Текст книги "Некромерон"

Глава 7

Незадолго до описываемых нами событий в Булли-Толли, в резиденции графа да Унара, состоялась встреча, в возможность которой не поверил бы ни один придворный сплетник короля Юлейна Благодушного.

Начальник Королевской Тайной Службы Тиронги слыл человеком не просто чуждым суеверий, но и – страшно даже говорить вслух – не слишком верующим. Воинствующим атеистом он не был, но злые языки утверждали, что лишь по причине дикой загруженности делами. Даже назойливые торговцы охранными амулетами, талисманами от сглаза и порчи, зачарованными драгоценностями и заколдованным оружием, у которых слово «нет» попросту отсутствовало в словарном запасе, вследствие чего они отказывались его понимать, никогда не докучали графу. В их среде упорно ходили слухи о том, что одного – особо непонятливого и надоедливого – разъяренный граф, никогда дотоле не использовавший выгоды служебного положения, упек на каторжные работы в Юйю, на соляные копи. Другие, впрочем, утверждали, что это все клевета и сплошная ложь: не на каторжные работы, а в рабство кровожадным пиратам Ниспа, гребцом на флагманскую галеру.

В общем, никто из здравомыслящих жителей Тиронги в жизни бы не поверил, что граф да Унара по собственной воле, а не по приговору Королевского Суда может консультироваться с магом, да еще в собственном дворце, да еще в святая святых этого дворца – рабочем кабинете, да еще и в ночное время, когда темные силы, как известно, обретают полную власть.

Доставленный в закрытом экипаже к северным воротам, маг повел себя как человек, прекрасно ориентирующийся на местности. Ему совершенно не мешало отсутствие луны и звезд. Он легко шагал по дворцовому парку в кромешной тьме и сам окликнул слугу, который боязливо топтался у черного хода, высоко держа над головой потрескивающий факел.

– Что граф, у себя? – спросил маг. Слуга торопливо покивал. Он не мог отказаться от высокой чести встречать ночного гостя – ведь то было признаком доверия, а доверием господина пренебрегать не следует. Но и разговаривать с высоченным, тощим, закутанным в черный плащ гостем, чьего лица он так никогда и не видел из-за капюшона, надвинутого под самый подбородок, было неуютно. Особенно из-за того, что в прорезях капюшона сверкали глаза. Невыносимо желтые глаза, которые прилично иметь кошке либо змее, но никак уж не почтенному подданному его величества Юлейна.

Впрочем, при всех своих странностях маг был человеком особенным: неприязнь и страх слуги он наверняка замечал, однако относился к этому с тем великолепным безразличием, каковое демонстрируют либо высокородные, либо весьма могущественные персоны. И эту его исключительность слуга тоже чувствовал всей поверхностью кожи – ведь он был потомственным лакеем и многие секреты (а у хороших лакеев секретов ничуть не меньше, чем у любого другого мастера своего дела) буквально впитал с молоком матери. Во всяком случае, в людях он разбирался прекрасно. И часто таил усмешку, наблюдая за приехавшими погостить вельможами и сановниками, чье низкое происхождение буквально выпирало на каждом шагу, невзирая ни на роскошные наряды, ни на драгоценности, напыщенность и безмерные потуги выглядеть равными с графом да Унара, маркизом Гизонга или даже – смешно подумать – герцогами да Кассар. С принцами крови, блестящими аристократами, о которых каждый уважающий себя придворный лакей знал не меньше пяти сотен легенд и которых почитал заочно, на уровне спинного мозга.

Граф встретил ночного гостя на пороге своего кабинета, что случалось не так уж часто, и тут же отправил слугу за горячим вином, отдельно подчеркнув, что за избыток вина никто и слова не скажет, а вот за недостаток могут и взыскать, ибо беседа предстоит долгая и отвлекаться на пустяки никто не намерен.

– Опасную авантюру затеяли вы, граф, – молвил маг вместо приветствия. – В очередной раз восхищаюсь вашей смелостью и умом, но испытываю некоторые опасения.

– Я тоже не столь уверен, сколь бы мне хотелось, – пожал плечами да Унара. – Выбор скуден, вот в чем беда, драгоценный мой Дауган. Собственно, потому и позвал вас.

– Существует древняя легенда, – без тени усмешки сказал маг. – Как-то раз пришла к мудрецу молодая мать с новорожденным ребенком и попросила, чтобы мудрец научил ее, как правильно воспитывать младенца, дабы из него вырос великий человек. «Ты опоздала, женщина, – укорил ее мудрец. – Ты пришла на девять месяцев позже, чем следовало».

– Полагаете, я так запоздал?

– Вроде того, граф. Вы замахнулись на то, что не в состоянии охватить человеческий разум, даже столь блестящий, как ваш. Это не комплимент, поверьте.

– Верю, милорд. Иначе бы вы не стали приходить сюда, – спокойно согласился граф. – И все же взвесьте ситуацию: государство в крайнем упадке, а короля просто невозможно заставить здраво взглянуть на вещи. Он витает в облаках – и, может, это не самое худшее. Еще хуже, если бы он вознамерился всерьез управлять страной. Однако казна почти пуста – это не беда, всегда найдется золото, припрятанное на крайний случай, но зачем доводить до крайностей? Народ волнуется, ему надо выпустить пар, смута неизбежна. Начинать войну хлопотно и глупо, хотя я рассматривал и этот вариант. Словом, кассарийские некроманты – это настоящий подарок. Юноша решил вступить во владение наследством в самый удачный момент.

– Он не осознает свою силу и власть, он не владеет ею…

Осторожно поскребся в дверь слуга. Граф не пустил его дальше порога, забрал поднос с дымящимися узкогорлыми кувшинами и два бокала и принялся хлопотать вокруг гостя.

Слуга же, отдав бокалы, сделал охранный знак и торопливо поцеловал амулетик, отгоняющий – как уверяла его бабка – нечистую силу. И манипуляцию сию за нынешнюю ночь он проделал далеко не впервые: слыхано ли, требовать, чтобы гостю ни в коем разе не подавали серебряной посуды – он-де ее не выносит. Знаем мы, кто не выносит серебра, слышали.

Итак, граф расставил золотые приборы на столе, сдвинув локтем кипу бумаг.

– Это меня и побудило к окончательному решению. Я имею в виду несостоятельность Зелга да Кассара как мага. Значит, сопротивляться правительственным войскам и ополчению он не сможет. По-настоящему, так, как я боюсь, не сможет. А если он захочет поиграть в войну по людским законам, то я ему еще и спасибо скажу.

– Bы не понимаете, – проговорил гость. – И не можете понимать. Дело ведь не только и не столько в юноше, который не знает пределов своего могущества. Дело не в ваших играх и планах, не в оскудении казны и глупости обожаемого монарха. Все это так – пшик, чушь, мелочь.

И он демонстративно щелкнул пальцами, сбрасывая с рукава своего черного одеяния воображаемую пылинку.

– В чем же тогда? – не без сарказма спросил да Унара.

Его порой злили безапелляционные суждения ночного гостя, который о земной власти и богатстве рассуждал слишком легко даже для мага. Раздражало также и отсутствие каких-либо сведений о нем, кроме тех, которые сам маг согласился в свое время представить начальнику Тайной Службы. И хотя гордость и цвет его ведомства, настоящие орлы, способные и иголку в стогу сена углядеть, вытащить и доставить пред светлые очи начальства, рыли носами землю (что, согласитесь, как-то странно для настоящих орлов) годами – а не смогли отыскать ни намека, ни следа, ни упоминания об этом загадочном человеке. Маркиз Гизонга, видевший черного мага всего лишь раз, яростно и до хрипоты спорил с графом по поводу этого жутковатого знакомства. Да Унара и сам понимал, что чересчур легкомысленно ведет себя в отношении Даугана, но доверял не голосу рассудка, а интуиции. Интуиция подсказывала, что пока они играют на одной стороне.

– Это вопрос могущества, милорд. Не власти, пусть даже абсолютной, в пределах страны-двух. Здесь речь идет об иных материях. Я все время пытаюсь сказать вам, что Зелг Галеас Окиралла, герцог и Ренигар да Аздакия, герцог да Кассария – принц крови и один из ближайших наследников правящего дома, – не понимает и не ощущает всей меры своего могущества. Но это не означает вовсе, что таковым могуществом молодой человек не обладает. Кто знает, где и когда сила настигнет его? Когда и при каких обстоятельствах проявится? Предсказывать не берусь, но предугадать можно: в пиковой ситуации, на пороге смерти, когда ему будет угрожать опасность. Логично?

– Вполне, – не мог не признать граф.

– А теперь вообразите вашу войну во всех подробностях. Нет, возможно, вы и правы – я не настаиваю. И вполне возможно, что вы поиграете с ним по вашим правилам, как в кошки-мышки. Естественно, кошка – это вы, а мышка – это бедный и глупый Зелг. Но может статься и так, что вдруг посредине игры он начнет устанавливать свои правила. И тогда горе вам, несчастная мышка, которую забавы ради будет ловить ночной владыка – вампир или оборотень.

– Вы рисуете незавидные перспективы.

– Я наиболее объективно выстраиваю возможную реальность. Когда какой-нибудь шарлатан твердит вам, что он никогда не думает, а лишь пророчествует от имени высших сил, то не слушайте ни его, ни те высшие силы, которые он представляет. Половина предвидения – это голый и холодный расчет.

– Не радует меня ваш расчет.

– Увы. А я ведь остановился на самом интересном месте.

Граф вздохнул и налил еще вина. А затем, будто завороженный, следил за тем, как гость неторопливо выпростал из складок одеяния длиннопалую белоснежную руку с голубоватыми ногтями и оплел бокал тонкими пальцами, как щупальцами. И непременно, как и при каждой встрече, бросился в глаза да Унара перстень с бесценным черным алмазом, на котором была вырезана печать в виде затейливой буквы «Г».

– На самом интересном месте, – повторил гость, пригубливая вина. – Ведь главным действующим лицом во всем этом спектакле являетесь не вы, не Зелг и не ваш бестолковый и суетный народ, а великая Кассария.

– Герцогство? – подозрительно переспросил граф.

– Нет, милорд, не герцогство, а замок. Точнее, то существо, которое частично обитает в замке, частично в пространстве, на котором он находится. Я бы сказал – суть и сущность могущества кассарийских некромантов. Их безмерные способности, коим черной завистью завидуют все без исключения маги на свете, не явились из ниоткуда. Я бы описал сие свойство как последствия тяжкой болезни, отравления. Именно отравления, я не оговорился, – поспешил уточнить он, видя, как высоко взлетели смоляные брови его собеседника. – Вообразите себе, что некий яд, разлитый в самом воздухе и воде этого места, поколение за поколением отравлял кровь кассарийцев. Некоторые умирали, не выдержав. Большинство выжили и обрели новые возможности, как любой, впрочем, человек, поправившийся после тяжелой болезни.

– Красивая аллегория, – усмехнулся да Унара. – Но каким образом эта поэзия может играть решающую роль в происходящем?

– До тех пор пока вы будете воспринимать мои слова как дань литературным традициям, наш разговор бесполезен. И грозит затянуться надолго. А между тем до первых петухов не так уж и долго, милорд. Посему попытайтесь воспринимать меня абсолютно серьезно. Итак, Кассария проснулась, ибо длительное отсутствие кассарийцев в ее пределах так же болезненно для нее, как долгое отсутствие дождей – для плодородной земли. Кассария начала искать замену, она взбунтовалась, она ощутила себя преданной. Ведь Зелг вернулся, но не обратился к ней. Гнев Кассарии страшнее, чем самый яростный гнев любого некроманта.

– Иными словами – мне нужно беречь и охранять да Кассара и сдувать с него пылинки? – изумился начальник Тайной Службы.

– Не совсем. Просто сейчас будет целесообразным заключить некую, естественно, взаимовыгодную сделку.

– С вами?

– У вас на примете есть кто-то другой? Кто предложит вам голову Зелга на блюде в обмен на пустяк и безделицу?

– Любопытно, что вы еще считаете безделицей, кроме королевской власти и сокровищ? – откровенно заинтересовался граф.

– Конечно, то, чего не могут оценить люди, – ответил маг, не сильно беспокоясь, что этими словами он проводит незримую границу между собой и родом человеческим. – Когда вы вторгнетесь в пределы поместья, забирайте все, что сможете унести. А там есть что забирать, уж поверьте. Но после вы отдадите Кассарию мне. Замок, саму эту землю. И я заплачу вам столько, что ваша несчастная казна наполнится до краев. Ну что, вас устраивают условия?

Ради известной цели можно заключить союз даже с самим чертом – нужно только быть уверенным, что ты проведешь черта, а не черт тебя.

К. Маркс

На какой-то краткий миг да Унара усомнился в правильности принятого решения, на долю секунды ощутил парализующий страх, но, на беду свою, он был человеком решительным и мужественным. А потому сомнения отринул, страх преодолел и четко выговорил:

– Да.

– Тогда вам не составит труда поставить свою личную печать под соответствующим документом, – вкрадчиво молвил Дауган.

Он все так же медленно покопался под плащом и извлек на свет божий мягчайший на ощупь лист, подозрительно напоминавший кожу, только выделанную неведомым способом. На этой мысли граф зацикливаться не стал в силу ее особой отвратности. Пробежал короткий текст взглядом и отметил, что все изложено четко, ясно и без пугающих двусмысленностей. Нагрел палочку черного сургуча над пламенем свечи и уронил две крупные кляксы по нижним углам листа. Затем слева поставил свою личную печать – сфинкса, стоящего на задних лапах и опирающегося передними на обоюдоострый меч.

Маг приложил к сургучу свой удивительный перстень. И теперь уж вовсе ясно разглядел да Унара сплетенное из змей двойное факсимильное «Г» и крохотный оскалившийся череп.

* * *

Армию, остановившуюся на расстоянии одного перехода от замка, не надо было рассматривать в крупноскоп. Ее присутствие и так ощущалось во всем.

Крестьяне из близлежащих деревень стекались к замку и разбивали шатры за первым рядом укреплений. Молодого герцога удивляло одно: они делали это без паники, сосредоточенно и споро, будто годами тренировались спасаться от врага. Имущество их было аккуратно упаковано, скот согнали в одно большое стадо на отдельном выпасе, и он степенно прогуливался там. Даже собаки вели себя тихо и почти не лаяли, в отличие от привычных Зелгу аздакских псов, которые в подобной ситуации учинили бы настоящее светопреставление.

Тянулись от деревень обозы с провиантом и оружием. Несколько пареньков пригнали табун лошадей, о которых доложили, что они обучены ходить под седлом и в бою не испугаются и не понесут.

Кого сажать в седла, Зелг не слишком понимал. И вообще происходящее наблюдал как бы из-за густой завесы тумана – это по внутреннему состоянию. А на самом деле – из высокого стрельчатого окна, забранного узорчатой решеткой.

Во-первых, он ощущал невероятное чувство вины за то, что по его милости все эти добрые и приветливые люди вынуждены были покинуть родной кров и искать убежища в замке. Во-вторых, видел уже, что война неизбежна, но как воевать, не имея войска, – уяснить не мог. И потому действия своих подданных рассматривал не иначе чем коллективное безумие. Спасти их могло только чудо.

Чудеса иногда случаются, но над этим приходится очень много работать.

Хайм Вейнцман

Крепостные стены Кассарии, несомненно, впечатляли. Логично чувствовать себя в безопасности под защитой таких стен. Они были настолько широки, что здесь вполне могли не только разъехаться двое всадников, но еще и пропустить кого-нибудь на пухлобоком ослике. Грозные башни с узкими бойницами, немыслимые ворота с тремя бронзовыми засовами, черная громада донжона – все это наводило на мысль о потенциальной неприступности замка. Но чтобы он действительно стал таковым, нужны защитники. Нужны солдаты, которые будут оборонять эти стены: лучники, копейщики, инженеры. Не худо бы приплюсовать топорников и меченосцев. И куда без неистовой конницы для мощных контратак?

Ничем подобным Зелг не располагал.

Считая возможных защитников замка, он загибал пальцы. Сам Зелг, затем голем Думгар. В том, что голем произведет неизгладимое впечатление на нападающих, герцог не сомневался, однако и не возлагал на каменного слугу неоправданно большие надежды. Даже самый устрашающий, но одинокий рыцарь не надолго задержит противника. Правда, есть еще этот забавный минотавр с его фамильным боевым топориком. Впрочем, то, что он забавный, знает только сам да Кассар, а вот остальные наверняка отнесутся с должным почтением к огромной мускулистой туше. А если еще он сверкнет рубиновыми глазами, то эффект получится двойной.

Ну, положим, Иоффа и его сыновья. Староста сразу заявил, что мессир не просто может, но и обязан рассчитывать на них в этом противостоянии с Юлейном. Еще трое. Кузнец Альгерс – крепкий малый, что и говорить. Вместе получается семеро. Не густо. Проще сразу капитулировать, чтобы не губить зря людей. И если понадобится, то снова отправляться в изгнание, а то и в темницу. В конечном итоге высокий герцогский титул дает ему не только права, но и налагает определенные обязательства.

Невеселые размышления Зелга были прерваны, что называется, на полуслове.

– Доброго здоровья, милорд, – кашлянул кто-то над ухом. – Я к вам с некоторыми вопросами по поводу предстоящей битвы.

– Какие уж тут вопросы, – меланхолично откликнулся Зелг.

– Деловые, – охотно пояснил Иоффа. – Чтоб ввести вас в курс дела до того, как вы объявите военный совет. Господин Думгар велел доложить вам о наших резервах, после он доложит о своих. А потом вы составите план победоносного сражения.

– А-аа, – только и смог выдавить из себя растерявшийся герцог.

О скрытых резервах он слышал впервые, и что-то заставило его насторожиться. Забегая вперед, скажем, что это сработала знаменитая интуиция да Кассаров.

– Сыновья мои там, в прихожей, ждут вашего позволения войти… – начал было Иоффа, но тут из-за дверей полились дивные звуки.

Зелг был готов прозакладывать чуть ли не половину наследства за то, что, утомившись ожиданием, сыновья Иоффы начали рыть каменный пол копытами и негодующе хрюкать. Конечно, всюду свои обычаи, но от милых и симпатичных парней, каковыми показались ему наследники старосты, он подобного свинства не ожидал.

Тем временем ребята проскакали мимо дверей два или три раза, роняя все, что могло попасться им на пути, и сыпля проклятиями, хоть и было очевидно, что старались они сдерживаться из последних сил. Упало что-то тяжелое и металлическое. Герцог стал вспоминать, что бы это могло быть, но в памяти всплывали только доспехи, стоявшие в простенках, а их уронить без дополнительных усилий было невозможно.

Да Кассар сделал приветственное движение рукой, призывая старосту впустить сыновей, пока они не разнесли вдребезги прихожую. Иоффа многозначительно шевелил лохматыми бровями, но упорно не пояснял, в чем изюминка.

– Так зовите же их, – выдавил наконец Зелг.

– Сейчас войдут, – пообещал староста. – Заворачивают ужо.

И действительно, странные звуки угрожающе приблизились, – очевидно, парни вплотную подскакали к дверям, – затем тяжеленные дубовые створки резко распахнулись и…

Приветственное хрюканье огласило покои.

Два огромных, увесистых развеселых хряка с громким топотом ворвались внутрь, волоча за собой покрасневших от натуги парней. При первой встрече и Раван, и Салим показались Зелгу могучими и кряжистыми, словно древние дубы. На фоне же хряков они смотрелись как не вполне сформировавшиеся юнцы, которые по непонятной причине прицепились к могучим буйволам и тщетно пытаются притормозить их неумолимое продвижение.

Хряки, как по команде, остановились и совершенно одинаково покрутили пятаками. Уперлись копытами в паркет, обвели помещение цепким взглядом крохотных глазок. И, видимо не обнаружив ничего для себя интересного, развернулись и понеслись к выходу, увлекая за собой несчастных Равана и Салима, которые только и успели, что прокричать: «Добрый день!».

– Сии хряки – Бумсик и Хрюмсик, – поведал староста, провожая сыновей скорбным взглядом любящего отца, которого насильно разлучают с детьми, – неоднократно учиняли жесточайший разгром во вверенной мне деревне. И трижды разгоняли вооруженные отряды стражей закона под командованием господина главного бурмасингера. Многие служители правопорядка были чувствительно покусаны и истерзаны. Полагаю, что и регулярная армия не остановит ни Бумсика, ни Хрюмсика.

– И замковые стены тоже, – меланхолично откликнулся Зелг, слушая, как затихают вдали крики старостиных сыновей, рев чем-то возбужденных хряков, грохот, лязг и звон. Он осторожно выглянул в соседнюю комнату: на полу были разбросаны фрагменты неподъемных доспехов.

– А Альгерс им уж и нагруднички выковал, чтоб не обижали скотинку.

Герцог глубоко задумался. Он тщился вообразить себе титана, способного управиться с Бумсиком и Хрюмсиком, но не мог. А зря. Титан находился у него, что называется, под носом.

– Смирно! Стоять – дружить! Марш на улицу тренироваться! – раздался зычный голос из недр бесконечного коридора, и ошеломленные Зелг и Иоффа увидели, как хряки пронеслись в обратном направлении, все так же таща за собой Равана и Салима. При этом они испуганно подвизгивали и затравленно оглядывались. Затем послышалась мерная поступь – то цокали подкованные серебром копыта, и разгневанный Такангор проследовал за диковинным кортежем, приговаривая:

– Совсем от рук отбились. Глаз да глаз нужен и чуткое руководство. Представляю, как тут распустились сатиры.

В покоях воцарилась почтительная тишина. Зелг внутренне мирился с наличием скрытых резервов.

– Н-да, – первым пришел в себя староста. – И генерал у вас тоже уже есть, ваша светлость. А ведь с мальчишками – это я о хряках – даже сам господин Думгар не управились бы. Проверено.

– Впечатляет, – согласился герцог. – Но, боюсь, мой добрый Иоффа, Бумсик, Хрюмсик и Такангор войну не выиграют.

– В одиночку – едва ли, – кивнул староста. – Хоть я бы и не стал спорить на деньги. Я, милорд, большой скопидом и ужасть как не люблю отдавать полновесные монеты. Но неужто вы подумали, что это все наши резервы?

– А что, – встрепенулся Зелг, – в коридоре еще кто-то есть?

– Ни-ни, – утешил его Иоффа. – Я бы и этих безобразников не привел, да они сами увязались: любят, когда мы их на прогулку выводим. А за крепостными стенами не развернешься, не побузишь. Вот мальчишки и застоялись без дела, заскучали. Тут я к вам с докладом, и они за мной припустили. Сыновья-то в них вцепились, чтоб придержать маленько, да разве их придержишь, когда они разыграются?

– Никак не придержишь, – посочувствовал герцог, насильственно введенный в курс дела.

– Ну, теперь-то на них управа нашлась, – довольно улыбнулся староста. – Я их люблю, сорванцов, но хорошо, когда есть кому заняться воспитанием.

Да Кассар попытался представить, как Такангор станет воспитывать Бумсика и Хрюмсика и что из этого получится, но решил, что лучше подумает об этом потом. А пока станет думать о предстоящей битве.

– Вернемся к скрытым резервам, – предложил он.

– О! – расцвел Иоффа. – Милорд будет доволен, ибо резервы у нас значительные. Можно сказать, все ваше поместье – один огромный резерв.

– В общем, этого-то я и боялся. Староста обиженно уставился на господина:

– Чего ж вам бояться? Это пусть Юлейн со своими лизоблюдами волнуются. Оно ведь как аукнется, так и откликнется… Да что я, дурья башка, темню? Вы ж, мессир, небось основной истории еще не слышали.

– Еще не слышал, – вздохнул Зелг. – Только зачем мы стоим? Вы садитесь, милейший, располагайтесь. Сидру сейчас прикажем.

Да Кассар все еще не привык к тому, что его пожелания исполняются молниеносно, а потому слегка вздрогнул, когда в двери вплыла темная тень с подносом, на котором возвышался кувшин и два стакана. Тень поклонилась, установила поднос на столе и истаяла в воздухе. А староста даже голову не повернул в ее сторону.

– Наш Виззл, – начал Иоффа эпическим голосом, – не простая деревенька. Даром что и не маленькая, как прочие поселения в Тиронге. Сюда, под крыло ваших славных предков с незапамятных времен стали стекаться все, кому в прочих местах жилось худо и неуютно по причине их непохожести. Оно ведь что? Бывало, девка какая влюбится в заезжего красавца и понесет от него. А красавец возьми и окажись оборотнем или иным разнообразным нелюдем. Или там, скажем, родится дитя в обычной циклопьей семье, а в нем вдруг как заговорит в полный голос какая-нибудь древняя кровь от малоизвестного четвероюродного дяди. И уж не помнит никто, чей это сродственник и откуда он, а дитя-то растет. Но богу свечка, ни черту кочерга. Трудно таким, мессир, с малых лет проходу не дают.

– Трудно, – согласился Зелг, который хорошо помнил, какими косыми взглядами провожали его, еще несмышленого мальчишку, в аздакской столице, куда привезла его мать определять на учебу. Сколько лет минуло с тех пор, а он все никак не мог забыть своего недоумения, растерянности и удивления – ведь он-то был вполне обычным, как ему тогда казалось. А Гунаб просто кишел диковинными существами: горными великанами, заезжими циклопами, ворчливыми гномами, троглодитами, чернокожими кочевниками, что привели караван с пряностями. Кого там только не было. И все они считались своими, а он – чужим.

– Вот-вот, – закивал староста, радуясь, что хозяин его понимает. – А здесь всех привечали ваши дедушки-прадедушки…

– Пусть им земля будет пухом, – вставил герцог по привычке.

– Здоровья им и удачи, – строго поправил Иоффа.

– Ну да, ну да…

– Взять, к примеру, кузнеца нашего, Альгерса…

– Силач, – восхищенно согласился Зелг.

– А потому что дедушка его из титанов. Он в обычном месте не прижился бы – все ломал и крушил. А здесь осел, остепенился, семью имеет крепкую. И жене его легко с ним и спокойно.

– Как за каменной стеной?

– Как с каменной стеной, – уточнил Иоффа. – Сама она из Горгонид: чуть что не по ней – зырк глазами, и кричи караул. То закаменит кого, то обездвижит на долгий срок, то еще какая напасть. В семейной жизни за долгие годы всяко бывает. А Альгерсу что? Почешется, поворчит, смотришь – они уже воркуют, как две гули. На него горгонские взгляды сильно не действуют. Мне господин Дотт объяснял мудреными словами: мунитет какой-то и лергия. Только мы люди простые, и разумение у нас тоже не шибко сложное: не берет его закаменение, только чесотка сильная или отвращение к хмельному сидру случается, но не надолго, а так. В зависимости от проступка.

– Но мы же не станем ставить на стены женщин и стариков? – заволновался герцог.

– Не станем, само собой, не станем. Что им делать на стенах? В поле выведем… Мессир, а мессир, вам худо? Сидру подать?!

– Пожалуй, – слабым голосом молвил Зелг, – лишний стаканчик мне не повредит.

– Стакан сидра никак не может быть лишним, – внушительно сказал Иоффа. – Выпейте. А я продолжу про героические деяния современников. Никто в стороне не останется. Я вот, позвольте заметить, тещу свою драгоценную выписал по такому случаю. Утешаю себя мыслью, что «все для отечества, все для победы».

– А что ваша теща?..

– Мадам Мумеза? О, великая женщина! Ее даже Альгерсова Ианида побаивается и глаз на нее не поднимает. Она только слово молвит – и ты в полном расстройстве. Надолго так в расстройстве, и больше ни о чем помыслить не можешь…

– Настроение ухудшается? – уточнил Зелг.

– И настроение, знамо, тоже. У кого ж настроение улучшится, ежели с брюхом катастрофа? Я так думаю, что она им не менее полка по оврагам да кустам рассредоточит. А ежели постарается, то и оружие заржавеет, и упряжь конская сгниет. Вот ейная соседка когда-то худым словом обозвалась, так мадам Мумеза ее корову сглазила. Теперь бедолага кислым молоком доится, и цвет у него таков, что за душу берет.

– Интересно, – внезапно оживился да Кассар. – Я никогда не думал, что можно вести войну подобным способом, но по зрелом размышлении – это вовсе не пустяки.

– Какие тут пустяки? Пущай они воды попробуют добыть, тогда узнают, каково связываться с милордом герцогом, – усмехнулся Иоффа. – Это, конечно, уже не мое ведомство, за то господин Думгар отвечает. Но только у нас и дети малые знают, что утопликов да водяных сердить не следует, за то они речки да озера заговорят, а из ручьев и колодцев и вовсе воду заберут. Потом опять же кладбище наше в полном распоряжении вашей светлости.

– Это еще зачем?

– А скелеты поднимать?!

– Иоффа, я бы никогда не стал беспокоить усопших, даже если бы знал, как это делается. Но я на самом деле не знаю.

– Во-первых, мессир, – строго сказал староста, – они, усопшие, и так беспокоятся. Подумайте сами, вы бы спали спокойно, когда б по вашей голове ходили всякие захватчики? Нет? Вот то-то. Домовик трактирщика Гописсы говорит, что все наши в могилах ворочаются. Так что поднимать их – благое дело. А что вы не умеете, так на что замковая библиотека небывалой ценности? Каждую неделю воров вылавливали, будто тут медом намазано.

Заколебался пол, жалобно зазвенели стекла в окнах, всплеснулся в стаканах сидр.

– Господин Думгар пожаловали, – расцвел Иоффа.

– Мессир позволит? Мы с Доттом готовы доложить о наличии…

– …скрытых резервов, – выдохнул Зелг.

– Почему – скрытых? – удивился голем. – Все как на ладони. Можно импровизированно, выборочно. А можно и по списку. Дотт давно уже составил алфавитный список с перекрестными ссылками. Вот и пригодится.

Хочешь мира – готовься к воине.

– Мы с Думгаром всегда знали, что рано или поздно какой-нибудь безумец позарится на наследие да Кассаров. И были к этому готовы, – подтвердил Дотт, вплывая в комнату.

Сам он двигался под потолком, но длиннющий пергамент, шурша, волочился за ним по паркету.

– Ночей не спал, – вздохнул призрак. – Трудился в поте лица.

– Чернил извел на семнадцать золотых рупез, – заметил голем.

– Скряга! – взорвалось привидение.

– Так и разоряются: туда неучтенная рупеза, сюда пара-тройка. Барское добро разбазаривать – большого ума не надо.

– Господа, господа… – заволновался Зелг.

– Прошу прощения, ваша светлость, – загудел Думгар. – Восемьдесят семь лет, с первого дня, как сей зануда появился в замке при особе вашего прадеда, я ждал, когда он упокоится с миром и перестанет зудеть у меня под ухом. И что же? Он умер, стал призраком и теперь зудит у меня над ухом, за ухом, под ухом. Словом, где только хочет. И это несправедливо.

– Игнорируя вышесказанное, зачитываю список, – прокашлялся призрак. – Во-первых, милорд герцог располагает своим верным слугой, то есть мною. Свою персону я вынес вперед, чтобы не путать с другими, – пояснил он.

Зелг молчал. Только переводил взгляд с голема на Иоффу, с Иоффы на привидение, плавающее по комнате со своим пергаментом, и пытался установить истину: это ему снится или происходит наяву? Или он действительно сошел с ума от напряженной научной деятельности, как и предсказывала матушка Ласика, и теперь заточен в доме скорби. И все, что творится вокруг, – это всего лишь плод его несчастного разгоряченного воображения.