Текст книги "В тихом омуте..."

– Почему ты ушла? – спросила она меня.

– Потому, почему и пришла. Просто так.

– Я подвезу тебя.

– Валяй.

Я села в машину и только тут сообразила, что не сказала Алене, куда меня везти. Я не сказала, а она не спросила.

– На Васильевский, если это тебя не затруднит.

– Не затруднит.

Занавес над первым актом трагифарса опустился, но расслабляться было рано. Вернее, самое время было расслабиться. Я запрокинула голову на сиденье.

– Тебе понравился наш мышиный жеребчик? – ревниво спросила Алена.

– Кого ты имеешь в виду?

– Макса.

– Забавный тип. Никогда бы не подумала, что вы конкуренты. Вы бы неплохо смотрелись вместе.

– Та-ак… – Алена рассмеялась, – уже доложил. Тем лучше, избавил меня от тягостной процедуры объяснений.

– Меня это не шокирует, но…

– Можешь не продолжать, я поняла.

Джип оказался отличной машиной, он плавно нес нас сквозь сырую питерскую ночь и действительно укачал меня. Все вышло самым замечательным образом, даже наигрывать не пришлось; но сквозь легкий сон я чувствовала, что Алена чуть придерживает машину, чуть дольше, чем нужно, задерживается на светофорах… Несколько раз она останавливалась, выходила и возвращалась – на заднее сиденье летели бутылки и пакеты. У набережной она остановилась: над Невой вздыбили свои спины мосты.

Несколько минут она смотрела на меня, а потом тихонько коснулась плеча.

– Черт знает что, мосты развели… Начало третьего.

– Я вижу, – спокойно сказала я.

– У меня есть альтернативный вариант, – Алена старалась не волноваться, – я живу здесь недалеко, на Крюковом… Ты можешь остаться у меня до утра. А утром я тебя отвезу.

Н-да, изящно все получилось, и мосты развели в масть, браво, Алена!

Я выждала паузу.

Алена извинительно развела руками:

– Надеюсь, ты не считаешь это похищением сабинянок?

– Никоим образом.

Спустя десять минут мы уже были возле Алениного дома. Она лихо припарковала машину, вытащила пакеты, часть из них отдала мне – включая и затесавшийся сюда роскошный букет роз.

– Тебе нравятся розы?

– Нет. Я вообще не люблю цветы.

– Я учту, – серьезно сказала Алена.

…Она жила на втором этаже, окнами на Крюков канал, в огромной двухкомнатной квартире с евроремонтом и джакузи. Вот где я хотела бы закончить свои дни – лицом в мягкий ковер с длинным ворсом, у ножек стола красного дерева, рядом с осколками дорогого саксонского фарфора…

Спальня была совсем не похожа на немного тяжеловесную гостиную: зеркальный потолок, обитые черной тканью стены, огромная кровать под черным покрывалом, которое взрывали несколько ярких цветовых пятен – маленькие подушки с латиноамериканским геометрическим узором: кирпичные, желтые, оранжевые. Одна из стен была отдана на откуп рыбам: в нее на всю длину был вмонтирован огромный аквариум. Такого я не видела никогда: неспешная жизнь кораллового рифа протекала прямо перед глазами, аквариум завораживал своей реальностью.

Впрочем, я увидела все это чуть позже; а сейчас мы сидели с Аленой на кухне. Тяжелые буковые стулья показались мне слишком пресными, чтобы, сидя на них, общаться с экстравагантной Аленой, и поэтому я расположилась на полу. Прямо под большим портретом Марлен Дитрих в неизменном мужском костюме с жилеткой и мягкой шляпе с широкими полями.

Я чувствовала, что Алене было неудобно разговаривать со мной, глядя на меня сверху вниз, и после некоторых колебаний она тоже растянулась на полу, подперев голову руками.

Наш флирт стал более откровенным, глубокая ночь и количество выпитого этому способствовали, но мне удалось удержаться в рамках двусмысленных приличий, мягко отбивая ее такие же мягкие атаки. Она уже считала ненужным вуалировать свои желания, да и сейчас ей не удалось бы это. Она была достаточно близко ко мне, чтобы видеть ее вспухшие от томительного желания губы, и мокрые ресницы, и блестящие глаза, исполненные дивной непристойности. После второй бутылки шампанского она неожиданно перевернулась на спину и закрыла лицо руками.

– Я тоже думаю, что пора спать, – весело сказала я.

– Я не хочу спать. Я знаю, чего я хочу, только не спать… Я… я больше не могу смотреть на тебя просто так, иначе сделаю какую-нибудь глупость.

– Увы…

– Да. Я понимаю. Извини.

– Думаю, у тебя не бывает проблем с… – я помолчала, выбирая выражения, – с партнершами. Тем более ты всегда можешь их купить.

– Это жестоко, – тихо сказала Алена, и мне стало безумно жаль ее: запутавшаяся в запретных чувствах девочка. – Знаешь, иногда я ненавижу себя за эту свою дурацкую природу… Но ведь я не виновата, не виновата…

– Конечно, нет… – Я мягко погладила ее по волосам и почувствовала, как Алена притихла под моей рукой. – Никогда не стоит бороться с собой. Принимай себя такой, какая ты есть, и найдется кто-то, кто обязательно примет тебя…

– А ты? Ты могла бы? – Она подняла голову.

– Не думаю, что это стало бы определяющим для тебя.

– Кто знает… Расскажи мне о себе – я ведь ничего о тебе не знаю…

– У меня достаточно печальная история, чтобы проговаривать ее вслух… И потом – если мы так похожи, как ты утверждаешь, стоит ли вообще рассказывать ее? Ты все знаешь сама.

– У меня такое впечатление, что я знакома с тобой много лет.

Всегда доверяй своим впечатлениям, Алена! Мы и знакомы много лет…

– Вот как? Это констатация?

– Это признание.

– На этом и остановимся. Очень мило было с твоей стороны не оставлять меня на улице. Я могу помыться?

– Конечно!

Она проводила меня в ванную. Я с удовольствием стала под душ и подставила усталое лицо под теплые струи: сегодня ты хорошо поработало и достойно быть чисто вымытым…

Алена тихо постучала в дверь и зашла, не дожидаясь ответа. В руках у нее было полотенце.

– Я принесла полотенце, – сдавленным голосом сказала она, жадно рассматривая мое тело: я бесстыдно повернулась к ней, омываемая упругими струями воды.

– Спасибо.

– Мне кажется, ты искушаешь меня.

– Тебе это только кажется.

– Что я могу сделать для тебя?

– Принести халат, – улыбнулась я.

– Тебе говорили, что ты дивно хороша?

Никто не говорил. Никому бы это в голову не пришло. Ты первая, Алена. А впрочем, я и сама чувствовала, что во мне стало многое меняться с тех пор, как изменилось лицо – как будто неведомые мне силы взрывали застывший лед тела и делали его другим – теперь оно было открыто для вещей, о которых шептал мне Иван и которые были в сухих губах Нимотси. Что ж, придет время, и я испытаю все это, только не нужно торопиться.

– Тебе не говорили, что ты дивно хороша? – повторила Алена.

– А как ты думаешь?

Я обдала Алену водой, и мы обе рассмеялись.

…Когда, завернутая в свежий махровый халат, я вышла из ванной, Алена ждала меня.

– Извини, нам придется заночевать в одной кровати. Другой кровати нет.

Алена невинно улыбалась, у нее была незыблемая позиция. Другой кровати действительно не было; в гостиной господствовали четыре огромных кожаных кресла; но никакого намека на самый элементарный диван.

– Вот как? У тебя даже нет гостевых посадочных мест для родственников из ближнего зарубежья?

– Я не принимаю здесь гостей, для этого у меня есть другая квартира… Для дурацких вечеринок и дней рождения и для бывших однокурсников… И пяти англичан из Йоркшира, у меня там отличные друзья… Здесь я принимаю только тех, с кем хочу переспать.

Я удивленно вскинула брови:

– Вот как? И кто же оплачивает твои прихоти?

– Богатая сучка, ты это имеешь в виду? Я просто ненавижу, когда кто-то вторгается на мою территорию. Я вообще не очень люблю людей, которых не люблю.

– Одинокая богатая сучка. Выглядит экстравагантно, но малоутешительно.

– Я знаю. С какой стороны кровати ты ляжешь?

– С той, где меня не потревожат. Чертовски хочется поспать хотя бы пару часов.

– Я постараюсь не потревожить тебя, хотя это и потребует усилий с моей стороны.

– Грубый мужской прием. И он не всегда срабатывает, разве тебе об этом не говорили?

– Я никогда не прислушиваюсь к тому, что мне говорят. Но с тобой я готова изменить правила игры. Что еще ты мне посоветуешь?

– Не стоит тянуть в постель первую попавшуюся субретку из гущи народных масс. Можно и нарваться.

– Знаешь, еще в детстве я тянула в рот все, что ни попадя. Даже ржавые гвозди глотала. И ничего – жива-здорова.

…В огромной, как футбольное поле, кровати Алены я устроилась на самом краешке. Алена легла с другой стороны, но, перед тем как лечь, присела передо мной на колени:

– Ты можешь расслабиться и спать спокойно. И не нужно меня бояться.

– Я и не боюсь тебя. Мне есть чего бояться, – прозвучало интригующе. Алена протянула руку и мягко коснулась моих волос:

– Завтра мы поговорим об этом. Спокойной ночи.

Я взяла ее руку и поцеловала в ладонь – боже мой, это был тот самый поцелуй, которым когда-то целовал меня Иван; тот самый многообещающий жест, который вдруг выскочил из меня, я всегда была старательной ученицей. Алена потянулась ко мне, но я тотчас же отстранилась:

– Это не значит ничего, кроме «спокойной ночи».

– Ты сводишь меня с ума.

– Какая по счету?

– Что?

– Какая по счету из тех, кто сводит тебя с ума?

– Может быть, я нашла то, что всегда искала, – задумчиво сказала Алена.

– Не стоит торопиться с выводами.

– Мне очень нравится одно название у Джой Керолл Оутс…

– Можешь не продолжать, я знаю. «Делай со мной все, что захочешь».

– Что захочешь, – тихо сказала Алена, – господи, откуда ты взялась?

«Из нашего с тобой общего прошлого, голубка!»

– Я хочу спать, извини. В этом доме разрешается спать, или продолжим литературную викторину до утра?

– Спокойной ночи, извини, – вздохнула Алена.

…Эту ночь, украшенную экзотическими рыбками в аквариуме, вряд ли можно было назвать спокойной. Я не сомкнула глаз – меня пугало прерывистое дыхание Алены, я кожей ощущала волны, идущие от ее томящегося в клетке собственных страстей тела. Но она оказалась паинькой. Я оценила ее терпение – не мытьем так катаньем она решила дожать меня, эта тактика в сочетании с умом, богатством и широтой мятущейся души должна была сделать в результате свое дело. Еще во ВГИКе я была в курсе всех феминистских теорий Алены, краеугольным камнем которых был тезис: соблазнить можно кого угодно.

Но я плевать хотела на все эти тезисы. Я исчезла из ее кровати гораздо раньше, чем она продрала глаза; я исчезла из ее кровати, не оставив даже благодарственной записки за душ, полотенце и ночь под портретом Марлен Дитрих. Мгновенно разобравшись с двумя замками (Алена, Алена, при твоем-то богатстве нужно иметь запоры попрочнее!), я выскользнула из ее квартиры так же легко, как и из махрового халата. Оставшись одна на промозглой улице, я вполголоса рассмеялась, тормознула первую попавшуюся тачку и без приключений добралась до Васильевского.

Вот и вторая часть марлезонского балета завершена, теперь посмотрим, что будут делать царствующие особы в отсутствие новоявленных фаворитов.

Я дала себе и ей недельный срок – этого вполне хватит, чтобы довести Алену до исступления. Она была застревающей личностью и ненавидела, когда рушились карточные домики ее чувственных построений – тузы внизу, шестерки наверху… В последующие дни она должна перевернуть город в поисках соскользнувшего с ее губ леденца, нужно только не упустить время.

На протяжении всей недели я видела Аленин джип смирно припаркованным к серому зданию Дома кино – она проводила там целые вечера и уезжала после закрытия; она всегда резко брала с места, вымещая досаду на ничего не подозревающих протекторах. За семь дней ленивой слежки я собрала недостающую мне информацию: три раза в неделю Алена исправно приезжала в маленькое рекламное агентство, где числилась небольшой, но важной шишкой. Дозвонившись до агентства, я легко вычислила это, но с составлением Алениных автомобильных маршрутов пришлось повозиться. В конце концов я просчитала и этот маршрут: он почти всегда был одним и тем же. В самом его финале Алена лихо проскальзывала Калинкин мост.

Калинкин мост, закольцовывавший Фонтанку, мне нравился: по нему ходили трамваи, под ним стояла неумытая вода, а по ребрам старых домов так и хотелось провести пальцем.

Для финальной точки я выбрала солнечный тихий день, сухие плоскости были просто необходимы для моей задницы, упакованной в джинсы. За час до контрольного времени я устроилась прямо на парапете Калинкина моста, против Адмиралтейских верфей, прополоскала глотку текилой, чтобы дух от меня был еще тот… И позволила себе чуть-чуть захмелеть, самую малость: в таком состоянии, если верно разыграть его, любое безумство кажется милым и извинительным.

…Это был четверг, ровно восемь дней назад я ночевала у Алены. И в пять минут шестого, согласно стандартному табло над Адмиралтейскими верфями (по-моему, ты уже опаздываешь, дорогуша!), на мосту появился Аленин джип.

Я была готова. Обхватив стриженую голову руками и поставив на асфальт бутылку текилы, я была готова. Она не могла меня не заметить.

И она заметила.

Я услышала визг тормозов, и спустя несколько секунд Алена была рядом со мной. Она обхватила меня за плечи:

– Господи, это ты!

Я подняла чуть поплывшие от выпитого глаза и сказала ей как ни в чем не бывало:

– Какие люди! А что это ты здесь делаешь?

– Нет, что ты здесь делаешь? И вообще – что ты делаешь? Что ты делаешь со мной?

– В смысле?

– Как ты могла уехать вот так… Ни координат, ни телефона… Я тебя по всему городу ищу! Торчу, как дура, в Доме кино… Я даже Максу собиралась морду набить, но он поклялся, что не видел тебя с того вечера… Боже мой, я нашла тебя вот так… Это что-то да значит, вот так найти человека. Я ведь могла поехать совсем не сюда… Я могла вообще остаться дома.

Это было бы печально…

– Я никуда тебя не отпущу!

Она действительно не отпускала меня, она стояла, вцепившись мне в плечи и заглядывая в глаза. Я видела, как взмокли кончики ее ресниц, как подрагивали губы – ей действительно не хотелось со мной расставаться.

Я задумчиво посмотрела на нее, покачнулась и прикрыла глаза.

– Э-э, да вы нарезались, ваше благородие!

Пора!

– Слушай, отвали, у меня масса проблем…

– Я решу твои проблемы в пять минут! Мне только нужно заехать на работу, это максимум полчаса.

– Мне плохо, – выдавила я из себя.

– Черт, я вижу, – Алена брезгливо выкинула в Фонтанку бутылку текилы (сто семьдесят тысяч как с куста!). – Ладно, идем.

Она усадила меня в машину, с кем-то связалась по мобильному телефону – скорее всего со своими ягнятами из агентства, я поняла это по отрывистым репликам:

– Серж, меня сегодня не будет… Я не могу. Ну и что, что заказчик будет ждать, разберись с ним сам, дело же на мази. Да, я отдаю тебе… Все должно пройти хорошо, если не будешь идиотом. Только веди его осторожно, у него вялотекущая шизофрения. Да, как у всех правозащитников. Что-что… У меня семейные обстоятельства. Все, отключаюсь…

Вот как, семейные обстоятельства. Очень мило.

…Спустя десять минут мы уже были у Алены. Я сосредоточилась, чтобы сыграть безвольный мешок картошки, попавший в чистенькие руки Алены. Это у меня получилось неплохо, во всяком случае – правдоподобно: Алена сама раздела меня и усадила в свою роскошную джакузи. Никогда в жизни так за мной не ухаживали.

После продолжительного контрастного душа (у Алены определенно были навыки сотрудника районного вытрезвителя!) я была отправлена в постель и укутана в одеяло.

– Тебе нужно поспать, – сказала Алена домашним голосом верной жены.

Рыбы так же, как и неделю назад, бездумно скользили в космосе аквариума, и от нечего делать я действительно уснула.

И проснулась от того, что Алена мягко касалась губами моего лица. Это были нежные, невесомые, почти целомудренные поцелуи; Алена отправила в бой легковооруженных лучников, но я знала, что тяжелая кавалерия страстей пасется где-то неподалеку.

Нужно быть начеку, иначе грехопадение неизбежно.

Я открыла глаза – ее лицо было совсем близко.

– Привет, – сказала я.

И она тотчас же утопила свои губы в моих неповоротливых от сна губах – на поцелуй пришлось ответить.

– Привет, – прошептала она, – как себя чувствуешь?

– Нормально.

Она отстранилась от меня – приятный сюрприз, я уже готова была обороняться.

– Поужинаем?

– Надеюсь, не при свечах?

– И не надейся, – засмеялась Алена, – лежи, я все принесу сюда.

– Не нужно. Мне пора.

– Я никуда не отпущу тебя.

– Ты не поняла. Мне необходимо уехать из города.

– Почему? – искренне удивилась Алена.

– У меня большие неприятности. Тот человек… С которым я должна была встретиться… Он должен был помочь мне. Но он так и не появился. И я не знаю, что с ним.

– Думаю, это не единственный человек, который может тебе помочь? Я могу что-то сделать для тебя?

– Нет, исключено. Это криминальная история. Она касается только меня. Я не хочу впутывать в нее человека, который мне симпатичен.

Она взяла в руки мое лицо – руки были прохладными и обещали защиту.

– Вот ты и призналась.

– В чем?

– В том, что я тебе симпатична. Ты должна рассказать. Я твой друг, неужели ты не поняла? Позволь мне помочь тебе. Я очень многое могу…

Сгорая от нетерпения, она ждала.

Я внутренне собралась – от того, как точно я проведу сейчас свою партию, насколько буду убедительна, зависит в очень большой степени мое будущее. Этот монолог я репетировала целыми днями, я не должна была проколоться. Я долго искала беспроигрышную историю, но в конце концов решила остановиться на истории, рассказанной Нимотси, моим другом, так страшно и так навсегда потерянным. Я только чуть-чуть изменила ее, перенеся действие из Греции в Москву, но оставив в неприкосновенности кровавую сюжетную канву (боже мой, я по-прежнему воспринимала ее как сюжет, не более того!). И одним из второстепенных действующих лиц в ней была именно я, но не незадачливая сценаристка, а начинающая актриска, от прихоти или по каким-нибудь другим причинам клюнувшая на постыдный бизнес. Мое чудесное спасение еще ничего не означало, обложенная со всех сторон, обреченная на роль мишени-свидетельницы, без документов, я хотела только одного – уехать из страны. Тот человек, не пришедший на встречу в Доме кино, обещал мне паспорт. Но так и не явился…

Мне нужен паспорт, чтобы уехать.

И все это время меня не покидала мысль о нереальности происходящего: неужели это я – я! – так правдоподобно, так вдохновенно вру человеку, который искренне готов помочь мне?.. Неужели это я, кроткая овца, не сказавшая за всю свою жизнь ни слова неправды, сейчас выстраиваю все эти фантастические комбинации? О, это была я, будь я проклята. В конце концов я так возненавидела себя, что разрыдалась.

Алена с готовностью обняла меня и уткнулась губами в мой стриженый затылок. Она поверила мне. Она готова была поверить во что угодно, лишь бы немедленно начать действовать, лишь бы доказать мне, что она со мной и меня не оставит. И эта безоглядная вера тоже была одной из составляющих ее любви, которую так подло, так расчетливо выудила из нее я…

– Девочка моя… Бедная моя девочка! – безостановочно шептала Алена. И в то же время я чувствовала, как подобралось в комок ее тело: она уже готова была безоглядно защитить меня. На секунду я потеряла контроль над собой и едва удержалась, чтобы не рассказать ей всю правду – моя правда тоже была опасна, два окровавленных тела болтались на ней, как ключи на брелоке… Открой глаза, Ален, это же я, Мышь, ты знаешь меня сто лет… И прости меня.

Но Мышь умерла, она осталась там, в летней Москве, оплакивать своих друзей. А сейчас был конец октября, и Ева сидела в кровати, укрытая красивым несчастным телом Алены, и ставила последнюю точку в своем сбивчивом рассказе.

– Вот и все.

– Я завтра же… Нет, сегодня поговорю с отцом. У него схвачены хорошие адвокаты и фээсбэшники… А с прокурором города он в бане моется по четвергам, они там друг другу спины натирают… Если мы дадим делу ход, с тобой ничего не случится, поверь мне. Там такие волки сидят…

Только этого не хватало!

– Нет, – твердо сказала я, – нет, иначе я уйду немедленно. Я могу рассчитывать только на себя. Я знаю, что это такое, я видела, как работают эти люди. Никто не спасет. Я просто должна исчезнуть.

Алена думала. И, ожидая ее приговора, я коснулась губами оспинок на ее плече. Этот аргумент оказался неотразим.

– Хорошо, – сказала Алена. Наконец-то! – Паспорт – это не проблема. Я сделаю паспорт. И я смогу защитить тебя. Ты мне веришь?

Я молчала.

– Ты мне веришь? – настойчиво повторила она.

Кого-то она мне напоминала, кого-то, кем я восхищалась в детстве. Ну, конечно, это была книга, которую я читала по ночам под одеялом, под неумолчный аккомпанемент южных сытеньких сверчков, – «Рожденные свободными» Джой Адамсон. Одну из героинь, старшую в семье гепардов, – кажется, ее звали Пипа. Она даже не подозревала об этом своем имени, она умела уходить от львов и спасать своих котят из первого помета. На фотографиях она не выглядела импозантной – маленькая голова, длинное тело в темных подпалинах, независимо болтающийся хвост. Алена была куда красивее…

В эту ночь все было решено.

Я готова была заплатить своим телом за дружескую поддержку.

Но этой жертвы не понадобилось. Я знала об Алене многое, но самое главное узнала только сейчас – она ненавидела покупать, она ненавидела пользоваться слабостями тех, кого любила. А ее чувство ко мне было искренним, я это видела.

И когда я потянулась к ней, она молча отстранилась. Это далось ей нелегко, она действительно хотела меня, но все-таки она отстранилась. В моих глазах, в моих руках застыл немой вопрос – и тогда она сказала, глядя мне в глаза:

– Запомни, я никогда не пользуюсь моментом. Я хочу, чтобы ты любила меня – но просто так. Не в благодарность, не исполняя обязательств, не чувствуя себя проституирующей сукой. Я смогу доказать, что так оно и будет. Я дам тебе время. Я подожду.

– Спасибо, – сказала я искренне.

– Спасибо тебе. Это слишком серьезно и поэтому не должно быть слишком легко.

Мы обе были опустошены этим разговором. Она заснула первой, покровительственно обняв меня за шею, ни дать ни взять воительница, валькирия, способная поднять на дыбы целый мир.

…Я осталась у нее. Это была еще одна странная неделя, наполненная событиями, происходившими вне стен Алениного дома. Она где-то пропадала целыми днями, возвращалась сосредоточенной и усталой. Мы не говорили с ней о том, что произошло ночью, мы вообще не возвращались больше к этому, тяжело справляясь с неловкостью ожидания.

Но все это время мы много и жадно разговаривали – как люди, пытающиеся побыстрее узнать друг друга и отбросить все формальности. Целыми ночами Алена, лежа в кровати и забросив руки за голову (это была ее любимая поза), рассказывала мне о ВГИКе. И я не могла отделаться от мысли, что мы с ней учились в разных институтах: ее ВГИК был наполнен веселыми циничными историями, заставлявшими меня смеяться до слез; удивительными человеческими типами, достойными снисходительного восхищения. Я помнила совсем другой ВГИК: он ограничивался пространством одного человека – Ивана. Мир Алены был забит другими людьми, которые толклись на одном пятачке, мешали друг другу, то и дело сталкивались лбами, локтями и, видимо, от тесноты вступали друг с другом в необязательные сексуальные отношения. И это было здорово – ни дать ни взять американские горки. Она умела вкусно легко жить и так же вкусно подавать свою жизнь. В этой подаче я с трудом узнавала знакомые мне персонажи.

Так, зарвавшийся сукин сын, путавший себя любимого с историей человечества, оказался Иваном. А зарвавшийся сукин сын, путавший себя с историей кино, оказался Нимотси. Обо мне не было сказано ни слова – я, как всегда, западала за подкладку памяти, стертая личность, ничего не скажешь. Лишь один раз она упомянула меня в контексте прошедшего времени. Их всех уже нет в живых, сумасшедшие киношники гибнут, как лосось на нересте. Их уже нет в живых, «всех троих». Третьей, должно быть, и была Мышь: следовательно, и до Питера докатилась волна слухов.

И все эти бессонные ночи между нами – мной и Аленой – на самой середине кровати лежал вытянутый в ленту палестинский платок, с успехом заменивший средневековый целомудренный меч Тристана и Изольды. Он был положен, чтобы я оценила красоту жеста. «Если ты почувствуешь, что готова, ты просто уберешь его, и тогда…» – сказала мне Алена, прекрасно понимая, что значит «тогда». Что ж, она умела быть великодушной в своих отношениях.

Иногда мы ездили куда-нибудь поужинать; иногда отправлялись на трассу, за город, – там у Алены была дача, где-то под Синявином. Впрочем, мы так ни разу и не добрались до нее. На пустынных ночных дорогах Алена учила меня водить джип, еще одна прихоть. Не очень-то хорошо у меня получалось, я ненавидела технику во всех ее проявлениях. Но сдвинуть с места послушную, восхитительно устроенную машину я уже могла. Алена же развивала бешеную скорость, и я здорово жалела, что езжу с ней без ремня безопасности. Но мой характер был задан первым вечером нашего знакомства, ничего не поделаешь.

Я потихоньку привязывалась к Алене и даже – о, ужас! – начала жалеть, что не могу просто и естественно ответить на ее чувство. К счастью, развить эту тему до опасного для нравственности предела я не успела.

Паспорт оказался готов как раз вовремя.

Алена привезла его вечером, небрежно бросила на стол и несколько минут с удовольствием наблюдала, как я его рассматриваю. Ева Апостоли наконец обрела документальное подтверждение своего существования. Она получила прописку в одном из ближайших пригородов Питера, место и год рождения, ненамного отличающиеся от моих истинных; печати и подписи, которые удостоверяли все на свете.

– Настоящий? – спросила я у Алены.

– Обижаешь, начальник, – ответила она, – только не спрашивай меня, как я его сделала.

– Не буду. Я только удивляюсь, почему это до сих пор не твой бизнес.

– Я добропорядочный человек. Во всем, что не касается сексуальной ориентации, – мягко напомнила Алена.

– Сколько я должна?

Она села передо мной и положила голову мне на колени.

– Ужин в «Астории» и затяжной поцелуй на ночь, больше ничего, что потребовало бы от тебя героических усилий. И еще – ты должна будешь сказать мне, если соберешься исчезнуть. Не уходи, не простившись, этим ты разобьешь мое сердце, – она стиснула мне колени, – впрочем, оно и так уже разбито. Ты никогда не сможешь полюбить меня, останься тогда – хотя бы ненадолго, ради приличия.

Я смотрела на макушку Алены и ненавидела себя – меньше всего мне хотелось причинить ей боль. И дело было даже не в том, что она столько для меня сделала…

– Останусь, – сказала я и, следуя естественному порыву, прижалась лицом к ее волосам, – конечно, останусь.

Боже мой, если бы я знала, что произойдет в самое ближайшее время, я бежала бы без оглядки, я бы оставила Алену сию же минуту.

Если бы я только знала…

* * *

…Спустя несколько дней она позвонила мне с работы – ей вообще нравилось звонить мне с самыми неожиданными признаниями типа: «Торчу в пробке на Лейтенанта Шмидта и с ума схожу по тебе» – и сказала веселым голосом:

– Вечер прошу не занимать. Мы приглашены в гости к моему приятелю из Москвы, очень экзотичный молодой человек. Я заеду за тобой через час. Будь готова.

– Всегда готова, – ответила я и отправилась досматривать по видео ее любимый фильм, кажется, он назывался «Сердце пустыни», обычная история женской страсти, снятая на маленькие деньги, но с большим чувством.

Алена появилась в разгар оптимистического финала с бутылкой коллекционного французского шампанского:

– Собирайся, едем!

– Это далеко?

– Это моя дача. Я отправила его прямо туда. Видишь ли, у него в Питере нет никаких знакомых, он здесь в командировке. Между прочим, романист. Тебе он должен понравиться, а ему будет интересно на тебя посмотреть. Я уже немного ревную.

– Не будь собственницей, это дурной тон.

…Мы добрались до дачи в ранних сумерках, Алена нетерпеливо посигналила у ворот аккуратного двухэтажного особнячка, скромно именуемого дачей. Я уже знала, что на даче почти постоянно живет кто-то из ее друзей, беззастенчиво пользующихся рассеянным Алениным гостеприимством.

«Отель «Мажестик» называла свою дачу Алена. Были и другие названия типа «Филиал Армии Спасения» и «Координационный центр странноприимных домов».

Алена посигналила, и через минуту на крыльце дачи появился долговязый мужской силуэт. Молодой человек сбежал навстречу Алене, предупредительно открыл дверцу, и я с ужасом узнала в незнакомце Фарика.

Это невозможно, этого не может быть.

Мне показалось, что я на секунду потеряла сознание. Все происходящее показалось мне нереальным – боже мой, стоило бежать из Москвы, стоило так изменить себя, чтобы нос к носу столкнуться с человеком, встретить которого я боялась больше всего…

Все мои стройные построения разрушились с ужасающей быстротой, как карточный домик: появление Фарика не укладывалось ни в какие рамки – что это? очная ставка? пикантная деталь дьявольского плана людей, разыгрывающих свои партии независимо от меня? Или какая-то безумная случайность, одна на миллион, прихоть звезд, вставших именно так?

«Спокойнее, спокойнее, не стоит сразу продавать себя. В конце концов, ты защищена маской другого лица, и ни у кого не хватит сил эту маску сорвать…»

Фарик расцеловался с Аленой, какие друзья, скажите, пожалуйста, и когда ты только успел?

– А теперь, – церемонно сказала Алена, – позволь представить женщину, которую я люблю. Говорю это сразу, чтобы избежать двусмысленностей.

Склонив голову, Фарик внимательно и насмешливо ждал, когда я выберусь из машины – неплохо устроившаяся в жизни хорошенькая сучка, запретная любовница.

На ватных ногах я наконец вывалилась из джипа – ему даже пришлось поддержать меня. Фарик протянул смуглую прохладную руку, я опрометчиво оперлась на нее, и он перехватил мое запястье. Не теряя времени, он поцеловал мою похолодевшую от страха кисть – и я тотчас же покрылась липким потом: в тусклом свете блеснул браслет – чередующиеся черепашки, маленькие и большие.

Я еще долго не видела его лица – только аккуратно стриженный затылок; казалось, он навсегда останется прикованным к моей руке.

Я зажмурилась – дура ты дура, сентиментальная идиотка, нужно было сразу отделаться от вещей из прошлой жизни. Ведь этот браслет подарила мне Венька, и о его происхождении я не знала ровным счетом ничего. Я потянула руку на себя, и Фарик наконец поднял голову – его вероломное восточное лицо ровным счетом ничего не выражало.

Я постаралась успокоиться и взять себя в руки – случайность, ну, конечно же, чистая случайность, связь Фарика и Алены объяснится сама собой, нужно только подождать.

– Фархад, – представился он, раздевая бездонными черными зрачками мое лицо: черта с два у тебя получится, милый мой, посторонним вход воспрещен.