Текст книги "Любви негромкие слова"

Давай же по-честному (больше не врать!)

 
Давай же по-честному (больше не врать!),
Мы жизнь нашу мудро обсудим.
Нельзя, невозможно ошибки убрать —
Попытку похлеще осудят.
 
 
Но это не значит, что крест на груди
В момент превратился в прицел.
Не плачь, не сдавайся, иди впереди,
За Бога держись, пока цел.
 
 
Пускай же сгорают былые мосты,
Нас делит пространство реки.
Я просто запомнила место, где ты,
И след от дрожащей руки.
 

Я поклялась хранить молчание

 
Я поклялась хранить молчание,
Как будто гроб меня взял в плен.
Нет больше встречи ожиданий,
Как, впрочем, боли. Чувства – тлен.
 
 
На этом месте жирный прочерк
И слово, радостное мне.
Тетради, письма, милый почерк
Стирает ветер перемен.
 

Я шепчу, замирая в тревожном движенье

 
Я шепчу, замирая в тревожном движенье,
А потом вопрошаю: «Ты где?».
И в ответ – голос, полный изнеможенья.
Это значит, что быть беде.
 
 
Я стою, застывая, ловя проклятья
И надеясь на твой приход.
И в ответ кто-то цапнет мои запястья —
Только это всего лишь кот.
 
 
Я рыдаю, пытаясь прожить всё снова
И стереть твою тень, как спам.
Я гневлюсь. Я сержусь. Я почти готова
Поместить тебя в папку «Хлам».
 

Я сяду в поезд на рассвете

 
Я сяду в поезд на рассвете,
Пока скользит по крышам тень.
Пусть в стёкла бьётся тёплый ветер,
Они в ответ ему: «Дзинь-дзень».
 
 
И солнце ласково в окошко
Заглянет, чёлку теребя.
Я не люблю – о, нет! – не то чтоб,
Но просто помню я тебя.
 
 
И это вытравить не вправе
Те строчки, что шуршат в ответ.
И лишь я изредка да справлюсь,
Каков твой выигрышный билет,
 
 
Что в нём написано, что цифры —
Те цифры значат и несут?
Я долго так читала титры,
Я десять лет читала титры,
Наивно веря: «Вдруг спасут?».
 
 
Но жизнь – она не на бумаге,
Она не в книгах и стихах.
И от любви минувшей саги
Остался пепел на костях.
 
 
Пока, пытаясь быть готовой,
Я тихо рылась в кладовой,
Ты бросил «Ну, прощай» с укором
И проиграл свой первый бой.
 

Прежде чем ты простишь меня

 
Прежде чем ты простишь меня
Иль навек оттолкнёшь на край,
Поделюсь, как ждала я дня,
Что похож для меня на рай.
 
 
День, где глаз твоих ясный свет
Озарял мне мой каждый шаг,
Словно домом служил мне склеп,
Защищённый навек от благ.
 
 
Закрывая порой глаза,
Я молюсь о тебе, мой друг.
И, как в песне, что пел Лоза,
Мудрость вечер прорежет вдруг.
 
 
Ты навечно в моей груди,
Отчего же тебя люблю?
Просто некуда мне идти,
Окружает нас дежавю.
 
 
Это память, небесный сон
И победа души над разумом,
Это рвущий мне глотку стон:
«Не рассказывай, не рассказывай
 
 
Мне о нём ничего. Сотри
Каждый взгляд, каждый шрам на коже».
Я боялась твоей любви
До припадочности, до дрожи.
 
 
И себе говоря: «Забыть.
Навсегда-навсегда, не медля» —
Я решила захоронить
Это чудо поглубже в землю,
 
 
Чтобы муки мои и боль
Не кромсали мне душу в клочья.
Но они проросли в любовь,
Возвещая: «На этом точка».
 
 
И теперь этот мощный ствол
Не срубить мне – топор бессилен.
Если ты мне земля и пол,
То стою я твоими силами,
 
 
Если ты мне окно и лес,
То живу я твоими песнями;
Если ты лишь душою здесь,
Значит, всё же с тобою вместе мы.
 
 
Как же странно: мне всё хотелось,
Чтоб любовью творила я.
Но не так обстоит всё дело,
Ведь она создаёт меня.
 

Сегодня осень, и я, ты знаешь

 
Сегодня осень, и я, ты знаешь,
Укутав ноги, смотрю кино.
Актёры в фильме чудно играют,
И всё мне кажется, что давно
 
 
И с нами был вот такой сценарий:
С любовью нежной, да без колец.
И будто мы так с тобой играли,
Но проиграли всё под конец.
 
 
Движения, мимика – всё похоже,
Как будто бы кто-то копирует нас.
Скажи мне честно, ты помнишь тоже
Касание рук и улыбки глаз?
 

Милые зелёные глаза

 
Милые зелёные глаза:
Я смотрю в них, и совсем не страшно,
Словно, стоя на высокой башне,
Верю, что бывают чудеса,
 
 
А не только боли и потери,
А не только вьюги и пурга.
Мне так хочется сегодня, милый, верить,
Что всё ближе наши берега.
 
 
Улыбнёшься, ласково обнимешь,
Я прижмусь легко к твоей груди.
То пошутишь, то легко поднимешь,
То зовёшь с тобой вперёд идти.
 
 
Кажется, я чувствую украдкой,
Что влюбляюсь в этот чистый свет
Не от сотен звёзд, комет, планет —
От любви и радостной, и сладкой.
 

Ты держишь руку мою крепко

 
Ты держишь руку мою крепко,
И я вздыхаю: «Боже мой!
С тобой я девочка-кокетка,
Я мишка плюшевый с тобой».
 
 
Смеюсь, сияю, восхищаюсь,
И без конца всё «Ах!» да «Ой!».
Я словно снова превращаюсь
В источник чистый и живой.
 
 
Я перестала плакать, злиться,
Всё получается само.
И хочется в тебя влюбиться
Так, как влюбляются в кино,
 
 
Быть рядом, согревать лучистым,
Неповторимым блеском глаз.
И сердце бешено стучится,
Союз благословляя наш.
 
 
Всё хорошо. Былые беды
Меня оставили, скорбя.
Они застыли в прошлом где-то,
Платочки с грустью теребя,
 
 
А я смеюсь опять: «На ручки
Возьми меня, мой дорогой!».
Гляжу на небо: злые тучи
Не нависают надо мной.
 

Столько нежности в каждом твоём поцелуе

 
Столько нежности в каждом твоём поцелуе,
В каждом лёгком движенье руки,
Словно кто-то на свечку стыдливо подует
В забытье иль в приливе тоски,
 
 
Словно кто-то нагнётся, и крыльям огромным
Нужно будет податься вослед.
Это ангел иль демон? Ах, ангел иль демон
Шлёт губам поцелуя привет?
 
 
Закрываю глаза и влюбляюсь как будто
Я в тебя уже в тысячный раз,
Но в любви я тону да и сплю непробудно,
Вопреки наставлениям глаз,
 
 
Что мечтают раскрыть, распахнуть свои тени,
Погрузив в глубину глаз чужих
Всю любовь, что копилась не просто недели,
А года и столетия. Вжих! —
 
 
Так звучит упоенье, победа. Ликуя,
Расцепились ресницы мои.
Я беру тебя за руки, торжествуя,
И целую, целую, целую, целую
Все веснушки и birthmarks твои.
 

Я сажусь к тебе на колени

 
Я сажусь к тебе на колени
И шепчу, приобняв рукой,
Мол, в любви твоей, как в купели,
Искупаюсь я. Мой запой
 
 
Будет долгим и сладким. Знаешь,
Ёжик твой тормошу рукой,
Потому что порою таешь
Слишком быстро, мой милый. Мой
 
 
Дорогой, как священный камень —
Тот, что я на груди ношу —
Как горячий и адский пламень,
Что никак я не потушу.
 
 
Прижимаюсь щекой к щеке я
И гляжу в нежный омут глаз.
Евангелие от Матвея
Научило меня, что глас
 
 
Умолкает, когда, вздымаясь,
Вырастает любви печать.
Беспощадно с тобой пытаюсь
Быть открытой, учусь молчать,
 
 
Потому что слова так лживы
И нередко замылят глаз.
Для меня ты ещё красивей
Без напыщенных, лестных фраз,
 
 
Потому что душой твоею
Я любуюсь, сживаюсь с ней.
Мы сливаемся в поцелуе
Под небесное «Аллилуйя!»,
И становится мне теплей.
 

Не то чтоб ты мне стал чужим

 
Не то чтоб ты мне стал чужим,
Но отцвело то наше лето.
Ты есть. Ты существуешь где-то
И кем-то искренне любим.
 
 
Тебя любила я, но в прошлом,
Теперь расходятся пути.
Ты птица вольная, лети;
Не собирай смешные крошки
 
 
У ног моих. Теперь, увы,
Мне нечем накормить тебя, но
Все говорят, что есть поляна
За морем для таких, как мы —
 
 
Тех, чья любовь сгнила и ноне
Лишь издаёт отвратный смрад.
И с ядом сим родных пенат —
Укрытых золотом палат —
Не надо. Будь теперь спокоен.
 

Опять ты плачешь, на колени

 
Опять ты плачешь, на колени
Печально голову склоня,
И говоришь своей же тени:
«Ну, полюби уже меня!».
 
 
Но это сложно, это страшно,
И нужно очень много сил,
Как ночью лезть к вершине башни,
Напрягши паутину жил,
 
 
Как ночью лезть, имея цель лишь —
Преодолеть немую боль.
Ты говоришь так, будто стелешь
Перину милому собой.
 
 
Но слёзы высохнут, и имя
Твоё, как песня, зазвучит.
Смири свой нрав, умерь гордыню
И о минувшем помолчи.
 

За всё тебя простила назло невзгодам. Знаешь

 
За всё тебя простила назло невзгодам. Знаешь,
У мира твоё имя и твой горящий взгляд.
Ах, милый, ну, зачем же меня опять теряешь?
Ах, милый, ну, зачем же ты вновь глядишь назад?
 
 
Всё, кажется, остыло и не играет роли,
Поскольку мы шагаем бессмысленно в ночи,
Но я застыну снова, и тело вдруг заноет,
А сердце в дополнение тоскливо замычит,
 
 
Но взгляд потянет в небо, и ниточки из стали
Укажут мне дорогу туда, где нет тебя.
И я шагну устало в надежде, но едва ли
Пройду свой путь, не ноя, не плача, не скорбя.
 
 
Я закрываю очи, я умудряюсь снова
Размашистым движеньем задёрнуть нас с тобой,
А после в исступлении шепчу: «Ну, вот. Готово!» —
В беседе незлобивой с Всевышним и собой.
 
 
Но вновь настанет утро, я успокоюсь. Радость
Откроет мне объятья, и мир восстанет вдруг.
И я поморщусь, вспомнив ту приторную сладость
От фразы столь знакомой: «Ты мне не просто друг».
 

Послушай, милый, мою браваду

 
Послушай, милый, мою браваду
Без лишних слов и без восклицаний.
Тогда хотела – теперь не надо
Ни встреч, ни взглядов, ни обещаний.
 
 
Пойми же, сердце ни клеем живо,
Оно не склеится – нет – не выйдет,
И там, где женщина вдруг остыла,
Она перспектив никаких не видит.
 
 
И я под вечер с бокалом сидра,
В душе наслаждаясь моментом каждым,
Читаю жизни пустые титры,
Не видя смысла врываться дважды
 
 
В один туннель без конца и края,
Где только серость и боль, и сырость.
Пусть это рай, мне не надо рая —
В раю безрадостно и тоскливо.
 
 
А если ад, то и ада тоже
Я не хочу. Выбираю квесты.
Пусть кто-то ласково подытожит
Всю жизнь мою благородным жестом.
 
 
И я уповаю на волю Бога,
И я отпускаю всё то, что было.
Твоя неведома мне дорога.
Мне всё равно, и ведь в этом сила.
 

Тебе рассказать, как жила я во мраке

 
Тебе рассказать, как жила я во мраке
И сколько испила тоски по тебе?
Мне руки лизали у дома собаки,
Пытаясь помочь в бесконечной борьбе,
 
 
Пока с сердцем рваным вела я сражение,
Пока я пыталась сложить по кускам
Всё тело своё и с тобой сновидения,
Что ценны таким, как и я, дуракам.
 
 
Но время идёт, и я младше не стану,
И мудрость, и опыт не скинешь, увы.
Я кутаюсь в плед ранним утром туманным
И память снимаю с седой головы.
 
 
И кофе, и двери, что плотно прикрыты,
Спасают от серости дней гробовых.
И я восклицаю: «Мы квиты. Мы квиты» —
Но что же… Я бью. Неужели своих?
 

А мальчик мой вырос и стал беспощаден

 
А мальчик мой вырос и стал беспощаден:
Не знает ни жалости, ни доброты.
Ему ум великий природою даден,
Но он – Боже мой – с сатаною на «ты».
 
 
Но помню я юность: мне шесть или восемь,
И он улыбается, песни поёт.
Да, память – прекрасно. Но зол мальчик очень.
И время моё, и покой мой крадёт.
 
 
В глазах его нынче костёр и чертяки,
А раньше… Что раньше? К чему вспоминать?
Теперь мы грызёмся за кость, как собаки,
И это у нас никому не отнять.
 
 
Мы оба устали. В душе обозлились,
И ненависть душит кольцом нас двоих.
И, глядя на нас, в селе бабы крестились,
И я от обиды забацала стих.
 
 
Он в осень уходит и хлопает дверью,
А я напеваю знакомый мотив.
К чему тосковать, если эта потеря —
Вина и решение двоих?
 

Я устала прощать. Я устала спасать и жалеть

 
Я устала прощать. Я устала спасать и жалеть.
Мне не хочется верить чужим оправданиям и сплетням.
Я счастливая нынче как будто бы только на треть,
Но теперь моё счастье становится очень конкретным:
 
 
Без восторженных вздохов и плача по тем, кто прожил
Без меня и ещё двести лет без меня обойдётся.
В меня палят из пушек, винтовок и ружей; мой тыл
Не прикрыт. Только сердце в отчаянии бьётся и бьётся.
 
 
А предатели машут. И лгут. И напомнить не прочь,
Как ты плакал о них, завывая с февральским ненастьем,
Говорят о любви, чем толкают в холодную ночь
Из знакомой обители мира, покоя и счастья.
 
 
Я опять проиграла. Удар ниже пояса вновь.
И я вижу, как он надо мной бесконечно смеется.
Сердце рвётся бежать, но к нему подбирается кровь,
И оно по привычке, как принято, бешено бьётся.
 
 
Никому не нужна. И плевать. Я привыкла уже,
Что они говорят, словно режут всё тело на части.
Я стою на своём одиноком шестом этаже
В бесконечной надежде о женском и маленьком счастье.
 

Когда ты научишься видеть во мне человека

 
Когда ты научишься видеть во мне человека,
Захочешь услышать о том, что я чувствую ночью,
Тогда приходи, потому что не хватит и века,
Чтоб вытравить зло, что кромсает мне сердце на клочья.
 
 
И весь этот мусор принёс мне ты словно подарок,
Желая, чтоб я приняла и хранила во мгле.
Но я оставляю любви догоревший огарок
В холодном и злом, одиноко-больном феврале.
 
 
Быть может, потом я смогу, я смогу, я поверю
В любую любовь по заказу. Теперь – не хочу.
Обиду не прячь, стоя в сумраке ночи у двери,
И мой адресок перестань диктовать палачу.
 
 
Ты скажешь спасибо за то, что я встала и вышла,
За то, что мой шаг всё спокойней, ровнее и тише.
 

Он тает в памяти, как соль

 
Он тает в памяти, как соль,
Наткнувшись на запястье моря,
Не причиняя больше боль,
Не перемалывая волю,
 
 
Не ударяет по хребту
Улыбкой дерзкой и надменной,
Не заполняет пустоту,
Да просто: не бежит по венам.
 
 
Пусты прожилки, хладна кровь
И сердце бьётся как обычно,
Но вверх ползёт внезапно бровь:
«Так хорошо или привычно?».
 

Я не люблю, когда он между строк

 
Я не люблю, когда он между строк
Находит то, что надо было спрятать,
Когда возводит надо мной курок,
А мой удел – в десятый раз заплакать,
 
 
Закрыть лицо ладонью и – навзрыд
Реветь до одури, до взрыва где-то справа,
Как будто тысячи безжалостных копыт
Вдруг учиняют над тобой расправу,
 
 
Как будто тысячи безжалостных сапог
Под выстрелы салютные топочут —
Топочут так, что мой несчастный бок,
Как и положено, болит и кровоточит.
 
 
Я не люблю, когда он в микроскоп
Глядит на каждую срифмованную строчку.
Тут видит слёзы, тут печаль, тут точку,
Что служит в тексте глупым знаком «Stop».
 
 
Он видит больше, чем хотелось бы,
Я злюсь, сконфуженно ругая этот гений,
Копаясь в бездне умозаключений,
Что давят ум мой, как песок гробы,
 
 
Но закрываюсь и сдаюсь безбожно.
Когда я научусь жить осторожно?
 

Идут дожди, поют ветра

 
Идут дожди, поют ветра,
Как будто судят нас,
А мы, как прежде, у костра —
Вдвоём на этот раз —
 
 
Присядем молча вопреки
Законам здешних мест.
Начнётся жизнь в конце строки,
Когда нам надоест
 
 
Былого ворошить завал
И топать снова вспять.
Мне не попасть на этот бал —
На корабле стоять,
 
 
Который убегает прочь,
На запад, по прямой.
Ах, рассуди нас, злая ночь:
Чей эгоизм виной?
 
 
Запляшут искры, закружат,
И небо запоёт.
А стрелки, как всегда, спешат
Вперёд, вперёд, вперёд.
 

Я, кажется, был счастлив эти годы

 
Я, кажется, был счастлив эти годы,
Но почему-то понял лишь сейчас.
Мы создали с тобою электроды,
Что вечной памятью соединяли нас.
 
 
Чего искал? Нашёл ли в самом деле?
Я жизнь свою в пути похоронил.
Мне кажется – ах, право! – не уверен.
Любил ли я? Должно быть, что любил.
 
 
Я рвался прочь от нежных ласк твоих:
Всё мне казалось диким, незнакомым,
Да вот потом мне не хватало их
И не хватало ощущения дома.
 
 
В чужом краю пустынно и темно,
Чужие люди злее и предвзяты.
И я ищу не райские палаты,
А в сумраке одно твоё окно.
 

Образ твой у меня не отнимет никто

 
Образ твой у меня не отнимет никто:
Даже Бог, даже ты, даже годы.
Я надену своё голубое пальто,
Чтобы скрыться в тисках непогоды.
 
 
Звёзды ярче горят, гордо светит Луна,
Мне не страшно, не больно, не тяжко.
Люди думать могли бы: «Одна и одна.
Боже мой, как страдает бедняжка».
 
 
Но я счастлива тем, что в душе у меня
Много лет, как бывает, хранится.
И пока я молюсь, в моих пальцах звенят
О прошедшем волшебные спицы.
 
 
И им вторят волшебные нитки, и свет
Льётся прямо из сердца повсюду.
И пусть скажет мне кто-то: «Тебя рядом нет» —
Но я верить, я верить не буду.
 
 
Там, внизу, на скамье, под картиной большой,
Ты сидишь, и тебя я встречаю.
«Милый мой, нам с тобой будет здесь хорошо», —
Я тебе (как твой друг) обещаю.
 
 
Нам не нужно ни ссор, ни надежд, ни побед,
Я душой к тебе рвусь и всего лишь.
Без тебя жизнь бывает, а смысла вот нет.
Я любить тебя буду. Позволишь?
 
 
Я тебя вспоминаю, на сердце тепло,
Жар Господень сжигает мне душу,
А совсем ведь недавно метелью мело.
Это чудо, не правда ль? Послушай!
 
 
Я тебя отпускаю, тебя отдаю
Тем, кого ты так любишь устало,
А себе я одну лишь частичку твою
Заберу навсегда и, пожалуй,
 
 
Взяв в ладошки клубки, нитки и серпантин,
Я засяду творить и молиться.
Пусть же в мире открытий, концертов, картин
Зла с тобой никогда не случится.
 

У Господа имя твоё на счету

 
У Господа имя твоё на счету,
Ведь молится бабушка в синем платочке,
И злиться, и плакать старушка не хочет,
Усевшись тихонечко в летнем саду.
 
 
И все неудачи тебя обойдут,
Поскольку есть сердце в любви и покое.
Спасёт от обид, одеялом укроет,
Напомнит случайно вдруг Лосев редут.
 
 
Не плачь, милый друг, от тоски на заре:
Для слёз нет причин. Всё пройдёт, дело к ночи.
Ты помнишь старушки размашистый почерк,
Что письма писала с любовью тебе?
 

Я больше не знаю ни страха, ни жалости

 
Я больше не знаю ни страха, ни жалости,
Я больше не верю, что всё по плечу,
И в общем, не слушаю мелкие гадости,
Что так по душе моему палачу.
 
 
Я больше не верю в любовь безмятежную,
В мятежную тоже – все чувства долой.
Была детка доброй, и чудной, и нежною,
А нынче её охраняет конвой.
 
 
Я больше не помню поклонов и шёпота,
Чтоб мне не отвесили гневно пинка.
Я вдруг разражаюсь немыслимым хохотом,
Готовясь вам всем отметелить бока.
 

Вот десять лет прошло уже

 
Вот десять лет прошло уже,
Как нет того, кого любила.
Но мне не тяжко на душе.
Я не забыла. Не забыла,
 
 
Как мы сидели. Робко ночь
Глядела сквозь туннели окон.
«Ты чей-то сын, я чья-то дочь» —
Я говорила. Голос током
 
 
Промчался по моей спине.
Где мой любимый? Где ты, милый?
Там нет угла и койки мне —
Нет ничего. Дай, Боже, силы.
 
 
Я улыбаюсь и пою,
Ты в сердце спрятан. Я воюю
За голос твой с собой во сне,
Храня любовь – любовь живую.
 

Мой милый мальчик, твоей рукою

 
Мой милый мальчик, твоей рукою
Я сотворила свой новый мир.
Я стала снова сильна с тобою,
Я стала лучше. Смотри, смотри!
 
 
Твои улыбки мне дарят радость,
Твои глаза зажигают вновь.
Ах, эта нежность; ах, эта сладость,
Хоть я не верю уже в любовь.
 
 
Но ты приходишь. В объятьях ярких
Тону. С тобою мне хорошо.
Так вот какие Господь подарки
Нам дарит к лету. Чего ж ещё…?
 

Колючий взгляд, ухмылка, зубы

 
Колючий взгляд, ухмылка, зубы
Сверкают в темноте. Не плачь,
Танюша, не криви-ка губы,
Хоть нынче речь и не про мяч.
 
 
Ломай, губи, твори бесчинство,
Убей надежду у него.
Не забывай, что это свинство —
Не знать, не видеть ничего,
 
 
Закрыть глаза, простить, смириться,
Сказать, мол, ничего, пустяк,
А после тихо надломиться
Зачем-то. Может, просто так?
 
 
Но стержень закипает, гнева
В тебе на три ведра с лихвой.
Бей, милая. Он где-то слева.
Пусть платит – платит головой.
 

За тобою вослед я хотела бы в рай

 
За тобою вослед я хотела бы в рай,
Только там мне, пожалуй, не выдадут пропуск.
Если видишь слезу, голос, друг мой, подай —
Это будет к экзамену главному допуск.
 
 
Если видишь, как я убиваюсь в ночи,
Отругай, как положено, слов не жалея.
Если я буду плакать весь год, накричи —
Это будет моя на всю жизнь панацея.
 
 
Сколько сказано слов, сколько пролито слёз,
Сколько выжжено шрамов на маленьком теле.
Если буду в тоске, хмурься, друг мой, всерьёз —
Это будет спасеньем на самом-то деле.
 
 
Если руки в карманы, а голову – вниз,
Значит, делать давно нужно с этим всем что-то.
Если буду в печали, сыграй со мной блиц —
Это будет на счастье от Господа квота.
 

Мне казалось, что жизнь бьёт нехило

 
Мне казалось, что жизнь бьёт нехило,
Я ж мишенью служу для неё.
Но она мне не мстила, а с тыла
Защищала так тело моё.
 
 
Мне казалось, что враг где-то рядом,
А он был лишь на шаг впереди.
И теперь моим маленьким адом
Я любуюсь на левой груди —
 
 
Там, где сердце пылало когда-то,
Там, где нынче немая стена.
Моя жизнь оказалась комбатом,
Мой любимый, как есть, сатана.
 
 
Мне казалось, что сотни прохожих
Были вражьей шеренгой в лесу,
Были злом, но на зло непохожим.
Чёрт возьми, что я снова несу?
 
 
Ни один, ни один. Ни единый
Не нанёс мне таких ножевых.
Мой любимый, мой милый мне в спину
Бьёт, а дальше легонько поддых
 
 
Он наносит удары, и тихо
Я сгибаюсь от боли. Но жизнь
Восклицает вдруг голосом диким:
«Смерть отставить! Эй, дура! Держись!».
 
 
С поля боя уносит и в злобу:
«Залечу. Отвоюю. Не ной».
Год прошёл. Я живая. В утробе
Зарождается смысл второй.
 

Как искупается вина

 
Как искупается вина,
Какой ценой, какою мерой?
Быть может, яд испить до дна
Иль, скажем, заболеть холерой,
 
 
Пойти на фронт, бомбить врагов,
Палить из ружей, ног лишиться?
Каков расчёт? Скажи, каков?
Когда и с кем теперь мне биться?
 
 
Быть может, рак? Быть может, СПИД?
Быть может, наркота под кожей
Иль, скажем, с датами гранит?
Скажи, поможет? Снова дрожью
 
 
Бежит мой страх, бежит мой стыд.
Я умираю в этой боли.
Душа кипит. Душа болит
И говорит:
«Нет силы воли».
 
 
Молюсь. Колюсь. Пишу посты,
И Бог прощает вопля ноты.
Что делать, расскажи мне ты.
Ай, говори, прошу, про шпроты,
 
 
Паштет, кровать, рюкзак, пальто,
Хоть что-нибудь неси в припадке,
Но успокой, мол, всё в порядке,
Как надо – в общем. В целом – то66
  Авторск. пунктуация


[Закрыть].
 
 
Мне от вины своей не деться —
Она нашла мои следы,
Придя из юности, из детства
И мне сказав: «Ну, как же ты?».
 

Я с тобою учусь любить

 
Я с тобою учусь любить
Не наигранно, а взаправду.
Добавляйте хоть сколько яду,
Этих взоров мне не забыть.
 
 
Столько нежности, и любви,
И тоски из-за злой разлуки.
Ты целуешь мне лоб и руки,
Вопрошаешь стыдливо: «Wie
 
 
Geht es dir, дорогая Мери?» —
А по-русски: «Как ты живёшь?
Стихи пишешь и вина пьёшь?
Иль его, как и прежде, ждёшь?».
 
 
Я молчу, улыбаюсь. Знаешь,
Всё, что было, сотрётся в пыль,
И иной станет сказкой быль.
Ты в догадках себя теряешь,
 
 
Щурясь в страхе, мол, не забыла,
Мол, я помню всё до конца:
Ты любила его, любила
И зачем-то всегда хранила
Образ близкого подлеца.
 
 
Но скривлюсь я в усмешке тихой,
Потому что забылось всё.
Нет любви той не-до-ве-ли-кой,
И исчез для меня мой Sir.
 
 
Закрываю глаза и вижу
Образ, что подарил мне мрак.
То любовь? Ты взгляни поближе:
Это ужас, животный страх.
 
 
Я жила так все эти годы —
В жутком страхе пред зверем – и
В сердце, милый, теперь взгляни77
  Авторск. пунктуация


[Закрыть]:
Накаляются в непогоду
 
 
Проводки из крепчайшей стали,
Коль я слышу о нём, увы.
Спрячусь в доме своём едва ли —
С ним же так неразлучны мы.
 
 
Я представлю, что всё сгорело,
Но приходит он и шипит:
«Всё – и чувства твои, и тело —
Мне навеки принадлежит».
 
 
Но сегодня я за свободу
Отдаю всё, что есть во мне.
Мы как будто играем в «Доту»;
Жаль: опаснее здесь вдвойне.
 
 
На тебя я гляжу. Заметно,
Как лучисты твои глаза.
По щеке поползёт слеза.
Я люблю тебя беззаветно.
 
 
И теперь не стыжусь любви,
Потому что она как клад;
Ну, а я – пусть с крюком – пират.
На вопрос твой забавный «Wie..?»
 
 
Отвечаю, что боль и смерть
Обошли меня стороной.
Я мечтаю всю жизнь стереть,
Мой любимый.
Мой свет.
Родной.
 
 
Прикоснётся к тебе ладонь,
Обласкает твоё лицо.
Полыхает на нём огонь,
Но затихнет в конце концов.