Текст книги "Секреты утра"

Глава 18
Начало конца

Возле кабинета бабушки Катлер мы остановились. Простые слова: «Госпожа Катлер» на дверной табличке действовали как угроза. Моя рука остановилась на полпути к ручке. Джимми похлопал меня по плечу.

– Если ни твоя мать, ни Рэндольф ничего не знают о судьбе ребенка, это единственный наш выход. Пойми, мы не воры.

Я кивнула и открыла дверь. За столом зеленого сукна сидел Рэндольф, все окна были плотно зашторены, комнату освещала маленькая настольная лампа. В воздухе витал дух бабушки Катлер, словно она только что вышла и скоро придет.

В первое мгновение мне даже показалось, что она стоит за открытой дверцей шкафа. Джимми обнял меня за спину и протолкнул вперед.

Рэндольф находился в полной прострации, он просто сидел и смотрел вперед. Глубокие тени окружали его глаза, наш приход не произвел на него никакого эффекта, словно нас он и ждал.

– У меня не укладывается в голове, – медленно сказал Рэндольф, – что она ушла и больше никогда не вернется. – Он покачал головой. – За день до происшедшего мы обсуждали планы на будущее, она хотела купить новые столы и стулья. Она знала точно, где и что приобретет. Она помнила, когда и где приобрела любую заколку для волос. – Он улыбнулся. – Я думаю, она была лучшей предпринимательницей в мире. – Рэндольф опустил голову и уставился на стол. – Я совсем не похож на нее, я не представляю, что со всем этим делать, я впервые вышел на сцену самостоятельно.

– Рэндольф, не думай так, бабушка разочаровалась бы в тебе, – сказала я.

Он посмотрел на меня, кивнул и улыбнулся, но глаза оставались мрачными.

– Ты права, Дон, несколько странно, что ты оказалась здесь в это время.

– Это не странно, Рэндольф, – я села возле него, – ты должен знать, что со мной случилось в Нью-Йорке, и почему меня отправили к мисс Эмили в Медоуз. Ты должен знать.

– К тете Эмили, – он кивнул, – я узнал обо всем сразу же. Я не ожидаю их прибытия с Шарлоттой на похороны. Они завидуют, что сестра пошла так далеко.

– Да, зависть точит ее сердце как червь, – сухо ответила я, но он даже не заметил моего сарказма. – Рэндольф, так ты обо всем знал? Знал, что произошло? – нажимала я. Он внимательно посмотрел мне в глаза.

– Да, – наконец он признался, – мать мне все рассказала. Мне жаль, Дон, но беременность нехорошо отразилась на твоей судьбе.

– Может быть, но в Медоуз у меня родился ребенок, а бабушка Катлер сразу же отняла его. Я хочу получить свою дочь обратно, – твердо сказала я.

– Обратно? – Рэндольф покачал головой.

– От тех людей, которым бабушка Катлер ее отдала. Она не имела на это никакого права. Пожалуйста, помоги нам найти младенца, прошу.

Рэндольф помрачнел, кивнул и осмотрелся, будто мать могла явиться и отчитать его.

– Но, я не знаю…

– Но что она могла сделать? Кто нам может помочь? Что делать?

– Так много навалилось после ее смерти… Я предполагаю, во-первых, нужно вызвать поверенного Матери господина Апдайка. Он ведал всеми ее делами и был семейным адвокатом, сколько я себя помню. Он еще старше матери.

– Господин Апдайк? – переспросила я и посмотрела на Джимми, он обнадеживающе кивнул.

– Да, – ответил Рэндольф и встал, – я собираюсь позвонить ему, господин Апдайк еще и близкий друг семьи.

– Ты спросишь его о ребенке? – спросила я, пока Рэндольф обходил стол, чтобы сесть возле телефона, но не на место матери.

Мы с Джимми устроились на диване, слушая беседу Рэндольфа с адвокатом. Когда он сообщил о случившемся, у поверенного было бурное речеизлияние, мы видели, что Рэндольф только поддакивал. Мне показалось, что он забыл спросить о моем ребенке, и я подскочила.

– Можно мне поговорить с ним? – Рэндольф, на секунду задумавшись, протянул мне трубку.

– Господин Апдайк?

– Да, с кем я говорю? – У него был глубокий мягкий голос.

– Меня зовут Дон…

– О, да, я знаком с вами заочно. Я уже хотел попросить Рэндольфа, чтобы он вызвал вас на чтение завещания.

– Я очень сомневаюсь, господин Апдайк, что бабушка включила меня в него. Но, я хотела бы узнать, куда она пристроила мою дочь.

Повисла долгая пауза.

– Вы не давали своего согласия? – наконец спросил он.

– Нет сэр, никогда.

– Я верю. И теперь вы говорите, что хотите вернуть ребенка?

– Да, сэр.

– Это весьма и весьма неудачно, – пробормотал он. – Очень хорошо, дайте мне некоторое время. Я проинформирую вас при оглашении завещания.

– Я хочу вернуть своего ребенка.

– Да, да, я понимаю. Позвольте мне переговорить с Рэндольфом, если он еще не ушел.

Я передала трубку Рэндольфу и подошла к Джимми.

– Он что-нибудь знает? – спросил тот.

– Да, и пообещал что-нибудь сделать. Мы должны остаться в гостинице на несколько дней до оглашения завещания. На этом все, мы уедем.

– Пошли, – сказал Джимми и взял меня за руку. – Давай выберем себе комнату. Ты думаешь, все будет в порядке? Мне кажется…

– Никто не говорил «нет», – ответила я с улыбкой, вызванной надеждой получить свою дочь. – Кроме того, если моя мать – новая королева, то я одна из принцесс.

Мы спустились в холл, и госпожа Хилл дала нам ключ от одного из лучших номеров. Джимми спустился и принес вещи.

Матери я ничего не сказала, но когда мы возвращались с обеда через холл, то увидели ее там, разговаривающую с прислугой. Я удивилась, насколько властно и авторитетно звучал ее голос, когда она отдавала инструкции на следующие несколько дней. Когда она закончила, то подошла к нам.

– Так вы и есть Джимми, – мать протянула руку. – Когда вы в последний раз были здесь, не представился случай познакомиться. – Она одарила Джимми широкой улыбкой.

Познакомиться? Почему это последнее посещение Джимми оказалось вдруг ей приятным. Все-таки, насколько она фальшива.

– Здравствуйте, – смущенно ответил Джимми и пожал протянутую для поцелуя руку.

– Я вижу, вы пошли служить, мне нравятся мужчины в форме. Это так галантно и романтично, особенно, если служат в иностранном легионе. У вас столько лент, – она потрогала их пальцами.

Кровь прилила к лицу Джимми, мать рассмеялась, тряхнула мягкими волосами и обратила свое внимание на меня.

– Клэр и Филип приедут сегодня поздно вечером. Я договорилась, что похороны начнутся как можно раньше, чтобы они не пропустили слишком много в школе. Для них обоих это очень важный год.

– Какая ты заботливая, мама, – она даже не переменилась в лице, ее улыбка стала подобна маске.

– Вы оба должны позаботиться о еде. Я позаботилась о том, чтобы кухня работала в прежнем режиме, семейство будет по прежнему обедать в большой гостиной. Насбаум сейчас руководит поварами, и вскоре после похорон гостиница будет открыта.

– Как ловко, бабушка Катлер гордилась бы тобой. Мать смерила меня взглядом, ее глаза лучились радостью и волнением, я никогда раньше не видела ее такой прекрасной.

– Как только похороны закончатся, и все соболезнующие уйдут, я распоряжусь, чтобы госпожа Бостон выкинула бабушкины вещи из ее комнаты, и ты сможешь поселиться там.

– В этом нет необходимости, мама. Я не собираюсь здесь надолго оставаться. Не собираюсь!

Мать посмотрела на Джимми:

– Может быть, вы мне скажете, что собирается делать эта дурочка, когда перед ней открываются такие возможности. Повлияйте на нее, вы же умный человек. Только представь, мы вместе будем управлять гостиницей, – обратилась она ко мне, – по вечерам мы будем стоять в дверях столовой и приветствовать постояльцев, я буду покупать тебе великолепные одежды и…

– Но, мама, как же твое хрупкое здоровье? Ты не представляешь, какую ответственность взваливаешь на свои плечи, – мои слова вонзались в нее как иглы.

Она усмехнулась, но не потеряла самообладания, еще шире улыбнулась и поцеловала меня в щеку.

– Как хорошо, что ты обо мне заботишься. Конечно, я не буду переутомляться, поэтому мне необходим помощник, который бы всегда находился подле, – сказала она мне, но смотрела широко раскрытыми глазами на Джимми. Я увидела его смущение.

– Я боюсь, что налаживать отношения слишком поздно. Как только найдем ребенка, мы с Джимми уедем. Конечно, ты можешь попробовать меня оставить, так как мне еще нет восемнадцати. Но я думаю, тебе это не понравится, к тому же я обращусь в суд.

Ее улыбка стала натянутой.

– Я надеялась, что ты что-нибудь извлекла из прошлого, своего ужасного опыта, Дон, но, очевидно, ты ничего не поняла и будешь катиться вниз, к своим несчастьям. Так почему я должна беспокоиться за тебя? Я боюсь, что ты права, – гнев ее вырвался наружу, – это очень поздно для тебя. – Она повернулась к Джимми. – Из вас двоих мне жаль тебя, – мать нервно искривила губы, но уже через мгновение улыбка и шарм вернулись на ее лицо.

Мы с Джимми были утомлены путешествиями и рано легли спать. Утром мы приняли душ, оделись и спустились в столовую позавтракать, там мы оказались первыми, я забыла, что Клэр и Филип прибыли поздно вечером. Они вошли в столовую вместе с матерью и Рэндольфом, намного позже нас.

Как только Филип увидел меня, то сразу заулыбался, но Клэр искривила губы.

– Джимми, – крикнул Филип и с раскрытыми объятиями подбежал к нашему столу, – как ты? Ты выглядишь взрослым.

– Все нормально, – ответил Джимми и пожал руку.

– И Дон, – Филип посмотрел на меня, – ты как всегда прекрасна.

– Спасибо, Филип, – я посмотрела на него и кивнула.

Клэр же молча продефилировала мимо, села за отдаленный столик и заказала апельсиновый сок.

– Доброе утро, – поприветствовала мама.

Она выглядела посвежевшей и хорошо отдохнувшей, волосы ее, как всегда, были великолепны, на ней был легкий макияж, на платье небольшая брошь. Все-таки она красивая женщина, лицо ее никогда не потеряет выражения невинности, но большими синими глазами она могла соблазнить и камень. На ней было черное платье с провоцирующим вырезом.

В противоположность ей, Рэндольф, казалось, не ложился, его глаза воспалились, он был бледен, плечи изогнуты, тот же костюм, что и вчера, только более мятый. Возможно, он и спал в нем, не покидая кабинета бабушки Катлер.

– Мне нравится, что вы встали так рано, – проговорила мать и села. Рэндольф суматошно опустился рядом. Она заказала сок, кофе и яйца. Рэндольф просто кофе.

– Хорошо, – продолжила она, – у нас сегодня много работы, мы с Рэндольфом займемся непосредственно похоронами. Мне кажется, было бы неплохо, если после отпевания в церкви бабушку Катлер принесут в гостиницу, чтобы она отсюда ушла в последний путь. Никто не против? – чуть ли не пропела она.

Филип согласился, Клэр промолчала, словно набираясь в стакане с соком мужества для последующих обвинений.

– Мы слышали, что вы посетили бабушку в больнице, незадолго до того, как она умерла.

– Ну и что?

– Вы, наверное, ускорили ее смерть, ты всегда делала бабушке больно, – предъявила она обвинение.

– Клэр, – воскликнула мать, – пожалуйста, не за завтраком, этого не вынесут мои нервы.

– Бабушка Катлер умерла бы и без меня, ей было достаточно твоей помощи, – парировала я.

Филип громко рассмеялся, и Клэр покраснела.

– Я не потерплю шуточек от внебрачных детей! Может быть, кто-нибудь знает ее отца? Кто? Ну!

– Пожалуйста, – опять попросила мать, – прекратите, у нас траур.

Филип опустил глаза, но продолжал глупо улыбаться, Клэр выразительно фыркнула, а Рэндольф казался настолько погруженным в себя, что его нельзя было посчитать слушателем. Под столом Джимми нашел мою руку и пожал. Мать описала подробно планы похорон, вплоть до цветов, которые она хотела бы разбросать вокруг гроба.

– Конечно, похороны должны быть грандиозными, на всем побережье Катлеров, люди ждут этого.

Мать взяла полный контроль над побережьем, Рэндольф сидел и молча кивал, соглашаясь со всем, словно марионетка в руках жены. Мать готовилась к похоронам как к великому торжеству, день похорон она превратила в день своей коронации. Никогда она не выглядела столь прекрасной. Черное платье украшали тысячи мелких камней и большое колье, неприличное в нормальном обществе на подобных мероприятиях, не говоря об открытом и коротком платье.

По плечам ее ниспадала красивая шелковая ткань, позаимствованная у бабушки.

Рэндольф и Филип надели черные костюмы с галстуками, Клэр – черное платье, из которого вываливались ее талия и грудь, я слышала перешептывание прислуги по этому поводу.

Мать настаивала, чтобы я присутствовала на похоронах, поэтому Джимми купил мне простое траурное платье. Мы с ним поехали следом за матерью, Рэндольфом и Филипом на автомобиле Джимми.

Похоже, бабушка Катлер сумела заказать соответствующую погоду для своих похорон: небо, облака, океан и даже волны, выкатывающиеся на берег, выглядели торжественно. Мои представления о пышности оказались неточными, все было еще величественнее, за бабушкой шли вся церковная община, врач, адвокаты, бизнесмены, местный политический деятель и постоянные клиенты. Все смотрели на нас, особенно на маму. Гроб стоял рядом, по решению мамы закрытым. Священник прочитал длинную проповедь, суть которой сводилась к тому, что удачливые люди нужны общине. Он говорил, что бабушка Катлер, как великолепный лидер, помогала менее удачливым людям. Кончил он словами о том, что вся жизнь бабушки Катлер была посвящена Богу.

Только у Рэндольфа эмоции казались искренними, глаза его наполнились слезами, голова наклонилась. У матери на лице играла улыбка, она важно кивала время от времени, всякий раз, когда ей казалось необходимым, она подносила к глазам белый шелковый платок и склоняла голову, она умела себя подать.

Клэр, как всегда была угрюмой, а Филип время от времени улыбался и подмигивал мне.

Как и намечала мать, процессия похорон последовала к гостинице, где еще раз выслушали священника. Вся прислуга собралась вокруг, пришла даже Сисси с матерью, несмотря на увольнение. Заметив меня, она кивнула и улыбнулась.

Потом мы пошли на кладбище. Там я заметила среди захоронений Катлеров надгробие с моим именем, это было похоже на ночной кошмар.

Священник с очень серьезным видом прочитал несколько псалмов, и все начали прощаться с бабушкой, просить ее. Я попросила, чтобы она везде, куда ни попадет, была справедливой и не лезла в чужие дела, я помолилась, чтобы Бог простил ее.

Снова, как будто по команде бабушки, погода изменилась, развеялись облака, появилось солнце, океан стал синим и оживился под его лучами.

Рэндольф настолько был сломлен, что его пришлось везти обратно на автомобиле. Мать поблагодарила священника за хорошую службу и пригласила его к поминальному столу в гостинице.

Все проходило в холле.

«Не хватает только хорошей музыки», – подумала я.

Штат гостиницы, как обычно, исполнял свои служебные обязанности, официанты разносили подносы с вином и виски. Столы ломились от явств, турецкие, шведские, немецкие блюда, экзотические плоды и все сорта мяса. Люди рассаживались группами, сформировавшимися на кладбище. Рэндольф стоял рядом с женой, Клэр и Филипом, который нализался так, что с трудом стоял, приветствуя вновь прибывших, изредка брат косился на меня и улыбался.

Мать успевала повсюду, она беседовала с важными персонами, давала распоряжения прислуге, везде витал ее красивый образ и звучал мелодичный голос, она постоянно была окружена мужчинами.

Далеко за полдень присутствовавшие на похоронах начали разъезжаться, дольше всего они прощались с Рэндольфом. Пожилые люди, особенно старые леди, старались его утешить. Но он только отвечал, что все уже случилось.

Когда осталось не больше пяти человек, включая нас с Джимми, подошел высокий, стройный седой человек со здоровым загорелым лицом и темно-карими глазами. На голове у него была большая лысина, в уголках глаз глубокие морщины, но несмотря на это от него исходил сильный дух власти, раньше, чем он представился, я поняла, это господин Апдайк.

– Я разговаривал с людьми, принявшими вашего ребенка, – отведя в сторону, сказал он, – у меня есть их адрес, – он помахал конвертом. – Они ожидают вас на днях. Конечно, они очень расстроены, потому что им дали понять, что вы изъявили согласие.

– Меня никто не спрашивал о нем, и я никогда не дам его.

Он кивнул и покачал головой.

– Вы не человек дела, плохой бизнесмен. Я прочитаю завещание через полчаса в кабинете госпожи Катлер, будьте там.

– Что могла бабушка Катлер оставить тебе? – спросил Джимми, как только отошел господин Апдайк.

– Проклятие, – больше ничего я придумать не могла.

Господин Апдайк сидел за бабушкиным столом, заваленным бумагами. Рэндольф, мать и Клэр сидели в креслах, Филип на стуле слева, а мы с Джимми справа от них. Даже освещенным кабинет выглядел мрачным и враждебным. Единственной свежей краской выделялось лицо матери, похороны пошли ей на пользу, она улыбалась, глаза сверкали. Клэр, выглядевшая старше матери, угрюмо смотрела то в пол, то на меня.

– Все, кто Необходимы, присутствуют, поэтому я начинаю, – сказал господин Апдайк. – Я прочитаю завещание, составленное Вильямом и Лилиан Катлер, оба покойные, – торжественным голосом начал он. Первой почувствовала неладное мама.

– Вы говорите Вильям и Лилиан, Джон? – спросила она.

– Да, Лаура, существуют распоряжения насчет предприятия от покойного Вильяма.

– Хорошо, но почему они не были выполнены раньше?

– Ответ – здесь, – он кивнул на документ. Улыбка сползла с лица матери, она вмиг поблекла.

Рэндольфа же не интересовало ничего, он сидел, закинув ногу на ногу, и больше внимал своим мыслям, чем Апдайку.

– Тогда я начну с письма покойного Вильяма Катлера. – Он надел пенсне и поближе поднес бумагу. – «Дорогой Джон, или другой принявший его полномочия. Это письмо должно быть оглашено немедленно после смерти моей жены Лилиан. Это необходимо, чтобы оградить ее от трудностей при жизни…»

Внезапно мать вскочила и схватилась за сердце. Господин Апдайк оторвался от чтения.

– Я… я нехорошо себя чувствую. Мне нужно уйти! Рэндольф вскочил следом.

– Вам лучше остаться здесь, Рэндольф, – прозвучал твердый голос Апдайка.

– Но… Лаура…

– С ней все будет в порядке, – жестом господин Апдайк призвал нас к тишине, испуганный Рэндольф сел на место и удивленно осмотрелся. Господин Апдайк продолжил: – «Я понимаю, что глупо вносить поправки в завещание, но при этом я не хочу, чтобы мои грехи еще раз ударили по невинному. Соответственно, я признаю отцовство над вторым ребенком жены моего сына. Я не желаю оправдываться, мной владели те же инстинкты, что и животными, что и Адамом и Евой. Но я никого не обвиняю. Соответственно, я желаю, чтобы в случае смерти моей жены Лилиан и по исполнении восемнадцатилетия второго ребенка жены моего сына, по правде говоря, моим, чтобы шестьдесят процентов от моих капиталовложений в гостиницу Катлеров отошло к нему. Остальные сорок распределяются в соответствии с завещанием моей жены Лилиан после ее смерти».

Господин Апдайк, закончив чтение, сделал долгую паузу. Все, не исключая меня, были ошарашены, Рэндольф как после удара затряс головой, у Филипа кадык начал делать неестественные колебания, Клэр нарушила тишину громким ревом.

– Я не допущу этого! – кричала она. – Я не допущу этого! Я не допущу этого! – несколько раз повторила сестрица.

– Все было нотариально засвидетельствовано должным образом, я был непосредственным свидетелем много лет назад, – спокойно произнес Апдайк, – в подлинности сомнений нет.

– Отец, – кричала Клэр и трясла за плечо Рэндольфа, тот еще ниже опустил голову. Тогда она пристально посмотрела на меня, на господина Апдайка и возмутилась: – Но, почему ей так много? Она же ублюдок!

– Это воля вашего дедушки, – напомнил господин Апдайк, – она нерушима.

– Но она… наркоманка! – закричала Клэр. – Она ведь наркоманка!

– Нет, – Филип с улыбкой направился ко мне, – она твоя единоутробная сестра и тетя.

– Это фантазия, я не верю в эту ложь, – продолжала кричать она, – я ненавижу тебя, – она посмотрела на меня, – я не позволю этому сбыться! Я не позволю… запомни мои слова, однажды они сбудутся!

Клэр выбежала из комнаты.

– А что завещала моя бабушка? – поинтересовался Филип у господина Апдайка.

– Я прочитаю его. Она оставила кучу мелочей разным людям, а свою долю акций на гостиницу вашему отцу.

Рэндольф продолжал сидеть с опущенной головой. Было ли ему все известно? Или ошарашило как и всех? Поступки бабушки Катлер – ее поступки. Но теперь я поняла ее ненависть ко мне, почему она считала меня своим проклятием. Я не знаю, как назвать то, что я чувствовала тогда. По крайней мере, не жалость к матери.

– Господин Апдайк, – сказала я, – начиная с оглашения, это предприятие мое…

– Да, конечно. Сейчас вы можете идти, потом я найду вас, нужно подписать кое-какие бумаги.

– Спасибо, – я собралась идти, но раздумала и подошла к Рэндольфу, положила ему руку на плечо, он посмотрел на меня глазами, полными слез. Я сжала его руку и улыбнулась.

– Я желаю, – сквозь слезы проговорил он, – чтобы ты действительно была моей дочерью.

Я поцеловала его в щеку, и мы с Джимми вышли.

– Великолепно, – улыбнулся Джимми, – ты теперь девушка – коммерсант.

– Я бы все это отдала за нормальную жизнь.

Он кивнул.

– Давай съездим за Кристи.

– Ты иди в автомобиль, Джимми, я сначала зайду к матери.

Я пересекла холл и поднялась по лестнице. Двери в спальню матери были закрыты, но я не стучала, я резко открыла и застала ее, лежащую лицом вниз на кровати.

– Почему ты никогда не говорила мне правду?

– Я так взволнована, – плакала она. – Почему он сделал это? Почему он написал это ужасное письмо, растрезвонив на весь мир?

– Потому что он не смог бы умереть с чистой совестью. Мама, ты знаешь, что такое чистая совесть?

Это страшно, когда ты обманываешь людей, и люди, которых любишь, обманывают тебя. Это страшно, когда оглядываешься по сторонам, боясь, что тебя раздавят люди, в жилах которых течет та же кровь. Мать закрыла уши ладонями.

– Прекрати, прекрати! – умоляла она. – Я не хочу слышать этого. Прекрати!

– Прекратить? Да? Ты не можешь выслушать правду? Не можешь, мама? Почему же ты позволила бабушке Катлер инсценировать мое похищение? Она ведь знала, что дедушка мой отец? Да? – требовала я ответа.

– Да, – призналась мать. – Да! Да! Да!

– И поэтому она ненавидела меня, она ненавидела меня и после возвращения, она не могла видеть меня, – я каждое слово вырывала из себя как больной зуб.

– Да, – пробормотала она, – и я страдала из-за Вильяма. Она мешала мне жить, она мстила мне.

– А ты ей столько позволяла, мама. Ты ей позволяла мучить меня после возвращения. А я напоминала ей о твоей связи с дедом. Ты ей все позволяла, вместо того чтобы помочь мне.

– Я пробовала, – мать расплакалась, – я делала все, что могла.

– Ты ничего не делала, мама. Ты позволяла ей оскорблять меня, ты позволила ей поставить на кладбище мне надгробие, ты позволила ей сделать из меня слугу, ты позволила ей отослать меня к своей ужасной сестре. Почему ты позволила этому случиться? Почему?

Я кричала, не в силах сдержать столько лет скрываемый гнев, я поняла, что была картой в чужой игре.

– Потому что ты боялась, – ответила я на собственный вопрос. – Ты всегда боялась, что она откроет правду, а правда в том, что ты совратила тестя.

– Нет!

– Нет? Я не слепая, я вижу, как ты флиртуешь с Джимми, это в твоем характере, в крови. Я уверена, что история о моем реальном отце – гастролирующем артисте, не полная ложь, ты с ним флиртовала тоже. Да?

– Остановись! – Мать затыкала уши.

– Я больше не жалею тебя, мать, я поняла тебя. Ты причинила мне столько вреда, что я могу разорвать тебя на части и остаться жертвой.

– Дон! – Она вытерла лицо маленькими руками. – Ну право, нельзя же так сердиться, – голос ее стал мягким, о, как она им умела управлять! – Я не обвиняю тебя ни в чем. Я действительно многого не сделала, я должна была больше помогать тебе, но боялась. Она такой тиран! Извини, действительно, – она улыбнулась, – но я извинилась. Ты будешь высокопоставленной молодой леди, у тебя будет гостиница. Рэндольф же окажется совершенно бесполезным, он груз. Но мы можем сдружиться. Мы будем работать как мать и дочь. Это мечта, да? Я всегда любила тебя, Дон, честное слово, мы будем всегда вместе, в гостинице…

– Это меня устраивает меньше всего.

– Скоро ты заговоришь по-другому, Дон. После того, как скатишься вниз, ты поймешь, что нуждалась во мне, обязательно поймешь.

Я хлопнула дверью, выбежала из комнаты и остановилась только уже на улице, чтобы перевести дыхание. По небу катились многослойные, рельефные облака, которые закрыли весь простор до горизонта.

Бог, конечно, ничего бы подобного не допустил, думала я, но он, к сожалению, редко пишет сценарии для маленьких артистов. Во всем мы виноваты сами, со своей глупостью, жадностью, мы сами выбираем себе дороги. Сильные могут стать цивилизованными каннибалами и поедать окружающих. Некоторые, подобно моей маме, находятся в роскошной неге, и им все равно, какие последствия вытекают из их поступков.

– Эй, – из автомобиля выглянул Джимми, – поторопись, Дон, – он подошел и взял меня за руку. – Скажи до свидания прошлому, и привет будущему. Мы тратим впустую время, Кристи ждет тебя.

– Да, – улыбнулась я.

Как точно Джимми почувствовал, какие слова нужно сказать, чтобы заставить меня ощутить свободу, освободиться от мыслей о мести и думать только о синих небесах, теплых бризах, о счастье, о музыке, которой я хочу столько отдать.

Я крепко сжала его руку, и он повел меня вперед, от гостиницы мы двигались по дороге сбывающихся обещаний.