Текст книги "Когда боги глухи"
Автор книги: Вильям Козлов
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 15 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]
Абросимов стоял в своем кабинете у раскрытого окна и курил. Взгляд его был устремлен на развороченную дорогу – там тарахтел бульдозер, расширяя обочину. Поблескивали на солнце груды вывороченного из земли булыжника, дорожники в брезентовых куртках двигались с лопатами и ломами в руках. Нелепой громадой посередине улицы застыла черная машина. Центральная улица асфальтировалась. Со временем все Климово будет заасфальтировано. Из окна видны покрашенные какой-то бледно-голубой краской четырехэтажные, похожие один на другой, жилые дома. Люди радуются, въезжая в новые отдельные квартиры, но, пожив немного, начинают сетовать на низкие потолки, крошечные кухни. Какие идиоты разрабатывали подобные проекты? Действительно, в кухне не повернуться, а ведь там обычно завтракают, обедают, ужинают. Старую мебель выбрасывают на свалку, – не пролезает в двери новых квартир, – а новой не хватает в магазинах. Мебельная фабрика все еще не может перейти на выпуск малогабаритной продукции. Такое же творится и в больших городах.
Теперь в моде стенки. За ними из Климова ездят в Прибалтику, а оттуда пересылают в контейнерах. Какой-то квартирный бум! Дома стали строить быстро, собирают из железобетонных панелей, а в столице прямо из готовых секций. Чехи уже подкинули нам малогабаритные пианино, югославы, венгры, румыны, немцы шлют малогабаритные гарнитуры, эти самые стенки из прессованных опилок. Из-за низких потолков нужны другие люстры, светильники.
Чудно! Люди остались прежними, больше того, после войны народилось новое поколение: высоченные парни, рослые девицы, их называют акселератами, а квартиры вдруг сплюснулись, уменьшились. Наши специалисты ездят за границу, перенимают там лучшее, передовое, но все ли подходит нам, русским? Вот хотя бы такая деталь: исстари русские люди славились большими семьями и гостеприимством. В горнице всегда стоял большой дубовый стол с десятком стульев. Семья и гости усаживались вокруг стола с пирогами. Теперь же появились низкие журнальные столики, придвинутые к тахте, глубокие кресла. Сидят гости чуть ли не на полу и любуются на свои колени, торчащие перед самым носом. Да и много ли людей усядутся за такой столик?
Вот и стали знакомые чаще устраивать вечеринки и встречи в ресторанах, а не у себя дома.
Начальство требует строить для колхозников кирпичные жилые дома в деревнях, а спросили крестьян – нужны ли они им? Века живут сельские люди в деревянных избах, и ни к чему им многоэтажные громадины. При избе хлев, сарай, приусадебные постройки, огород. Где все это разместить, если людей переселить в четырехэтажный дом городского типа?..
– Поташов приехал, – коротко доложила секретарша.
– Пусть заходит. – Дмитрий Андреевич сел за письменный стол, притушил в пепельнице темного стекла окурок, нахмурился. Разговор предстоял тяжелый.
Поташов, поздоровавшись с порога, – сунулся было пожать руку секретарю райкома, но, наткнувшись на колючий взгляд, присел на один из стульев с высокими спинками, стоявших в ряд у окон. Стульев в кабинете было много, они с обеих сторон спрятались под зеленое сукно длинного стола, за которым обычно сидели члены бюро или приглашенные на совещания. В кабинете первого секретаря райкома размещалось до пятидесяти человек. Райком партии находился в старом одноэтажном здании на Советской улице. Здесь же размещался и райисполком. За десять лет, что работает тут Дмитрий Андреевич, штаты как-то незаметно разбухли, стало тесно, а новое типовое двухэтажное здание еще не готово, строители обещали сдать этой осенью. Кстати, Поташов Антон Антонович тоже причастен к строительству – он возглавляет районную контору «Сельхозснаб».
Поташову пятьдесят лет, губастое лицо круглое, с толстым носом, мясистым подбородком и небольшими карими глазами, большая лысина глянцевито светится. Роста невысокого, живот заметно оттопыривает двубортный, хорошего материала пиджак. Поговаривали, что Антон Антонович сильно когда-то выпивал, а потом как отрезал. Быстро стал продвигаться по службе, вот теперь начальник «Сельхозснаба». И дела, надо сказать, у него обстоят неплохо.
– Ты знаешь, зачем я тебя пригласил, Антон Антонович? – напрямик спросил Абросимов.
– Догадываюсь, Дмитрий Андреевич, – спокойно ответил Поташов.
– Ты ведь воевал?
Он знал, что Поташов воевал, и воевал хорошо, раз имеет два ордена и четыре медали. И в партию вступил на фронте в 1942-м, в трудный для нашей страны год.
– Я думаю, вы меня вызвали не за тем, чтобы мы предавались фронтовым воспоминаниям? – раздвинул в улыбке толстые губы Поташов.
– Верно, не для того… Как же ты, коммунист, фронтовик, докатился до этого? Запустил свою жадную лапищу в государственный карман? – ронял тяжелые, как булыжники, слова секретарь райкома.
– Если бы это было так, полагаю, я не у вас бы сидел в кабинете, а в другом месте.
– Может, ты честным трудом заработал эти десять тысяч? Во столько, кажется, оценили твою дачу на берегу озера в Солнечном Бору?
– Обижаете… Я думаю, на все двенадцать тысяч потянет, – заметил Поташов.
– Ты смеешься надо мной? – изумленно посмотрел на него Абросимов. – Или тебе совершенно не дорог партийный билет?
Разговор принял совсем не тот оборот, которого он ожидал. Считал, что директор «Сельхозснаба» начнет выкручиваться, втирать очки, оправдываться, а он сидит себе на стуле как каменная глыба, и ни один мускул не дрогнет на его невозмутимом лице.
– Партийный билет я на фронте получил и расставаться с ним не собираюсь, – веско ответил Поташов. – Денег я у государства не крал – это легко проверить, документы у меня в порядке. Финорганы два месяца копали и ничего криминального не нашли.
Это верно, начальник ОБХСС уже сообщал, что злостного хищения не обнаружено, иначе, верно говорит щельмец, не здесь бы он сидел – за решеткой!
– Где же ты десять… сам говоришь, двенадцать тысяч взял? – поинтересовался Дмитрий Андреевич, закуривая. В глазах его искреннее любопытство.
Поташов держался на редкость хорошо, секретарь райкома, помимо своей воли, чувствовал к нему даже некоторое уважение – так можно уважать достойного противника. В том, что дача построена не на личные сбережения директора «Сельхозснаба», он не сомневался. Так же как не сомневался в этом и начальник районного ОБХСС.
– Своих собственных денег я не вложил в дачу ни копейки, – спокойно заявил Поташов.
– Значит, признаешься, что построил за государственный счет? – все больше удивляясь, констатировал Абросимов. Он пожалел, что не пригласил начальника милиции. В ОБХСС Поташов ни в чем не признался.
– Давайте начистоту, Дмитрий Андреевич, – заявил директор. – Ни милиция, ни вы – никто не может обвинить меня в мошенничестве или присвоении крупных сумм. Так ведь?
– А твоя партийная совесть?
– Давайте ее пока оставим в покое… Дача стоит на берегу озера, а денег у государства я не воровал, – продолжал Поташов. – Такая вот получается петрушка!
– Еще прижмут! – пригрозил Абросимов. – Вызову опытного следователя из областного центра.
– Хоть из Москвы, – усмехнулся директор. – Доказательств нет и не будет.
– Ты их в землю закопал? Или на дне озера утопил?
– Государство, Дмитрий Андреевич, не понесло никакого денежного и материального урона из-за этой дачи, – отозвался Поташов.
– Она тебе с неба свалилась, как небесная манна?
– Да нет, пришлось, конечно, мозгами пошевелить, проявить инициативу…
– Ты это называешь инициативой?
– Хорошо, назовите смекалкой, – рассмеялся Поташов. – Или частным предпринимательством.
– Хватит мне-то мозги туманить, – устало откинулся на спинку кресла Абросимов. – Рассказывай все как на духу, Антон Антонович!
– Были у меня на складе излишки строительных материалов, давным-давно списанные областным управлением «Сельхозтехника», – ровным голосом стал рассказывать Поташов. – Куда их деть? Выбрасывать жалко… И пришла мне в голову идея…Стал звонить друзьям, приятелям, дескать, подкиньте, ребята, чего не жалко: кирпича, цемента, вагонки, шифера. Ну, ставил магарыч на рыбалке, не без этого… А потом, глядишь, мужики и подкинут на площадку машину одного, другого. А тут в моей конторе как-то кончился стройматериал, простой на объектах. Я рабочих и направил на строительство дачи. Средний заработок им идет от государства, работают они или бьют баклуши. И вот – за пару лет и воздвиг.. Два этажа – шесть комнат, кухня. Мог бы я паровое отопление отгрохать, предлагали мне дружки задаром бесхозные трубы и батареи, да малогабаритных стояков у нас пока не делают…
– Да, ведь это грабеж среди бела дня! – воскликнул Абросимов. – Какая же творится у нас бесхозяйственность, если все это возможно?!
– Вот-вот – усмехнулся Поташов. – Теперь вы, товарищ первый секретарь, смотрите в корень.
– Но ты же жулик! Отовсюду урывал себе государственные стройматериалы!
– Мне их давали и даже расписки не требовали, потому что они не учтены, никто за них не в ответе, – вставил Поташов. – Я не привез на дачу ни одного кирпича, ни одной доски, взятой без спросу.
– Я каждый день только и слышу от строителей: нет кирпича, нет леса, нет раствора… – сокрушенно заговорил Абросимов. – Звоню в обком партии, в областные организации, вымаливаю стройматериалы, а они, оказывается, у нас на складах бесхозные лежат! Какая-то фантастика.
– Как-нибудь возьмите специалиста и поездите по нашим организациям – не только неучтенный кирпич и шифер обнаружите, бесхозный локомотив на запасных путях… – подлил масла в огонь Поташов. – Я удивляюсь, что еще мало воруют. При нашей организации труда и учета можно вагонами воровать! Да что вагонами – целыми составами!
– А тебя это радует? – косо взглянул на него секретарь райкома.
– Честного человека такое положение дел не может радовать, – серьезно ответил директор. – У меня сердце кровью обливается, глядя на все это безобразие!
– Ты – честный человек?! – подивился такому нахальству Дмитрий Андреевич.
– Я гляжу, вы ничего не поняли, – пожал плечами Антон Антонович и отвернулся к окну.
– Что же мне с тобой, Поташов, делать-то? – вздохнул Абросимов.
Он действительно не знал, что делать. Оказывается, за спиной директора «Сельхозснаба» стояли руководители других районных строительных организаций. Теперь только потяни за ниточку…
– Я считаю, вы мне должны благодарность объявить, – сказал Поташов.
– За что? – вскинулся секретарь райкома. – За откровенность?
– За науку, – улыбнулся Поташов. – Кстати, возьмите заявление… – И он протянул сложенную вчетверо бумажку.
– Хочешь с работы уйти? – с презрением посмотрел на него Дмитрий Андреевич. – Я тебя, мошенник, под суд отдам!
– Вы читайте, – сказал тот.
В заявлении А.А.Поташов безвозмездно передавал построенную в Солнечном Бору дачу детскому саду «Сельхозснаба».
Дмитрий Андреевич дважды прочел по всем правилам составленную бумагу и глубоко задумался, глядя мимо Поташова. С таким делом он еще ни разу не сталкивался. Директор «Сельхозснаба» красноречиво доказал, что, оказывается, кое-кто может безнаказанно обворовывать государство. Не сообщи в ОБХСС анонимный автор, что коммунист Поташов отгрохал себе «дворец» в Солнечном Бору, никто бы и не заинтересовался этим делом. Сумей Антон Антонович доказать, что стройматериалы им приобретены законным путем, с него, как говорится, взятки гладки. Ничего не скажешь, умный мужик! Уж если бы он хотел присвоить себе эту дачу, наверняка сумел бы загодя подстраховаться официальными бумажками, а он этого не сделал. Абросимов вспомнил, что однажды управляющий районной «Сельхозтехники» напрямую говорил ему, мол, если надумаете строить себе дачу, то сейчас самое время: участки хорошие, со стройматериалами нет проблем, рабочей силы хватает… Жена тоже толковала, что неплохо бы иметь собственную дачу, дескать, разве мы хуже других?.. Построили дачи некоторые работники райисполкома, руководители районных организаций. Директор мясокомбината отгрохал чуть ли не трехэтажный дворец! Дмитрий Андреевич не разделял этого строительного зуда у районных руководителей, так же как претили ему разговоры о модной мебели, гарнитурах. Все это казалось мелким, никчемным. И зачем ему дача, если в отпуск можно поехать в Андреевку и там отдохнуть в отцовском доме? Да и у других знакомых были в деревнях родственники. Не по душе Абросимову были эти дачные настроения, и откуда вдруг у людей появились эти частнособственнические инстинкты, страсть к накопительству? Все тащат и тащат в дом, а теперь еще и на дачу…
Столько лет прошло после окончания войны! Жизнь налаживается, люди хотят большего, чем имеют. Вот и пошла мода на дачи, красивую мебель, ковры, хрусталь… Не это тревожит Дмитрия Андреевича, а другое: как бы мелкое, повседневное не заслонило перед глазами людей те огромные задачи, которые предстоит еще совершить, чтобы жизнь на земле стала мирной, гармоничной, чтобы духовное начало преобладало над мелким, личным…
– И другие так же, как ты, могут? – спросил Абросимов.
– Бесхозяйственность кругом, Дмитрий Андреевич, а где плевое отношение к казенному добру, там всегда лазейка найдется для вора. Дачи сейчас строит многие, появились садовые кооперативы и прочее. Рабочие, служащие строят за городом летние скворечники. Хочется в свободное время покопаться на своем участке, кто посостоятельнее – возводят солидные постройки. Ну а под их марку и разные жулики торопятся отгрохать домины. Кто на родственников записывает, кто на жену или тещу. И бумагами запасаются, к ним не подкопаешься!
– Скажи. Антон Антонович, а если бы не копнули под тебя с этой дачей, ты все равно написал бы это заявление? – совсем другим тоном спросил секретарь райкома.
– Своей я эту дачу никогда не считал, потому и старался личные деньги в нее не вкладывать, – подумав, ответил Поташов. – Но место больно уж красивое: кругом сосны, рядом озеро… Не знаю, поймете ли вы меня… Детишек я очень люблю. Как говорится, бог не дал своих, так чужим захотелось угодить, сделать подарок. Вы ведь знаете, что я в прошлом году построил два детсада для детишек из пригородного совхоза… Председатель райисполкома возражал, а вы меня, помнится, поддержали.
Действительно, был такой случай. Работники животноводческого совхоза прислали в райком партии благодарственное письмо за детсады.
– Не собирался я жить на этой даче, – продолжал Поташов. – Я ведь тоже с людьми работаю и знаю их… Власти бы и внимания не обратили на дачу, а у других она была бы как бельмо на глазу. Знал, что напишут в райком, газету. Как говорится, курица у соседа всегда выглядит гусыней… Вы видели дачу-то?
– Только снаружи. Она у тебя на замке, – усмехнулся секретарь райкома.
– Кому надо, и внутри побывали… Комнаты и веранда приспособлены для детишек – это и дураку видно. А на участке разбита детская площадка для игр. Я даже завез туда с десяток детских кроватей – за них выложил наличные.
– Что же ты начальнику ОБХСС не рассказал?
– Вы думаете, он бы поверил мне? – усмехнулся Поташов.
– А я поверю?
– Это ваше дело, только попрошу вас жуликом меня больше не обзывать. Я сам их ненавижу не меньше вашего! Кстати, вы не обратили внимания на фундамент дачи и на колодец у забора?
– Что и говорить, дача выглядит солидно, – не догадываясь, куда он клонит, сказал Дмитрий Андреевич.
– Так вот, железобетонные блоки для фундамента я подобрал на станции за пакгаузом, они там бесхозные три года валялись… А кольца для колодца нашел на проселке у озера. Там пьяный шофер врезался в трактор. Машину потом отбуксовали в гараж, а прицеп с раскатившимися по полю кольцами бросили… Для справки: блоки и кольца стоят около пяти тысяч рублей, и сколько еще таких тысяч валяется!
– Благодарность я тебе объявлять не буду, а за подарок детям и, главное, за науку большое тебе спасибо, Антон Антонович, – поднялся с кресла и крепко пожал руку директору Абросимов.
– Вот ключи, – положил тот на стол связку. – Моя там люстра в холле… Так я ее тоже жертвую детишкам.
– Ответь мне еще на один вопрос, Антон Антонович, – попросил секретарь райкома. – Почему при вечной нехватке стройматериалов руководители хранят их на складах? Приходят в райком, плачутся, что нет того-другого, а оказывается, все у них есть.
– Все дело, Дмитрий Андреевич, в человеческой психологии: каждый руководитель что-то откладывает на черный день, приберегает для того случая, когда действительно нужда припрет. Ну а стройматериалы поступают, всеми правдами-неправдами их выколачивают в области, а излишки, как говорится, карман не тянут… Я не думаю, чтобы руководители из корысти придерживали дефицитные материалы. Время идет, излишки списывают… Ну а когда проверка, так готовы их чуть ли не на свалку сбрасывать. Конечно, лучше пожертвовать знакомому руководителю, глядишь, тот тоже когда-нибудь выручит!
– Антон Антонович, ты толковал, что надо бы мне со специалистом проехать по строительным организациям… – сказал Дмитрий Андреевич. – Идея неплохая! А где мне найти толкового специалиста для этого дела?
– Я к вашим услугам, – рассмеялся Поташов. – Стройматериалы почти в каждой организации имеются. Даже у тех, кому они не нужны. Сидят на них, как собака на сене.
– Ты, Антон Антонович, уж извини меня за «мошенника», – сказал секретарь райкома. – Как же от всех этих ворюг нам избавиться? – показал головой Дмитрий Андреевич. – А верю, что это в наших силах!
– Вы оптимист, Дмитрий Андреевич, – невесело усмехнулся Поташов.
Глава девятая
1Павел Дмитриевич Абросимов поднял ружье и приник к окуляру: красавец краснобровый глухарь, распустив огненный хвост лирой, сидел на сосновом суку и обеспокоено вертел головой с крепким коротким клювом. Над черной птицей ярко голубел кусок неба, перечеркнутый колючей веткой. Может, еще ближе подойти? Почувствует и улетит… Охотник плавно нажимает на спуск, раздается негромкий щелчок, и чуткая птица черным снарядом с оглушительным треском срывается с ветки. Павел Дмитриевич опускает ружье, улыбается: попал! Его ружье не убивает, а фотографирует. Уже несколько лет, как он увлекается этим интересным делом. Иногда день проходишь по лесу, а удачного кадра не сделаешь. Не всякая птица близко подпустит, а о зайце или лисице и говорить не приходится. Год он охотился за мышкующей лисицей и все-таки сделал отличный кадр: хитрюга подняла тонкую лапу, чтобы прихлопнуть полевку на убранном ржаном поле.
Сначала Павел Дмитриевич вместе с другими охотниками ходил на тетеревов и зайцев, но постепенно остыл: неприятно было вместо красивой птицы поднимать с земли пронизанную дробью окровавленную тушку.
Два пухлых альбома наснимал Павел Дмитриевич, с гордостью показывал их ребятам на уроках, своим, знакомым. Несколько его снимков с небольшими статейками опубликовали в журнале «Наука и жизнь» и альманахе «Родные просторы». Не было свободного дня, чтобы он не отправился в бор или на озеро. Разве только проливной дождь или метель могли его остановить.
Снимок отдыхающего на сухой сетке глухаря он сделал неподалеку от Утиного озера. А сколько он его выслеживал! Сначала шел по бору шумно, постукивал по розоватым, с лепешками серой коры стволам палкой, а после того, как глухарь взлетел и снова нырнул в бор, чуть ли не ползком стал к нему подкрадываться. Если бы не артиллерийский бинокль, ни за что бы его не увидел среди колючих ветвей, а обнаружив, стал выбирать выгодную точку, с которой можно было бы снять птицу.
Закинув фоторужье за спину, Павел Дмитриевич зашагал к озеру, которое синело сквозь кусты ивы и орешника. На берегу стащил кирзовые сапоги, размотал портянки и развесил на кусты. Приятно было сидеть на зеленой траве, смотреть на спокойную воду. Рядом ползали рыжие муравьи, летали небольшие бабочки, попискивали на ветвях синицы. Далеко-далеко будто гром прогрохотал – это за бором прошел поезд. Павел Дмитриевич снимал и насекомых, у него были специальные теле– и широкоугольный объективы. Насекомых и бабочек куда легче фотографировать, чем животных и птиц: человека почти не боятся, знай делают свои дела.
На небе много облаков, но они почти не загораживают солнце, медленно проплывают над озером, пирамидальными вершинами сосен и елей. Июль, самый разгар лета, запах смолы и хвои тревожит, вызывает далекие воспоминания раннего детства… Собственно, настоящего детства не было. Была война, смерть кругом, партизанский отряд. Счастливое поколение, которое он теперь учит, – они почти не знают войны, и дай бог, чтобы никогда и не узнали… Чуть подальше от того места, где торчал в прозрачной воде черный пень, бултыхнуло. Павел Дмитриевич пружинисто поднялся, схватил фоторужье. Утка или щука?
Крадущейся походкой охотника подобрался к иве, ухватившись за гладкий ствол, стал пристально вглядываться в темную у берега воду. Илистое дно, шевелящиеся водоросли, на поверхности юркие серебристые букашки, водомерки, бегающие по воде, яко посуху, проплыла стайка мутно-серых мальков, торпедой за ними устремился юркий полосатый окунь, а щуки не видно. Даже если она здесь, сразу не заметишь. Умеет маскироваться! Вспомнил, как мальчишкой подолгу на Лысухе, возле железнодорожного висячего моста, караулил с вилкой щурят, Только редко удавалось проткнуть полосатую палочку. Щуренок стремительно, не шевеля плавниками, уходил в сторону и снова надолго замирал в тени лопушин, незаметный на речном дне. Чуть слышно шумели сосны, хотя ветра не было. Прямо перед ним небольшой, заросший камышом остров, у самой воды еще желтел прошлогодний камыш, поникший. Рыбаки говорили, что возле острова невозможно было воткнуть шест для жерлицы, – суешь, суешь, но твердое дно не нащупать. Щука, схватив блесну, зарывалась в ил, и оттуда ее уже не вытащишь.
Павел Дмитриевич хотел уже выпрямиться, как увидел выплывающую из-за острова… русалку! Белые плечи, золотистые волосы, вот только рыбьего хвоста не видать, наверное, прячет под водой. Пока он ошалело хлопал глазами, «русалка» подплывала все ближе и скоро превратилась в математичку Ингу Васильевну Ольмину. Но откуда она здесь взялась? Павел Дмитриевич был уверен, что он здесь один. Совершенно один, и вдруг – математичка! И не страшно ей здесь одной на озере? Ведь ил затягивает не только щук с блеснами. Даже ему, несмотря на жару, не захотелось выкупаться в этом болоте-озере. И одежды ее не видать.
Чем ближе к берегу математичка, тем ниже пригибался к кустарнику Павел Дмитриевич. Почему он так делал, он и сам бы себе не мог объяснить. Может, боялся нарушить эту первозданную тишину или ожидал какого-то чуда?
И чудо свершилось: Инга Васильевна, будто богиня Афродита, рожденная из пены, белая, с рассыпавшимися по плечам мокрыми волосами, обнаженная, вышла на травянистый берег. Чуть изогнувшись, собрала волосы в кулак и отжала. Он видел, как на траву посыпались сверкающие капли.
Ослепительно белая, она стояла на зеленом берегу и смотрела на камышовый остров. Он никогда не видел таких стройных и длинных ног. Маленькие острые груди стояли торчком, длинные светлые волосы струились по плечам.
Ошеломленный, он вдруг поднял фоторужье, нажал на спуск. Услышав щелчок, она повела себя точь-в-точь как дикий зверек: вся как-то насторожилась, сделала шаг назад. И тут увидела его с фоторужьем в руках. Секунду они смотрели друг на друга, затем молодая женщина, обхватив себя руками, метнулась за ствол огромной березы – он видел, как задрожали у берега кусты.
Вот уж чего-чего, но встретить здесь Ингу Васильевну Ольмину он не ожидал. Она, как и все в школе, знала о его увлечении фотографией, о дальних походах в леса, но никогда не изъявляла желания прогуляться с ним на природу.
Математичке было двадцать три года, она была направлена в Андреевку после окончания Калининского педагогического института. Первый год в школе. Сейчас каникулы, чего в Андреевке торчит? Родом ведь из Осташкова. Все учителя давно разъехались: кто на юг, кто к родственникам, кто в дома отдыха. А эта осталась… Подумать только, одной забраться в такую глушь и купаться в заболоченном озере! Наверное, не знает, что здесь купаться опасно…
– Добрый день, Павел Дмитриевич, – выйдя из кустов, одетая и причесанная, поздоровалась Ольмина. – А чего вы не купаетесь?
Не заметно, что очень уж смущается, что он увидел ее в чем мать родила.
– Я не знал, что вы такая любительница природы, – сказал он.
– Вы много чего не знаете… – туманно ответила она. Высокая, в брюках, с длинными светло-русыми волосами, спускающимися на спину и плечи, зеленоватые глаза смотрели весело.
– Вы разве не знали, что здесь купаться опасно?
– А что, тут живет водяной?
– Это озеро без дна, может засосать, как в трясину.
– А зачем мне дно? Я люблю воду, – беспечно болтала она. – Это не вы кричали? Я уж подумала, не тонет ли кто.
– Я кричал?.. – удивился он. – Вам, верно, почудилось.
– Наверное, это водяной… – глядя на него, улыбалась она.
– Я думал, вы уехали в Осташков, – почувствовав смущение и злясь на себя за это, сказал Павел Дмитриевич.
– Мне здесь нравится, – ответила она. – Правда, этому озерку далеко до нашего батюшки Селигера, но… – Она вдруг умолкла.
– Что «но»?
– Я, наверное, в душе язычница, меня влекут к себе дикие, глухие места, где раньше лешие и ведьмы водились… Разве я думала, что вас встречу здесь?
– Я тоже не думал…
– Зачем вы меня сфотографировали? – помолчав, спросила она.
– В журнал пошлю, – улыбнулся он.
Золотистые волосы ее обсохли, закурчавились на концах, серые с зеленью глаза не мигая смотрели на него.
«До чего же красивая! – подумал он. – Как же я этого раньше не замечал?..»
– Я не нахожу слов, – пробормотал он.
– Ну и молчите, – улыбнулась она.
Он еще какое-то время стоял столбом, чувствуя, как в груди стучит сердце. От ее волос пахло чем-то хмельным, губы будто медом вымазаны.
– Инга Васильевна, не обижайтесь на меня, но вы меня удивили, – каким-то чужим, деревянным голосом произнес Абросимов. – Дико все это и… глупо. Я ведь женат и люблю свою жену. И никогда ей еще не изменял.
Инга Васильевна пристально посмотрела ему в глаза, легонько толкнула кончиками пальцев в грудь, улыбнулась:
– За что вы мне и нравитесь! Большой, наивный, очень правильный.
Он смотрел на озеро, над которым застыло большое белое облако, ветерок чуть заметно шевелил прибрежные камыши. Он знал, что никогда теперь не забудет, как высокая длинноногая девушка с длинными волосами, облитая солнцем, горделиво выходила из воды…
В школе они встречались каждый день, вежливо раскланивались, иногда перебрасывались незначительными репликами. Замечал ли он что-нибудь в ее зеленоватых, иногда почти прозрачных глазах? Пожалуй, скрытую насмешку. Может, поэтому он обрывал разговор и шел по своим делам. Она могла громко рассмеяться, сказать резкость, а он поддерживал свой авторитет директора средней школы, старался со всеми быть ровным, вежливым. Наверное, он чувствовал, что математичка проявляет к нему интерес, но, будучи по натуре несамонадеянным, считал, что ей доставляет удовольствие не только его, а всех мужчин в школе поддразнивать. Она была самой симпатичной из всех женщин в школе.
– Наверное, если бы я сейчас ушла, вы бы и не заметили, правда? – услышал он за спиной насмешливый голос Ольминой.
Он повернулся к ней: Инга Васильевна сидела на большом сером пне и расчесывала свои длинные волосы.
– Я вас напугала? – глядя на него снизу вверх, спросила она. На губах ее играла легкая улыбка.
– Скорее, удивили, – ответил он.
– Я многих удивляю. Наверное, поэтому мне трудно будет выйти замуж.
– Вам? Трудно? – искренне удивился он.
– Вы сняли камень с моего сердца, – засмеялась она. – А я уж подумала, что вы меня принимаете за… – Она запнулась, не зная, с чем себя сравнить. – За сосну.
– Хотя вы и колючая, я подобрал бы для сравнения другой эпитет: береза!
– Вам не кажется, что мы оба говорим глупости? – без улыбки произнесла она. Расческа на длинной ручке замерла в ее тонкой руке. – Ну ладно, я взбалмошная женщина…
– Теперь вы мне мстите?
– А вы – солидный товарищ, не изменяющий своей жене, почему вы глупости говорите? Сравнить девушку с березой способен бездарный поэт. Слишком уж стершееся сравнение. Кстати, сосны и ели мне больше нравятся, чем березы. В них мощь, независимость, романтичность. Сосна никогда к дубу не склонится, как эта пресловутая береза.
– И все-таки, как вы здесь оказались? – помолчав, спросил он.
– Я люблю это озеро… У него нет дна, – невинно взглянула она ему в глаза. Сейчас они у нее были прозрачными, зеленый ободок стал чуть заметным, а коричневые крапинки вообще пропали. – Знаете, на кого вы сейчас похожи? На одного известного артиста…
Павлу никто не говорил, что он похож на какого-то артиста, а вот на деда – это он слышал от родственников. Рослый, с густыми темными волосами, крупным абросимовским носом, он, наверное, был самым высоким в Андреевке. Да и вряд ли кто-либо мог ему противостоять, если бы схватились врукопашную. Он и Вадима Казакова клал на обе лопатки, а это было не так-то просто: двоюродный брат один мог справиться с двумя противниками, он знал кое-какие приемы.
– Я таких женщин, как вы, еще не встречал в своей жизни… – произнес Павел Дмитриевич.
– Это комплимент или… наоборот? – насмешливо посмотрела ему в глаза Инга Васильевна.
– Вы красивая, но…
– Безнравственная? – подхватила она. – А вообще, искушение святого Антония не состоялось… Вы – праведник, Павел Дмитриевич, и ваша жена может гордиться вами.
– Оставьте в покое мою жену, – с досадой произнес он.
– Я ей завидую…
Женившись на Лиде Добычиной, Павел Дмитриевич был убежден, что он сделал верный выбор: жена родила ему сына Валентина и дочь Ларису. Сыну – три года, а девочке – полтора. Покладистая, веселая, никогда не унывающая Лида накрепко вошла в его жизнь. Она была единственной женщиной у него.
Математичка нынче повергла его в смятение. В ней была какая-то тайна, нечто запретное, чего он еще не испытал в своей жизни.
Она встала, волосы ее высохли, распушились, в глазах заплескалась озерная зелень, в расстегнутом воротнике рубашки видна белая высокая шея.
– Вы хотите меня поцеловать? – тихо спросила она. – Или высечь розгами за безнравственное поведение?
– Я и сам не знаю, чего я хочу, – вырвалось у него. Отвернувшись, посмотрел на камыши – там опять громко взбулькнуло. Облако передвинулось к дальнему краю озера, ветер взрябил на плесе воду.
– Вы мне нравитесь, Павел, – серебристым ручейком журчал ее голос.
– Инга Васильевна, пойдемте домой, – тихо проговорил он.
Инга Васильевна вообще не походила на других учителей, казалось, при ее довольно узкой и скучноватой профессии математика и быть бы ей синим чулком, а Ольмина, наоборот, считалась в школе самой модной женщиной. Первой стала приходить на занятия в расклешенных брюках и клетчатой рубашке, ходила на танцы в клуб, участвовала в художественной самодеятельности. Читала со сцены Блока, Ахматову, молодых популярных поэтов. Помнится, этой зимой приехал на несколько дней в Андреевку Вадим Казаков, в клубе на танцах увидел Ольмину и поинтересовался у Павла, мол, откуда в поселке взялась такая глазастая и длинноногая. Павел небрежно ответил, что это его математичка, характер у нее отвратительный, но дело свое хорошо знает. Вадим станцевал с Ингой Васильевной танец, а потом она стала танцевать с пижонистым инженером стеклозавода, он ее и проводил до дома. Вадим еще пытался расспрашивать про математичку, но Павел не поддержал разговор…
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?