Текст книги "Заговор королевы"

Молельня

– Кричтон, мой прекрасный рыцарь, – воскликнула Маргарита Валуа, подняв свою красивую голову и устремив на него страстный вопросительный взгляд, – почему вы молчаливы и озабочены? Посреди общества, которое мы только что оставили, где все глаза были устремлены на нас и все уши напряжены, чтобы уловить наш самый тихий шепот, подобная осторожность была уместна, но здесь, где мы одни, где никто не видит и не слышит нас, подобная предосторожность – излишняя. Может быть, вы озабочены вашей ссорой с моей матерью? Я предупреждала вас, чтобы вы не возбуждали ее гнева, но вы упрямились и не хотели слушать моих просьб. Екатерина Медичи опасный враг, но вам нечего ее бояться. Не страшитесь ни ее кинжалов, ни ее ядов. Я буду заботиться о вашей безопасности и остановлю скрытое оружие, если оно будет угрожать вам. У меня есть противоядие, если отравленная чаша коснется ваших губ. Не пугайтесь ничего.

– Я ничего не боюсь, Маргарита. Я полагаюсь на силу собственной руки, чтобы избавиться от убийц, посланных вашей матерью, а чтобы предохранить себя от ее ядов, мне стоит только избегать ее пиров.

– Эта предосторожность ни к чему не приведет. Шарф, который вы носите, цветок, который нюхаете, даже воздух, которым вы дышите, могут быть проводниками смерти. Я сама могу быть орудием ее мщения.

– Вы, Маргарита, в роли отравительницы?

– Могу оказаться, сама того не подозревая. Но вы бы не погибли в одиночку. Я бы спасла вас или разделила бы вашу участь.

– Чем могу я отблагодарить вас за эту преданность? – спросил Кричтон, в голосе которого слышалось глубокое волнение. – Я не стою подобных забот. Верьте мне, я не боюсь за свою жизнь. Я не страшусь никаких ядов, хотя бы они были так же тонки, как яды Порисада и Локусты[86]86
  Локуста – известная при императоре Клавдии изготовительница ядов; была участницей многих отравлений своего времени. От приготовленного ей яда умерли, между прочими, император Клавдий и Британик. Казнена.


[Закрыть]. Я имею надежное предохранительное средство против их смертоносного действия.

– То же думал Бернардо Жироламо, и однако же он погиб от яда Козимо Руджиери. Его вина была ничтожна в сравнении с вашей. Но средство спасения существует – это противоядие. Только Генрих и я имеем его. Я поклялась, что воспользуюсь им не иначе как для защиты собственной жизни. Вы моя жизнь. Вы получите мое средство.

– Вы не нарушите вашей клятвы, моя прелестная королева. Нет, я уже говорил и повторяю, что гнев вашей матери не страшит меня. Если по воле Божьей я должен погибнуть от кинжала убийцы или от яда, я не отступлю перед ожидающей меня участью и встречу ее без страха, как должно храброму человеку. Но я чувствую, что не выполнил еще своего назначения. Мне предстоит еще многое сделать. Все мои стремления, вся моя энергия направлены к великой цели. От воли судьбы зависит увенчать меня успехом или уничтожить в начале моего пути. Как бы то ни было, но моя цель уже определена, и я думаю, что настолько умею угадывать будущее, чтобы быть уверенным, что не погибну от руки Екатерины Медичи.

– Разве ваше назначение не выполнено, Кричтон? Не ваше ли чело увенчано лаврами? Не совершили ли вы сегодня того, чего никто прежде не достигал? Не пожалованы ли вы титулом кавалера знаменитого ордена? Что же еще вам остается сделать?

– Многое!

– Не вам ли принадлежат моя любовь, моя преданность, обожание королевы, Кричтон? Ваше честолюбие ненасытно, сеньор!

– Это правда, я ненасытен, но иначе мог ли я чего-нибудь достичь?

– Кричтон, вы меня больше не любите! Берегитесь! Я люблю вас страстно, но умею также страстно ненавидеть. Я ревнива по природе. Кровь Медичи, которая течет в моих жилах, заставляет меня или любить до безумия, или так же сильно ненавидеть. В настоящее время я только люблю вас. Но если я узнаю что-либо, что подтвердит мои подозрения, если я получу доказательства, что вы нашептывали другой слова любви, то моя соперница погибнет, пусть даже ее смерть стоила бы мне моего королевства или лично вас. Я королева, и если мне изменять, моя месть будет достойна королевы.

– Что значит этот внезапный гнев, Маргарита? Какой соперницы вы опасаетесь?

– Я не знаю и не хотела бы знать. Я осматриваюсь с ужасом вокруг себя. На каждом пиру меня терзают опасения, здесь они меня снова преследуют. Моя жизнь – непрерывная ревность. Есть ли у меня соперница, Кричтон? Отвечайте мне. О! Если она существует, то пусть избегает моего присутствия!

– Успокойтесь, королева, прогоните эти сумасбродные подозрения.

– Точно ли они сумасбродны, мои подозрения, Кричтон? Мне кажется, я чувствую в этой комнате присутствие соперницы.

– Должен ли я бранить вас или смеяться вашему безрассудству, моя королева?

– Что бы подумала она, если бы могла видеть здесь?

– Эта подозрительность не в вашем характере, Маргарита.

– Я снова спрашиваю вас: мои опасения безосновательны? Припомните ваше внимание к фрейлине моей матери, Эклермонде, не было ли оно достаточным, чтобы возбудить во мне сомнения насчет вашей верности? О Кричтон! С той самой ночи я терзалась, я была несчастна, но, благодарение Богородице, теперь я стала спокойнее.

– Хорошо, моя нежная Маргарита, но так как вы заговорили о ней, смею ли я, не возбуждая ваших опасений, спросить, присутствует ли Эклермонда на сегодняшнем празднестве?

– Да, – отвечала с улыбкой Маргарита.

– Я ее не заметил, – произнес Кричтон с поддельным равнодушием.

– А между тем она находилась не очень далеко от вас.

– С королевой, вашей матерью?

– С королем, моим братом.

– С ним! – вскричал Кричтон.

– Она стояла рядом с Генрихом, когда он пожаловал вам орден Святого Духа.

– Фиолетовая маска?

– Вы угадали.

– И она осталась с королем, когда мы удалились из большого зала?

При всех усилиях успокоить себя Кричтон не мог скрыть своего волнения. С насмешливой веселостью Маргарита отвечала на его вопрос:

– Она осталась с ним, и вот по какому случаю. Эклермонда, надо вам сказать, при своем представлении сегодня вечером покорила сердце его величества. Он влюбился в нее, и, отложив в сторону зависть, надо признаться, что она достаточно прелестна, чтобы оправдать это внезапное очарование. Генрих действительно влюбился с первого взгляда и, как ни кажется смешна подобная любовь, все-таки только она одна и есть настоящая. Я полюбила вас, Кричтон, также с первого взгляда. С той минуты, как она подала свою руку королю, он более ее не покидал. И, судя по внешнему виду, сделал уже порядочные успехи в завоевании ее сердца.

– Уже? – перебил ее Кричтон.

– Она будет занимать почетное место на пиру, – продолжала Маргарита, – и с этих пор будет главной фавориткой с неограниченной властью над всем двором. Сказать по правде, я довольна этим случаем, который в самом начале прекращает ее соперничество со мной, хотя королева-мать, которая, как я подозреваю, имела другие виды на эту девушку, не вполне одобрит подобный оборот дела.

– И король любит ее? – с волнением спросил Кричтон.

– Я никогда не видела его таким влюбленным со времени его страстей к прекрасной Шатонеф и Марии Клевской. Уверяю вас, легко может случиться, что Эклермонда затмит их обеих.

– Маргарита, умоляю вас, возвратимся на праздник.

– Все ясно, Кричтон, вы любите эту молодую девушку! – с яростью воскликнула Маргарита.

– Я бы хотел спасти ее от бесчестья. Выслушайте меня, Маргарита! В зараженной атмосфере этого двора распустился и блеснул на минуту чистый цветок, но почти в то же мгновение грубая рука схватывает его, лишает благоухания и оставляет похожим на ту сорную траву, которая растет около него. Этот цветок – Эклермонда. Спасите ее из рук искусителя, сжальтесь над ее невинностью, над ее молодостью. Она одинока без друзей. Будьте ее покровительницей, моя прелестная королева. Вы знаете, что такое любовь Генриха, вы знаете, что он не щадит ничего, чтобы удовлетворить свои прихоти. Спасите ее! О спасите ее!

– Спасти ее для вас? Никогда!

– Не выводите ложного заключения из моих слов. Пусть ваша ревность не смешивает мои опасения за честь Эклермонды с другими чувствами, которые, если бы даже я и имел их, мало значат в сравнении со страхом, который я ощущаю при мысли о ней.

– Я удостоверилась, что вы ее любите. Теперь выслушайте меня, Кричтон. Мой супруг, Генрих Наваррский, призывает меня к себе. Сегодня утром приехал гонец из его лагеря в По. Мой ответ зависит от вас. Хотите быть в составе моей свиты? Скажите да, и я сама отвезу ему ответ.

– Маргарита, зачем я туда поеду? Я уважаю храбрость Генриха Наваррского, я восхищаюсь его рыцарским характером, его добродушием, его откровенностью, но, посвятив себя делу вашего брата, как я встану под знамена его врага? Я не могу оставить французский двор.

– Не говорите намеками, мессир, вы не можете оставить вашу возлюбленную Эклермонду, поэтому отказываетесь сопровождать меня.

– Перестаньте меня терзать, Маргарита, умоляю вас. Если вы не желаете возвратиться со мной на празднество, позвольте мне идти одному.

– Уходите!

– Прощайте, Маргарита! Я оставляю вас только на одну минуту.

– Навсегда! Мы прощаемся навеки, кавалер Кричтон.

– Навсегда? Маргарита, хорошо ли я расслышал?

– Останьтесь! – вскричала Маргарита после короткой, но яростной внутренней борьбы. – Останьтесь, я вам приказываю! Прошу вас, не возвращайтесь на праздник, проявите ко мне сострадание, Кричтон.

– Это промедление бесчеловечно. Даже и теперь я, возможно, слишком поздно смогу предупредить ее об опасности, которая ей угрожает. Генрих будет торжествовать, если я опоздаю. Маргарита, я с вами прощаюсь.

– Итак, это правда! – вскричала Маргарита, взгляд которой был полон неизъяснимого страдания. – Мои ужасные подозрения подтверждаются. Вы меня никогда не любили, неблагодарный обманщик, никогда, никогда!

Кричтон хотел было возразить, но Маргарита прервала его:

– Не произносите ложной клятвы, мессир. Вы не можете больше обманывать меня. Ах, Кричтон, возможно ли, чтобы вы забыли или готовы были забыть мою любовь? Возможно ли это? Но я больше не хочу раскрывать перед вами моей слабости. Оставьте меня, мессир, идите, идите!

Кричтон, казалось, колебался. Маргарита продолжала с прежней запальчивостью:

– Но не подходите к вашей возлюбленной Эклермонде, не осмеливайтесь, если дорожите ее жизнью, нашептывать ей слова любви или советы, потому что, клянусь моим спасением, если вы так поступите, она не переживет этой ночи. Теперь, мессир, вы можете уходить. Впрочем, подождите, вы не уйдете отсюда один. После того что я вам сказала, мне любопытно посмотреть, как поступите вы для спасения вашей погибающей невинности.

– Клянусь Богом! Сестра, вам не надо для этого далеко идти, – сказал Генрих, отодвигая портьеру и выводя вперед Эклермонду. – Ваше свидание, как видите, имело свидетелей.

– Генрих! – вскричала Маргарита строгим тоном, как только пришла в себя от удивления.

– Эклермонда! – вскричал Кричтон, отступая в изумлении.

Последовало минутное молчание, в продолжение которого все с явным недоверием смотрели друг на друга. Один король казался равнодушным и спокойным. Присутствуя при подобных сценах, он был в своей стихии и чуть слышно напевал веселую арию, бывшую тогда в моде. Наконец Кричтон заговорил первым.

– Разве это в обычае у королей Франции, государь, – сказал он насмешливым тоном, – разыгрывать роль подслушивающих? Я читал рассказы о подобных происшествиях в арабских сказках, но в летописях вашего государства это вещь небывалая.

– О да! Конечно, если у них столько же шансов, как было у нас для получения награды за свой труд, – весело отвечал Генрих. – В любви, как на войне, все хитрости позволительны, а наш поступок к тому же освящен законом и обычаем, но мы об этом нисколько и не заботимся. Мы желали только убедить девицу Эклермонду в том, что она называет «вашей изменой», для чего и привели ее сюда. Эта портьера нас превосходно скрывала, и мы не упустили ни одного слова из вашего разговора, ни одного упрека нашей сестры. Благодарим вас за ваше доброе о нас мнение, благодарим вас за ваши прекрасные намерения относительно девицы Эклермонды, которые она находит совершенно бесполезными, а больше всего благодарим вас за то, что вы вполне оправдали ее подозрения в вашем непостоянстве. Вот и все, кавалер Кричтон.

– Поздравляю ваше величество с находчивостью, которую вы проявили, но отнюдь не с деликатностью.

– Ей-богу, – вскричал Шико, также принадлежавший к этой группе и до сих пор с большим трудом удерживавшийся от вмешательства в разговор, – наш друг Генрих слишком великий государь, чтобы не быть свободным от общепринятых слабостей! Деликатность никогда не была его сильной стороной.

– А вы, Эклермонда, – сказал с упреком Кричтон, – вы согласились на эту…

– На эту низость, хотите вы сказать, – с презрением перебила его Маргарита. – Называйте поступок вашей возлюбленной его настоящим именем, это самое для него подходящее. Сердце мое говорило мне, что она находится возле нас. Инстинкт ненависти никогда меня не обманывает.

– Следовательно, вы слышали наш разговор, сударыня? – спросил Кричтон.

– Я его слышала, – отвечала Эклермонда, сильно краснея.

– И вы знаете, какая опасность вам угрожает? – добавил Кричтон, бросая на Генриха выразительный взгляд. – Еще один шаг, и вы бесповоротно погибли.

– Я это знаю, – отвечала Эклермонда.

– Выслушайте меня, – продолжал Кричтон с умоляющим взором.

– Вы изменник для обеих! – прошептала Маргарита. – Берегитесь, одно слово – и ее участь решена.

Но Кричтон не обратил никакого внимания ни на угрозы Маргариты, ни на проявления неудовольствия Генриха.

– Эклермонда! – продолжал он с тем же жаром. – Умоляю вас всем, что для вас свято, внять моим советам: остановитесь, одумайтесь, или вы навсегда погибнете.

– Боже мой! Вы, мой милый Кричтон, смахиваете на гугенота. Вы проповедуете в духе, достойном самого ярого баптиста, а не легкомысленного танцора, каковым себя зарекомендовали. Наша милая Эклермонда глубоко обязана вам за ваши заботы и советы, но она имела достаточно времени поразмыслить, стоя за этими шторами, и ее выбор уже сделан. Она предпочитает любовника, который может предложить ей сердце, двор, положение, звание, власть и почти половину трона, тому, кто не может дать ей не только ни одного из этих даров, но даже цельного сердца. Достаточно ли для вас этого ответа, мессир?

– Эклермонда! – воскликнул Кричтон.

– Берегитесь, безумец! – сказала Маргарита.

– Кричтон! – вскричала Эклермонда, вдруг вырываясь из рук короля и бросаясь в объятия Кричтона. – Я отдаюсь под вашу защиту.

– И я буду защищать вас даже с риском для жизни, – отвечал Кричтон, прижимая ее к сердцу.

– Я более не страшусь признаться в моей любви, я ваша навсегда, я ничего не боюсь, мы можем, по крайней мере, умереть вместе! – воскликнула Эклермонда.

– Это было бы для меня невыразимым блаженством, – отвечал Кричтон.

– Какой стыд! – вскричал король. – Шико! Позовите нашу стражу.

Шут вынужден был, хотя и неохотно, оставить молельню.

– Пусть же ваше желание исполнится! – вскричала Маргарита с горькой иронией. – Погибайте вместе, если вы этого желаете. Генрих, я прошу вас об одной милости.

– Какой милости, сестра?

– Милости, – отвечала Маргарита с возрастающей яростью, – милости поручить месть моим рукам, чтобы я, будучи свидетельницей их блаженства, могла также видеть и их пытки. Мне нужна кровь, брат мой, мне нужна кровь! Позовите вашу стражу. Оставьте меня с ними одну, я беру все на себя. Именем Иисуса! Я буду счастлива при виде обнаженных шпаг.

– Мы не сомневаемся в этом, моя кроткая сестрица, – отвечал Генрих, возвративший все свое прежнее хладнокровие. – Эпитафия де Гуаста нам в этом порукой. Но мы нисколько не желаем кровопролития. Если же нам понадобится палач, то мы обещаем обратиться к вам, но в этом случае мы надеемся, что не понадобятся ни плаха, ни шпага, ни кинжал. Одно слово образумит кавалера Кричтона.

– Шпага была бы предпочтительнее, – с жестокостью возразила Маргарита, – но пусть будет по-вашему. Наше личное оскорбление не останется без отмщения.

– Кавалер Кричтон, – сказал с надменной, исполненной царственного величия вежливостью Генрих, подходя к шотландцу и устремив на него решительный взгляд, – неужели вам нужно напоминать ваше добровольное обещание полного повиновения нашим приказам? Настало время потребовать от вас исполнения этого обещания.

– Располагайте моей жизнью, государь.

– Какая вещь вам дороже жизни?

– Что?!

– Вы клялись своей шпагой ни в чем нам не отказывать.

– И чего же вы требуете, государь?

– Обладания этой девушкой.

– Кричтон! – вскричала Эклермонда, крепче прижимаясь к своему возлюбленному. – Лучше убейте меня, но не предоставляйте его власти.

– Я имею его слово, – холодно произнес Генрих.

– Он его имеет, он его имеет! – вскричал Кричтон с выражением отчаяния. – Возьмите назад пожалованные вами титулы, ваши почести, государь, если они должны быть куплены ценой этой жертвы. Возьмите мою жизнь, мою кровь – пусть она сочится капля за каплей, – но не принуждайте меня исполнить это неблагоразумное обещание! Вы вынесли бы нам обоим приговор более жестокий, чем смерть.

– Итак, из этого мы должны понять, мессир, – отвечал Генрих, глядя на него с презрением, – что слово, данное вами, необдуманно и для вас необязательно. Хорошо, теперь мы знаем, как нам поступить.

– Разве ваше величество требует, чтобы я добровольно оттолкнул эти руки, которые цепляются за меня, и бросил ее без чувств к вашим ногам? Позовите ваших стражей, государь, и пусть они вырвут ее у меня, тогда я не буду сопротивляться вашему приказанию.

– Было бы лучше, – сказала Маргарита, – если бы я заколола эту красавицу в его объятиях.

– Молчать! – закричал Генрих. – Послушаем, насколько благоразумна она сама.

– Кричтон, – сказала Эклермонда, – ваше слово дано, и вы не имеете права защищать меня.

– Да, я связан им по рукам и ногам, – сказал с отчаянием ее возлюбленный.

– Когда вы произносили эту клятву, – продолжала с ужасающим спокойствием Эклермонда, – я дрожала, думая о ее последствиях. И я не ошибалась. Кому могла бы прийти мысль вложить кинжал в руку врага? Тот, кому вы дали ваше рыцарское слово, требует его исполнения, и я очень хорошо знаю, что он неумолим. Вам остается только одно – повиновение, и, чтобы вы могли повиноваться без угрызений совести, я отдамся ему добровольно. Не старайтесь удерживать меня, я теперь не принадлежу вам более. Вы отреклись от меня в ту минуту, как эта клятва сорвалась с ваших уст. Вы не должны больше обо мне думать, Кричтон. И именем той любви, которую вы питали ко мне, я приказываю вам, умоляю вас: не пытайтесь спасти меня.

– Мы же говорили, что она благоразумна! – вскричал Генрих, с торжествующим видом беря Эклермонду за руку. – Что же касается вас, кавалер Кричтон, мы в самом деле огорчены постигшим вас разочарованием, но надеемся, что наш орден Святого Духа отчасти утешит вас в потере вашей возлюбленной.

– Да погибнут эти проклятые узы, которые сковывают свободу моей души, а с ними вместе – да уничтожится всякое чувство благодарности!

– Премного благодарен, – отвечал с холодностью Генрих. – Наши милости, должно быть, недорого стоят, если их так легко отвергают, но мы не оскорбляемся от вашей вспыльчивости, кавалер. Минутное размышление сделает вас спокойнее. Нам говорили, что у шотландцев горячая голова, и мы видим подтверждение этих слов. Мы вполне вас извиняем. Вы находитесь в досадном положении, но не забивайте себе голову, теперь мы отвечаем за безопасность этой девушки.

– Отвечаете ли вы за ее честь, государь? – с горечью спросил Кричтон.

– Ну, это уже не ваша забота, – отвечал с величайшей небрежностью Генрих. – А теперь мы пойдем на праздник.

С этими словами он приложил к губам серебряный свисток. По данному сигналу дверь вдруг отворилась, были раздвинуты портьеры, и глазам представился ярко освещенный зал с двумя рядами слуг и алебардщиков, стоявших по обе стороны входа. В ту же минуту в молельню вошел Шико. Лицо Генриха озарила улыбка.

– Чего же мы еще ждем? – спросил он, бросая на Кричтона торжествующий взгляд.

– Чтобы я проводил вас, – отвечал, подходя, Шико. – Только одно безумие достойно направлять стопы вашего величества.

– Какой же ты, однако, злой! – сказал, смеясь, Генрих и, взяв под руку Эклермонду, вышел из комнаты.

Кричтон, закрыв лицо руками, стоял с минуту как пораженный громом. Он был выведен из своего оцепенения легким прикосновением пальцев к своему плечу.

– Маргарита! – воскликнул он, устремив на королеву Наваррскую полный ужаса взгляд. – Зачем вы остаетесь здесь? Разве ваше чувство не удовлетворено? Вы заложили на алтаре безнравственности и сладострастия невинность, добродетель и непорочную привязанность. Неужели вы хотите и далее своим присутствием оскорблять мою горесть или же вы жаждете моей крови? Возьмите этот кинжал и вонзите его мне в сердце.

– Нет, Кричтон, – отвечала Маргарита Валуа, – я желаю более благодарной мести. Что вы мне предложите, если я избавлю эту девушку от позора и спасу ее от сетей Генриха?

– Мою благодарность, мою жизнь!

– Этого недостаточно.

– Безграничную преданность.

– Мне нужно гораздо больше – вашу любовь.

– Требуйте от меня то, что я могу вам дать, но не это.

– Итак, вы ее покидаете? Или вы забыли, где она и в чьей власти? Или вы забыли оргии Генриха? Забыли вы соблазнительные сцены, столь гибельные для чести нашего пола, которые на них разыгрываются?

– Маргарита, ни слова более, я ваш!

– Клянитесь, что если я это сделаю, то вы всю свою жизнь не встретитесь с этой девушкой в качестве ее любовника, клянитесь именем Богородицы, которая нас видит. – И, требуя эту клятву, Маргарита протянула руку по направлению «Мадонны». – Клянитесь, и я удовольствуюсь этой клятвой.

Едва были произнесены эти слова, как в дверях показался Шико.

– Ее величество требует вашего безотлагательного присутствия на пиршестве, – сказал он, едва не задыхаясь.

– Прочь отсюда, шут! – закричала Маргарита.

– Ее величество королева-мать, – прибавил шут более тихим голосом.

И пока он это говорил, в молельню вошла Екатерина Медичи.

– Дочь моя, – сказала она, – мы вас искали повсюду в большом зале. Но почему-то находим вас здесь и в таком обществе?

– Государыня! – сказала Маргарита.

– Мы желаем говорить с вами наедине. Отпустите этого сеньора, – продолжала Екатерина, бросая надменный взгляд на Кричтона.

– Оставьте нас, кавалер Кричтон, – сказала Маргарита. И прибавила более тихим голосом: – Не забудьте же, что я вам сказала.

Едва Кричтон вышел из молельни, как увидел Шико. Они перекинулись несколькими быстрыми словами.

– Ты боишься похищения джелозо? – сказал Кричтон. – Ты говоришь, что, по рассказам стражи, на башню Руджиери напала толпа вооруженных людей, которые требовали, чтобы ее им отдали? Затруднения множатся, и, однако же, я надеюсь справиться с ними. Где маска?

– Его так же трудно отличить в этой бурлящей толпе, как отыскать нужное домино на карнавале. Никто не заметил его прихода, и никто, насколько мне известно, не видел его исчезновения. Что касается меня, – добавил Шико, – я полагаю, что он исчез тем же способом, как обыкновенно исчезает другое черное существо. На вашем месте, прежде чем скрестить шпагу с ним завтра утром, я бы попросил какого-либо благочестивого священника освятить ее или надел бы под платье образ или ладанку с изображением Христа.

– Ерунда! – сказал Кричтон. – Этот враг из плоти и крови. Но ты возвратись в пиршественный зал и объясни мое отсутствие его величеству как можно убедительнее. Я скоро сам явлюсь туда.

– Об этом не беспокойтесь, я уклонюсь от его расспросов, но когда вы вернетесь на праздник? Не забудьте, что я вам передал о милостивых намерениях Екатерины на ваш счет.

– Не забуду и премного тебе обязан за твое усердие.

– Для чего вы пренебрегли противоядием Маргариты? Оно может вам пригодиться.

– Теперь не время каяться в моей оплошности. Надо принять свои меры предосторожности. Впрочем, у меня иные намерения…

И, не окончив фразы, Кричтон выбежал из зала.

Шико с минуту следил за ним глазами, затем покачал головой. «Черт возьми, – прошептал он, – Кричтон решительно помешался, как я и предвидел. Никогда не выходит ничего хорошего из ухаживаний за двумя женщинами разом, в особенности если одна из них имеет честь быть королевой. Но, не довольствуясь этим, смельчак этот навязывает себе еще и третью. Желаю ему счастья. Но если он выйдет из всего этого невредимым и избежит яда Екатерины, то вполне подтвердит звание несравненного Кричтона.

Corbleu! Никогда не видел я ничего подобного яростной ревности, которую только что выплеснула наша королева Наваррская, никогда с тех пор, как де Боле в припадке подобной же ревности пожирал на моих глазах перья своей шляпы, а Клермон Амбуаз разбил об лоб своей возлюбленной бутылку с чернилами, которыми она писала записочку своему более счастливому любовнику. А все же ее ревность бессмысленна. У нее уже было столько любовников, что их хватило бы на Изабеллу Баварскую[87]87
  Изабелла Баварская (1371–1435) – французская королева, супруга короля Карла VI. Прославилась своей жестокостью и развратной жизнью. Фактически правила государством с 1407 г.; в 1422 г. удалена от власти новым королем Карлом VII.


[Закрыть] и Маргариту Бургундскую»[88]88
  Маргарита Бургундская – жена короля Франции Людовика X Сварливого, заключенная им в темницу по обвинению в супружеской измене и задушенная в 1315 г.


[Закрыть].

И Шико направился в бальный зал, напевая сатирические стишки про непостоянство королевы Наваррской.

Едва прошло несколько минут, как Екатерина Медичи и королева Наваррская уже выходили из молельни. Лицо последней было покрыто смертельной бледностью и имело выражение, совершенно ему несвойственное. Екатерина была по обыкновению холодна и величественна.

– Разве необходимо, чтобы это совершилось, матушка? – спросила Маргарита убитым голосом.

– Необходимо! – отвечала Екатерина настойчиво. – Генрих, по своему обыкновению, продлит оргию до утра. За это время напиток произведет свое действие. Но если он останется жив, Моревер[89]89
  Моревер – наемный убийца, состоявший на службе у Гизов.


[Закрыть] и его помощники, которые будут поджидать Кричтона при его выходе из Лувра, докончат это дело. Не отступай от своей задачи. От этого зависит наша честь.

Королевы расстались. Екатерина присоединилась к своей свите и направилась к выходу. Маргарита же непроизвольно устремилась в большой зал. Продвигаясь вперед, Екатерина увидела маску, отделившуюся от толпы при ее приближении. Она походила фигурой на противника Кричтона, перья и черный плащ были такие же, как у незнакомца. Екатерина остановилась, остановилась и маска.

«Это он!» – подумала королева-мать. И она послала одного из своих пажей с требованием маске приблизиться.

– Что прикажете, ваше величество? – спросила маска, подходя с глубоким поклоном и обращаясь к Екатерине на итальянском языке.

«Я не ошиблась, – подумала Екатерина, – это его голос».

– Я позвала вас, сеньор, – сказала она ласковым и любезным тоном, говоря также по-итальянски, – чтобы выразить вам до вашего ухода с празднества мою живейшую благодарность за важную услугу, вами мне оказанную. Будьте уверены, сеньор, что я не забуду вашего усердия. Мы благодарны и, слава богу, не лишены возможности награждать.

– Если бы вашему величеству было известно свойство оказанной мной услуги, вы бы нашли, что она едва заслуживает благодарности, – отвечала маска.

– Разве вы так низко цените вашего противника? – спросила Екатерина.

– Я уверен в победе, – отвечала маска.

– Кричтон льстит себя такой же надеждой, – отвечала королева-мать, – но не с такой уверенностью в успехе. Бог войны, мы убеждены в этом, дарует вам победу и победит вашего врага.

– Аминь! – отвечала маска.

– Отойдите, господа, – приказала Екатерина своей свите. – Я имею сообщить вам, сеньор, нечто более важное, – добавила она таинственно.

– Относительно джелозо? – спросила с беспокойством маска. – Говорите, сударыня, умоляю вас.

– Не здесь, – отвечала Екатерина. – Я сейчас возвращусь к себе во дворец. Вы не должны ни сопровождать меня, ни удаляться с празднества в одно со мной время. Нам необходимо принять возможные предосторожности. Во дворцах королей ничто не скрыто от слуха и зрения.

– Ваша перчатка, королева, – прервала маска, наклоняясь, чтобы поднять богато вышитую перчатку, которую как бы случайно уронила Екатерина.

– Оставьте ее у себя, – сказала с улыбкой королева. – В ней вы найдете ключ, конечную цель употребления которого я вам сейчас укажу. Эта перчатка, приколотая к вашей шляпе, позволит вам войти в отель Суассон. Не говорите ни слова слугам, но продолжайте ваш путь. Войдите в галерею. В одной нише вы увидите три статуи; средняя, изображающая нашего родителя Лоренцо Медичи, герцога Урбинского, вращается на стержне. Дотроньтесь до копья, которое он держит в руке, и перед вами откроется подземный ход, который ведет в башню, служащую нам для наблюдений. Ключом, который мы вам дали, отворите дверь этого входа, и вы очутитесь в лаборатории Руджиери. Через час я вас там буду ждать.

– А джелозо?

– Она в верном месте.

– У Руджиери?

– У Екатерины Медичи. Она хорошо охраняется. Я вижу, что на вас повлияло хвастовство Кричтона, но положитесь на меня – ни хитростью, ни силой не попадет он в вашу башню. Святая Мария! Я так спокойна в этом отношении, что согласилась бы отдать ему молодую девушку, если бы он нашел средство пробраться в ее темницу.

– И однако же, он уже осмелился один раз войти туда, – с жаром отвечала маска, – и если бы он поймал вас на слове, расстались бы вы с этим вверенным вам залогом на основании такого пустого условия?

Екатерина улыбнулась.

– Можно подумать, что ваше величество помогает замыслам вашего врага, – продолжала маска шутливым тоном.

– Не из любви, но из чувства мести, – отвечала Екатерина тем же тоном. – Кричтон не отважится более войти в эту башню, разве только вы проведете его. Через час вы подробнее узнаете об его участи. Однако же пора окончить наше свидание, за нами наблюдают. Вас также ожидают на пиршестве. Еще один совет на прощание. Генрих продолжает свои пиры до самого позднего часа и нередко имеет обыкновение удерживать своих гостей. Если бы ему вздумалось приказать, чтобы заперли двери овального зала, то уходите через дверь, скрытую под обоями с изображением Дианы и ее нимф.

– Понимаю, ваше величество.

– До свидания, сеньор.

– Целую руку вашего величества, – отвечала маска с глубоким поклоном.

После этого он смешался с толпой приглашенных, которые теснились вокруг них, между тем как Екатерина, сопровождаемая свитой из пажей и лакеев, уже садилась в свои роскошные носилки, оставляя Лувр.