Текст книги "Некромерон"

– Вовсе нет, – внезапно сказал Иоффа. – Это только поначалу так будет казаться, первые две-три недели. А потом душа свыкнется, и все станет на места.

– Откуда вы знаете?

– Лицо у вас было такое, знакомое. У всех городских, которые захаживают в Виззл выпить сидру и поесть блинов у Гописсы в харчевне «На посошок», случаются похожие выражения. Иные и не выдерживают, свихиваются. А те, кто привыкает, те после сами над новичками посмеиваются и приглашают заглянуть в бар «Расторопные телеги». Но туда новичкам нельзя: мы же не звери какие, сострадание имеем.

– А что там, в этих ваших «Расторопных телегах»?

– Назовем это мощными скрытыми резервами, – туманно пояснил Иоффа.

– Мир, процветание и благолепие, – добавил доктор Дотт. – Просто на здешний лад.

– Думгар, – повернулся герцог к голему, который казался ему единственным нормальным существом во всей этой команде. – Дорогой Думгар, скажи мне ты. Мы что, действительно собрались воевать с королем Юлейном и собираемся оказывать сопротивление регулярной армии Тиронги?

– А также народному ополчению, – уточнил Дотт.

– Совершенно верно, ваша светлость, – ответил Думгар.

– И у нас есть шансы?

– Я бы сказал, что это у противника нет шансов. Впрочем, всегда могут возникнуть непредвиденные случайности, неожиданные повороты сюжета. И к этому нужно быть готовым.

– Что-то вы чересчур спокойны.

Можно выиграть у лучшего игрока, имея плохие карты и револьвер.

Ю. Йотем

– У нас большие преимущества, милорд. Прежде всего у нас существенная фора по времени. Эти глупцы выступили в поход, но не развивают наступление, а топчутся на месте. Промедление всегда понижает боевой дух армии, но они не станут атаковать до новолуния.

– Почему?

– Потому что считают, что в безлунные ночи ваше могущество многократно возрастает. Правильно, кстати, считают.

– Думгар, хоть ты не питай иллюзий относительно моих способностей.

– Никаких иллюзий, мой герцог. Все должно идти своим чередом.

– Итак, – встрял неугомонный Дотт, – имеем пункт «летучий мышь в ассортименте». Сильно?

– Не знаю, – вздохнул Зелг.

– А я знаю, милорд. Летучие мыши размером с упитанную собаку – это не всякий смертный примет как данность. Многие сильно удивятся. Привидения, опять же, бездействовать не станут. Днем и ночью будут изводить противника.

– Но привидения днем не ходят? – изумился Зелг.

– Не замечал, – пожал плечами Иоффа.

– Опасное заблуждение, – откликнулся доктор Дотт. – Ничего, ваша светлость, вот увидите вы меня на поле битвы ярким солнечным днем да еще и в моем любимом черном кожаном халате – и сразу поймете всю глубину его. Я имею в виду заблуждение. Не разочаруют вас и иные волшебные и всякие прочие существа, поселившиеся в ваших землях. Все они воспринимают нашествие людей как вопиющий акт несправедливости и насилия и жаждут воздать тиронгийцам по заслугам. Так что воодушевлять войска на битву вам не придется, скорее, сдерживать их пыл.

– И главное, – вступил Думгар, – я получил сегодня ночью радостное известие: в замок спешит старый друг ваших предков, можно сказать – член семьи, чей опыт и умения одни только могут решить исход сражения.

– Неужто? – подплыл к нему поближе Дотт. – Таки пожалует?

– Твердо обещано, – уверил голем. – Не позднее сегодняшней полуночи.

– О ком это вы?

– Ах, ваша светлость, слова тут бессильны. Разрешите же нам промолчать до тех пор, пока вы не встретитесь.

– Разрешаю, – милостиво согласился Зелг, который подумал, что несколько спокойных часов до полуночи ему никак не повредят. Проблемы следует решать по мере их поступления.

* * *

Такангор примостился на ступеньках, ведущих в боковую башенку. Солнце стояло в зените, на небе было ни облачка, и он тихо дремал, привалившись к нагретой каменной стене. Мунемея всегда твердила, что нужно уметь пользоваться любой свободной минутой для полноценного отдыха и правильно расслабляться. Вот минотавр и расслаблялся, что, впрочем, не означает, что он ни о чем не думал.

Мыслей в его лобастой голове роилось великое множество, но приятных среди них пока не наблюдалось.

Ладно бы его не встретили в замке с распростертыми объятиями. Это понять трудно, но хоть как-то возможно. В конце концов, великие некроманты имеют право перебирать харчами и полководцами. Такангор был внутренне готов к тому, что симпатии здешней публики придется завоевывать, с каковой целью предусмотрительно прихватил с собой множество газет со статьями, посвященными его блестящей победе на чесучинской Кровавой паялпе. Готов был и к поединкам с местными богатырями, и к придирчивому экзамену по тактике и стратегии битв. Но он совершенно не рассчитывал найти Кассарию в такой растерянности и абсолютно не готовой к войне. Точнее, замок еще готовился к обороне, но герцог да Кассар, столь поразивший воображение минотавра своей статью и внешним видом, разочаровал при разговоре.

Где же пресловутые ярость, натиск, решительность и отвага кассарийских некромантов? Где та железная воля, что приведет армию Кассарии к победе, а Такангора – к неувядающей славе? Если дело пойдет так и дальше, то Зелг просто сдастся на милость победителей, и на поле битвы можно будет выйти только за одним – немного пощипать травки.

Места военачальника минотавру никто не предлагал, да и не было той военной силы, которой бы стоило командовать.

Такангор вздохнул. В ответ послышались два могучих вздоха. Это Бумсик и Хрюмсик лежали у ног своего нового повелителя и преданно заглядывали ему в глаза. Он несколько оживился: с этими хряками можно попытаться сделать карьеру в армии, только вот в какой?

Самым печальным было то, что теперь Такангор никак не мог уйти из Кассарии. Бросить почти беззащитный замок, в котором лишь голем Думгар мог считаться настоящим воином, было не в его правилах. Папенька не одобрил бы подобный поступок, так что вопрос, оставаться или нет, перед минотавром не стоял. Но что предпринять, дабы усилить оборону? Привидение доктора и Думгар туманно намекали на какие-то возможности, но Такангор свято верил только в силу боевого фамильного топорика и не слишком уповал на заклинания. Вот полагали же все Зелга могущественным чародеем, а на поверку оказалось, что это обычный ученый червь, просто с хорошо развитой мускулатурой. Короче, на стройные полки скелетов, ладно марширующие по пыльным дорогам Тиронги, рассчитывать не приходится. Как всегда, приходится полагаться исключительно на себя самого, но это тоже немаленькая сила, если учесть бесценный опыт, накопленный в бесконечных стычках за кирпичи и упорных и затяжных сражениях за Весенний Припев.

Ничто так не воодушевляет, как сознание собственного безнадежного положения.

А.Камю

– Позвольте присоседить?

Такангор скосил правый глаз. Двумя ступеньками ниже топтался маленький троглодит Карлюза, нервно теребя в ручках смешной берет. Минотавру отчего-то стало жалко нелепое создание, и он приветливо похлопал ладонью по каменным плитам:

– Садись, поболтаем о том и о сем.

– Неправильски все это, – начал Карлюза с места в карьер. – Обидски и смутительски. Стремился и досягал, дабы найти в лице милорда светоч знаний и путеводную звезду, а обнаружил растерянного смертного с отсутствием плана сопротивления захватчикам. Ошумлен и повергнут этим в непонимание: что теперь делать?

– Не знаю, – хмыкнул Такангор. – Одно ясно, что уходить отсюда нельзя. Негоже бросать беспомощный народ без защиты и поддержки. Эх, стрелков бы мне и пару-тройку меченосцев, я б им показал, где Малые Пегасики.

– Зюзак не ошибается, – поведал троглодит. – Зюзак есть замечательный провидец – все замечает. Он утвердил, что великая слава мессира Зелга ждет на пути жизни и что идти нам вместе далеко-далеко.

– А про какого-нибудь минотавра на этом славном пути твой Зюзак часом не упоминал? – заинтересовался Такангор.

– Не упоминал, – ответил честный Карлюза. – Но и про сложноватости сего дня умалкивал. Представляться буду: Карлюза есмь из семейства Гогариксов, прозванных Агигопсами.

– Такангор Топотан, сын Гогила Топотана из рода Бакандоров.

И они церемонно расшаркались.

– Грядущий некромансер с мировым именем, – объявил себя Карлюза, решив пойти по второму кругу.

– Величайший полководец всех времен и народов – в самом ближайшем будущем, – не отставал от него Такангор.

И они снова расшаркались.

– Слушай, – оживился минотавр. – Ты ведь тоже некромант, верно?

– Великий, но грядущий.

– Но хоть что-то уже умеешь?

– Некоторые пассы, – со сдержанной гордостью отвечал троглодит.

– Скелетиков десять поднимешь?

– Пристараюсь, – пообещал Карлюза. – Ответственно пристараюсь, как для блеску в глаза на параде.

– Вот и ладно. Значит, ты займешься скелетами, а я наведаюсь к здешнему кузнецу: заказать оружие, доспехи, вообще разведать что и как. Пойдешь со мной в деревню?

– Пренепременно. Сидр хмельной есть бальзамом для неутомимой души и двигателем смелости, дабы легче было усопших разбуживать и уговаривать подняться с оружием на защиту родных могил.

И встали уж было, чтобы двигаться вперед, к намеченной цели, но тут мимо них зигзагами пронеслось нечто упитанное и черное, едва не врезалось в башню, заложило крутой вираж, взмыло вверх перед самым носом Такангора, камнем устремилось вниз, задело крылом Карлюзу и наконец угомонилось, повиснув вниз головой на деревянной балке, выступающей из каменной кладки.

– Помельтешил бы ты так перед моей мамулей, – вздохнул минотавр, разглядывая пришельца. – И что ты суть?

– Птусик, – сердито пискнул троглодит. – Неприлично раскормленный пещерный птусик.

– Это в подземельях так летучих мышей обзывают, – авторитетно пояснило существо, при ближайшем рассмотрении действительно оказавшееся летучей мышью ненормальных размеров.

– Тебе же днем полагается спать!

– А у меня бессонница.

Такангор уставился на летучую мышь нехорошим взглядом.

– Эй, милорд, о чем задумались? – поинтересовался «птусик».

– Да вот прикидываю, какую выгоду можно извлечь из твоей бессонницы?

– Смотря кому, – вздохнула мышь. – Лично я только наживаю себе неприятности и приключения. Вот окружающие, те вполне могут воспользоваться моей бедой в личных целях.

– А в общественных? – уточнил минотавр.

– И в общественных, милорд, – согласилась мышь. – Правда, сейчас и я не бескорыстен. – Из вышесказанного летописец уяснил, что имеет дело с особью мужеского полу, вследствие чего, скрепя сердце, далее принялся писать слово «мышь» без мягкого знака. – Можно смело ставить сто против одного, что вас назначат главнокомандующим кассарийской армией. Вот я и решил заработать на своей бессоннице хотя бы медаль. Медаль дадите, ваше превосходительство?

– Хоть бы и орден, – сказал добрый Такангор. – А за что?

– За подвиги. Могу, рискуя жизнью, доставлять послания из осажденной крепости, могу разведать обстановку и расположение вражеских войск. Могу вынести кого-нибудь с поля боя – только не эту свинину, – и мыш мотнул головой в сторону надутых хряков, – ее мне никак не поднять. И оцените мое преимущество, милорд: вы видели, как я летаю?

– Знатно, – согласился минотавр. – Тебя влет просто так не собьешь..

– И не просто так – тоже, – оскалился мыш и азартно пошевелил огромными ушами. – Ну так что? Будем сотрудничать?

– Ни-ни, – замахал на него лапками Карлюза и обернулся к Такангору. – Взываю к благоразумию вашего ума! Это же ни в какие ворота не влезет.

– Не влезет, – ухмыльнулся минотавр. – Но зато влетит. И я даже знаю, в какие именно ворота. Послушай, Птусик, ты городок Чесучин знаешь?

– Видал.

– Отправляйся туда, найди тамошнюю почту и передай ее начальнику господину Крифиану, что я просил его вспомнить о нашем недавнем разговоре. Скажи, мне есть что ему предложить, а именно: грандиозное сражение почти без шанса на победу и слабую возможность выйти живым из этой передряги. Надеюсь, это звучит соблазнительно.

Рядом невразумительно забулькало. «Карлюза, – сообразил минотавр. – Испытал искушение соблазном».

– Слушаюсь!

Мыш оторвался от балки, несколько раз перевернулся через голову и какое-то время висел в воздухе пузом кверху, отчаянно взмахивая крыльями. Затем сориентировался, лихо перевернулся, свистнул и полетел. Со стороны казалось, что в небе скачками перемещается громадная крылатая лягушка.

Такангор долго смотрел ему вслед, пока посланник не превратился в беспорядочно мечущуюся на горизонте черную точку.

– Ни за что не собьют, – утвердил он, приобнимая ошеломленного Карлюзу. – Это нормальному стрелку не дано. А ты учись, пока я жив. На безрыбье и птусик – птица. А что, дружище, мы еще ого-го как повоюем. Ты да я, да мы с тобой, да два хряка, да прибабахнутый мыш, десяток скелетов – коли ты их поднимешь, и господин Крифиан на закуску – уже есть о чем поговорить с господами захватчиками.

– Положение наше сложное, хочу напомнить, – глубокомысленно заметил троглодит. – Не вижу причин радости, обуявшей милорда Топотана.

– Зато милорд видит. Нам нечего терять, брат Карлюза, а это великое преимущество, поверь мне. Терять нечего, а добыть можем все, нужно только немного постараться. И хотя я рассчитывал на другой прием и другие условия, мне все это начинает нравиться!

И, подхватив ошеломленного Карлюзу могучей рукой, Такангор устремился к широко разрекламированному бару «Расторопные телеги», дабы там за кувшином чего-нибудь прохладительного, а возможно, и горячительного составить свой собственный гениальный план боевых действий.

Когда терять нечего, можно рискнуть всем.

Жан Луи Лэ

Глава 8

– Граф, граф… граа-аф, – томно протянул король. Где же вы, милейший?

Юлейн был несколько раздражен. Когда он хочет пожить по-человечески и хотя бы на пару часов забыть о том, что правит огромным государством, никто не учитывает потребности своего монарха: топчутся буквально по голове, тычут под нос отвратительные отчеты, из которых следует, что казна пуста, как желудок постящегося монаха, и бессовестно пугают последствиями жуткого безденежья. Но когда король готов работать, готов не щадить себя ради блага народа и отечества – что мы наблюдаем? Мы наблюдаем полное отсутствие придворных на боевом посту. Никого нет. Никогошеньки. Безобразие.

– Граф! Кто-нибудь! – воззвал Юлейн немного громче.

Нет, это первый и последний раз в своей жизни он дал уговорить себя на такую авантюру. Походная жизнь не для него. В шатре сквозит со всех сторон, слуг не дозовешься, еда отвратительная, газеты вчерашние, а когда дует северный ветер, то со стороны лагеря доносится такое крепкое амбре, что приличному человеку впору бежать отсюда куда глаза глядят. И граф вот еще куда-то запропастился.

В шатер заглянуло лицо, а вернее, шлем с ярко-алым плюмажем – это встревоженный охранник решил уточнить, отчего так надрывается его повелитель.

– Пшел вон! – раздраженно рявкнул король и продолжил стенать: – Граф? Граф, где же вы? Откликнется кто-нибудь на зов своего государя?

– Звали, ваше величество? – пробасил чей-то голос.

– А, это вы, Фафут, – обрадовался король. – Хоть одно знакомое лицо. Поверите ли, чувствую себя как странник в пустыне.

– Верю, ваше величество, – вздохнул главный бурмасингер. – Ибо испытываю приблизительно то же самое, с вашего позволения.

– Бурмасингеры – такие же люди, – демократично заметил король. – Ничто человеческое им не чуждо.

– Золотые слова, ваше величество.

– Фафут, я ужасно зол, – поведал король мелодраматическим шепотом. – Меня вытащили из дворца, притащили в какие-то вспаханные поля и заставляют сидеть тут вот уж третьи сутки. Вы не можете мне объяснить, отчего мы не наступаем?

– Объяснить несложно, – пожал плечами бурмасингер. – Мы, ваше величество, дожидаемся новолуния, дабы простой люд не так сильно боялся Зелга да Кассар и уверовал в возможность победы. Позволю напомнить моему королю, что до новой луны силы тьмы особенно могущественны.

– Но ведь Зелг не владеет темными умениями?

– Солдаты и ополчение этого не знают, ваше величество.

– Ах да! Снова забыл.

– Немудрено, ваше величество.

– Вы, Фафут, тоже не выглядите бодрым и уверенным.

– Поясницу протянуло в проклятом шатре… Простите, ваше величество, все никак не освоюсь с этикетом.

– Прощаю, – махнул рукой Юлейн. – Сильно протянуло?

– И волнуюсь ужасно, – невпопад ответил бурмасингер. – Больно сложную композицию затеял господин граф, хоть и негоже мне критиковать его план, да еще и за глаза.

– А как критиковать в глаза, когда его совершенно невозможно отыскать? – резонно вопросил король. – Я тут надрываюсь битых два часа, как глухарь на току. Не нравится мне эта затея и походная жизнь тоже не нравится. Я даже подумал: Юлейн Миротворец или там Юлейн Великодушный – это тоже неплохие имена для грядущей истории. Незачем упираться только в Победоносного.

Фафут почтительно поклонился. О чем толковал возлюбленный король, ему было невдомек, да он и не особо хотел вникать. Его больше беспокоило другое.

– Я вот, ваше величество, тоже господина да Унара разыскиваю, дабы спросить…

– Спрашивайте, друг мой, – сказал граф, грациозным движением откидывая полог шатра. – Доброе утро, ваше величество. Позволите с докладом?

– Позволю, – отвечал король, отметивший про себя, что на природе, в этих жутких варварских условиях начавшейся войны, да Унара стал гораздо менее почтителен и воспринимает этикет как некую досадную условность. Так и до дворцового переворота недалеко.

Не вмешивайся в свои дела, если поручил их заместителю.

Юлейну с каждой минутой все меньше нравилась затея с нападением на кузена-некроманта. Что-то неправильное было в сложившейся ситуации, но он, увы, не мог объяснить, что именно. Впрочем, мысль, как оказалось, витала в воздухе: ему на выручку пришел главный бурмасингер. Испросив позволения у короля, он робко подступил к начальнику Тайной Службы.

– Ваше сиятельство, я вот чего никак в толк не возьму. Если Зелг да Кассар действительно не некромант, то отчего он не выслал в наш лагерь посольство с предложениями перемирия или условиями сдачи? Он что, собирается защищать Кассарию? Но кем? Не селян же своих поставит на стены – они ведь и оружия в руках в жизни не держали. На что он рассчитывает?

– А верно, – оживился король. – На что? Я как-то не подумал.

– Вероятно, собирает ополчение из преданных ему слуг, – вяло откликнулся граф. – Прошу заметить, что тем он оказывает огромную услугу вашему величеству: подтверждает легенду, которая сложилась вокруг его имени, и делает наш поход обоснованным и оправданным. А освободительные войны всегда овеяны славой. Ваше величество войдет в историю…

– Да ну ее, вашу историю! – внезапно взорвался король. – У меня на душе совершенно неспокойно. И я абсолютно согласен с нашим добрым Фафутом.

– Правота вашего величества всегда неоспорима, – поклонился граф. – Однако на сей раз мой король чересчур близко к сердцу принимает недобрые предчувствия и грустные мысли, без коих, увы, невозможно обойтись на войне. Мой король скорбит о тех, кому суждено пасть в грядущем бою, – это естественно и заслуживает глубокого уважения. Сочувствие к подданным пристало монарху. Однако сии чувства не должны мешать вам как полководцу готовиться к атаке на замок.

– Мой план битвы уже готов? – ворчливо спросил Юлейн.

– И даже представлен на утверждение вашего величества! – довольно дерзко ответил да Унара.

– А-а? Вот этот свиток?

– Нет, ваше величество. Сей пергамент.

– Вот как. Ну хорошо, тогда я его просмотрю и выскажу свои пожелания. Что-то я еще хотел спросить у вас, граф, но совершенно запутался. Из головы вон. Вот память стала: хоть начинай записывать.

Король криво усмехнулся и небрежным движением отпустил придворных.

– Что, Фафут, тревожно? – спросил граф, когда они с главным бурмасингером вышли из королевского шатра.

– Да, ваше сиятельство, – храбро отвечал бедняга бурмасингер. – Хоть и подозреваю, что это вам не слишком понравится.

– Не понравится, верно. Но вы знаете, что чуть ли не более иных ваших качеств я ценю в вас именно прямоту и откровенность.

– Благодарю, ваше сиятельство.

– Итак, что же вас беспокоит? Предчувствия?

– Я уже говорил – нелогично они ведут себя, ежели не собираются отчаянно сопротивляться. Что-то не похоже на обреченное восстание кучки жалких поселян.

– Ах, Фафут. Я не стал говорить это нашему драгоценному монарху, но вы-то должны знать по долгу службы, что никаких «жалких поселян» в этих местах нет, да и не было отродясь. Тут все больше полукровки, странные существа, перевертыши и оборотни. Не бог весть какая сила, но и не совершенно беспомощный народ.

– Кабы они не рассчитывали на чью-то помощь, все равно не стали бы упорствовать. Да и в войсках особого воодушевления нет. Ополчение еще туда-сюда, бушует: праведный гнев там, всякое негодование, бунтарские настроения – как вы и предсказывали. Но боюсь, что побегут они, как только столкнутся лицом к лицу с серьезной опасностью. Не хватит их гнева на настоящее сражение. И что тогда?

– Не будет настоящего сражения, Фафут. А если будет, то… – граф вздохнул, – то оно будет настолько настоящим, что поддержка ополчения меня совершенно не интересует.

Фафут хотел что-то ответить, но тут внимание обоих собеседников привлекли крики, доносившиеся с западной стороны лагеря. Они повернулись в ту сторону и увидели, что солдаты мечутся среди шатров, указывая в небо обнаженными клинками, а несколько лучников тщательно целятся, пытаясь подстрелить кого-то или что-то, невидимое им. Граф и главный бурмасингер поспешили на место событий и успели заметить двух странных крылатых тварей, которые летели по направлению к замку.

Одно существо казалось черной точкой на ярко-голубом фоне небесного свода. Передвигалось оно совершенно безумными зигзагами и нырками, переваливалось из стороны в сторону и больше всего напоминало вусмерть пьяного.

Второе – белоснежное и, судя по пропорциям, просто огромное – величественно парило в облаках, и от этого зрелища захватывало дух и начинало предательски щипать в носу. Почему? Никто не брался объяснять.

Странная пара совершенно не обратила внимания на переполох, который учинило ее появление в лагере неприятеля, и спустя несколько секунд скрылась за донжоном.

– Начинается, – мрачно молвил главный бурмасингер.

– Не беда, – утешил его да Унара. – Это даже интересно.

– А вы… А мы не могли ошибиться в расчетах?

– Могли. Боюсь, что даже и ошиблись, – невесело сказал граф. – Но это уже не имеет никакого значения. Дело сделано.

– Можно отступить, – заметил Фафут. – Не подумайте, что я паникую, но мне представляется, что в игру вступили новые силы, о существовании которых мы просто не могли раньше знать.

– Вступили, – согласился да Унара. – И именно они отступить нам не дадут.

Ему очень хотелось излить душу славному бурмасингеру, однако он не посмел. Как не посмел рассказать о том, что вот уж целую неделю, с той самой ночи, как он опрометчиво подписал договор с Дауганом, ему является во сне некий человек, а может, и не человек вовсе, невероятно могущественный и столь же жестокий, и грозит мечом.

И он, бесстрашный потомок гордого рода, каждую ночь испытывает ни с чем не сравнимый страх. Откуда-то граф знает, что этот серебристый клинок с алой надписью в далекой древности принадлежал королю Бэхитехвальда, давно исчезнувшей страны, которую населяла раса оборотней; и что удары, нанесенные королевским мечом, убивают не только тело, но и душу.

Ему грезится, что он участвует в великой битве, которая вот-вот разразится посреди затеянной им игрушечной войны, и армия Тиронги не сможет противостоять восставшему из небытия воину.

Потом граф всегда видит черную башню Генсена, и часы на ней начинают отбивать полночь. Каждый удар звучит, словно заклинание, словно старинная песня на неизвестном языке. Однако да Унара понимает ее. «Вернись ко мне, возьми то, что принадлежит тебе по праву, стань владыкой», – поют часы. А затем колокольный звон захлебывается радостным криком: «Ген-сен! Галеас Ген-сен! Галеас Ген-сен!»

И от этого крика граф да Унара каждую ночь вскакивает в холодном поту.

* * *

Вероятно, Зелг все еще не слишком представлял себе серьезность положения да и в реальность происходящего верил с некоторой натяжкой – во всяком случае появление в замке седого величественного грифона и полубезумной летучей мыши, подпадающей под пункт «летучий мышь в ассортименте» из знаменитого списка доктора Дотта, произвело на него глубочайшее впечатление.

Не то чтобы грифонов он никогда в жизни не видел. Это, конечно, полная ерунда. В Аздаке, где прошли его детство и юность, их было довольно много. Они высоко ценились как прирожденные воины и охранники и славились недюжинной силой, безусловной преданностью и абсолютным бесстрашием. Дом, охраняемый грифонами, мог спать спокойно.

Да и летучих мышей Зелг насмотрелся достаточно. Даже изучал их какое-то время и курс лекций прослушал по особенностям строения и навигационных способностей сих ночных тварей.

Однако же таких грифонов и летучих мышей он даже представить себе не мог.

Седой грифон, представившийся господином Крифианом, поражал воображение своими грандиозными размерами и мощью. Будто с равным, говорил с Думгаром и сразу нашел общий язык с доктором Доттом, как если бы постоянно наблюдал привидения и поддерживал с миром призраков тесные, приятельские отношения. Вводить в курс дела его не потребовалось, ибо господин Крифиан следил за прессой и был прекрасно осведомлен о текущих событиях. Агрессию Булли-Толли категорически осуждал, шансы осажденного замка оценивал здраво, что не помешало ему тут же предложить свою помощь герцогу да Кассар.

Церемония сия выглядела необычно и очень красиво: грифон положил к ногам Зелга позолоченное копье с бело-голубым штандартом, на котором было выткано золотое крыло и девиз «Верностью силен», и это означало, что славный воин присягнул владыке Кассарии и теперь будет защищать его до последней капли крови.

Крифиан весьма одобрительно отозвался о минотавре, ни минуты не сомневаясь в том, что именно Такангор будет назначен командующим разношерстной кассарийской армией.

– Отчего же вы так уверены в нем, друг мой? – заинтересовался Зелг.

– А у него талант к войне. Эдакое вдохновение, как у художника – к писанию картин, а у поэтов – к виршам, – пояснил грифон. – Это видно, мессир, если почти всю жизнь проводишь в битвах и походах и встречаешь разных военачальников. Случаются среди них полководцы даровитые, случаются удачливые. Есть упорные, бывают и невезучие. Словом, всякие. А вот тех, что воюют, как иные поют, кто впитал страсть к сражениям еще с молоком матери – тех считаные единицы. Ваш минотавр как раз из последних. Кроме того, – обратился Крифиан к голему, – господин Думгар, вам это будет особенно интересно, он ведь из Малых Пегасиков: я точно знаю, ибо сам отправлял его послание домой, матушке.

– Из Малых Пегасиков? – рассмеялся Зелг.

– Не смейтесь, милорд, – пророкотал Думгар. – Смешное название, не спорю, но именно туда, в исконную вотчину минотавров, однажды удалились, внезапно прервав блестящую военную карьеру, два величайших воина своего времени.

– Так его фамильный боевой топорик… – изумился Дотт.

– Совершенно верно, сто против одного, что это тот самый знаменитый топор, который некогда пресек нить очередной жизни Генсена Восставшего.

– Кружку Эсмарха мне вместо бульбяксы, – заковыристо выругался изумленный призрак.

– Не понимаю, – признался да Кассар, который чувствовал себя как чужестранец, не знающий ни одного слова на местном языке и вынужденный принимать участие в беседе ученых мужей. – Я не понимаю, какая может существовать связь между реальным минотавром, его не менее реальным, хотя и довольно старым оружием и полуреальным Генсеном, коего лично я склонен считать скорее мифологическим персонажем, нежели историческим лицом. Объясните мне по порядку.

Крифиан, Думгар и доктор Дотт молча переглядывались, и тут в разговор неожиданно вступил Птусик:

– Кто ж вам в трех словах уложит целую историю вашей семьи и сопутствующие мифы, легенды и предания? На это нужно было потратить всю предыдущую жизнь, кропотливо и вдумчиво, а теперь уж поздно, ваша светлость.

Зелг открыл было рот, чтобы сказать все, что он думает о наглом рукокрылом, однако остановился. По форме мыш был глубоко не прав, но вот по сути… В каком-то смысле герцог да Кассар чувствовал себя ущербным, с головой окунувшись в жизнь, которой, если верить его бесповоротно покойной матушке, не было и быть не могло. И в этой жизни он был чужим, чужим, чужим…

Казалось бы, самое время ему отказываться от отцовского беспокойного наследства и возвращаться в далекий Аздак, где ему давно предлагали профессорскую кафедру в столичном университете и где ждали с распростертыми объятиями. Но вот поди ж ты – именно здесь и именно сейчас он наконец ощутил себя дома. Нетактичный мыш заставил его понять то, чего не могли деликатно объяснить другие: тут, к западу от Булли-Толли, в его родовом поместье, тоже была своя полноценная жизнь. Она не возникла из небытия в ту секунду, когда он, наследник кассарийских некромантов, ступил на порог отчего дома. Нет, она бурлила и кипела все эти долгие годы, она была выстроена по собственным, весьма сложным законам. Здесь как-то справлялись и без него, здесь рождались, любили и даже умирали, пусть и не так, как в других местах. И здесь преданно ждали следующего да Кассара, бережно сохраняя для него особый, отдельный, ни на что не похожий мир. И этот мир нравился Зелгу с каждым часом все сильнее.

Кассария, где находили приют странники, обреченные на вечные странствия своей странностью; где мирно уживались такие разные, необычные и порой весьма опасные существа; где свято чтили память о его предках – ту память, которую сам он сохранить не сумел; и где его готовы были признать и любить любого, пусть и нелепого и бесполезного, вовсе не достойного своего пышного титула и не готового к своему предназначению, – это место заслуживало того, чтобы защищать его до последней капли крови и последнего вздоха.

Безразлично теперь, что будут говорить несведущие люди, кем станут считать и отчего начнут бояться и ненавидеть.

Единственное, что важно в этой жизни, – это долг и честь.

Единственный голос, который стоит слушать, – это голос собственной совести. И бесконечно глупо пытаться переделать себя в угоду чужим и равнодушным в тщетной попытке завоевать их сиюминутное благорасположение и небрежную похвалу. Глупо и смертельно опасно.

– Спасибо, мыш, – негромко сказал он, выпрямляясь во весь свой немаленький рост.

Только теперь Зелг уразумел, отчего потолки в замке такие высокие: оказывается, человек с ровной спиной ощущает себя так, словно и само небо вполне достижимо, а уж низкие потолки просто начинают давить на него.