Текст книги "Талая вода"

Мила огорченно вздохнула и обняла Юлю за плечи, а Сашка залпом опрокинула бокал. А потом расхохоталась. Смеялась она долго и безудержно.

– Прости, милая, но это правда, забавно так, – сказала она, вытирая слезы, – Прости, что я смеюсь! Только с тобой такое могло случиться, ну честно!

– Я пойду к себе, – Юля поднялась. – Спасибо за поддержку, девочки. Все образуется. Да и вино мне пить не следует.

Она вошла в свою комнату, закрыла дверь, выключила свет и села на кровати, обхватив колени руками. В голове было пусто. Ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Ничего. Ни горя, ни переживаний, ни слез. Ничего. Юлю часто спрашивали, с какой картиной она могла бы сравнить свою жизнь, и всегда это были разные картины: детство ассоциировалось у нее с полотнами Коровина, юность казалась похожей на взрывные картины Мунка. И почему-то она всегда думала, что будущее ее ждет яркое и нежное, как полотна любимого Ван Гога. Но сейчас ее жизнь, без всякого сомнения, напоминала «Черный квадрат» Малевича. Девушка вглядывалась в его пустоту, но видела лишь оглушающую бездну – Вселенную до начала творения. Все о чем она мечтала, рухнуло в эту бездну. Как жить дальше она не знала.

Не раздеваясь, Юля вытянулась на кровати и закрыла голову руками, она сжала виски ладонями, словно пытаясь уложить в сознание то, что укладываться никак не хотело – да, Сашка в кои-то веки была права, если бы они придумали десять тысяч различных сценариев – все равно не додумались бы до такого!

Бессмысленная, ненужная жизнь, бессмысленный, пустой мир. И столько боли! Почему бывает настолько больно? Кому это нужно? Или же эта наша расплата за какие-то неведомые грехи? Почему мы вынуждены терять, страдать, проливать слезы? Юля крепче сжала веки, но боль не утихала. В нем одном был смысл ее жизни, сейчас она это понимала особенно отчетливо. Как жить теперь без него? Зачем? Но значила ли она хоть что-то для него? Он говорил, что любил, ее, но разве это любовь? Разве любят так? И все-таки, почему так больно? Столько вопросов… Возможно, надо умереть, чтобы все закончилось. Но тогда умрет и ребенок. Ему вредны ее переживания. Рыдания до спазмов. Но она ничего не может изменить, не может остановить слезы, не может отключить сердце. Много слез, говорили Надькины карты. Слишком, много слез…

Когда Матвей вернулся в квартиру, Герман был у себя, он снимал соседнюю. Матвей жил один, впрочем, эта студия и была рассчитана на одного человека. Прежде он всегда считал себя одиночкой и удивлялся, как ему удалось прожить с Юлей целых полгода. Юля… Теперь он вряд ли снова увидит ее когда-нибудь! А ведь она необходима ему, нужна как солнце растениям, и даже больше: только рядом с ней жизнь обретала какие-то краски! Все остальное время казалось, что его Вселенная от края и до края скована вечной мерзлотой. Почему все должно было так получиться? И как он сможет без нее теперь, когда он так привык быть рядом?

Дверь отворилась, и вошел Герман, у него был ключ от квартиры. Он подошел к барной стойке, плеснул виски в стакан себе и Матвею, потом достал из холодильника лед, бросил несколько кубиков, сделал глоток, сел рядом и протянул ему стакан. Тот взял его, почти бессознательно и залпом осушил.

– Эй, виски так пить нельзя, это тебе не вода, – Герман Шульц забрал у него стакан, а потом обнял Матвея за плечи. – Ты что, правда, расстроился? Из-за этой девчонки? Да прекрати, она узнала бы рано или поздно. Я тебе не мешал, думал, ты хочешь что-то понять для себя. Но сразу было ясно, что это временно. Вам не стоило съезжаться.

– Зато я не думал, что временно.

– Спросил бы меня, я бы тебе сказал.

– Я люблю ее, – Матвей поднял голову. – Понимаешь? Правда люблю и хочу быть с ней. Мы были счастливы эти полгода.

– Тогда почему ты сейчас здесь, а не с ней? – глаза Германа смеялись, он прекрасно понимал, что имел странную власть над людьми, и особенно над Матвеем и тому никогда не преодолеть ее.

Тот отстранился, отодвинулся на другой край дивана и ничего не ответил. Внезапно Герман заметил лежащую на тумбочке у кровати книгу, в потрепанном кожаном переплете, старое издание.

– Ого! Ты стащил эту книжку у меня, нехорошо!

– Одолжил почитать, – возразил Матвей.

Герман взял книжицу в руки, то был небольшой томик Ибсена, «Пер Гюнт».

– Вполне подходящая для тебя вещь, – заметил он вдруг. – Я же уже говорил, что ты напоминаешь мне вечно плачущую и невероятно привязчивую Сольвейг? Ты же столько лет не устаешь чего-то ждать, чего-то хотеть… Даже я устал ждать, когда тебе надоест. Я знакомил тебя с сотней девушек, я отпустил тебя к твоей Юленьке, и что? Я потерял надежду, что ты оставишь меня когда-нибудь в покое. Тогда чего теперь трепыхаться?

И он, перелистнув несколько страниц, продекламировал:

– Никого не назвать на целой земле мне

Отец или мать. От всех отреклась я.

– И все потому лишь, что хочешь ко мне?

– Да, к тебе одному лишь…

Он громко захлопнул книгу и пренебрежительно бросил ее обратно на тумбочку. Матвей с отчаянием проследил за ее полетом.

– Это нечестно, – сказал он со слезами в голосе, – Нечестно! Совершенно невыносимо, я не могу больше так! Не могу так жить!

– Да брось, ну что за капризы, – Герман поднялся и налил себе еще виски. – Ты начинаешь напоминать мне твою сестру. А она меня раздражает. Может, нам съездить куда-нибудь?

– Мы только что вернулись из Сингапура… я никуда не хочу.

Герман прошелся по квартире, приподнял жалюзи, выглянул на улицу, потом, полюбовавшись полетом снежинок, обернулся к Матвею.

– Я ведь тебя не держу, вот что я пытаюсь донести, – спокойно произнес он. – Если хочешь ты можешь уйти. Можешь отказаться от квартиры, а можешь сохранить ее, это не имеет значения. Можешь пойти к своей девушке, можешь жениться на ней. Ты свободный человек, мой дорогой друг, и волен делать все, что тебе захочется.

Матвей горько усмехнулся.

– Зачем ты мне это говоришь? – спросил он, и в его голосе послышалась обида, – Ты же знаешь, что я не могу, что никогда этого не сделаю!

– Тогда к чему весь этот спектакль сейчас? – Герман пожал плечами. – Я тоже встречался с женщинами, ты знаешь. Но разве я хоть раз трепал тебе нервы, лил слезы?

– Тебе не было до них никакого дела. Как и до меня….

– Но зачем я тебе? Чего тебе надо? Я всего лишь человек, такой же, как все остальные.

– Нет, – Матвей покачал головой. – Ты не такой, как остальные, и прекрасно это знаешь. Их не замечаешь рядом с тобой. Впрочем, ты же знаешь сам… Просто издеваешься, как обычно. А мне надоели твои бесконечные издевательства. Я хочу побыть один, можно? И, в конце концов, у меня есть работа.

– Замечательно, что ты все-таки вспомнил об этом! Давно пора! Кстати, про того художника – Водопьянова. Мы продали его картину и весьма успешно. Проверь, пришли ли Полине все документы.

С этими словами Герман ушел, а Матвей так и остался сидеть на диване неподвижно, глядя в пустоту. Ему тоже вспомнился «Черный квадрат». Он ненавидел Германа за то, что тот так бесцеремонно разрушил его отношения с Юлей, но одновременно, как никогда раньше чувствовал себя потерянным, разбитым и нуждался в его поддержке. И потому побыв немного один, обреченно поднялся и поплелся к нему в квартиру.

В состоянии феникса, который сгорел, но не возродился, Юля добралась на следующий день до работы. Она холоднее, чем обычно поздоровалась с Зоей Петровной и Наташей, попыталась погрузиться в работу, но звонок телефона нарушил тишину – ее вызывал Борис.

Юля, едва поздоровавшись с Викой, вошла в его кабинет, Борис приветствовал ее, не поднимая головы от какой-то книги, над которой склонился. Это было необычно, чаще всего он был рад ее видеть!

– Как самочувствие? – спросил он сухо, и Юле не понравился его тон, более того, в воздухе повисло такое явное ощущение опасности, что его можно было пощупать!

– Спасибо, все хорошо, – ответила она. Снова воцарилось молчание. Юля сидела, как на иголках, не понимая, что происходит, но не в силах задать вопрос сама.

– Юля, ты всегда была прекрасным экспертом, – Борис поднял голову. – Но сейчас в твоем положении… Честно скажу, твоя беременность, конечно, нарушила мне все планы…

– Почему? Разве это не естественно для женщины? Что здесь не так?

– Во-первых, мне нужна полная отдача. Женщина, занятая своим ребенком, вряд ли сможет сосредоточиться на работе как следует…

– Поверьте, ребенок мне не помешает сосредоточиться… – горячо начала Юля, но он жестом прервал ее.

– Тогда скажи мне, почему картина, которую ты оценила как «невыразительное полотно с плохо определенной композицией», продано нашими конкурентами за полтора миллиона? И не рублей, Юля! – крикнул он.

– Вы говорите о «Стражнике» Водопьянова? – Юля изумленно вскинула брови.

– А знаешь, кто конкурент? Некая компания «Тензико»… Слышала?

– Да, конечно… Это очень странно, я ездила к ним в офис, смотрела картину – в ней ничего нет, – Юля покачала головой в недоумении. – Я могла ошибиться. Поведение покупателей не предугадать. И если кому-то понравилось это полотно, мы не вправе упрекать его за плохой выбор… Или я не права? Каждый имеет право на дурной вкус, так ведь?

Борис оперся руками на стол, положил подбородок на тыльную сторону ладони и усталым взглядом посмотрел ей в глаза.

– Юля, кто отец твоего ребенка? – спросил он после долгого молчания.

Юля почувствовала, что ее сердце сжало нехорошее предчувствие, а руки похолодели, потому что кровь прилила к щекам.

– Какое это имеет значение? Или… На что вы намекаете?!

– Мне сказали, что ты проводишь много времени с Матвеем Вишняковым, вас часто видели вместе, в том числе и рано утром перед работой, и я сделал некие выводы…

– Что я пишу ложные заключения, чтобы помочь другой фирме?! Чтобы дать своему мужчине заработать?! – Юля в негодовании вскочила, – Как вы можете! Я бы никогда…

Она сделала глубокий вздох, чтобы успокоиться.

– Мы с Матвеем не говорили о работе. И кстати, мы больше не общаемся и вряд ли будем когда-либо. Клянусь, это просто совпадение, неудачное совпадение…

– Ты же знаешь, какая репутация у «Тензико». Знаешь, что это за компания, не так ли? Не самые честные люди, Юля, не стоило с ними связываться ради денег.

– Ради денег?!

– По любви не стоило тем более.

Юля смотрела на Бориса, и его лицо говорило, что он сомневается в ее словах. Ей не удавалось его убедить, хотя она знала, что совершенно невиновна. Когда появляется недоверие, его последствия нельзя не замечать. Как в анекдоте про ложечки…

– Вы хотите, чтобы я ушла? – спросила она уже совсем тихо. Он не ответил. Возможно, если бы Юля не была беременна, он предпочел бы сохранить ее, слишком много было толку от эксперта Тумановой. Но теперь! К тому же принимая во внимание случившееся, ее уход был бы наилучшим выходом.

Юля вышла из его кабинета, спустилась к себе и написала заявление об уходе. Наташа и Зоя Петровна с ужасом повскакивали со своих мест, наблюдая, как она собирает вещи.

– Боря из ума что ли выжил! – воскликнула Зоя Петровна, брызгая слюной от возмущения, – Что мы делать без тебя будем? Я немедленно с ним поговорю! Иду к нему сейчас же!

– Не нужно, Зоя Петровна, спасибо, – Юля улыбнулась. – Я, и правда, неважно себя чувствую. Мне не повредит покой, по крайней мере, на ближайшие полгода. А потом родится ребенок – будет не до работы…

– Просто кошмар, в голове не укладывается, – причитала Наташа.

Так бесславно Юля покинула офис Нового Аукционного дома, с которым связывала свои надежды на блестящую карьеру.

Еще вчера она думала, что достигла вершины опустошенности. Оказалось, нет. Она догадывалась, что Герман устроил это специально, чтобы лишний раз показать ее никчемность и непрофессионализм. С его связями подобное ничего не стоило сделать.

Когда она пришла домой, подруги еще не вернулись. Юля, чувствуя тошноту и головокружение, опустилась на диван и расплакалась от обиды, от страха перед будущим, от собственного бессилия и жалости к себе. Что теперь делать? Ее сбережений хватит ненадолго, она не умела копить, да и зарплата не позволяла, а просить деньги у Матвея… Знать, что это – деньги Германа Шульца? Нет уж, никогда! И в эту секунду зазвонил телефон. Юля машинально сняла трубку.

– Привет! – услышала она голос Димы. – Как дела?

– А твои? – Юля предпочла ответить вопросом на вопрос.

– Нормально.

– Что нового?

– Да особо ничего, – у Димы никогда не было ничего нового, – Хотел спросить, как ты, сказала своему парню про ребенка?

– Нет, не сказала. И не скажу. Он мне не парень, Дим. Давай не будем об этом.

– Понятно… – трубка замолчала.

– А еще меня сегодня уволили, – выпалила вдруг Юля. – Видимо, потому что сотрудница, которая ждет ребенка, никому не нужна. Такая вот у меня веселая жизнь.

– Понятно, – снова сказал он и добавил после паузы, – И что ты будешь делать?

– Не знаю, я еще не думала. Пока поеду домой. Может, уеду к Наде в Германию. У нее есть лишняя комната, не выгонит же она сестру на улицу, – невесело пошутила Юля.

– Выходи за меня замуж? – предложил вдруг Дима.

– Как?! Ты же все знаешь… – опешила Юля. – Я не могу… у меня ребенок.

– Ну и что? Мало ли у кого ребенок. Ты же не хочешь больше общаться с его отцом. А я всегда хотел на тебе жениться, с ребенком или нет, какая разница. Даже лучше, если сразу с ребенком.

И Юля вдруг почувствовала такую глубокую грусть, какую не ощущала ни когда потеряла Матвея, ни когда лишилась любимой работы, ни когда рухнули ее хрустальные замки. Его простые слова растрогали ее, потрясли, изумили, и она сквозь слезы сказала:

– Дим, я тебя не стою. Правда.

– Вот и проверим, – ответил он. – Так как ты ждешь ребенка – нас могут поженить без очереди. Таким образом, можем успеть до Нового года. И начнешь год уже замужней женщиной, как тебе? Согласна?

– Согласна, – ответила Юля с благодарностью.

Он появился, словно ангел-хранитель, чтобы спасти ее, чтобы снять ту ношу, что придавила ее к земле, не позволяя распрямиться и продолжать идти. Теперь все хотя бы стало проще и понятнее. Черный квадрат стал прозрачным, появились неясные очертания будущего.

В конце декабря Юля стала женой Димы Столярова, но оставила свою фамилию. Свадьбу отметили в деревне, бабушка Зина каждую минуту говорила, что она всегда знала, что Дима – и есть ее судьба, и что он отличный парень. С чем, собственно, Юля и не стала бы спорить. Подруги радовались за нее и наперебой поздравляли. Надька тоже радовалась, но как показалась Юле, скорее тому, что не ошиблась в своем предсказании.

– Он нашел другого короля, или ты нашла – какая разница! Важно – король мечей вас разлучил, мои карты сказали правду! – с плохо скрытым ликованием заявила она.

А еще через несколько месяцев, в самом конце мая Юля родила девочку.

– Как ты ее назовешь? – спросил Димка, когда впервые увидел малышку.

– Антонина, – ответила Юля.

– Почему?

– В честь прабабушки. Прабабушка Антонина была сильной женщиной. Ее отправили в лагерь, в Сибирь, в годы репрессий. Но она не сломалась, выжила. И ни на секунду не разочаровалась, ни в партии, ни в коммунизме. Верила, что все так и должно быть. Потом освободилась, перебралась во Владимирскую область. В лагере получила образование, научилась читать. Она была умнейшей женщиной, так говорит бабуля. Я хочу, чтобы моя дочка выросла похожей на нее.

– Наша дочка.

– Да, наша дочка, – Юля улыбнулась, обняла мужа и посмотрела на спящую дочь. Сейчас сложно было сказать, на кого та была похожа, Юля надеялась, что Тоня вырастет такой же красивой, как когда-то Надька.

Почти сразу после рождения Тони, в июне, наконец, поженились Мила и Кирилл. В отличие от Юли они пышно отметили свою свадьбу, а Сашка умудрилась закрутить бурный роман со свидетелем и даже укатила с ним в Эмираты.

А в один из летних дней, когда Дима был на работе, а Юля собиралась пойти погулять с дочкой, Таирчик зашел ее проведать. Он был очень красив в синей футболке и черных джинсах, казался спортсменом, а не молодым врачом. И его обычная легкая небритость ему тоже удивительно шла. Он принес плюшевого медведя размером с холодильник, и Юля никак не могла придумать, куда же его пристроить в их небольшой квартирке.

– Зачем же такого большого? – спросила она, крепко обнимая друга.

– Я думал – чем больше, тем лучше, разве нет? – он пожал плечами. – На нем можно полежать! А ты почему не поедешь в деревню? В Москве жарко летом!

– У Димы отпуск через неделю, тогда все вместе поедем. Мама его туда насовсем перебралась, говорит, чтобы не мешать нам строить свою жизнь.

– Ты счастлива? – он взглянул ей в глаза, требуя правдивого ответа.

Юля пожала плечами.

– Я пока не знаю, если честно, нет времени даже задуматься, – она улыбнулась. – Тоня плохо спит, я полночи укачиваю ее. А утром просыпаюсь, еле открываю глаза, потом кормить, гулять, стирать, готовить, купать, укладывать… и так каждый день. Все время в полусне. Замкнутый круг. Я думала, мне будет не хватать работы, но мне настолько не до нее!

– А с мужем как? Все нормально?

Юля кивнула.

– Он замечательный. Хотя, конечно, мы почти не общаемся, он на работе, я все время с ребенком. Вот поедем в деревню, там и поговорим.

– Ты больше не переживаешь из-за Матвея? – спросил Таир.

– Почему ты спрашиваешь?

– Иногда сложно забыть, когда сильно любил.

– Возможно, но у меня нет времени, – ответила Юля. – Нет времени думать, скучать.

Он понимающе кивнул, улыбнулся, отчего в его глазах вспыхнули лукавые искорки.

– Ну, давай! Показывай свое сокровище!

И Юля повела его в комнату, где завернутая в пеленки в кроватке лежала Тоня, готовая к прогулке. Она осторожно взяла дочку на руки, потерлась носом о ее крошечный носик, улыбнулась и протянула ее Таиру.

– Я брать не буду, только посмотрю, не умею с детьми, – испуганно отстранился он. – Хорошенькая!

– Еще бы! Пойдем, погуляешь со мной. А то одной скучно, все мамаши разъехались, жары испугались. Заодно поможешь коляску спустить.

Вместе они вышли на улицу, Таир несколько раз чертыхнулся, пытаясь закатить в лифт большую коляску.

Когда они шли по парку, Юля, наблюдая с каким интересом он катит ее перед собой, не выдержала и спросила:

– Таирчик, ну скажи, почему ты не женишься? Почему у тебя нет девушки? Почему не заведешь своих детей?

На секунду ей показалось, что ее друг тоже скрывает что-то, как и Матвей Вишняков.

– Какая ты, Юлька, все-таки приставучая, – вздохнул Таир. – Ну, хорошо, скажем так – я был влюблен. Очень сильно влюблен. И теперь, когда начинаю встречаться с девушками, не могу удержаться от сравнений. И все они не стоят ее. Я не могу заставить себя влюбиться, а жениться без любви – зачем оно мне? Готовить я и сам могу. Может, когда-нибудь, но пока не складывается. Устраивает тебя?

– А та девушка?

– Она меня никогда не любила.

Юля сочувственно положила руку на его рукав.

– Разве тебя можно не любить? – сказала она, грустно улыбнувшись. – Ты же самый замечательный!

– Это было давно. Я еще не был врачом, да и выглядел похуже, чем сейчас. И потом – ты же не любишь меня?

– Я тебя люблю, даже очень, – Юля посмотрела на него и засмеялась. – Только иначе. А ты не пытался разыскать ту девушку? Поговорить с ней? Может сейчас она бы изменила мнение!

– Нет, она замужем, счастлива, – Таир махнул рукой. – Да нет, Юль, я еще встречу свою судьбу, надеюсь!

– Конечно, встретишь, – заверила его Юля. – Все у тебя будет хорошо. Не все должны быть неудачниками…

– Ты не неудачница. Просто твое счастье еще в пути.

Юля взглянула на личико спящей Тони и почувствовала, что жалеет о своих словах: вот оно, – ее счастье, мирно посапывает в коляске.

– В отличие от Надьки, я, кажется, буду хорошей матерью.

– Как она? – поинтересовался Таир.

– Да как обычно, бросила работу, только бы снова не связалась со своей сектой. Детьми Валера занимается, что она делает, не знаю. Приедет в августе – спросим.

Таир кивнул и покатил коляску дальше, а Юля достала телефон и позвонила мужу. Они договорились обязательно созваниваться каждые три часа.

Глава девятая. Записки Надежды Вебер

Надя сидела в комнате, отчаянно пытаясь сосредоточиться. Идеальная чистота давила на нее: все вещи стояли на только им определенных местах, кругом ни пылинки, четкие линии мебели из «Икеи», ни одного завитка, за который мог бы зацепиться глаз! Черт бы побрал Валеру с этим его немецким вкусом!

Надя поднялась, прошлась по квартире, потом забежала на кухню, распахнула холодильник, вытащила бутылку пива, открыла ее, сделала глоток, зажмурилась от удовольствия, настолько вкусным и холодным оно оказалось, и вернулась к столу, на котором лежала рукопись. Надежда Вебер в который раз решила, что ее призвание – литература, но писатель из нее никак не получался, и вот уже третий день она не могла написать ни строчки. Чистый лист страшил, угрожал, от него веяло неизвестностью, неумолимо наступающим будущим, он напоминал слепые глаза судьбы, и Надя его боялась. Ни одной строчки. Ни одной буквы. Может, ей следует влюбиться? Любовь дает вдохновение! Или хотя бы найти себе музу! Ну, где же ты, муза! Надя выглянула из окна на лужайку, которую подстригал красивый сосед-немец в открытой белой майке, не скрывавшей его стройной фигуры и мускулистых рук. Чем не муза?

Надя вздохнула. Дети были отправлены к друзьям семьи и вернутся не раньше, чем через три часа. Валера ушел в автосалон. В последнее время он все чаще оказывался в мастерской, а не в салоне, потому что постоянно приходилось что-то чинить при продаже подержанных машин. А ведь его нанимали как продавца! Вообще, муж стал задерживаться на работе, это и неплохо, он не отвлекает ее от мыслей, от столь любимого одиночества, но все-таки, нужно проверить, не кроется ли здесь что-нибудь. Вечером придется раскинуть картишки. Надя оглядела в зеркало свою по-прежнему идеальную фигуру, которую подчеркивало летнее платье в цветочек, вздохнула, взглянув на чистые листы бумаги, лежавшие перед ней, и отправилась флиртовать с Хансом: хоть для чего-то ей пригодится немецкий язык.

Она спустилась во двор, помахала ему, приблизилась, он выключил газонокосилку и тоже приветствовал ее. Через несколько минут она уже улыбалась, кокетливо смеялась, он не мог не видеть, что вызывает интерес своей соседки, и так же ясно Надя видела, что нравится ему. Может, написать красивый детективный роман о жене, которая изменяет мужу с соседом, а потом того находят убитым…

Стук калитки прервал ее мысли.

– Я сейчас, – Надя лукаво улыбнулась, – Это должно быть принесли продукты, я заказывала.

Она грациозно перебежала лужайку, подошла к калитке, распахнула ее и увидела двоих мужчин. Они были в строгих брюках и в светлых рубашках с коротким рукавом. Мужчины широко и приветливо улыбнулись ей.

– Чем могу помочь? – поинтересовалась Надя.

– Мы хотели спросить, верите ли вы в Иисуса Христа? – спросил один из них. Надя нисколько не удивилась такому вопросу, словно только и ждала его! Она неопределенно пожала плечами и беспомощно улыбнулась.

– Мы – Свидетели Иеговы, – представился второй. – Мы можем вам рассказать, почему Сын Божий умер за наши грехи. И о том, почему у людей в мире столько проблем…

Повисла долгая пауза.

– Хотите чаю? – наконец сказала Надя.

Через полчаса она уже пила чай в гостиной в компании двух незнакомцев, которые раскрывали перед ней тайны Библии. Надя записывала их слова на своих листках бумаги, сначала она думала, что это пригодится ей для будущего романа, но потом вдруг увлеклась, заслушалась, началась дискуссия, даже спор, который был прерван детскими криками, это вернулись домой Ева и Миша.

– Дети вернулись, а мужа еще нет, – пожаловалась Надя, и ее гости сделали попытку подняться.

– Мы тогда пойдем, не будем мешать вам…

– Нет-нет, посидите, сейчас я их накормлю и отправлю в комнату. Мы еще поговорим, – и она выбежала в кухню.

Там она положила дочери и сыну по тарелке рагу, быстро выслушала, как прошел день, обнаружила у Евы на руке ссадину, которую помазала купленной в России зеленкой.

– Когда мы поедем к бабушке? – поинтересовался Миша, и мать потрепала его по светлым волосам.

– Скоро, через пару недель, – пообещала Надя. – Увидите свою маленькую сестричку, Тонечку.

– Она совсем маленькая! – разочарованно протянула Ева.

– Ты тоже когда-то была совсем маленькая. Это проходит, – ответила Надя. – Поели? Все, тогда марш в комнату. У мамы гости.

Дети неохотно, но послушно поплелись в комнату, а Надя побежала к гостям. Когда вернулся уставший Валера, он застал ее по-прежнему в компании Свидетелей Иеговы, которые в один голос уговаривали Надю прийти на еженедельное собрание.

– Что тут происходит? Здравствуйте, – Валера говорил по-немецки с сильным русским акцентом.

– Милый, у меня гости, а у тебя майка вся в машинном масле. Прими душ, переоденься, а потом уже выходи к людям, – перебила Надя и снова отвернулась к этим странным незнакомцам. Валера с недоумением пожал плечами, пошел в душ, потом переоделся, а затем направился к детям и сел с ними на пол собирать «Лего» в ожидании ужина.

Наконец, Свидетели Иеговы удалились, Надя накормила мужа и успокоила его, сказав, что не собирается идти на собрание.

– Я бы не хотел, чтобы ко мне в дом ходили всякие сектанты, – сообщил Валера, уплетая сосиски с овощным рагу, запивая ужин пивом. – Пива хочешь?

– Они не сектанты, они просто рассказывают о жизни. С ними можно поспорить, очень познавательно. Я собираю материал для романа… А пива да, налей.

Валера нежно потрепал жену по волосам, потом легко нажал ей на нос.

– Лучше б собаку завела, какой тебе роман, – притворно ворчливо заметил он. – И о чем же он будет?

– Я еще не решила, – уклончиво ответила Надя. – Но там будет много мистики, религии и детективный сюжет. Может быть, про масонский заговор!

– Тот еще бестселлер! А чего там Юлька? Как она? Работу искать не собирается?

– А муж ей на что? – парировала Надя, – Два месяца ребенку, куда работать! Потом найдет, не пропадать же ее таланту. Эх, мне бы ее талант, ее знания! Ладно, как доешь, положи посуду в машинку, я потом помою.

Надя ушла в свою комнату и снова склонилась над записками. О чем бы ей написать? О трудной жизни прабабушки Тони? О Сталинских репрессиях? Скучно… все теперь об этом пишут. Либо пишут о войне. Как будто тем других больше нет! О таланте бабушки Зины? История деревенской знахарки… довольно необычно. О русских немцах, переехавших в Германию? О разнице в менталитете? О красивом соседе? О Свидетелях Иеговы? А может быть, надо писать про Перестройку в России? Веселые восьмидесятые, с их песнями, Олимпиадой, постепенным уходом от Советского союза? О людях, тайком хранивших валюту, продававших жвачку и кока-колу? Или про сложные девяностые? Кризис, нищета, опустошение… Танки на улицах Москвы, Лебединое озеро по телевизору… Или о своем детстве? О том, как все считали ее красивой и счастливой, завидовали, и никто ни разу не спросил: а была ли она счастлива? Чувствовала ли себя спокойно и радостно хоть на мгновение? Возможно, когда-то, когда впервые встретила Валеру, чувствовала. Но это было так давно, что позабылось. А теперь все нервно и буднично, какое уж тут счастье… Сплошная потерянность и непонимание как жить дальше. Или написать про Юлю с ее удивительным талантом… Надо же, девушка, которая все видит и все знает, не заметила, что ее любимому нравятся мужчины! Надя хихикнула, ей было жаль сестру, но она не могла не обратить внимания на комичность ситуации. Интересно, а видит ли Юля смешную сторону жизни?

Надя взяла ручку и вывела на листе бумаги первую строчку будущего романа:

«Жизнь – это трагикомедия».