Текст книги "Поймать океан"

Асин хотела вернуться наверх, взглянуть на разрушенный храм и закричать – что есть сил – прямо в затянутое тучами небо. Но это желание так и осталось запертым в самой глубине сердца. Шаркнув подошвой по расколовшейся каменной плитке, которая уходила под покрытую утоптанной травой землю, Асин поплелась к остальным – туда, где сыпались вопросы и потрошились сумки; где открывались фляги и люди наперебой рассказывали каждый о своем коротком приключении, возможно не самом ярком, но точно запоминающемся. А затем все они вернулись на палубу «Небокрушителя», залитую теплым светом фонарей.

Там, устроившись у бочек в обнимку со своими припасами, Асин давилась папиными гренками и наблюдала за уже знакомыми лицами. Люди улыбались, говорили, но речь их сливалась в невнятный гул. Асин размазывала по щекам слезы, не давая им упасть на еду, а зубы ее отбивали частую дробь.

– Я забрал твой ранец, – раздался над головой голос Вальдекриза. Он плюхнулся рядом, стукнул по палубе каблуками высоких сапог и провел рукой по волосам.

– Угу, – глухо ответила Асин и протянула ему целую, уже давно утратившую мягкость гренку. – Хочешь?

– Давай, – сказал он, принимая угощение из ее рук. – Послушай, булка…

– Прекрати, – попросила она.

– Когда перестанешь быть булкой, тогда и прекращу. Так вот, знаешь, сколько еще будет такого? – Вальдекриз прервался, чтобы отхватить хрустящий уголок гренки. – У тебя лицо от слез опухнет, если будешь каждый раз так реагировать.

– Благодарю за совет. – Асин сложила руки на коленях и прижалась к ним лбом, не желая больше ничего выслушивать.

– Еще не поздно выбрать землю, Ханна.

Из наполовину съеденной гренки на палубу упал липкий ком перетертых ягод и разлетелся мелкими фиолетово-черными брызгами. По спине от самого ее основания пробежали мурашки, добрались до затылка, ужалили его слабым разрядом – и Асин тихо заплакала.

Там, где пахнет дымом

Железный Город громко стучал колесами паровоза по гладкой ленте рельсов. Он выдыхал через высокие трубы серый дым из давно прожженных легких. Он бил металлом о металл – звон отдавался в голове, а сердце пыталось подстроиться под его ритм.

Под дверью давно кто-то ходил: слышались то широкие и тяжелые шаги – мужские, то мелкие и частые – женские. Железный Город просыпался. Он накрыл шумом и едкими запахами, проникшими через приоткрытое окно, сонную Асин и попытался согнать с кровати. Покрасневшие от слез глаза болели, ныло перебинтованное плечо, в очередной раз докладывая, что решение отправиться в нутро храма было опрометчивым. Асин свесилась, убрала с лица спутанные волосы и осмотрела комнату, залитую слабым желтоватым светом. В воздухе кружились пылинки, пытались осесть, но ветер, дергающий рассохшуюся форточку, вновь и вновь поднимал их и пускал в пляс.

На полу в самом центре комнаты валялось скомканное одеяло, а вот Вальдекриза под ним уже не было – только сумка его лежала под столом. Прошлым вечером он без лишних разговоров уступил Асин кровать, снял рубашку, кинул ее на длинноногий стул мятым комком и завалился отдыхать. У самой же Асин попросту не осталось сил ни приготовиться ко сну, ни даже просто поблагодарить. Она упала на кровать как была, всхлипнула в локоть и натянула на себя уголок покрывала, жесткого и колючего.

Дверь тихонько приоткрылась, и первое, что увидела Асин, – придерживающий ее блестящий черный нос знакомого сапога. Затем донесся голос, бросающий в воздух слова благодарности и смеющийся. Лишь после этого на пороге возник Вальдекриз с тарелкой чего-то серого с вкраплениями бледно-оранжевого в одной руке и высокой кружкой, от которой взлетал приятный белый дымок, в другой.

– Просыпайся, булка, – почти пропел он, толкая дверь бедром. – Я тебе покушать принес. Не стал тебя будить к завтраку. – Он поставил тарелку прямо перед Асин – на тощую подушку, пух из которой, кажется, сбежал очень давно. – Держи, это каша. На вид – так себе. На вкус, кстати, тоже. Поэтому здесь твоя и моя порция. И вот. – Он тронул ложкой странный оранжевый полукруг. – Морковка. Такая же нездоровая, как твое опухшее лицо.

– Надеюсь, ты закончил? – страдальчески спросила Асин, садясь на кровати и принимая из его рук кружку с самой обычной водой.

– Думаю… нет, – улыбнулся Вальдекриз – и ей резко захотелось поступить с ним так же, как она поступила вчера с Атто. Вот уж кому не хотелось попадаться на глаза. – Слушай, хозяйка баньку истопила. Не знаю, как ты, а я, пожалуй, схожу. Отбывать все равно нескоро, а так хоть человеком домой вернешься.

– А я не хочу, – пусто сказала она и, набрав полную ложку того, что Вальдекриз назвал кашей, отправила ее в рот.

– Как знаешь, булка. Как знаешь. Не стану тебя уговаривать. Главное, вещи свои не забудь, я тебе не нянька все-таки, не собираюсь постоянно за тобой присматривать. Соберись и к нужному часу подходи к кораблю. Слушай, а у тебя гренок больше не осталось?

– Нет, – буркнула Асин. В голове не укладывалось, как можно лезть к ней с подобными вопросами.

– Жаль. Ну что ж…

Оставив Асин наедине с едой, он вышел. Завтрак тут же запросился наружу – и она решила ограничиться водой, отвратительно теплой, почти горячей, ею же умыла лицо. Затем расстегнула жилетку, убрала подальше окровавленную рубашку и достала из сумки платье – светлое и воздушное, как птичье перо.

Асин хотела снять бинты – пускай сменить их на новые не получилось бы, – но они присохли к коже. Поэтому она просто переоделась, повоевала с выскальзывающими из пальцев выпуклыми пуговицами на ножке, расправила кружевной воротник и посмотрела на свое отражение, дрожащее на дне кружки. Этим утром Асин себе определенно не нравилась. Даже в подаренном папой платье.

Она думала остаться в комнате до отлета – послушать Железный Город через приоткрытое окно. Он напоминал музыканта, не только выбравшего металл и камни в качестве инструментов, но и совершенно не умеющего на них играть. Решение немного пройтись – не попадаясь на глаза Вальдекризу – было спонтанным. Асин поднялась с кровати, на которой остался отпечаток ее тела, заплела наспех волосы в неаккуратный колосок, пощипала себя за щеки в надежде превратить нездоровый румянец в здоровый и выскользнула за дверь.

Она кралась вдоль стены, замирая при каждом громком звуке, оглядывалась: только бы не заметил никто, только бы не спросил. Так, миновав кухню, на которой стучало и гремело, и столовую, откуда сыпались разговоры, Асин выбралась на улицу. И влетела носом во что-то. Точнее – в кого-то.

Первым делом она, конечно же, ощупала лицо – вдруг что сломалось. Наверняка нет, но от этого жеста всегда становилось спокойнее, куда бы Асин ни врезалась: нос на месте, не болит даже, а в небольшой ложбинке под губой не мокро от крови. Лишь после этого Асин уставилась на черную полушерстяную ткань, гладкий двойной шов и блестящие, будто начищенные, латунные пуговицы. Асин увидела в их поверхности свое искаженное отражение и нахмурилась. Поднимать глаза, сталкиваться взглядом с буквально выросшим перед ней человеком и извиняться не хотелось – настроение, и без того треснувшее, после неудавшегося завтрака окончательно поломалось, а как по-тихому улизнуть, когда на тебя смотрят, она не знала.

– А вы – та самая девушка с площади. В том самом красивом платье, – услышала она теплый мягкий голос, от которого кровь тут же прилила к лицу.

Взметнулась рука в черной перчатке, ударились друг о друга каблуки сапог – и Асин наконец посмотрела наверх. Перед ней, учтиво сняв фуражку, стоял капитан Альвар и улыбался так же, как в тот день, когда она впервые увидела его. В глазах, чуть прищуренных, читалось любопытство. Асин, почувствовав себя виноватой, смогла лишь открыть рот и поднять брови, которых все равно не было видно за длинной вьющейся челкой.

– Асин. Меня зовут, – пробормотала она. – Только платье другое.

– Альвар, – представился он и склонил голову. Движение вышло резким, и Асин испуганно отпрянула. – Простите мою наглость, но что стряслось? Не могу не заметить, что вы выглядите несколько…

– Глупо? – предположила Асин.

– Потерянно, – ответил он.

– Не хочу говорить об этом. – Она обернулась, боясь, что из-за двери вот-вот выглянет Атто. Асин не понимала, как вести себя рядом с ним.

Пыльные ботинки с полукруглыми простроченными носами рядом с начищенными сапогами капитана Альвара выглядели нелепо. Как, впрочем, и вся Асин. Ведь пока остальные приводили себя в порядок, парились в бане, смывая вчерашнюю грязь чужого острова, она расчесалась пятерней, разозлилась на кашу и отправилась в город – пачкать бело-голубое платье.

– Тогда не хотите ли прогуляться со мной? – Альвар учтиво подставил локоть, но Асин лишь коснулась его пальцами и тут же убрала их. – Вы завтракали, Асин?

Она пыталась собраться с мыслями, но те рассыпались крошечными горошинами: даже если найдет некоторые, остальные останутся лежать по темным углам, пока она не наткнется на них случайно. Желудок свело – все-таки она не ела со вчерашнего дня, голова навязчиво зачесалась. К тому же – это Асин поняла только сейчас – она так просто доверила чужому человеку свое первое имя, предназначенное для самых близких.

– Ханна, – пробормотала она. – Не знаю. Напарник принес мне что-то серое. И с морковью. – Глаза защипало, и Асин, чтобы не разрыдаться, посмотрела на затянутое грязной дымкой небо, по которому плыли размытые облака. – Он сказал, что это каша. А я знаю, как выглядит каша.

– Так. – Альвар сжал переносицу и нахмурился. – Вы совсем запутали меня, Асин. Для начала, как мне вас называть?

Голос Вальдекриза в ее голове назойливо объяснял про разницу в именах – и удары молота, эхом разносящиеся по улицам, только усиливали эффект. Будто в Асин вбивали правила, которым она должна следовать. Поэтому она молчала, а позади нее на подоконнике, сидя в вытянутом ящике, хрустели под натиском ветра давно засохшие цветы.

– Тогда давайте начну я. Мое первое имя – Рэм. Его дала мне мать. – Альвар стянул перчатку зубами и, небрежно сунув ее в карман, положил ладонь на ладонь. Асин догадалась, что поначалу он хотел протянуть руку ей, но не решился. – Отец говорил, это что-то значит на ее языке, но я так и не узнал что. Так меня звал – да и зовет до сих пор – лишь он один, даже старые знакомые давно приняли второе имя. И дело не в доверии или близости, а в обыкновенной привычке. А вот Альваром меня нарек прошлый капитан «Небокрушителя». Мне передали корабль и имя, – он едва заметно усмехнулся. – Он сказал, этим судном может править только Альвар.

«Крепкий». Это слово значило «крепкий». Как многолетнее дерево, напиток или характер. И оно одновременно подходило и не подходило новому капитану «Небокрушителя».

– Так что я предоставляю выбор вам. – Альвар поклонился и сделал учтивый жест в ее сторону. – Ваш ход, Ханна-Асин.

Прикоснуться к первому его имени, пусть даже мысленно, Асин не смогла. А еще не смогла понять, как ему можно обращаться к ней. Это было куда сложнее, чем выбрать между жареным сыром и сладкими бусами, между гренками и лепешками-кармашками. Обычно все происходило само собой: и в случае еды, и в случае имени. Асин – для папы и Атто, Ханна – для Вальдекриза. Больше людей в ее жизни не было.

– Видимо, я совсем напугал вас, – сказал он чуть удивленно. – Прошу меня простить.

От напряжения затекли плечи. Асин так и не нашла ни одного верного слова, а город вокруг недружелюбно нависал низкими железными балконами. Временами на них показывались женщины – выливали что-то на улицы или пытались привести в чувство превратившиеся в сухие спирали растения с болезненной коричневой листвой. Асин слышала, как падают на мостовую капли, и даже этот шум был громче ее собственных мыслей. Однако, когда Альвар собрался уйти, бросив короткое прощание и извинившись за то, что потревожил, она прижала ладони к груди и выпалила короткое:

– Асин. – И, призадумавшись, добавила чуть тише: – И я очень хочу есть. Извините, я… совсем не умею общаться. Это куда сложнее, чем… спрыгнуть с корабля или… – Она принялась нервно теребить и без того растрепанный колосок. – Я даже продолжение не могу придумать! Извините меня, Альвар.

Медленно повернувшись, он беззвучно рассмеялся и покачал головой. Он был поразительно терпеливым. Конечно, еще никогда она не отвечала настолько долгим молчанием, даже если крепко задумывалась или падала в бурный поток разбросанных по книжным страницам слов. Но Асин знала: учившиеся с ней люди не стали бы ждать, а Вальдекриз – и подавно. Скорее, он бы щипнул ее, уколол очередной остротой – в общем, сделал бы все, чтобы вывести из себя.

Прошедший день будто выключил что-то внутри Асин. Сейчас она напоминала себе маленькую игрушку-птичку, которая заваливалась набок и беспомощно дергала лапками, пока не замирала окончательно.

– Я ужасный собеседник, – вздохнула она.

– Мы с вами еще не поговорили, – ответил Альвар.

Фуражка с гладким козырьком вновь сидела на его голове, и только сейчас Асин заметила прямо над ремнем эмблему – расправившую механические крылья шестерню. Ладонь без перчатки коснулась коротких волос на затылке, и в глаза бросилась еще одна вещь – вышитые золотом ключи на манжете, ровно три штуки. Если формой Асин гордо звалась любая одежда с нашитой на нее свободной птицей – обычно она ютилась на груди или рукаве, – то каждая деталь формы Альвара была частью единого целого. Асин перебегала взглядом с широкого пояса на погоны – ах, как блестели на них пуговицы, – пытаясь прочесть капитана, как книгу. Но знаний не хватало.

– Значит, тетушка Тете угостила вас своей кашей? – Альвар сделал первый шаг – каблук ударил по каменной мостовой, еще один – и разлетелась брызгами лужа.

Асин сцепила руки в замок, уронила их на пышные волны платья и напряглась, как струна. Ботинки ее шаркали подошвами, а заложенный нос то и дело пытался громко свистнуть. Поэтому дышать Асин старалась через рот. Она и сама понимала, что похожа из-за этого на рыбу. Или на своего блудного кота в жару.

– С морковью, – вспомнила Асин.

Узкая улочка с похожими на зубцы домами расширялась. А впереди шуршала, стучала по дороге вода, затекала в щели между камнями – и уходила под них. Женщина в серо-коричневом, как сам Железный Город, платье щедро заливала горшки с кружевной зеленью.

– Она прекрасная хозяйка, – ответил Альвар. – Но с едой у нее всегда было плохо. В Железном Городе нужно просто знать места, Асин. – Он осторожно подцепил ее пальцами за локоть и увлек за собой в сторону – в тот самый момент, когда прямо на мостовую рухнул зеленый серпантин: в доме слева явно чистили овощи. – И быть внимательнее.

Недолго думая, Асин взяла его под руку, надеясь, что это спасет ее от сыплющихся прямо на головы очистков.

Наверху, над крышами домов, делала полукруг лента рельсов. Она мелко задрожала – и вскоре Асин ощутила вибрацию под ногами. Запрыгали по мостовой камешки, зашуршал и откатился к порожку зеленый завиток. Сотрясая все вокруг, пронесся паровоз. Он оглушительно гудел, а из короткой черной трубы валил густой дым. Зависший в воздухе смог разгоняли два ярко светящихся оранжевых глаза.

Поначалу Асин растерялась, вцепилась в жесткий рукав Альвара, смяла его пальцами. Она тряслась вместе с рельсами, а сердце колотилось в горле, подстраиваясь под стук колес – раз-два, раз-два. Но стоило паровозу показать хвост, как она замерла, провожая его взглядом и покусывая от волнения губы.

– Несладко здесь живется, да? – отметил Альвар, когда в том самом серпантинном доме послышался грохот, а затем – ругань.

– И часто он так ходит? – Асин вжала голову в плечи, услышав знакомый звук бьющейся посуды: когда она была еще ребенком, порой выпускала из рук горшки и кружки – по неосторожности, конечно, но всякий раз ей было стыдно. Это же поднимающееся из самого нутра чувство она ощутила и сейчас, хотя не держала в руках ничего хрупкого.

– Частенько, – почти сочувственно произнес Альвар и поспешил увести ее подальше от режущей уши брани.

Впереди уже маячил мост. Вернее, и не мост даже – мосток, тяжелый, железный, с несколькими дорожками выступающих шестигранных шляпок, которые тянулись по краям. Он подставил почти негнущуюся спину ногам Альвара и Асин, но, стоило им лишь ступить, загремел, зашатался. Натянулась покрытая рыжими пятнами сетка, жалобно затрещав, будто не выдержит, обвалится, утянет двоих за собой вниз – в заполненный водой канал, который тянулся через весь город. На неподвижной глади лежали свернувшиеся мертвые листья, фиолетовые цветы, явно слетевшие с одного из балконов, шкурки овощей и что-то еще – серый бугорок, покрытый коротким мехом, проплыл под мостком, вызвав у Асин одним своим коротким появлением приступ тошноты.

– Третий не может похвастаться красотой, Асин. У нас нет цветущих садов Первого и занесенных песком широких площадей Второго, – сказал Альвар, мягко поглаживая ее напряженную ладонь. – Но он умеет удивлять. Дайте ему шанс. И не смотрите под ноги.

Когда он поднял руку, вторую, в черной перчатке, и указал наверх, Асин заулыбалась. Вот под самой крышей расположилось узкое прямоугольное окно, которое обрамлял похожий на темное кружево наличник. А вот на ветру подрагивает флюгер – расправивший паруса черный корабль, напоминающий «Небокрушитель». Дома, словно сошедшие с неказистых, наспех сделанных в книгах картинок, все-таки цепляли взгляд мелочами. Заводными игрушками на подоконниках; пыхтящими печными трубами, похожими на маленькие каменные башенки; полукруглыми, покрытыми коваными цветами козырьками над дверью. И если бы не дымка, летающая в воздухе, густая и какая-то маслянистая, Асин и вправду оценила бы эти приятные мелочи. Впрочем, даже так они помогли ей отвлечься, пускай ненадолго.

Но вновь ожило в памяти лицо Аэри, трещины, которые расползались от ее глаза, бескровные губы. Асин надеялась лишь на то, что Атто сдержал слово и действительно освободил ее.

– Так что же беспокоит вас, Асин?

Всякий раз, когда Альвар произносил ее имя, она краснела, а уши так горели, что хотелось зажать их руками.

– Ведь дело не в городе, так? Если не нравится место, ты не знакомишься с ним. А вы бросились в ладони Железного Города, явно пытаясь от чего-то убежать. Но прямо сейчас оно скребется внутри вас. Поверьте, я слышу это даже за грохотом паровоза.

– Я… обидела человека. Вернее, не обидела. – Асин нервно мяла ткань его плаща, царапая ее ногтями, и смотрела уже не на крыши-зубцы, не на балконы и флюгера, а вперед – на ноги топчущих мостовую людей. – Ударила. Только я не хотела, правда, – она говорила, как виноватая малышка, которая искала себе оправдания и надеялась, что ее не станут ругать. – По лицу ударила.

– Кого? – поинтересовался Альвар. – И за что? Уверен, на то были причины.

– Атто. Нингена, – тут же добавила она. – Вы не представляете, как он меня разозлил. Он ни с кем не посоветовался, никому ничего не сказал. Просто сделал – и поставил меня перед фактом. А если он убил? А если убил? – Голос ее стал ощутимо выше, практически перешел на писк, когда она вспомнила его лицо, улыбку, слова. «Сразу видно – ее дочь». – Не знаю, сказал ли он вам или генералу, но там, под завалами, осталась девушка. Красивая, добрая. Совсем не такая, как я. Она сражалась с ордами птиц из легенд. И она…

– Была заперта там, – закончил Альвар, и она притихла. Он понял ее путаную речь. – Вы бы не смогли спасти ее, как бы сильно ни хотели, милая Асин. Эта девушка – заложница своей истории. И у нее просто не было выбора. Может, Нинген и поступил не лучшим образом. Но что предложили бы вы? Оставить все как есть и дать ей мучиться дальше? Ведь, если верить словам Нингена и вашего напарника, эта девушка проживала бесконечное количество раз один и тот же день. Свой последний день. Но, угасая, как и каждая аномалия, она просыпалась все реже. Странно, что же заставило ее пробудиться в этот раз?

– Вальдекриз, – Асин замялась, – сказал, что рядом со мной все вечно идет не так.

– Я очень сомневаюсь, что дело в этом, – Альвар беззвучно засмеялся. – Скорее просто совпало. Хотя наверняка это даже интересно: быть человеком, рядом с которым оживают аномалии.

Стыд окатил ее, будто холодная вода, в которой, быть может, плавало маленькое крысиное тельце. Он стекал по дрожащим рукам, по горящим щекам, от него хотелось отряхнуться, но это не помогло бы.

– Выходит, я ударила Атто по лицу… просто так?

Скрипнула кожаная перчатка, и Альвар засмеялся в кулак, прикрыв зеленые глаза.

– Выходит, что так. Но он не в обиде. И хоть помянул вас крепким словцом, но с восхищением, – заверил он. – Нинген гордится вашей смелостью. Он говорит, что раньше вы были, – судя по выражению лица, он стушевался, прежде чем выдать почти безобидное, но такое смущающее: – котенком.

– Котенком? – Асин поперхнулась. Еще никогда ее не описывали так нелепо и так емко.

– А теперь, если верить ему, вы учитесь выпускать когти.

За этими словами явно крылось что-то еще, но Альвар не стал раскрывать подробности, возможно, не желая обидеть. Впрочем, и этого Асин было достаточно. Она поняла две важные вещи: Аэри, возможно, и правда освободилась от своего вечного кошмара, слилась с шумом волн и ветра (так, кажется, говорили священники о тех, кого не стало), а Атто совсем не злился. Захотелось извиниться перед бывшим наставником, который, в отличие от нее, умел думать. Ей везло на терпеливых людей. Быть может, когда-нибудь боги взыщут с нее плату.

– Простите, – прошептала она, мысленно благодаря Альвара за все сказанное и несказанное. – Выходит, вы и так всё знали.

– Выходит, что знал, – загадочно улыбнулся Альвар. – Но у каждой истории есть далеко не одна сторона. Думаю, вы и сами должны это понимать. Ваш взгляд – это всего лишь одна сторона. И Нинген, и ваш напарник не смотрят на мир вашими глазами, Асин.

Улочка вновь сузилась. Люди уступали друг другу дорогу – Асин то и дело пряталась за спину Альвара, чтобы не мешаться, но при этом не выпускала его теплый локоть: так было спокойнее. Здесь дома редко носили над дверьми козырьки, зато порой встречались железные вывески без надписей: где над входом опасно нависала плоская кирка, где тусклое яблоко почти наваливалось на косяк, а где на металлических облаках лежал огромный кит, приветливо помахивая хвостом. Именно к нему направился Альвар, но не стал заходить в дом, а, шагнув на небольшой каменный приступок, постучался в закрытые ставни, которые, качнувшись на петлях, заскрипели.

– Кого там принесло? – раздался хриплый женский голос и тут же потонул в грохоте посуды.

– Бертиль, – Альвар ловко ушел в сторону, когда тонкие руки в частую крапинку резко распахнули ставни, и утянул за собой зазевавшуюся Асин, не ожидавшую столь безрадостного приема, – не могла бы ты…

– Альвар, сынок!

В квадратном окне, смахивая ладонями паутину и пыль с углов, появилась женщина в простом коричневом платье и белом чепце с рюшами, из-под которого выглядывали вьющиеся некогда рыжие волосы. Возраст расчертил морщинами ее красивое лицо и заложил жесткую складку между тонких, едва заметных бровей. Бертиль выхватила из-за повязанного на талии фартука грязную тряпицу и, замахнувшись, с силой шлепнула ею по подоконнику.

– Сразу бы сказал, что это ты. – Она развернула ткань, сморщила вздернутый нос и смахнула на дорогу черное тельце погибшего от удара насекомого. – А то ходят всякие, попрошайничают – спасу нет.

Голос у нее был сильный, громкий. От такого что-то внутри беспомощно сжималось. Зато карие глаза озорно щурились и блестели.

– Я им: «Пошли вон». А они знаешь что? «Дай монеточку, тетенька». А какая же я им тетенька? – возмутилась Бертиль и вытерла темные от пыли ладони многострадальной тряпицей. – Хоть бы в мастерской помогали за ту же монеточку, паршивцы мелкие. Так нет, ко мне бегают, на дверях качаются. Руки бы им пообрывать. Лучше расскажи, как ты, сынок. – Она заулыбалась, живое лицо собралось добрыми складочками. – И что за девочка с тобой?

Она даже не поздоровалась, просто кивнула Асин – и та попыталась хотя бы не выглядеть настолько хмурой.

– Меня зовут Ханна, – буркнула Асин. Точно так же она представлялась в училище. Только тогда она была куда младше, да и имя называла другое.

– Ба! Да что же это творится? – Бертиль всплеснула руками. – У тебя вон прям под воротом кровь. А ну давай сюда. Давай-давай, заходи. Кстати, не представилась: Бертиль Отэм – это имя моего па, а поскольку это его пекарня, то оно перешло ко мне вместе с ней. Так частенько на Третьем бывает, девочка. Вон у парнишки спроси. А ты… – она обратилась к Альвару, но, не договорив, лишь поджала губы и скрылась, захлопнув за собой скрипящие ставенки.

Почти сразу распахнулась дверь. Бертиль, не спрашивая, схватила Асин за запястье и втянула в небольшую комнатушку. Из-за нескольких лавок, широкого стола, печи и сундука, с которого свисало одеяло, та казалась еще меньше. Но Бертиль спокойно порхала между предметами, пока гости устраивались там, где не стояла посуда, не поднималось тесто и не валялись грязные ложки.

– Не углядел за девочкой своей? – вздохнула Бертиль. Вместо имени она все равно использовала безликое «девочка», от которого Асин почему-то становилось тепло.

– Давайте я помогу. – Альвар не оправдывался, он протиснулся между лавкой и столом, нашел в одном из углов ведро, полное воды, и поставил у печи.

– Он не знал, – сказала Асин, касаясь плеча. Сквозь ткань платья окровавленные бинты едва виднелись, но каким-то чудом Бертиль заметила их и встревожилась.

– Ты давай лучше платье спусти, – бросила через плечо та и отерла под носом пышной манжетой. – А там объяснишь, что сталось. Бедняга. Из-за тебя небось, сынок.

Альвар, который переливал содержимое ведра в облупившийся железный таз, вновь беззвучно рассмеялся. Он стащил единственную перчатку, швырнул ее на стол, а сам коснулся воды пальцами. От печи шел жар – Асин чувствовала его, даже сидя у самого входа. А может, это стыд разгорался внутри, когда она думала, что сейчас ей придется вновь бороться с пуговицами, а затем открывать растерзанное плечо, усыпанное бледными веснушками. Асин смотрела в широкую спину Альвара, на длинную складку, тянущуюся между лопаток, и почти не дышала.

– Ты меня знаешь, Бертиль… – начал он, но его тут же оборвали:

– Уж знаю. – Она достала откуда-то чистую, почти белую тряпку и окунула в воду. – А чего сам не подставился? Как обычно делаешь. Тридцатник всего, а весь калечный, живого места на спине нет – и мозгов в башке тоже. И откуда такой на мою голову?

– С корабля, – тепло отозвался он.

– Так бы и двинула! – процедила Бертиль, пихнув Альвара бедром.

Они так уютно бранились, что Асин невольно заулыбалась и забылась. Потянула за бинты и тут же зашипела – так присохли они к длинной бордовой ране, похожей на трещину.

– Ох, девочка… – вздохнула Бертиль. – А ты чего встал? – прикрикнула она на Альвара. – Иди помоги, я пока лекарство какое найду да бинты новые.

Сняв с печи таз, в котором плескался рваный местами, но все-таки чистый кусок ткани, Альвар устроился рядом с Асин на скамье. Он убрал непослушный растрепанный колосок, взялся за свисающий с плеча край бинта и мягко прошелся по нему мокрой тряпкой. Асин прижимала ладони к груди, комкая пышный кружевной ворот, и старалась не смотреть – иначе сгорит.

– Извините, что не углядел, Асин, – прошептал Альвар, медленно, чтобы не причинить боли, снимая бинты.

– Что вы, – неловко улыбнулась она. – Ничего страшного. Помните, Атто говорил про образец старого мастера?

– Да, – ответил он, нахмурившись. Он даже не поднял на Асин глаза – так сосредоточился.

– Это он оставил. Железный страж. – Уши вспыхнули. Асин не пыталась хвалиться, но звучало все равно чуточку самодовольно.

– А вы отчаянная, Асин, раз решили вступить в схватку с тем, кто оставил шрамы на лице старого демона.

– Я не вступала в схватку. Я, – она запнулась, думая, возможно ли чувствовать себя еще более неловко, – пыталась обнять.

Рука замерла в воздухе. Пара мутных капель упала на кожу Асин, скатилась по плечу и впиталась в пышную ткань, свисавшую с локтя. Альвар вздрогнул, будто проснувшись, – и рассмеялся, запрокинув голову. Едва не слетевшую фуражку он стащил и положил на стол – между тазом и грязной ложкой с налипшими на нее кусками творога.

– Обнять образец? – уточнил Альвар. Плечи его продолжали трястись от беззвучного хохота, а сам он вернулся к осторожному разворачиванию бинтов.

– Не сам образец, а Мирру, дочь мастера. Она… такая маленькая была, вы не представляете. Как щепочка. – Она показала мизинец и пошевелила им. – И мне захотелось ее спасти. Показать ей, что есть вкусная еда, красивые платья и человеческая забота. Хотя, знаете, – пробормотала Асин, – мне иногда тяжело думать, что механический страж, практически ее нянька, превратился в груду железа. Мне кажется, он по-своему любил Мирру.

– Машины не умеют любить, – с улыбкой отозвался Альвар. Он наверняка считал ее сказочницей, которая попросту придумала себе повод для грусти.

– Страж умел, – упрямо возразила Асин и буркнула, нахмурившись: – Дайте мне нож.

– И вы пырнете меня? – вкрадчиво поинтересовался он.

– Н… нет! – Асин вспыхнула и уронила голову. Взгляд упал на тонкую полоску бинтов, уходящую под платье.

– Если не перестанете миловаться, тебя пырну я, – рявкнула Бертиль.

Она стояла в дверях, ведущих в крохотное полутемное помещение, захламленное еще больше, чем это. В руках – толстый пузырь из зеленого стекла и развернувшиеся, точно цветок, свежие бинты. Бертиль вытащила пробку зубами, выплюнула – и та со звонким хлопком влетела в стол, отскочила и упала на пол, по которому ветер гонял клубок пыли.

– А ты отвернись, – Бертиль ткнула указательным пальцем между бровей Альвара.

– Боишься, что меня очарует ее красота? – спросил он и все же перемахнул через скамью, отошел подальше и, поставив на пол мятую железную кружку, сел спиной.

– Боюсь, ее разочарует твое поведение, – ответила Бертиль и, положив перед собой все необходимое, руками разорвала бинты.

Она действовала быстрее Альвара, но так же мягко. Не впервой, судя по сноровке, ей возиться с чужими ранами. Ладони Бертиль были холодными, пальцы – две пиявки, мокрые и гладкие, скользили по ключице Асин, по плечу, скатывали, скатывали бинт в тугой рулон красно-коричневого цвета с растрепанными боками.

– Как же ты жива еще, с твоей-то добротой? – бубнила себе под нос Бертиль. – Обниматься с убийцей. Тьфу.

– Мирра – не убийца, – неуверенно отозвалась Асин. Она не понимала, почему вдруг решила спорить, пусть и так робко. – И что плохого в доброте?