, у меня есть одна вещь… которая точно вам понравится.

– Надеюсь, это не часы. – Костяшками пальцев Дарлинг постучала по корпусу из красного дерева, и он глухо откликнулся.

– Это не часы.

Придерживая Дарлинг за локоть, оракул с Вильгельмшавенерштрассе подвел ее к витрине с кинжалами и фолиантами. И вынул из нее портсигар.

– Серебро. Тысяча девятьсот тридцать девятый год. Очень редкая вещь и замечательно сохранилась. Всего лишь двести евро, но вам отдам с двадцатипроцентной скидкой.

Ах ты прохиндей!..

Дарлинг не выдержала и рассмеялась. Если до сих пор в ней еще шевелились остатки малопонятного и иррационального страха, то теперь они исчезли полностью. И весь пыльный мирок «Мали Ба» предстал в своем истинном свете: пафосной лавчонки, чей таинственный блеск мгновенно тускнел, стоило направить на него луч истины. А истина заключалась в том, что врунишкой был не только хозяин, но и весь его антикварный (тут Дарлинг мысленно поставила кавычки указательным и средним пальцами обеих рук) товар. Часы собраны с помоек, куда были выкинуты за ненадобностью. Диковинные приборы вынесены под покровом ночи из химических и физических кабинетов школ и скомбинированы друг с другом на скорую руку; морские инструменты куплены за бесценок у пьяной матросни в доках Гамбурга; фигурки святых клепались на прошлой неделе и были искусственно состарены при помощи какой-нибудь сильнодействующей инсектицидной дряни. Древние фолианты…

– Вам стоит взять его в руки…

– Я не курю, и портсигар мне без надобности.

– Это может быть хорошим подарком. Для вашего мужчины, если он курит.

Если он вообще есть!

– Я предпочитаю некурящих мужчин.

– На месте женщин я бы не слишком доверял некурящим мужчинам. Они скучны.

Вот ведь скотина, сукин сын, идущий вразрез с магистральной линией Всемирной организации здравоохранения! К каким только уловкам не прибегнешь, лишь бы продать свое неликвидное и некондиционное дерьмо!.. И хорошо бы побыстрее закончить этот балаган, прихватить злополучного леопарда и убраться отсюда к чертовой матери. Дарлинг уже собиралась призвать на помощь Костаса, когда что-то прохладное скользнуло ей в руку.

Портсигар!

Скотина и сукин сын прибег к самому постыдному из всех существующих приемов. Дарлинг открыла было рот, чтобы возмутится, и… тут же закрыла его. И снова открыла, чтобы выпустить из себя исполненное восхищения:

– Вау!..

Вау — это еще было мягко сказано и даже приблизительно не отражало ту гамму чувств, которая охватила Дарлинг. Восторг и ожидание чего-то необычного, чудесного и захватывающего; всего того, что может в корне изменить жизнь. И как только она жила до встречи с этой волшебной вещью? – с этой шту-у-ученькой, с этой королевой штученек или, лучше сказать, королем.

Портсигар был тонким, ослепительно блестел и излучал какую-то неведомую Дарлинг, но абсолютно положительную энергию. «Милый позитивчик», сказала бы Коко, хотя слово «милый» меньше всего отражало суть этой потрясающей вещи. По бокам крышка портсигара была украшена затейливым растительным орнаментом, а центр занимало изображение какого-то ближневосточного пейзажа. Две пальмы, маленькая, но очень выразительная фигурка верблюда с двумя седоками – на переднем плане. От заднего (с домами и мечетями) его отделяла река. То, что это именно река, а не пустое серебряное пространство, было понятно по черненому перевернутому отражению домов и мечетей. И еще – по фелюге с поднятым парусом. Фелюга тоже отбрасывала тень на серебряную реку и летела вперед, подгоняемая мистралем, или как там называются переднеазиатские ветра? Самум, джейхан? Дарлинг все же больше нравится мистраль. В самом этом слове скрыты нежность и обещание чего-то чудесного. К этому чудесному и летит сейчас фелюга, и Дарлинг явственно слышит, как хлопает парус на ветру.

Но и это было не все.

На оборотной стороне портсигара она обнаружила некое подобие карты. Сирия (SYRIA), Ливан (LEBANON), Ирак (IRAQ) и та часть суши, которая теперь принадлежит Израилю. Но на карте никаких упоминаний об Израиле не было, там фигурировала PALESTINE, а самый низ карты занимала SAUDI ARABIA. Страны отделялись друг от друга весьма условными, прочерченными пунктиром границами. Реки Тигр и Евфрат представляли собой змеящиеся и довольно тонкие сплошные линии. Двумя сплошными было выделено Средиземное море. А линии потолще, идущие через всю карту и образующие некое подобие треугольника, показались Дарлинг чем-то похожими на маршрут. Маршрут экспедиции или каравана с точками, которые делили прямые на почти равные отрезки. Все точки были подписаны одной из трех букв: либо «Т», либо «Н», либо «К», и каждой полагалось число. Так Дарлинг обнаружила Т.1, Н.5 и К.З.

А щелкнув тугой застежкой, наткнулась еще на три буквы: J.S.A.

В отличие от таинственных первых, с «J.S.A.», выгравированных в левом верхнем углу под крышкой, все было понятно: они представляли собой инициалы самого первого владельца чудо-портсигара. Мистическим образом они совпали с инициалами Джин, а последнюю букву ошеломленная Дарлинг тут же приспособила под определения.

Admirable[7]7
  Восхитительная (англ.).


[Закрыть] – могло быть одним из них. Или amazing[8]8
  Изумительная (англ.).


[Закрыть]. Или – astonishing[9]9
  Удивительная (англ.).


[Закрыть]. Или вообще – долгое и вполне самостоятельное «а», как возглас восхищения.

Курила ли Джин? Ответ положительный.

А у некурящей Дарлинг даже на секунду закружилась голова от страстного желания обладать портсигаром. А уж чем его наполнить, она придумает потом. Оставались мелочи – уточнить у хитрована-продавца точную стоимость портсигара и завершить наконец затянувшийся процесс купли-продажи.

– Пожалуй, я прислушаюсь к вашему предложению и куплю этот портсигар. Карты принимаете? – поинтересовалась Дарлинг самым независимым тоном.

– Только наличные.

– Вот черт… У меня нет таких денег…

– Проблема, да?

– Погодите.

Не выпуская портсигара из рук, Дарлинг двинулась к Костасу, безропотно ожидающему исхода мероприятия с покупкой. «Безропотно» – именно это слово сейчас больше всего подходило ее энергичному и вечно занятому шефу, чей день расписан по минутам. Любая, самая незначительная задержка выводила его из себя, а тут – пожалуйста! – стоит и не жужжит и готов ждать хоть до второго пришествия рейса на Пномпень. Похоже, он вообще забыл, что существует этот Пномпень и дела, с ним связанные… Эк скрутило бедолагу!..