Текст книги "Талая вода"

Юля приняла душ, приятно удивившись наличию халата, напоминавшего тот, что Аня Вишнякова украла в Турции, завернулась в его мягкую вафельную ткань, сделала себе чай и расслабленно задумалась. Она устала, но ведь она в Лондоне, неужели же будет сидеть дома в свой первый вечер! С другой стороны – завтра на работу и прямо с утра важная встреча. Юля должна была показать портфолио клиентов НАДа представителям Кристис. День может оказаться тяжелым! А если сложится, вечером она посетит Национальную галерею. На часах было уже семь, поэтому Юля решила просто пройтись по району и возможно купить билет в театр. Она столько слышала о королевских театрах Лондона, нельзя упускать возможность посетить хотя бы один из них. Знала она и то, что купить билет можно в кассе на Лестер-сквер. Хорошо бы поехать и найти эту кассу, судя по карте метро это совсем недалеко. Можно заодно чуть-чуть прогуляться по знаменитой Оксфорд-стрит.

Юля мечтала, что если останется время, она добежит до Эбби Роад, чтобы увидеть первую звукозаписывающую студию «Битлз». Надька слушала «Битлз», и ноты «Белого альбома», «Элинор Ригби» и «Your mother should know» навсегда врезались Юле в память, вызывая прочную ассоциацию с детством. Как Надька с наушниками на голове, подпевала, пританцовывая в своей комнате, а когда мамы и бабушки не было дома включала старенький проигрыватель на полную громкость и тогда волшебная музыка лилась из окна на улицу, рок-н-ролл растекался по деревне, привлекая к их дому таких же битломанов. Она сфотографирует эту студию и купит там кружку и кепку для Надьки, то-то будет радости! Сама же она хотела посетить дом 221-Б на Бейкер-стрит, потому что не было книжного героя, который был бы ей так же близок, как Шерлок Холмс.

Юля с детства чрезвычайно много читала, и порой она задумывалась над тем, почему из всего огромного многообразия персонажей она ощущала такую невероятную душевную близость именно с этим худощавым меланхоличным англичанином, живущим в далеком Лондоне, в другом веке, и более того – не имеющим никакого отношения к искусству.

Впоследствии ей казалось, она нашла ответ на этот вопрос. Холмс несомненно не проживал свою жизнь зря. Он помогал людям. Он умел дружить. Он был честен, благороден, кроме того с энтузиазмом работал, проявляя порой активность, а порой и настоящий героизм, чтобы достичь цели, к которой шел, не останавливаясь перед трудностями. И однако… почти все свое время он проводил в уютной комнате, сидя в халате у камина с трубкой, играя в шахматы с другом доктором или просто размышляя.

И Юле хотелось бы жить так: приносить столько же пользы окружающим, не отходя от камина, не снимая любимого халата. И кроме того, кажется, Холмс был счастлив.

Покинув отель, Юля прошлась по улице, спустилась в метро, и вот тут возникли первые трудности.

Сначала она поняла, что не может купить билет, потому что касса не работает, и билет следовало покупать в автоматической машине, а она понятия не имела, как ею пользоваться. Следующей трудностью стало понимание, что проездной на неделю стоил почти пятьдесят долларов. Эх, где же Герман Шульц с его купюрой! Суточные ей выделяли мизерные, едва хватит пообедать. Хорошо, что она прихватила с собой немного личных денег.

Подумав, Юля решила купить билет на две поездки, воспользовавшись помощью проходившего мимо молодого англичанина. Тот был слегка навеселе, разглядывал девушку как диво-дивное, и не переставал восхищаться ее красотой.

Проведя на улицах Лондона чуть больше получаса, Юля уже успела заметить, что здесь все отличается от Москвы. И прежде всего, отличалось отношение прохожих: мужчины, идущие навстречу, улыбались, здоровались, кивали и не уставали говорить комплименты! Неужели, тут до сих пор остались настоящие джентльмены? Или, кажется, здесь она считается красавицей! Последняя мысль приободрила ее и помогла почувствовать себя увереннее, что пришлось очень кстати, потому что спустя еще четверть часа выяснилось, что она не знает, как пользоваться метро.

Вроде бы она тщательно изучила схему, вроде бы бесконечно долго блуждала по лабиринту узких обшарпанных тоннелей, с обклеенными рекламой стенами, тут были постеры мюзиклов, выходящих фильмов, социальная реклама. Все это смотрелось ново, в Москве тоже появилась реклама, но, конечно, она была куда более скромной и ее было значительно меньше. Но как же здесь некрасиво, даже убого, как неудобно! Юля приглушенно вскрикнула, когда увидела стаю крыс, бегущую вдоль рельс внизу платформы. Однако, чуть погодя, она поняла, что негативная оценка, данная ею лондонскому метро, оказалась завышенной, оно не дотягивало даже до «удовлетворительно», потому что сев в поезд, Юля приехала вовсе не туда, куда должна была.

Очень странно, изумилась девушка, вернулась назад, перешла через платформу, снова проверила схему и указатели на стенах. Вроде бы она сделала все правильно. Подошел поезд, раскрылись двери, и Юля вошла в вагон. Что ей понравилось – так это мягкие плюшевые сидения ярко-синего цвета, пожалуй, более удобные, чем в Москве. Ну и конечно, не так много народу. Но где же станции, прекрасные, как залы музея? Всего этого здесь не было и в помине.

Московское метро – самое красивое в мире, вспомнила Юля, а потом двери открылись, и она обнаружила, что снова приехала не туда.

Когда после третьей попытки, она со слезами на глазах подошла к убиравшему станцию пожилому мужчине в оранжевой жилетке, он долго хохотал, отворачивался, не в силах сдержаться, потом принимался хохотать снова.

А после, когда он объяснил, в чем дело, пришел черед Юли смеяться! Это же надо! С одной станции здесь ходят поезда разных веток, ты должен, выгнувшись над платформой, словно гигантский вопросительный знак, смотреть поезду «в лоб», чтобы увидеть, разглядеть мелкие светящиеся буквы, обозначающие направление!

– Это нелепо и чудовищно, – подумала она, добравшись, наконец, до нужной станции. Примерно полчаса занял поиск выхода из подземки.

Домой Юля вернулась значительно позже, чем ожидала, однако в сумочке ее лежал драгоценный билет на мюзикл «Кошки», купленный за те же пятьдесят долларов. И снова Юля вспомнила Германа Шульца. Почему ее мысли так часто возвращаются к нему? Она привыкла, что хоть и не обладает интуицией бабушки Зины или Нади, редко задумывается над чем-то не значимым, не важным. А следовательно, Шульц был чем-то важным в ее жизни. Разве? Она бы так не сказала! Ей никогда не нравились подобные роковые мужчины, да и она вряд ли запомнилась ему, сколько таких девушек он видел за свою жизнь!

Итак, билет на мюзикл за пятьдесят долларов, места на балконе. В то время как в России билет на балкон можно было купить за десять-двадцать рублей. Как вообще билет в театр может стоить так невообразимо дорого? Этого Юля не понимала. Хорошо, что ей платят пусть и маленькие суточные!

Очень уставшей, но счастливой, словно рыцарь, победивший чудовищного дракона, потому что в наши дни чудовище, подобное лондонскому метрополитену, водится разве что еще в каменных джунглях Нью-Йорка, она легла в кровать и заснула. И сон ее продолжался до тех пор, пока его не прервал звонок будильника. Вероятно, самый неприятный из всех звуков, существующих на планете.

Юля надела синий деловой костюм, состоявший из пиджака и юбки, причесалась, подкрасила ресницы и губы, спустилась в столовую, наспех позавтракала, выпила кофе и отправилась на встречу. После пережитого вечернего ужаса, дракон-метро наутро показался ей уже не таким страшным.

В этот раз у НАДа была неплохая коллекция старинной мебели, предметы русского декоративного искусства, ювелирные изделия, яйцо Фаберже, фарфор Санкт-Петербургского завода, кроме того картина Фалька.

Но больше всего надежд Юля возлагала на картины Бату Халаева, молодого казахского художника, перебравшегося в Россию. Ей нравилось, как он пишет, и девушке, как и любому эксперту, хотелось сыграть свою роль в судьбе мастера, стать для него крестной матерью в искусстве, открыть миру уникальность таланта живописца. Не каждому эксперту выпадает шанс зажечь звезду, но Юля надеялась, что ей повезет однажды.

– В его работах словно сошлись Европа и Азия, – сказала она, представляя картины, – Он пишет так, как писали импрессионисты, но рассказывает о своем. В его полотна хочется войти, лично мне прежде хотелось войти лишь в работы Ван Гога и Константина Коровина. Мы не сомневаемся, что у Бату – огромный потенциал, а у его таланта – большое будущее. В прошлом году в Москве состоялась его выставка, она была хорошо принята публикой, а несколько картин ушли в частные коллекции.

Представители Кристис не возражали, они кивали, разглядывали фотографии и улыбались, в их глазах невозможно было прочесть и намека на окончательное решение, за приветливыми масками таилось холодное безразличие, отчего Юля почувствовала себя неуютно. Хотя с радостью приняла предложение Стивена, одного из молодых стажеров, сопроводить ее в Национальную галерею.

– Я так устала от борьбы с вашим метро, – честно призналась она.

Из галереи они вышли в необычайном воодушевлении, и в восторге Юля даже рассказала о своем желании посетить музей на Бейкер-Стрит.

– Я люблю Рубенса, – восхищенно произнес Стивен, – Чувственность в его картинах кажется такой необычной и странной для того времени.

– Я в принципе обожаю фламандцев, – согласилась Юля, – Но если бы в Рубенсе было больше от Брейгеля, я любила бы его сильнее, если ты понимаешь, о чем я! Прости, иногда я запутанно выражаю свои мысли.

– Нет-нет, я прекрасно понял, – рассмеялся Стивен, – Хотя я уже заметил, что люди из других стран мыслят иначе, ты заметила?

– Я не так много общалась с людьми из других стран, – призналась Юля. – В основном с клиентами. Моя сестра живет в Германии, но я ни разу так и не была у нее. Хотя, она тоже жалуется на разницу менталитетов. Говорит, немцы слишком серьезные.

– Я собираюсь отправиться года на полтора в путешествие, посмотреть мир, – заметил ее спутник, и Юля не могла не сообщить, что и это желание представляется не только странным, но и совершенно невыполнимым с точки зрения русского менталитета. Как это – оставить семью! Как это – оставить работу!

– Мы просто не можем себе этого позволить, – вздохнула Юля, – Хотя, наверное, это незабываемое приключение!

– Куда бы ты поехала в первую очередь?

– В Амстердам и Гаагу. Потом в Нью-Йорк, посмотреть музей Метрополитен. Лувр и Орсэ в Париже. Музей Прадо в Мадриде. Памятники Индии и Великую китайскую стену…. Мне еще столько всего нужно посмотреть, – рассмеялась она.

Так, разговаривая, они добрались до ее отеля, потом Стивен сообщил, что неплохо было бы поужинать, они зашли в бар, где взяли традиционный английский «фиш-энд-чипс» с элем, после чего жизнь показалась совершенно волшебной. И кто говорил, что в Англии невкусно кормят? Совершенная ерунда! И рыба, и картошка оказались великолепны, чего уж говорить про эль! Однако достаточно скоро выяснилось, что британцы быстро хмелеют, потому что Стивен после двух пинт вдруг стал смелее, веселее, в его взгляде и повадках появилась незамеченная ранее лихость, он стал говорить громче, размахивать руками, все чаще поминая чувственность Рубенса и его женщин, особенно Елену Фурман, а потом вдруг заявил, что им пора бы подняться в номер к Юле, время позднее, а завтра – ранняя встреча. Заметив Юлин изумленный взгляд, он смутился.

– Нет, я просто подумал… Но если ты против, то нет проблем. Тогда я, пожалуй, пойду, – он не казался ни огорченным, ни разочарованным.

– Я сожалею, если мои действия можно было неправильно понять, – с искренним огорчением ответила Юля. Стивен меж тем вежливо простился, мило улыбнулся, давая понять, что произошедшее не более чем недоразумение, к которому не стоит относиться серьезно, и исчез.

Сидя в одиночестве за барной стойкой Юля допивала эль. Пожалуй, пинты для нее слишком много. Но не оставлять же. Уже так поздно, нужно скорее идти спать, завтра столько работы! Нужно написать отчет для Кристис… Да и бармен смотрит на нее подозрительно. Интересно, это прилично, если девушка сидит в баре одна? И чего хотел Стивен? Неужели в этой стране, если коллеги пошли в галерею, посмотреть картины, а потом выпили в баре по бокалу, это – свидание? И оно непременно должно окончиться в номере отеля? Нет, для нее это уж слишком экстремально. Многие, например Сашка, воспринимают командировку, как повод для внеочередной романтики, но она-то приехала именно работать, и потому…

– Юля? – услышала вдруг она. Не в силах поверить, что не спит, Юля обернулась. И увидела Матвея: пересекая холл, он шел прямо к ней.

– Что ты здесь делаешь? – изумленно спросила она. И в этом вопросе было все: и безумная радость от встречи с ним, и страх, что он видит ее за стойкой в одиночестве с бокалом в руке, и недоумение как он оказался в Лондоне, и неуверенность в том, что она хорошо сейчас выглядит, и «пути Господни неисповедимы»… Но главной все-таки стала радость.

Казалось, он тоже обрадовался.

– Я приехал на встречу, в Кристис, – пояснил он. – Мы готовимся к русской неделе. Полагаю, ты тоже?

– Почему не через нас? – спросила Юля. – У НАДа большой опыт в организации таких мероприятий!

– Спроси у Германа, – Матвей пожал плечами.

– Он тоже здесь?

– Нет, у него возникли срочные дела в Германии. Планировалось, что полетит он, но пришлось ехать мне.

– Как же я рада! – Юля не смогла сдержаться.

– Признаться, я тоже!

Она не могла не отметить, что его улыбка была абсолютно искренней, но в голосе звучали нотки сомнения. Что его беспокоит? Что Юля помешает его работе? Его досугу? Он встречается с кем-то в Лондоне? Ничего этого она не знала, просто почувствовала его сомнения и неуверенность.

– Ты в каком номере? – спросил он.

– В двести пятнадцатом. А ты?

– В двести восьмом. Соседи, – он взглянул на часы. – Мне надо сделать пару срочных звонков. Хочешь, зайду к тебе попозже, поболтаем?

Она согласно кивнула, вспомнив, что он уже говорил это «поболтаем», тогда, у него дома. Это были чудесные мгновения, которые она и не надеялась больше пережить.

– Почему ты мне не звонил? – спросила вдруг она, когда они шли по коридору к своим номерам.

– Я утопил телефон, – спокойно ответил он.

Это прозвучало совершенно правдоподобно, и Юля бы обязательно поверила, если бы не умела безошибочно отличать фальшь. Я могла бы быть отличным помощником для Шерлока Холмса, печально подумала она, войдя в свой номер.

На следующий день Юля была рассеяна и несобрана. Она старалась выполнять свои обязанности, но мысли ее постоянно отвлекались, она чувствовала, что витает в облаках – она ждала вечера.

Вечером Матвей встретил ее на Тауэр-бридж. Он был в светлом плаще, с длинным зонтом-тростью, в шарфе «Burberry» и в его облике было столько невыразимой элегантности, что Юля снова почувствовала себя деревенской девчонкой. А ведь она надела лучшее платье, и любимый пиджак, она так старалась выглядеть безупречно! Однако она придала себе уверенный вид и радостно улыбнулась.

– Пошли смотреть воронов? – сказал он, приветствуя ее, – Лично меня, когда я читал истории про Тауэр, больше всего интересовали вороны. Почему они продолжают там жить, почему не улетают?

– Меня, признаться, больше интересовали истории про разбойников Шервудского леса. Робин Гуд, Малютка Джон, Леди Мэриан… Ворон я всегда не любила.

– Это не вороны, а вороны. Мудрые королевские птицы! Совсем другое дело!

Юле хотелось сказать, что она готова смотреть летающих воронов, ныряющих пингвинов, жующих гиппопотамов, плюющих верблюдов, лающих гиен, спящих лемуров, кого угодно, лишь бы быть рядом с ним. Он понял это по ее глазам, ласково улыбнулся в ответ и поправил ее волосы, которые растрепал сильный порыв ветра. В этой древней твердыне всегда сильный ветер. И всегда мрачно, ведь Тауэр долгие годы был темницей для вольнодумцев и политических заключенных. Выслушав готические истории гида о многочисленных казнях, самоубийствах и четвертованиях, о виселицах и гильотинах, подземных тюрьмах и пытках, они почувствовали облегчение, когда вышли наконец на улицу. Правда тут же полил дождь, Матвей открыл зонт, и Юля спряталась под ним. Они забежали в метро и направились на станцию Вестминстер. Однако вышли почему-то на Оксфорд-стрит и застыли, пораженные сияющей рекламой музыкальных театров: в России еще не было ни моды на мюзиклы, ни таких ослепляющих светоинсталляций.

– Потрясающе, – прошептала Юля, – Чистая романтика! Какой удивительный вечер…

Они забежали в кафе, съели по бутерброду и выпили по чашке английского чая, хотя Юля заметила, что уже гораздо больше, чем пять часов. А ведь традиционный чай положено пить именно в пять часов.

– Время летит, – констатировала она.

– Когда я с тобой, оно пролетает, как одно мгновение, – заметил Матвей.

– Не знаю, понимаешь ли ты или нет… Но мне кажется, будто мы давно знакомы. Будто бы я знала тебя много лет, с самого детства, а может, еще раньше. Не знаю, запомнил ли ты, как часто мы произносили одни и те же вещи, и то, что наши вкусы в принципе похожи…

– Конечно, я это знаю, – подтвердил он.

Но Юле такого подтверждения было мало, сейчас, здесь, немедленно, она хотела понять, чувствует ли он то же, что и она, или же для него это просто ничего не значащие случайные совпадения? Имеет ли смысл надеяться и ждать, или они просто приятели, друзья, коллеги?

– Что ты знаешь? – настойчиво спросила она, испытывающее глядя ему в глаза.

И тогда, спокойно, без запинки и по-деловому, словно отвечая урок школьной учительнице, он почти скороговоркой произнес:

– Что нам не понравилась ваза Белогородовой, но понравилось ее окно, что мы любим одинаковую музыку и одинаковую еду, что озвучиваем одни и те же мысли, что чай, а не кофе, Англия, а не Франция, черно-белое кино, а не цветное, мимозы, а не гиацинты, собаки, а не кошки, Тауэр, а не Букенгем.

От изумления Юля на несколько секунд потеряла дар речи:

– Ты все это помнишь… Боже мой, я думала, ты не замечаешь, думала, только я одна и обращаю внимание… Часто бывает, что происходит нечто важное для тебя, а для другого человека оно не имеет ни малейшего значения!

– Это имеет для меня значение, – он посмотрел ей в глаза, и Юле показалось, что он скажет что-то еще, но он промолчал. Разговор перешел на театр, куда Юле предстояло пойти завтра, у Матвея была встреча с деловыми партнерами. Потом они немного поговорили про Аню и Германа Шульца, Матвей рассказывал о попытках сестры завоевать внимание мужчины ее мечты и о попытках покончить с собой, а потом дождь закончился, и они снова двинулись к Вестминстеру.

Аббатство было закрыто, и они просто походили вокруг, рассуждая о судьбах Соединенного королевства, покорении Шотландии, Ирландии, кельтских и саксонских королях, хотя Юля почти не слушала, что он говорил, а только старалась запомнить звук его голоса, да и какая разница, все это она знала и сама, читала в книгах, в учебниках, в то время как это мгновение их жизни пока не записано нигде…а может, в книге судьбы есть записи о них? О том, что однажды на Вестминстерском мосту встретятся Юля Туманова и Матвей Вишняков?

– Говорят, внутри очень красивые потолки, жаль, мы не увидим, – заметил Матвей, – но мы же работать приехали, а не гулять!

Юля согласно кивнула, ей стало холодно, она дрожала, пиджак был красивым, но слишком легким для такой погоды. Матвей обнял ее за талию, чтобы девушке стало теплее. Они пошли на мост, здесь было ветрено, а внизу бежали темные, быстрые воды Темзы.

– Вода не замерзает, – сказала Юля. – Тут похоже на Крымский мост, такая же река… Не хватает только Ани!

– Зато есть Биг Бен, – едва слышно засмеялся он, и Юля подняла глаза на бледно-желтый циферблат. – Зачем нам Аня, когда есть Биг Бен!

– Он красивый, правда? – спросила она.

– Но Спасская башня лучше?

– Зачем сравнивать несравнимое… Кто лучше Айвазовский или Ренуар? Левитан или Ван Гог? Каждый хорош по-своему.

– А кого любишь ты?

– Я люблю передвижников и фламандцев, – ответила Юля. – Но продаются лучше импрессионисты и современные художники, а потому я люблю их всех, и футуристов, и кубистов, и постмодернистов. Потому что их любят мои клиенты.

– А ты хороший эксперт, – он посмотрел ей в глаза смеющимся взглядом, – Как твоему клиенту – мне нравится такая позиция!

– Клиент всегда прав, – ответила Юля шепотом. Они стояли сейчас совсем близко, и пока не начали бить башенные часы, она успела услышать, как колотится его сердце. Неужели ее присутствие так взволновало его? В это просто невозможно поверить!

Он наклонился еще ближе, словно колебался, поцеловать ее или нет, и Юля не стала отворачиваться, улыбаться или наклонять голову, она ждала, опустив глаза и замерев, пока он решится это сделать. Ведь разве не она только что сказала, что клиент всегда прав? Разве не он только что сказал, что она – хороший эксперт?

Потом часы пробили еще раз, а потом еще раз, а потом снова пошел дождь. Он вернул их к реальности, и они бегом спустились в метро. Матвей взглянул на часы.

– Уж полночь близится, а Германа все нет, – сказал он с некоторым беспокойством.

– И слава богу! – заметила Юля. – Только его здесь не хватало…

– Я имел в виду, что Герман должен прислать календарь встреч на завтра, мы собирались обсудить основные задачи. Наверное, он забыл про меня, – в его голосе прозвучала досада, неуместная, как показалось Юле в этот волшебный вечер, разве можно думать сейчас о каком-то календаре!

– Возможно, пришлет утром, уже поздно. У него вероятно много дел.

– Скорее всего, – задумчиво заметил Матвей.

Они вернулись в гостиницу и как-то незаметно оказались в номере Юли, согрели чайник и переоделись в халаты, чтобы не простудиться после прогулки под лондонским дождем.

– Ты можешь остаться, как тогда, – заметила она с улыбкой, – Помнишь, ту ночь, которую мы проболтали? У нас всегда так здорово получается болтать!

В ответ он вздохнул, почему-то печально, а потом вдруг сказал:

– Как тогда уже не получится…

В его голосе Юля уловила какое-то беспокойство, сомнение, что-то, что омрачало ее счастье, которое могло, но не становилось абсолютным, словно до вершины оставалось еще несколько шагов, пройти которые невозможно. Почему она все время слышит в его голосе неуверенность, в чем дело? Из-за работы? Потому что он – клиент НАДа? Или же потому что не готов связаться с девушкой из деревни, живущей в съемной квартире с подругами, будь она хоть трижды эксперт? Или потому, что она никогда не нравилась мужчинам так, как ее сестра? Но ведь ему она явно нравится! Промолчать или спросить? И Юля решилась. Была ни была, удача любит смелых.

– В чем дело? – как можно более мягко спросила она. – В чем ты сомневаешься? Да, мы мало знаем друг друга, но…

– Но если в мире и встречаются люди, созданные друг для друга – то это мы? Ты это хотела сказать?

– Именно это! – подтвердила она.

Вместо ответа он как-то яростно и безнадежно взъерошил волосы и пробормотал «Все так сложно! Почему же все так сложно!»

Юля подошла ближе, вплотную к нему, больше он ничего не говорил, дальше все шло словно само собой, и только Юля все не могла ничего почувствовать, потому что так и не получилось отделаться от ощущения, что это происходит не с ней, она словно наблюдает со стороны, как если бы превратилась в астральную проекцию девушки, потерявшей на время связь с реальным миром. Разве подобное могло случиться с ней? Это же волшебная сказка, а разве бывают волшебные сказки наяву? Нет, разумеется, не бывают! И потому она впала в странное оцепенение, у нее никак не получалось поверить, осознать, прожить эти мгновения и ощутить всю полноту, которую дает радость исполнения мечты. Один раз их прервал звонок мамы, но Юля уже привыкла, что мама фантастически точно выбирала самый неподходящий момент для звонка, и научилась относиться к этому с конфуцианским спокойствием.

Оставшиеся дни в Англии были похожи на чудо. Они гуляли по набережной Темзы и ели мороженое в вафельных стаканчиках, куда веселый продавец-мулат воткнул еще две большие вафли, облитые шоколадом: Юля и Матвей разделили их. Она никогда не видела такого мороженого в России, скорее всего, его просто не было. Хотя, в последнее время появилось много новых интересных сортов, эскимо «Волшебный фонарь», например, белое с шоколадной крошкой.

Они вместе съездили на небольшом кораблике в Гринвич, где обнявшись долго стояли одной ногой в Европе, а другой в Азии, впрочем, меридиан оказался третьим лишним: Юля и без него чувствовала себя так, словно ей принадлежал весь мир. Ей хотелось кричать о своем счастье, хотелось, чтобы об этом знали все, даже в самых дальних уголках Вселенной! Да что там – ее счастье куда больше Вселенной, оно способно заполнить сотни тысяч таких Вселенных, неужели кто-то может не заметить его?

В сувенирном магазине Матвей купил брелок в виде якоря, переплетенного канатом, и подарил его Юле, как символ постоянства и надежности. Кроме того, они сходили в театр, прошли по бесчисленным мостам через Темзу, наблюдали смену караула у Букингемского дворца и целовались на каждой из укрытых розовыми кустами скамеек в Риджентс-парке.

– Я никогда не видел таких парков, – заметил Матвей. Пышно цвели розы, высаженные аккуратными круглыми клумбами и оригинально подстриженными кустами, оплетавшие деревянные сетки и опоры в окружении изумрудно-зеленого газона, казавшегося искусственным в своем совершенстве.

– Я никогда не видела такого мира, – откликнулась Юля с блаженной улыбкой, не сходившей с ее лица последние дни, – Все вокруг стало ярким и красивым, как если бы кто-то вдохнул жизнь в мертвую пустыню и она зацвела… Другое небо, другие деревья, звезды, и эти розы… Никогда прежде не зацветали такие прекрасные розы!

– Даже когда Ромео встретил Джульетту? – с ласковой насмешкой спросил он, и Юля уверенно кивнула.

– Никогда-никогда!

– Тогда я должен сорвать тебе хотя бы одну!

– Даже не вздумай! – Юля не на шутку обеспокоилась, – Нет! Только не хватало, чтобы тебя задержала полиция! Нам меньше всего нужны проблемы в Лондоне, да еще в преддверии русских торгов!

Но Матвей не слушал ее, отстранившись, он сделал пару шагов назад, оглянулся: по близости никого не было. И тогда он легко перемахнул через забор, даже как-то грациозно, словно всю жизнь только и делал, что красиво перепрыгивал через изгородь, а потом подошел к кусту, на котором росли самые необычные кремовые розы, чуть желтоватые у основания, сорвал одну из них, еще не распустившуюся, и так же ловко вернувшись обратно, преподнес Юле. Она взяла, с растерянной улыбкой, но не осуждала его, понимая, что это порыв, что именно в это самое мгновение правильным поступком было сорвать и подарить ей цветок, пусть даже совершив небольшое преступление в чужой стране.

– Это же совсем небольшое преступление, не правда ли? – словно прочитав ее мысли, спросил Матвей.

– Преступление не бывает большим или небольшим. Ты или переступаешь через закон, или нет. Ты или по ту сторону, или по эту.

– Логично, но преступная роза все ж хороша!

– Бесспорно, – согласилась Юля, – Она даже пахнет удивительно! Это настоящая, живая роза… Самая лучшая роза на свете! Хотя если честно, я всегда больше любила шиповник, жасмин, сирень. Когда наступал май и зацветала сирень, наша деревня преображалась, становилась нарядной, а потом все вокруг наполнялось ароматом жасмина, он совершенно сводил с ума. В такие ночи я открывала окно своей терраски и полночи вдыхала этот волшебный воздух, слушала соловьев и мечтала полететь, как Наташа Ростова…

– Наташа Ростова никуда не полетела. Она вышла замуж и родила детей, а после навсегда оставила мысли о полетах…

– Наташе Ростовой помешала война. Но в нашей жизни не будет войны, и мы сможем полететь! Вот сейчас я чувствую себя так, словно могу подняться и достать до самых далеких звезд!

– Наташе Ростовой помешала жизнь. Жизнь – не летное поле, Юля. Мне жаль тебя разочаровывать, но та эйфория, которую испытываешь сейчас ты… которую испытываем сейчас мы – продлится не больше месяца. Потом все успокоится, потеряет первоначальный блеск, станет обыденным. И полеты прекратятся.

Юля прижала ладонь к его груди и снова почувствовала, как гулко и неровно забилось его сердце.

– Центр Управления Полетами утверждает иначе, – резюмировала она. – У тебя что, всегда так бьется сердце?

Он ничего не ответил, на миг на его лице промелькнула растерянность, но Юля ее не заметила, она была поглощена розами, клумбами и своим долгожданным счастьем.

– Ты покажешь мне рисунки? – спросила она. – Теперь я уже не случайный человек в твоей жизни?

Он покачал головой.

– Не стоит, правда! Они слишком плохи, не хочу тебя разочаровывать. Мне неловко будет показывать их такому специалисту как ты, – ответил он, но в его тоне Юля услышала больше, чем просто страх показаться обыденным и лишенным таланта.

– Твои рисунки что-то скрывают?

– В том-то и дело, что нет. Они пусты и бессмысленны, – ответил он, и Юля решила не настаивать больше.

Вечером в отеле Юля, пытаясь привести себя в прядок, открыла косметичку и с удивлением обнаружила там странный тюбик с надписью на английском, которая гласила: «Блеск для тела». Она была готова поклясться, что видела его впервые, но было совершенно очевидно, что это неугомонная Надька сунула его незаметно: он куплен за границей, сомнений нет! Что это за штука такая, блеск для тела? Вероятно какая-то маслянистая жидкость, от которой руки и ноги становятся ровными и блестящими, словно у актеров сериала «Спасатели Малибу». Недолго думая, Юля отвинтила крышку тюбика, вылила содержимое себе на ладонь, после чего быстро провела рукой по щекам, шее, плечам, потом тщательно натерла блеском ноги, полагая, что Надька плохого не посоветует.

А на следующий день, когда взошло солнце, и она, и Матвей оказались покрыты мельчайшими разноцветными блестками, которые были везде: на носу, на лбу, на подбородке и даже на веках.

– Боже мой, ты блестишь! – воскликнула Юля, а потом, вскрикнув от ужаса, кинулась к зеркалу. Так и есть, ее лицо тоже покрыто тонким, но равномерным слоем блесток! Она бросилась умываться, но вода не помогала, в то время как Матвей, взглянув на себя, спросил:

– Ну и как ты хочешь, чтобы я шел с этим на работу? И что они подумают, если увидят эти блестки и на тебе, и на мне? Скажем, что нашли золотой песок в архивах Британского музея?

Юля растерянно пожала плечами.

– Придумай что-нибудь! Ты же умная!

– С чего ты взял?

– Ну… у тебя же хватило ума вымазать нас блестящим кремом!

– Прости. Я не ожидала, это все моя сестра. Я думала, эффект будет совершенно другим!