Текст книги "Талая вода"

Глава вторая. Родительский дом

Едва Юля переступила порог родного дома, как снова почувствовала этот запах – запах детства, неповторимый, он был только здесь. Ведь характерный запах есть у любого места. Когда она была маленькой, ей нравился тот странный, промышленно-пластиковый, что царил в спортивном магазине, в крупных универмагах – так пахнут новые вещи. И запах химических порошков, который встречал ее, когда она, держа маму за руку, входила в аптеку. Запястье Юли в те годы было перехвачено резинкой, на которой болталась связанная бабушкой варежка. Она отчетливо помнит это ощущение, когда болтающаяся варежка ударяла по руке… Сама она так и не научилась вязать. А вот бабушка все время перебирала спицами темными зимними вечерами, но она никогда не вязала просто, как это делают прочие женщины: нет, в шарфы и в варежки она вплетала не только нити, но и слова, нашептывала, нанизывала заклинания, оберегавшие внучек от хворей и опасностей, от нечистой силы и злых людей. Что уж говорить про обереги, которые она плела, их можно было вешать на пояс, носить с собой, крепить на стены в комнате, они имели вид смешных игрушек из шерсти, но на самом деле в них скрывалась великая тайна, недоступная неведающим. В ее сумке до сих пор лежал один из таких.

Запах порошков и смесей в аптеке Юле нравился и поныне, как и вид стеклянных пузырьков, в которые были налиты странные, неизвестные жидкости. Ну и, конечно, какой ребенок не любит запах кондитерской, который победно несется над морозной улицей, едва из печи достают пироги и коржи!

Еще она хорошо помнила, как они с бабушкой ездили к ее брату, тот жил в Костроме, в маленькой квартирке, работал учителем литературы в школе. У него дома всегда пахло старыми книгами. Едва Юля вспоминала этот запах, как перед глазами тут же возникала картина: освещенная желтым светом настольной лампы комната с низким столиком и креслами с двух сторон. И дядя, склонившийся над очередной книгой или газетой, в больших очках, напряженно вчитывающийся в чернеющие строчки, не говорившие ей пока ни о чем. Хотя читать Юля научилась довольно рано: задолго до того, как пошла в школу, она уже сидела с раскрытой книжкой сказок и водила маленьким пальчиком по строчкам. И всегда в ее детской головке возникали вопросы, которые неизменно ставили взрослых в тупик:

– Кто красивее: Василиса Прекрасная или Василиса Премудрая?

– Кто смелее: Иван-дурак или Иван-Царевич?

И тому подобные нелепости. Мама качала головой, едва услышав их, она всегда была занята на работе, да и дома почти непрестанно проверяла школьные тетради. Юля проводила время с бабушкой, слушая волшебные истории, а еще чаще с Надькой. Сестра была старше на шесть лет, но тогда казалась взрослой, умной, самостоятельной. Такой она кажется до сих пор. Как жаль, что она не сможет приехать на праздники!

В их же доме пахло деревом, теплом, уютом, печным дымом и возможно, старостью. Ведь бабушке Зине уже восемьдесят пять, и хотя она по-прежнему неплохо справляется с хозяйством, дом, где живет старый человек, сразу можно узнать по запаху нафталина и древних вещей, что годами висят в шкафах, потому что ни у кого не поднимается рука их выкинуть.

Юля любила этот запах и считала его родным. Хотя теперь уже Москва стала ее домом, – она никогда не вернется в деревню, она привыкла к другой жизни, к бешеному ритму, к огням большого города.

Снимая пальто, Юля почему-то подумала, что их московская квартира не пахла ничем.

Девушка повесила пальто, толкнула дверь, ведущую из сеней в дом, окликнула мать, и тут же почувствовала, как чьи-то руки крепко обхватили ее, и услышала такой родной мягкий голос сестры (не за голос ли все безоговорочно влюблялись в нее?):

– Не ожидала? – рассмеялась Надька, – Сюрприз! А я приехала!

Юля радостно вскрикнула, поцеловала ее в обе щеки, прижала к себе, а потом вдруг взволнованно спросила:

– Но как?! Ты ушла от мужа?

– Почему ушла? – Надежда всегда искренне удивлялась, услышав подобное, хотя планировала уход от мужа по три раза на дню, – Нет, конечно! Скажешь тоже! Валера за дровами пошел. Но ты проходи, проходи, бабушка и мама заждались, что и говорить, ты не часто балуешь их своими визитами!

Войдя в комнату, Юля попала в объятия матери, как всегда немного сдержанные, холодные, Светлана словно боялась показать чувства к дочери, а потом обняла сидевшую у накрытого стола бабку. Та в честь праздника была в нарядном синем платке из Павловского Посада, который Юля подарила ей в прошлом году по случаю дня рождения.

– Я уж не буду вставать, тяжело стало, Юленька, – пояснила бабушка Зина, – Но ты молодец, что приехала к нам! Хорошие люди всегда к столу!

– Вот, я гостинцев привезла, – Юля принялась выкладывать из сумки столичные подарки: бутылку шампанского, торт «Полет», два килограмма шоколадных развесных конфет, яблоки, мандарины и даже ананас. Вряд ли мама и бабушка когда-нибудь пробовали ананасы, если только консервированные.

– Ешь ананасы, рябчиков жуй! День твой последний приходит буржуй! – продекламировала Надька, бойко нарезав ананас колечками, обдирая с него колючую, похожую на драконью чешую шкурку, и в это время на пороге появился Валерий Вебер. Уже немолодой этнический немец, Валера вырос в Поволжье, куда Надя поехала по распределению после института: в те годы правила были уже не так строги, но Надя сама хотела увидеть Саратов, Самару и Волгоград, а потому с радостью согласилась. Они бродили по каким-то раскопкам, изучали историю края, писали отчеты, пели песни у костра на берегу Волги. Там она и встретила Валеру, который, по его собственному признанию, сразу же «запал на ее бесконечно длинные ноги». А он зацепил Надьку, потому что был каким-то нелепым и смешным, веселым, постоянно шутил, добродушно реагировал на любые трудности и смотрел влюбленными глазами. Юля думала, что в эру появления рекламы на телевидении Надя могла бы сделать карьеру модели, сестра была худой, высокой и стройной. Но, вместо этого, они с мужем почему-то решили отправиться в Германию по программе репатриации.

Почему-то… нет, наверное, это неправильно. Ясно, почему! В годы перестройки, когда на смену кумирам прошлых десятилетий пришли жвачка и вареные джинсы, считалось, что выйти замуж за иностранца и покинуть развалины Советского Союза – лучшая судьба для любой девушки. А Надя всегда хотела для себя самой лучшей судьбы. Как там пелось: «Америкэн бой, уеду с тобой! Москва прощай!» Юля же тогда только оканчивала школу, и потому не попала под гипноз общего безумия, мечта стать женой заморского принца миновала ее.

А вот сестра уехала в Германию, в Мюнхен. Сначала было тяжело, но Надя никогда не любила сидеть сложа руки. Она довольно быстро, быстрее своего мужа, выучила немецкий, выяснила, как можно получить компенсацию, положенную репатриировавшимся семьям, а после устроилась продавцом в магазин косметики. Правда работала она недолго, потому что довольно скоро у них с Валерой родился сын, а потом еще и дочь. Сейчас они отправили детей в зимний лагерь: в Германии главным праздником всегда было Рождество, когда семьям положено держаться вместе, а к встрече Нового года серьезно относились только русские эмигранты.

– Я хотела побыть с вами, и чтобы дети не мешали нам общаться, – пояснила Надька. Юля давно уже подозревала, что сестру вряд ли можно назвать идеальной матерью, поэтому не удивилась отсутствию племянников.

– Я купила Еве куклу, а Мише машинку, – сказала она, – Там, в сумке. Жаль, что они не приехали!

– Вот поедешь на свой аукцион в Базель, заедешь к нам, тогда и увидишь племянников! – ответила Надька. – Ну, давайте, за стол! Через пару часов новое тысячелетие! Надо же, трудно поверить!

– Говорят, тем, кто живет на рубеже веков, тяжелее всех, – заметила Юля.

– Да, особенно тебе здорово досталось! – засмеялся Валера и снова сгреб ее в охапку, как и при встрече, – он всегда относился к Юле с симпатией. Да и она любила этого немолодого, высокого мужчину, с широкими плечами и таким же широким носом, уже покрасневшим, то ли от мороза, то ли от стакана водки, который Валера опрокинул, прежде чем отправился колоть дрова.

– А еще говорят – как встретишь тысячелетие, так и проведешь, – продолжила Юля, со смехом освобождаясь.

– Что ж, значит, проведем с семьей, – наставительно улыбнулась сестра. – Семья – это смысл жизни, Юлька, ты пока молодая, возможно, у тебя свое мнение. Но со временем поймешь! Вот будет у тебя свой муж, свои дети, тогда все вокруг покажется тебе неважным. Даже меня затянуло.

Надька вздохнула, подняла бокал с вином и сделала глоток.

– Хорошее, – кивнула она. – Это французское. Мы привезли.

Надя очень любила все то, что привозила сама.

Дальше последовал традиционный салат «Оливье», холодец, бабушкины капустные пирожки, моченые яблоки и салат из свеклы, потом жульен, приготовленный Надькой, и наконец, запеченный в духовке гусь. Тоже очевидно, кулинарный шедевр сестры, мама была редкой гостьей на кухне, наверняка, она и сегодня проверяла тетради или сидела в учительской, где они праздновали своим небольшим женским коллективом. Девятнадцать одиноких женщин. Хотя нет, кажется, у физички был муж. Но это и не странно, в их деревне осталось совсем мало мужчин… да и кто пойдет работать в сельскую школу! Надо быть полным идиотом. Все уезжают в город за хорошей жизнью. Юля вздохнула: а когда-то профессия сельского учителя, как и сельского врача была престижной! А теперь – просто кошмарный сон!

По телевизору шел все тот же «Голубой огонек», состав приглашенных оставался неизменным, как и падающие откуда-то с неба спиральки серпантина. Менялись лишь костюмы и прически телевизионных звезд.

К моменту обращения президента, Юля уже выпила несколько бокалов и теперь видела окружающий мир неярким, полусонным и колдовским, словно сквозь таинственную кружевную занавесь, отделявшую ее от нового тысячелетия. Зажглись бенгальские огни. Ударили «Куранты». Валера громко откупорил шампанское, выстрелив пробкой в потолок, и разлил по бокалам.

– С Новым годом! С Новым веком! – проорал он.

Раздался звон хрусталя.

– Ура Миллениум! – крикнула Надька.

А потом они все вместе отправились кататься с горки. Нет, разумеется, бабушка Зина и Светлана остались дома, досматривать «Огонек».

– Надь, а ты в Германии с гор катаешься? – поинтересовалась Юля, когда они, стараясь не поскользнуться, держась за руки, шли по морозной улице родной деревни. Хлопали петарды, кое-где раздавалось пьяное пение односельчан.

Надька поправила меховую шапку с длинными ушами и уверенно кивнула. Она взбежала по узенькой дорожке, утопая в снегу, чтобы подняться к оврагу, туда, где в конце деревни начиналась ледяная дорожка.

Юля взволнованно улыбнулась, закрыла глаза и представила эту картину.

Уходящие в небеса вершины Баварских Альп, с замками, прилепившимися на скалах, покрыты снегом. В небольших уютных деревушках приветливо светятся окна, на площадях деревень сияют огнями рождественские елки. А на склонах гор – тысячи лыжников в разноцветных костюмах: розовых, белых, синих, неоновых. Они закрывают глаза защитными очками, надевают шлемы, сжимают палки и несутся вниз! И одна из них – Надя, в ярком костюме цвета фуксии… А недавно в Европе появилась новая мода: теперь они катаются не на лыжах, а на одной доске, вроде скейта, просто несутся по горному склону, как серфингисты по гребню волны! Юля представила стройную фигурку сестры, стоящую на высекающей снежные искры доске, скользящей по склону, а потом – в купальнике, на гребне океанской волны, несущуюся навстречу ветру! Как это красиво! В отличие от нее Надька всегда была спортивной, авантюрной, любила путешествия, экстрим и победы. Нет, победы они, пожалуй, любили вместе. И все-таки, Надька была другой. Она стала европейской женщиной. Немецкой фрау, раскованной, спокойной, в то время как она, Юля, так и осталась девушкой, приехавшей из деревни в Москву.

Юля догнала сестру уже на самой вершине.

– А на чем ты катаешься в Германии с гор?

Надька обернулась.

– Как на чем? – удивилась она, – На жопе!

После чего села, муж обхватил ее за плечи, и они понеслись вниз с хохотом и визгами, а потом оба рухнули в сугроб, где и остались валяться, оглушительно смеясь и стряхивая снег.

Юля озадаченно стояла у ледяной дорожки. Ее горнолыжная сказка была разрушена.

– Давай к нам! – крикнула Надька снизу, Валера замахал руками, и Юле ничего не оставалось, как подложить картонку и полететь с горы, как когда-то в далеком детстве! Эх, жаль у них не осталось санок, как здорово было бы скатиться сейчас!

Они вернулись домой около трех часов, поболтали с соседями, которые пытались устроить фейерверк: из их попыток ничего не вышло, очевидно, самодельные петарды намокли, поэтому они просто разливали наливку по рюмкам, пели песни, смеялись и громко кричали «Урааааа!» каждому не взлетевшему праздничному снаряду.

Юля вошла в дом, отогрела у печи замерзшие руки и направилась в комнату, где спали мама и бабушка. Мать уже легла, в комнате не горел свет, а бабушки Зины в кровати не было.

Юля нашла ее на кухне, та пыталась драить ершиком посуду. Юля взяла бабулю за худенькие плечи, отстранила и заняла место у раковины.

– Давай я сама, – сказала она.

Бабушка Зина опустилась на табуретку, заохала, теперь у нее болели колени, а когда-то она отличалась железным здоровьем и кажется ни разу в жизни не брала на работе больничный. А скольких людей она вылечила! К ней приходили деревенские жители: и бородавки сводить, и зубы заговаривать, и лечиться от бесплодия. Почти всегда бабушкины методы – травы, узелки, молитвы приносили результат. Интересно, как бы это оценили врачи? Усомнились, скорее всего.

– Ну что, бабуля, скажешь о новом веке? – поинтересовалась Юля, отрываясь от сложенной в железной мойке горы посуды, – как будто бы их было не пятеро за столом, а по меньшей мере пятьдесят! – Что нас ждет? Ты же видишь будущее!

– Я давно не вижу что под носом-то, не то что будущее, – отмахнулась бабка, – Зрение уже не то!

– Чтобы видеть будущее не нужно зрение, Ванга, вон, слепая, – возразила Юля.

– Ну, то Ванга! Не знаю я, Юленька. Вижу, идет другое время. Другая жизнь. Сложная жизнь для деревни. Люди оставят землю, а за то земля оставит их. Так всегда бывает, сначала родители оставляют детей, потом дети – родителей. Сначала ты сильнее, а потом – слабее своего ребенка… Так и здесь. Земля, она ведь живая, я всегда говорила. А ты вот тоже уехала в город…

– Ну, а что мне здесь делать, бабушка? Я хочу посмотреть мир. Хочу везде побывать. Надька вон, в Европе живет, и ничего!

– Надька что! Отрезанный ломоть, – бабушка Зина снова махнула рукой. – Ты замуж-то не собралась? Нет? Ну и правильно, не ходи! Нет там ничего хорошего! Ладно, пойду спать, и ты не задерживайся, домывай и ложись!

– Смотри! – Юля вытянула руку и показала бабке золотой браслет, тускло поблескивающий на ее мокром запястье. – Это мне Дима вчера подарил. Помнишь, тот парень, который приезжал со мной в прошлом году.

– Как же не помнить, – прищурилась бабка. – Это же золото, девочка! Дорого стоит!

– Не очень дорого.

– Золото дешевым не бывает, – строго оборвала бабушка Зина, – Любит он тебя. Я это и тогда еще видела. Он же мне все дрова переколол и воду таскал. И в больницу меня возил. Хороший парень, как Валера. Вот за него замуж и выходи.

– Иди спать, бабуль, поздно уже. Я тоже пойду. – Юля выключила воду, накрыла посуду полотенцем и проводила бабу Зину до кровати. Это сейчас у них был водопровод. Но Юля хорошо помнила времена, когда с ведрами они с бабушкой отправлялись к колонке на углу дома, чтобы набрать воды и для питья, и для умывания. А вот помыться было негде. Ходили раз в неделю в баню, это было целым событием! В бане, кстати, тоже есть свой, особый запах, почему-то он есть и на станции Арбатская, в метро, вероятно где-то близко вода. Этот странный запах Юля хорошо помнила, как и пар, поднимающийся клубами, и бьющий в лицо жар, стоило лишь войти в моечную. А после парной, наоборот, казалось, что в моечной прохладно. Поэтому Юля всегда торопилась побежать в парную, чтобы скорее оттуда выйти и привыкнуть к жару моечной. Какой же счастливой она чувствовала себя, когда, наконец, покидала душную баню, она ненавидела этот влажный воздух, которым невозможно дышать, волосы, прилипающие к телу, колготки, с трудом натягиваемые на мокрые ноги… Хорошо, что теперь в каждой квартире есть душ! Юля всегда предпочитала прохладу. Север, а не юг. Полярный круг, а не тропики.

Когда бабка легла, Юля пошла к себе, разделась, натянула ночную рубашку и уже собралась ложиться, – ей полагалась кровать в терраске, – но в дверь постучали, она накинула халат и пошла открывать. Надька, тоже в халате, проскользнула в ее комнату и почти мгновенно забралась в постель сестры. Юля села рядом, накрылась одеялом – в террасе было холодно даже летом, не то что зимой!

– Ну? – нетерпеливо спросила Надька. – Я слушаю.

– Ты слушаешь …что?

– То, что ты хотела мне рассказать! Я ведь права? Валера уснул, и я подумала, что пойду к тебе и послушаю… И что же случилось?

Юля улыбнулась и пожала плечами. Надька умела видеть мысли по глазам, в этом не было сомнений.

– Я хотела, чтобы ты мне погадала, – попросила она и умоляюще взглянула на сестру.

– Ну, я же этим давно не занимаюсь, – протянула та лениво, – Ты знаешь, я отошла от подобных вещей…

– Тут особенный случай.

– Ты встретила того самого мужчину? – Надька подняла брови.

Юля молча кивнула. И тут же хотела пуститься в длинный рассказ про Матвея Вишнякова, но Надька сделала ей знак замолчать.

– Если ты мне все расскажешь, потом не поверишь, что я правда вижу что-то в картах, – заметила она. – Твои предыстории мне не требуются.

Юля встала, проскользнула в большую комнату, к старинному комоду, где на самой нижней полке хранились, завернутые, как и положено, в кусок темного бархата, гадальные карты. Она вернулась, отдала сестре колоду, поежилась от холода, залезла под одеяло, отчего Надька резко дернулась и вскрикнула «Не трогай меня ледяными ногами!», и приготовилась слушать.

Рука сестры медленно перемешала карты.

– Задай вопрос, – сказала она. – Но имей в виду, карты с характером. Они говорят только то, что сами хотят сказать.

– Он полюбит меня? – спросила Юля. – Мы сможем быть вместе?

– Сними, – Надька протянула ей колоду. – Левой рукой от себя.

Юля толкнула рукой от себя, потом сестра сделала расклад, включила настольную лампу и долго-долго вглядывалась в выцветшие рисунки старых игральных карт, в которые однако никто никогда не играл. Ведь карты, используемые в игре, перестают принимать информацию из будущего.

– Странно, – сказала сестра задумчиво, – И да, и нет… Я же говорю, они скажут только то, что захотят… Но… ты не безразлична ему. У него есть несомненный интерес. Бубновая семерка – романтическое свидание. Бубновая девятка – любовь. А вот это – другой король. Благородный король… Я бы сказала – кто-то встанет на вашем пути! У него будет соперник. Да, вероятно, ты выберешь другого, не его. Вот, карта выбора. И выбор не простой, совсем не простой! Туз – казенный дом… надеюсь, тебя хотя бы не посадят в тюрьму…А может и посадят… Дороги, дороги, путешествия… И чем сердце успокоится…

Надя перевернула карту в центре расклада: под бубновой дамой, символизирующей саму Юлю, лежал крестовый туз.

– Это – дом, – пояснила Надя. – Вероятно, как я и сказала, ты обретешь семью. И очень много семерок. Это слезы. Слезы, слезы, слезы…. Нет, сестрица, ищи другого короля! Этот принесет тебе только печаль. Да ты сама поймешь и найдешь другого. Так говорят карты.

– Но я не хочу другого, – разочаровано протянула Юля. – Мне понравился он!

– А ты не слушай меня, – Надька смешала карты и убрала их в коробку, – Все гадалки ошибаются, а я так давно не пробовала, забыла уже все сочетания, я и расклад-то с трудом вспомнила! Все у вас будет хорошо, вот увидишь! Любовь – это прекрасно. Я даже немного завидую тебе… У нас в Германии…

И Надька пустилась в долгие рассуждения о том, как скучно живется в Германии, и как хочется ей поскорее вернуться обратно в Россию. Одинаковые дома, одинаковые лужайки, рано в кровать, рано вставать, экономить на всем, помнить про распродажи, соблюдать идеальную чистоту – вот чем жили немцы, и, разумеется, все это как нельзя более не подходило ее сестре. Надька была такая взбалмошная, эмоциональная, страстная, беспорядочная и непрактичная!

– На старости – точно вернусь, умирать я там не собираюсь, – совершенно серьезно резюмировала она, и Юля рассмеялась, а потом зевнула.

– Спать надо ложиться, скоро утро, – заметила она. – Спасибо за гадание!

Надька кивнула, выбралась из кровати и отправилась к мужу, а Юля закрыла глаза, но еще долго лежала без сна, чувствуя, как сильно бьется сердце.

Так не бьется сердце ни у того, кто долго бежал в гору, ни у того, кто выпил настойку из корня женьшеня, ни у того, кто волнуется перед экзаменом. Так бьется сердце только у влюбленных. И при таком сердцебиении невозможно уснуть.